Окно

За окном запел соловей. Я мельком глянула на электронные часы – 3.12. Самое время для песен, конечно.

Бессонница перекатывала меня с одного бока на другой. Узнай хозяева, что я так и не сомкнула глаз за те пять часов, что покинула их компанию, давно переселили бы меня на диванчик в гостиной. Тётя Марта сетовала бы на пружины в матрасе, а дядя Паша припомнил бы жене приторный яблочный аромат, исходящий от нижнего белья.

Мои убеждения в том, что проблема не в кровати и не в запахах, на эту гостеприимную пару не подействовали бы, я даже не предпринимала попыток: разглядывала обстановку комнаты, мелкие трещины на потолке, большой портрет какой-то взлохмаченной старушки на соседней стене, ловя взглядом всё, что могла разглядеть в потёмках.

Странно, но свет в этой гостевой так и не удалось починить за неделю моего пребывания – лампочка горела стабильно минут 10-15, затем с хлопком гасла. Мужчины долго возились с проводкой раз за разом, а сегодня, не встретив моих возражений, оставили это занятие. Летние ночи за городом довольно короткие, а читать перед сном я не любила, поэтому светоснабжение было ни к чему.

Рука потянулась к мобильнику, но, одёрнутая, вернулась обратно под одеяло – связь на втором этаже тоже практически отсутствует, Интернет недоступен. Чем бы заняться?

Взгляд снова упал на портрет: кто это могла быть? Раньше не замечала её здесь, впрочем, в эту комнату я захожу исключительно выспаться и переодеться, не удивительно, что мелкие детали не отложились в девичьей памяти. Старушка будто наблюдала, усмехаясь, за моими мучениями: редкие, но длинные и тонкие морщины исполосили её лицо, тянулись вдоль шеи. «Не от весёлой жизни,» - усмехнулась я в подушку. Маленькие, прикрытые сморщенными веками глазки иногда глядели, как живые, от чего я, покрываясь мурашками, переводила взгляд на бусы, гроздьями висевшие на её шее, на плотно вязаную кофту и брошь в виде оленьих рогов. Эксцентричненько. Из-под тонких губ вот-вот выглянут жёлтые зубы – была уверена я. И, хрипя и шепелявя, старуха поведает мне нечто ужасное, вроде пророчества о скорой смерти близкого. Причём, поведает, забавляясь моей реакцией, повторяя свои слова с явным садистским наслаждением.

3.21

Отлично. Я воображаю себе диалог с портретом, притом довольно неприятный. Неужели бессонница может так быстро сказываться на работе мозга? Или виной всему моё воображение? Или я просто действительно переживаю за мать, оставшуюся в городе в гордом одиночестве?

Злобно переворачиваюсь, прижимая чувство вины другим боком: это её выбор, я ни в чём не виновата. Нет! Не я. Я не при чём, это только её решение.

Будто в отместку, пружины впиваются в рёбра, скрипя: «Виновата, винова-а-ата!». Крепко зажмуриваюсь, пытаясь задавить накатывающие слёзы, глубоко дышу и комкаю край одеяла в костлявых руках.
Вспоминаю маму, лежащую на длинном надувном матрасе, далеко на морском горизонте: она качалась на лёгких волнах, придерживая рукой широкополую шляпу, и нежилась на солнышке. Я пытаюсь доплыть до неё, барахтаясь в воде с ярко-оранжевыми нарукавниками, но только зря вспениваю воду. Зову её на берег, но она слишком далеко и попросту не слышит. Внезапно вспыхиваю злобой, и солёные слёзы ручьями бегут по моему лицу, смешиваясь с морской водой. Ничего не помогает обратить на себя мамино внимание: хоть ты плачь, хоть барахтайся, хоть зови, хоть негодуй и злись.

«Ну и не надо!», - злобно бормочу я и размазываю по лицу сопли.
И вдруг ужас одолевает меня от увиденного на горизонте: затмив солнце своей огромной взлохмаченной шевелюрой, старуха с портрета поднимается из моря, будто титан. Высоко вознеся скрюченную руку, замахивается и шлёпает ладонью по матрасу, впечатывая его в морскую пучину.

От собственного крика я вскакиваю на кровати. Быстро моргаю, смахивая остатки слёз с глаз, затем хватаю трезвонящий телефон. На экране – «Мама».

- Алло? Мам? Мам, ты слышишь меня?.. Погоди! Погоди, я сейчас!

В одной пижаме, я вскакиваю с кровати и мчусь на первый этаж. Понимаю только одно – надо услышать мамин голос, надо понять, что она пытается сказать на том конце провода.

Вылетаю в сад и, ощутив влажную от росы траву, будто пробуждаюсь, отнимаю трубку от уха – удаляющиеся гудки. Проверяю: да, звонила только что. Набираю снова, но «Абонент вне зоны действия сети…».

- Детка, что случилось? – Кутаясь в махровый халат, ко мне плетётся сонная тётя Марта. – Ты своим топотом нас всех перебудила!

- Простите, - бормочу я, тупо глядя на время вызова, - плохой сон приснился. Там была мама и та стару… эээ, та женщина на портрете. Не знаю, почему они мне приснились.

- Женщина? Какая женщина?

- Ну, которая в моей комнате, на стене. Портрет какой-то старушки.

Остатки сна постепенно слетают с лица тёти Марты, она очень внимательно смотрит мне в лицо, затем медленно произносит:

- Детка, в нашем доме нет ничьих портретов. И в твоей комнате тоже.

