Как в СССР пиво пили 2

              Из цикла "Невероятные приключения Расквасова и его друзей"


… На улице, под фонарем, неподалеку от входа в лупанарий, из которого уборщицы швабрами ловко выгоняли последних посетителей, никак не хотели расстаться творческие люди.
Морозов и Авгеев, посовещавшись о женском, решили слушать якобы музыку и ушли в «закомплексованную квартиру», Пирр Духов же, брякая в карманах мелочью, предлагал оставшимся продолжить творческое общение у него на теплой квартире – буквально в двух шагах. Художник интриговал наличием запрещенной литературы, своей еще нигде и никогда не выставленной «коллекцией прорыва», и главное – мощной закуской.
-Надо бы в магазин… как это мы – да с пустыми руками… - фальшиво сказал безденежный Кульманов.
- Да у меня все есть!.. Два таза пирожков, три бомбы «Агдама»… - заторопился  радостный Пирр Духов.
Однако в магазин «Дары Природы» все-таки зашли – за ливерной колбасой.
Если она есть.
…Гастрономическая витрина «Даров» была как никогда полна – за мутным заиндевелым стеклом лежали печальные части животных и висели ценники: «Говядина –взрывпакет», «Мясной бой»,» «Рыбий бой», «Птичий бой», «Полусубпродукты», «Субпродукты», и новинка - «Подсубродукты».
-Вот, товарищ продавец – ну я понимаю, «Субпродукты» – это конечно, сиськи, письки и хвосты… Но тогда вот что будет в пакете если это – «Подсубпродукты»!?.. – полез задираться Кульманов к  яркой и по-магазинному модной продавщице.
Краснолицая с рыжими зубоволосами нехорошо засмеялась кровавым помадным ртом:
- Это тебе как раз в самый раз!.. За щеку – пососать с похмелья!… Остряк! Или покупай – или вали отсюда!...
 -Вот так, так… Ну что ж… - абсолютно не обиделся Кульманов. – А «ливерки» нет? Так… тогда дайте вот эти две баночки  - «Завтрак туриста»… Из тыквенного боя… А для пенсионеров ничего нет… консервов каких-нибудь… типа «Вечного боя»?...
-Это ты, что ли, пенсионер?.. – непонятно разгневалась рыжая. – И талоны есть?.. А ну – бери свои банки и вали отсюда!… Не морочь голову! Вот в вино-водочном…  пока бутылочное «жигулевское» пиво есть – отоварься… Вали, говорю!...
И действительно, в бушующей толпе у вино-водочного отдела уже слышался жесткий вечерний мат и властный крик продавщицы:
 - Пиво отпускаем только в одни руки! Только в одни руки!.. Не свыше пяти бутылок!.. И больше не занимайте! А ну – иди отсюда!.. И ты – вали отсюда!..
Кульманов удовлетворенно отметил, что опытные  Духов, Расквасов и Соколов  уже органично влились в алкогольный бедлам  и их напор гарантировал не менее полуящика янтарного напитка.
  Звон и гомон усилились, превращаясь в сплошную звуковую стену, разукрашенную  подсердечной матершиной. То и дело раздавались предсмертные вздохи, писк и стоны    ветеранов войны и труда, которых черт дернул после пайковой спецочереди  влезть еще и в этот вечерний пивной кошмар.
Внезапно, в том конце гастронома, где кипела человеческая икра, жаждущая пива, исчез свет.
 Народ взвыл и наддал.
- Где тефтелЯ?! Где тефтелЯ  по рубаль две?! - Басом орала в толпе перепутавшая очереди дебелая гражданка, поднимая над головой вялое грудное дитя. – С утра очередЯ  заняла!..
- Нет тут тЕфтелей, дура! -  кричали вокруг. – Тут людЯ за пиво бьются… Вали отсюда!..
  Пенсионеры стали терять сознание и  пайковые свертки.
  Кульманов тоже забеспокоился и зычно призвал коллег не отступать.
  Молодая и симпатичная, умственно-отсталая уборщица радостно проехала шваброй по ботинкам журналиста и, кося заячьими глазами, весело закричала:
-Вот чувырла! Напился и стоит! Чо стоишь?.. Вали давай!.. Не видишь – закрываемся! С этого краю – уже закрываемся! И свет  тут – гасим! А ну - вали отсюда!
Владимир тонко улыбнулся и вступил  с уборщицей в полемику – таких женщин он любил. Через две фразы беседа приняла яркую эротическую окраску. Уборщица отбросила швабру и засмеялась, как Лолита. Кульманов покраснел и разительно стал похож на  средних лет весеннего сатира.
