Кандидатка в депутатки

             - Валюха, на какого рожна мне твоя партия сдалась?  - восклицала маленькая, сгорбившаяся  пожилая крестьянка, размахивая самодельным тесаком над капустной грядкой. Упругие кочаны поскрипывали в ее руках в предвкушении казни, взмах - и влажное лезвие тесака со сладострастием впивалось в кочерыжки, вспарывало темные зеленые листы, и чистые тугие головы ложились в ровный бурт.
           - Татьяна, я понимаю, партия тебе не нужна. Но ради меня запишись, душа моя, я всё  сделаю потом за тебя сама! – умоляла ее глава сельсовета Валентина Прошкина, дородная блондинка лет сорока пяти, с вулканными грудями, которые еле сдерживались кожаной курткой. – Мне третий день звонят о тебе то из района, то из самого Курляндска, из областного комитета, не дают полезными делами заниматься. Когда ты оформишь  выборные бумаги? Сил больше нету тебя уговаривать. Видишь, нынче корреспондентку прислали на помощь. Глянь, какая красавица!
          - Дамочка, и правда, журнальная! Из районного «брехунца», небось? – спросила ворчливо старушка, с прищуром посмотрев на одетую в бежевое длинное пальто и черную шляпку молодую женщину, которая распахнутым взглядом постигала сельский мир. Яркие губки ее подрагивали в предвкушенье расспросов.
         - Я из областной газеты «Единение», - гордо представилась журналистка. – Мне, Татьяна Семеновна, надо взять у вас интервью и сделать вашу фотографию.
         - Чего взять?
         - Ну, задать вам несколько вопросов… Как к кандидату в депутаты сельского собрания от партии «Единство».
             Крестьянка с досадой всплеснула руками, тесак грозно сверкнул над ее головой.
        - Валюха, это ты всё навертела! – гневно сказала она главе. – Знала бы я про такую суету, ни за что не пошла бы в твои депутатки. Позору моего на старости лет захотела? Чего я хвалить должна твою партию, если в клубе хоть волков от холода гоняй, и тот закрыт, магазин сгорел, людям негде встретиться, поговорить? Газ тянут пятый год, вода в колодцах пропала, а я должна нахваливать: какая власть у нас хорошая, какая партия святая! Дуру нашли! Вот бы дочка моя с внучкой с Севера приехали, они дали б мне чертей за всю политику. Да если бы твой Иван мне машину навоза не привез, и разговору бы нынче не было. Купили вы меня, Прошкины, за органическое удобрение. Ох, купили!
Глава, довольная недавней «политической» сделкой, засмеялась.
        - Я тебе еще дровами пособлю, Татьяна, только запишись в партию «Единство».
        - Ну, какое может быть «Единство»! – воскликнула крестьянка. – Одному супчик жидковат, другому жемчуг мелковат. Я в фуфайке, в столетнем платке, в резиновых ботах, стою среди вас, словно пугала огородная. Ты, Валюха, как комиссарша: в кожане, в полусапожках. Про городскую дамочку не говорю: это Анна Каренина из кинокартины. Какое ж тут единство? Али меняться будете со мной? Давай-ка, милая газетчица, махнем: твое пальто на мою одежку? Как тебя зовут, красавица ты «единственная»?
       - Марина, - произнесла горожанка, с испугом глядя на маленькую грозную разбойницу с тесаком, как будто та и впрямь собралась ее раздевать.
          Да, эта поездка обещала надолго запомниться журналистке. До Воропаевой они на редакционной «Волге» добирались по асфальтной дороге, но по деревенским улицам шофер не отважился ехать: колеи, залитые водой, и заросшие пожухлым золотарником обочины таили в себе опасность. Покровский морозец землю тронул, но немного, тонкой сахаристой корочкой. Пока Марина дошла до сельсовета, пока они с главой добрались на другой край длинного, как поле, огорода, ее туфли залепились грязью. В модной шляпке и в грязной обуви она чувствовала себя неуютно, ей хотелось как можно скорее снять эту тётку «кодаком», задать ей несколько заготовленных вопросов и уехать домой, где сухо и тепло. Но разве можно быстро совладать с капризной старухой! И такая она страшная: глаза сердитые, лицо грубое, будто у бабы Яги - брови мохнатые, губы поджатые, седые космы выбились из-под платка…
         - Нет, меняться я не буду, - попыталась отшутиться Марина. – Вам, Татьяна Семеновна, надо поехать на телепередачу «Модный приговор». Там вас оденут, как английскую королеву. Причем, бесплатно.