Я взлетаю вверх по лестнице, подгоняемая целым ворохом неприятных чувств, огибаю перила вхожу в гостевую: там, где ухмылялась мне всклоченная старуха, нараспашку открыто окно с видом на пляж местного залива. Едва-едва от утреннего ветерка поднимаются полупрозрачные занавески, будто чьи-то невидимые руки жадно тянутся к моей кровати.

Сажусь на кровать, и пружины матраса снова скрипят тихонько: «Виновата, винова-а-ата!..».


Весь последующий день растворился в моей памяти, как полоса дороги в тумане: идёшь-идёшь, а она и не заканчивается, и не начинается. Ступив на неё, что вперёд, что назад – дымка.

Еда не лезла в рот. Хотелось что-то сделать, например, сорваться и вернуться в город на велосипеде, крутя педали до предела и выжимая из развалюхи по полной.

А я сидела в кресле на балкончике, укутавшись в плед, и водила взглядом по флоре заднего двора. Ни на минуту не выпускала из рук мобильный, но мама так и не перезвонила за всё это время. Кто-то со мной заговаривал пару раз, даже приносил еду, но я окаменела снаружи, хотя изнутри разрывалась на части.

Тень старухи то мелькала в приоткрывающейся двери, то за деревом, то среди бликов воды. Всегда чувствую её за своей спиной, поэтому не оборачиваюсь. Не реагирую на хрипение, перезвон бус, шелест волос – не дождётся.

Когда на небе появились первые звёзды, я попыталась встать и тут же, со вскриком, упала от онемения в ногах. Дядя Паша тут же поднялся и помог мне добрести до кровати. Тётя Марта принесла горячего молока с корицей и мёдом. Вдвоём, они очень бережно уложили меня спать, будто я была им кем-то очень родным, может даже ребёнком. Их причитания, слова утешения и смущенные улыбки оказались тем, чего мне так не доставало в тот день. И ни одно слово, сказанное мне на ночь, не казалось глупым или неуместным, неловким или банальным. Наверное, такое нормально в семьях, где друг друга просто любят.

Я наглухо закрыла окно, когда они вышли – лучше одну ночь посплю в духоте, чем с пожилой любопытной старухой. Последний раз взглянула на ровно висящие занавески и закрыла глаза.

Бззз! Бззз! Бззз!

- Мам?

- Да, милая, ты звонила? – Мама говорила тем тоном, когда у неё не более минуты на разговор. Вопросы вылетали из трубки, как пули: - Что случилось? Ты собираешься домой? У тебя хватит денег на дорогу? Или мне перевести? Алло?! В чём дело? Почему ты молчишь?!

- Мам, у тебя всё хорошо?

Она молчала. Я успела за время паузы сесть на кровати и поставить ноги на прикроватный коврик. Хотелось подойти к стене и упереться в неё обеими руками, или лечь на пол – так не хватало физической опоры сейчас.

- Да, всё в порядке, - наконец выдохнула она, сменив тон: - были кое-какие трудности, но я разобралась с ними. Надеюсь.

- Это хорошо.

- Да… Так ты скоро вернёшься? – В её голосе мелькнула просьба.

- Да, постараюсь до конца каникул.

- Хорошо. Слушай, мы немного не ладили последнее время, может, проведём вдвоём недельку на море?

-Нет. Только не на море.

- Хм, хорошо, куда ты хочешь?

Я рассказала ей про кемпинг недалеко от города. После небольшого обсуждения сошлись на трёхдневной поездке, потому как «-Неделя без душа? Ты правда думаешь, что к концу поездки я буду счастлива торчать там?!». Потом я рассказала ей про гостеприимных хозяев и про моё времяпрепровождение в целом.

На прощание она обронила:

- Знаешь, если бы ни одна бабулька сегодня, я бы даже не вспомнила про телефон и не позвонила бы тебе!

Как холодной водой окатило.

- Что? Какая бабулька?

- Да так, не знаю, шла просто мимо, вся в каких-то бусах цветастых, лохматая. Не подскажете ли время, говорит…

Поднимаю глаза на окно.

Она. Ухмыляется мне, а морщины паутинкой расползаются от уголка рта по всему лицу. Глаза горят каким-то азартным огнём. Руки самодовольно сложены на груди, как если бы она обыграла меня в крестики-нолики сотню раз подряд. За спиной у неё – темнота, будто портретный фон.

«НЕ-ЗА-ЧТО», — выразительно выводит она губами.

-… и в итоге я решила, что лучше действительно с тобой связаться. Эй! Ты там не спишь?

- Нет. – Тихо говорю я, отводя взгляд на электронные часы.

3.20.

Не паниковать. Не дать ей заметить мой страх.

- Ладно, у вас там уже очень поздно, наверное. Завтра снова позвоню. – Мама умолкает на миг, затем быстро произносит: - Спокойной ночи, малыш! – И кладёт трубку.

Я боюсь закрыть глаза или закричать, шелохнуться или сидеть так неподвижно до рассвета. В конце концов, не моргая, решаюсь снова посмотреть в окно.

Ночь. Верхушки деревьев. Чуть привстать на кровати – и видно, как легко колышется волнами залив. Откроешь окно – ещё и услышишь. Лёгкий ветерок приподнимет занавески и легонько заберётся под сорочку, вызывая мурашки.

Никакой старухи и в помине. Да и была ли?