Нарушил любовные игры продажный по своему виду и характеру местный, прикормленный гастрономом, милиционер – молодой, толстый,  с  освиняченно-румяным глупым лицом-мордой. По фамилии Колодочко, по званию – лейтенант.
Он подошел со спины к журналисту и коротко бросил специальным голосом:
 - Или и заберу  или - вали отсюда!
Владимир понял по неумным глазам Лолиты, что  него есть форменный серьезный соперник и свалил.
Закрыв за собой тяжкую стеклянную дверь, Кульманов остановился на огромном бетонном крыльце с гигантскими ступенями, окованными металлическими уголками для нанесения всяческих травм вечернему покупателю. Его, покупателя, здесь ждали всегда, особенно  в такие морозные туманные вечера - тускло светила неоновая палка над входом, ступени были заботливо и обильно вымыты холодной водой.
Народ озабоченно поднимался и спускался по ступеням. Регулярно слышались визг подошв, характерные шумы падения и соответствующие междометия.
 Внезапно на глазах журналиста, в течение каких-то  пяти минут разыгралась страшная трагедия.
Сначала к нему, стоящему и печальному, подбежал некто замерзший, небритый, со слежавшимся в одну сторону пьяным лицом и рыдающим голосом попросил добавить ровно 17 копеек.
Журналист добавил.
  Некто, пробалансировав изношенными ногами на заботливых ступенях, опытно и хищно ворвался в гастроном, оглушающе зарыдал уже в очереди и через минуту,  угловато оттопыренный в поясе, опрометчиво выскочил на предательское крыльцо.
  Крыльцо привычно сработало, послышался визг подошв, шум падения и  рыдающий вскрик.  Некто, сраженный ступенями, упал навзничь, не сгибаясь  - так падают убитые пулей в голову. На ночном снеге распустился диковинный рубиновый цветок. Изумрудами сверкали осколки. Неярко пламенела оранжевая пластмассовая пробка.
  Сраженный долго лежал молча, не веря в произошедшее.
  Скорбное выражение залитых слезами глаз павшего испугало даже циничного журналиста. Он наклонился над телом:
 - Три товарища… - прошептал раненый – Три товарища ждут… Как же я… Нет, мне возврата нет…
- А… Чучин Алексей! – плохим голосом произнес вышедший на шум свинообразный милиционер Колодочко. – Вижу - все пьешь, Чуча?
- Где пью?.. Где я пью?… -  рыдающе закричал Чучин Алексей, - не видишь, что ли – чего я тут напил…
- А ну – вали отсюда! – быстро и ловко дал ему по шее представитель власти. – А ты, толстый, чего ждешь? Тебе сказали – валить! Обоим даю ровно по 1 минуте. Время пошло!..
Рыдающий Чучин убежал в чернильную темноту, а на счастье Кульманова из магазина вышла творческая пьяная троица, серъезно потрепанная,  с двадцатью бутылками пива и шестью «Портвейнами» в немозолистых  руках.
- Прямо к плану вы мне, граждане!.. Прямо – к плану!.. – совсем плохим голосом сказал свинолейтенант. – Прямо сейчас и – проедем! Согласно вашему внешнему виду.
Журналисты привычно заныли.
 - Тогда так, «творческие люди»! Раз мы с вами, как вы говорите: – «одно дело делаем» то - четыре – сюда… - и бессовестный лейтенант рассовал четыре дефицитных бутылки по карманам шинели: - а с остальными, вы, «золотые перья города» - просто срочно валите отсюда!

…Огромный, знаменитый на весь город дом, в котором жил Духов, действительно был в двух пьяных шагах. Во дворе Пирр предупредил:
- Тут вся крыша в сосульках!.. Так что вы – не орите! И не топайте! Вчера сосед рано утром вышел из  подьезда,  пёрднул по привычке – и все с крыши сорвалось!.. Точно по башке!
- Живой? – равнодушно спросил Кульманов.
- А кто его знает… Дело к  весне - каждая сосулька, сейчас килограмм по 10 будет…
   Распугав  вечерних детей сложным перегаром, молча вошли в подьезд, провонявший вчерашними щами – первым признаком коллективной нищеты. Духов походя открыл свой почтовый ящик, хотя ему никто никогда не писал, а газет художник не выписывал из-за принципиальной жадности – все последние годы в ящике встречались только ежемесячные коммунальные, алиментные да «Святые» письма. В аммиачном лифте изможденный алкоголем Расквасов побледнел,  отвернулся к стене и сдавлено крикнул желудком, но - сдержался. Остальные, менее интеллигентные, громко засмеялись.
- Вот что значит - в армии не служить!