         - Вот мой приговор, - сказала крестьянка, кивнув на огород. – Ладно, не обращайте внимания, я не со зла. Просто надоело в одной одежке и той без застежки… Когда это чистый жакетик на люди наденешь! 
         - Вот и будешь после выборов ходить к нам на собрания, как депутатка, - подхватила глава. – Вникнешь в проблемы села и людей, поможешь мне с ними справиться…
         - Валюха, что ты мелешь! У вас, Прошкиных, вся власть: ты – сельская администрация, мужик твой весь колхоз скупил, жирует на паях. А по всей Воропаевой ни одного фонаря, ночью хоть глаз коли, и как нынче осень – утонешь в лужах. Ты говоришь – я буду с вами проблемы решать… Щас! Как будто их не было до меня… Пускай твой Прошкин реже на курорты ездит да поменьше жрет. Мамон набил такой, что глаза уже ботинок не видят…   
           Старушка снова стала распаляться, сорвала с головы платок, и седые волосы упали на плечи. Привыкшая к таким разговорам с людьми глава сельсовета деланно рассмеялась:
         - Молодец, Татьяна Семеновна! Вот за что я тебя люблю – за прямоту. Будем вместе воспитывать моего Ивана. А то он после уборочной неделями в хозяйстве не показывается, про свой дом уже не говорю. Денег мне на жизнь почти не оставляет…
        - Да где ж он, жалкая моя? – ахнула крестьянка, и глаза ее вмиг наполнились состраданием.
        - Загулял мой Иван Петрович…
         - Опять?!
         - Не опять, а снова, с другой… Так что поддержка народа мне нынче очень нужна. Морально, так сказать…
         - Да как же не помочь: я с пеленок тебя знаю, мы же с твоей матерью на ферме свои жизни погребли… Я ради тебя на всё согласна: и на кандидатку, и на депутатку, и на «Единство» ваше, чтоб его… Чего мы здесь будем стоять? Пошли-ка в хату.
Старушка подняла с земли несколько капустных рубашек, что помягче да почище, вытерла ими руки, лицо, и как-то сразу посвежела, помолодела.
           Они направились во двор. Корреспондент с интересом рассматривала опустевшие грядки, из которых кое-где выглядывали зеленые, как горошек, мелкие картофелины, морковные хвостики, а на меже светилась солнцем крупная оранжевая тыква. 
            В областных партийных СМИ Марина считалась «зубастой» журналисткой,  знатоком предвыборных процессов, но вот российскую деревню ей как-то не пришлось познать. Как, впрочем, многим нынешним «ершам» пера. Когда в районах открывалось что-то новое, к примеру: детский дом или магазин - их, журналистов, брали с собой областные чиновники и депутаты, сажали в машины с черными стеклами и везли к объекту. А там всё накатано: речи, ленточка, концерт, обед, обратный путь – и снова редакция, диктофон, компьютер, материал… Никакой лирики, мыслей по поводу и рассуждений.
           В Воропаевой Марина постигала новый мир. Она поражалась деревенским плантациям, ей хотелось вызнать, кто старушке засевает, убирает грядки и куда она девает урожай.
         - А почему у вас деревца обернуты снизу тряпками? От холода? – по-детски спросила она Татьяну Семеновну на неспешном пути в дом через огород и сад.
        - Зайцы напали, прошлую зиму ободрали кору с двух яблонь. Одна яблонька засохла, другая переболела, - объяснила старушка.
        - Зайцы! Ой, как в сказке! – умилялась журналистка. - А зачем вам столько земли?
