Некрологомантия

Да. Трудно не заметить, что уходят лучшие. Особенно в последнее время. Не знаю – то ли новости так быстро информацию разносят и никуда от этих грустных вещей не деться, то ли и вправду чересчур уж много их за последнее время умирает. Их – это звёзд кино, писателей, музыкантов – всех тех с кого берут пример, к чьим успехам ревнуешь и завидуешь всеми цветами завести. Невозможно пропустить новость об уходе старой или - что уж совсем не справедливо- молодой известности. Исходя из принципа мессира Воланда, человек смертен, но это было бы ещё полбеды… А беда в том, что каждый ушедший в гробу переворачиваются о того, как о нём вспоминают. Как один за другим коллеги по цеху, поклонники или вообще люди сторонние начинают бороться за то, кто из них лучше других воскресит в головах людей память о бедняге. Как можно быстрее торопятся воскрешать вечное или  как можно лучше промолчат. А потом обязательно скажут, как замечательно - тише и значимее остальных- промолчали.   
 -Да что же мы за люди такие! Что мы за человечки, которые помним только посмертно? –реплика довольно распространённая. Обычно говорит такую тот, кому и даром был усопший не нужен, пока не усоп. Создаётся впечатление, что некоторые того и жду. Жанр ведь простаивает.
Цинично? Да вообще мурашки от такого бегут. И самому  трудно о таком думать. Суеверие охотно точит нервишки. Так и просится припомнить кого-нибудь из недавних вселенцев лучшего мира, но не стану. Да, так же громко и заметно промолчу. Уподоблюсь немного, так сказать,  тем, с кем тут ссорюсь.
 - А как же это вы не вспомнили? Ах! Так  это он вас своим слогом бил и скотами называл у кормушки! - тоже интересная реплика. Это значит, что каждый должен поторопиться не стать скотом и упомянуть хоть парой строк. Или уверить всех, что молчал положенное время, но молчал не так как прочие – те что как раз скоты – а молчал совершенно по-особому. Как раз так молчал, как те, с кем молчать и за руку здороваться сам бог велел.
Пошлятину эту на СМИ тащат. Только на одном канале минимум полдесятка передач, которые от всей души, если такое слово к ним применимо, пляшут на костях. Целые циклы передач посвящают какому-нибудь свиноподобному племяннику, который, бедняжка, требует вернуть ему алмазы его известной тётушки.
Юная жена неюного мужа роняет последнюю завесу над тайной смерти. А там, в тайне этой, что-то обыденное, простое, человеческое, не величественное, непричёсанное, какое-то унылое совсем, как очередь в больнице. А потом друг выходит, вдове ручку целует и рассказывает, как усопший всю жизнь с тираническим государством боролся, как его запрещали, как он в стол писал, а билеты на его концерт только через друзей можно было передавать, но при этом знали о нём не только в столице, а даже в самом глухом селе. Как чудом выживал под гнётом, и не платили ему совсем, а в Испании две красивейших виллы оставил.
Любая такая означенная смерть и следующее за ней показушное обессмерчивание  строятся по всем законам медийной драматургии. Тут вообще, что-то, что очень напоминает посмертные мытарства. Душу дёргают со всех сторон, грязное бельё с неё стягиваю, разрывают на цитаты, на куски мяса. После  этого "чистилища" душу бросают в интернет и хорошо бы, если там эту душу плохо знают или не знают совсем. Тяжелее всего обстоит с отношением к памяти  молодой звезды. Могут в какой-нибудь группе, которая всех людей за мудаков держит, опубликовать издевательский стишочек или строчки песни цинично переделают. Без всякой ответственности это публикуют. А какая может быть ответственность с бездушной ржущей мрази у монитора? Всех ведь мразей не пересажаешь и не перештрафуешь. И в комментария что-то уровня: «ой, да она меня так раздражала!» «ой, фу – эти её песни!», «почему по этой …. грустят – у неё же столько миллионов было, а по бабушкам бедным и простым не грустят?» Как будто кто-то мешает по бабушкам грустить. Как будто если кого-то ненавидишь и открыто презираешь, от этого бабушки тут же выигрывать начнут.
Найдутся и защитники – настоящие или пиарящиеся – неизвестно. Защитники эти в суды бегут, там с интернетовскими троллями ругаются. Жалуются, в общем. А тролли говорят, что шутить можно над всем и в ответ жалуются на тех, кто жалуется на них.
В центре всего этого балагана настоящий человек. Не виртуальный, а самый что ни на есть. Умер? Да, умер. Но никуда не делся. Туточки он. Рядом совсем. И как будто еще ближе, чем был. Да только ни ругнуться уже не может ни скабрезностью на скабрезность ответить. Нет его, а память, каким бы великим человек ни был,  – она же беспомощная, как ребёнок грудной. Грудному ребёнку ведь особое питание нужно. Чем попало не вскормишь. Смерть, она вообще  очень тесно связанна с детством, с воспитанием. Не только в сакральном смысле. Мы ведь с детства учимся слушать покойников и о покойниках, учиться у них всему. В истории, литературе в науке. Цитаты нам разные читают из покойников, сказки покойников, опыт их прижизненный передают. Учат мир строить. Вполне живой мир. Прививку нам своеобразную ставят, когда пишут две даты в скобках под фамилией автора. Помни о смерти, – говорят нам. Намекают.
Борьба с памятью, явная или неосознанная, вся это нездоровая возня, дурацкие циничные шутки – это отнюдь не борьба с предрассудками. Смерть не предрассудок. Она есть.
Так давайте как-то уважительней будем к чужой смерти. Или хотя бы в тряпочку молчать научимся, если ничего путного на ум не приходит.