   Квартира у Духова была большая, трехкомнатная, запущенная – берложного типа. То, что здесь живет одинокий художник, определилось сразу – на вошедших в темноте обрушился гигантской анакондой сохнущий транспарант. Однако в комнаты богемный художник никого из вошедших не пустил, даже не включил в них свет, а, одев на полуночных гостей разнокалиберные тапочки огромных размеров, провел их на  маленькую советскую кухню.
 - Сейчас выпьем, поговорим,  – суетился хозяин,  водружая на кухонный столик тяжкий пахучий таз и расставляя мутные стаканы. – А там и к прекрасному потянет…
- Это по бабам, что ли? – ставя  таз прямо себе на колени, пробормотал Кульманов.
- Ошибаешься, мой друг! По мужчинам! – торжественно сказал Пирр Духов.
Воцарилось тягостное молчание.
- Вот они, эти, так всегда! –  визгливо закричал и засобирался  Расквасов. – В квартиры заманивают, пирожки с ливером, вино-домино, «милый друг» - а потом…
- А если – в пятак? – с набитым ртом зашамкал Кульманов. – Ты чего это, художник? Сдурел от своих красок? Мы только вагинальные приключения признаем…
Духов залился сизой краской и замахал протестующе руками.
  - Да вы что? Я не об противных! Я об другом! Я об своей коллекции,  об «Мужчины» называется.  - А этих я и сам не люблю!.. Давайте-ка лучше выпьем! И закусим!
Выпили.  Кульмановский таз пустел на глазах - журналиста обуяла гастрономическая похоть.
- Был у меня один такой знакомый… - неторопливо заикаясь, начал развивать скользкую тему  Степан Соколов  (Не Петрич). - Директор школы. Член партии. Отличник филологии. И – раб анала. Прекрасный билингвист. И – бисексуал. Страшный развратник. Но – переживал из-за своего порока. Ужасно страдал. Лечился даже. Сжатым воздухом. И гидроударом. Ничего не помогло. Всю школу совратил.
  - Что, хочешь сказать - и уборщиц? – заинтересовался Кульманов.
- Уборщицы оказались самыми стойкими,  –  уверенно сказал лживый Соколов,   –  Тогда он их уволил и взял уборщиков – из балетной школы.
- Во, дает!  И их тоже совратил?
Соколов покачал головой:
   - Наоборот. Ты что, Вова, не читал, что-ли: «Из зала суда»?
«Последний финал или не все Котову масленица» статья называется. Спекся директор. Сейчас на инвалидности.
- А у меня вообще один друг стал импотентом ни за что! – ни с того ни с сего произнес сравнительно глупый Расквасов. – Представляете, во время интима дама захохотала и кричит: «Смотрите! Смотрите! Какой Саня смешной, если на него снизу смотреть!» А были они в гостях. Ну, тут все сбежались…
Кульманов сожалеюще покачал головой:
   - Мне кажется, что «Саня» - это ты!  Герасим, ты, во-первых – больше не пей! А во-вторых, ты же в примаках живешь? Срочно уходи от тестя! Он на тебя плохо влияет! На тебя уже тоже начинают люди сбегаться…
  Понеслась обычная бесстыдная болтовня с пьяными криками-перебиваниями. Расквасов несколько раз попытался  влезть в разговор со своими семейными проблемами, но не выслушанный, периодически бледнел и убегал в туалет. Возвращаясь, он, со  все возрастающим ужасом посматривал на веселящегося «харевого» художника. Духов, потеряв всяческую осторожность, рассказывал о внедренном им в бригаде трафарете с ушами,  под который спокойно подходило любое руководящее народами, странами и судьбами лицо – от бритых современных, (« Тут, главное, чтоб  нос на грузинский не поканал…») до бородатых классиков- основоположников:  «Бороду помошонистей прихерачишь нахер…)
  Степан Соколов, топая гигантским тапком,  начал было клекотать, заикаясь, выдержки из «Чомбалоида», но также не выслушанный, стал звонить домой маме с больным сердцем и, перекрикивая  нехорошие слова, врать, что  зачитался в библиотеке. Непривычно немногословный Кульманов, изредка сыпя междометиями в разговорный гам,  «добил» свой таз, и принялся за второй, общий.
Духов, поковыряв полуметровой отверткой катушечный магнитофон «Днiпро-4», завел агрегат, и, поставив очень громко «Машину времени», потанцевал немного в одиночестве со слезами на глазах под песню «Свеча».
- Совсем от радости у художника крыша поехала…- прокомментировал неожиданную искренность Пирра циничный Кульманов. -  Ты бы лучше «Поворот» включил!..
Хором грянули «Поворот», срывая голоса на припеве. Перед последним куплетом налили, выпили и закончили так, что все соседи, сверху, снизу и даже в соседних подъездах,  бросились молотить по батареям различными металлическими вещами.