         Крестьянка даже остановилась, воскликнув:
        - А как же! У нас только непутевые бросают. Больно глянуть, как земелька зарастает сорняком. Вот где зайцы прячутся. А скоро волки заведутся.
        - Правда? – удивилась и даже испугалась Марина, опасливо взглянув на заросшую в человеческий рост соседнюю плантацию.
         - Правда, милая, правда, - улыбнулась ее наивности старушка. – Довели деревню… Раньше за межу с соседями секлись, а нынче бери, хоть всё – никому ничего не надо. Про улицы не говорю: хат не видать из-за кустов. Давеча пошла на другой конец Воропаевой, глядь – домик стоит трухлявый. Откуда он? Присмотрелась – а это заросли кто-то вырубил, вот он и выглянул. Тогда только припомнила, что в нем Манька Сычиха жила, которую родные дети бросили за тяжкий нрав… Как умерла, никто не видал.
          - Ой! Какие ужасы вы рассказываете, Татьяна Семеновна! – воскликнула Марина.
Тут вмешалась глава, которая до этого шла молча, недовольная критическими нападками кандидатки в депутатки.
          - Вот и будешь, Татьяна, штрафовать тех, у кого хаты выше крыши заросли.
          - Да это же, почитай, полдеревни, - ответила старушка, раскрывая калитку в широкий, уставленный сарайчиками двор. – Тут в каждом случае надо разбираться, нечего всех огулом… Кто слаб, а кто ленив…
           Им бросилась под ноги звягливая черная собачонка, напугала журналистку.
          - Уйди, Найда! – шуганула собачку хозяйка. - Не бойся, милая девушка, она только гавкает, а зла не держит. Не то что люди. Правда, Валюха?
             Глава через силу улыбнулась, проворчала:
           - Ладно подковыривать, веди в хату, жарь яичницу, а то стала посреди двора, как идол…
            В доме было чистенько. На полах лежали пестрые лоскутные половички, на окнах красовались кружевные занавески, печь сияла побелкой, дышала теплом.
           - Как у вас хорошо пахнет! Как в церкви,– сказала Марина, оглядывая с любопытством стены, увешанные фотографиями в рамках, диван с накинутым на спинку плюшевым панно, изображавшем шишкинских медведей.
          - Это дровишки сосновые, как ладан, - ответила крестьянка. – Береза свой вкус имеет, осина тоже… Они и горят по-разному: одни трещат, другие сипят, третьи пыхают – тоже у всех своя жизнь, своя смерть. Да что же вы стоите? Раздевайтесь, вешайте одежку на крючки, присаживайтесь на диван, не стесняйтесь, мишки не Найда, голоса не подадут…
           - Татьяна, ты застолье не заводи. Мне некогда, и человек торопится. Ей еще в райцентр надо заехать, к партийному секретарю…
           - Я быстро, быстро, - засуетилась хозяйка. Повернулась к печке, к плите – вот уже и сковорода с картошкой и яичницей на столе. Открыла дверцы конторки – появились хлеб и стопки. Заглянула в холодильник – и оттуда перебрались на тарелки ровные, как солдатики, соленые огурцы, квашеная капуста, розовое сало и чекушка, заткнутая капустным листом.
          - Больших гостей не ждали, лишнего не держим, а что Господь послал, тем и потчую, - сказала старушка. Каких-то пять минут – и стол накрыт. Марина восхищенно следила за каждым движением расторопной хозяйки. И вдруг ее взгляд уперся в святой угол.
          - А почему у вас под иконами пришпилены рядом портреты Путина и Жириновского? – спросила она. – Это же лидеры разных партий!
          - Да пускай висят, может, подружатся. Одного с простым календарем принесли, другого – с православным. С утра молюсь на иконки, числа гляжу, чтобы в днях не заблудиться…
          - Так они же прошлогодние!
          - Ну и что? Я к ним привыкла.
          - У нас Татьяна Семеновна за стабильную власть, - подытожила Прошкина.
          Хозяйка налила всем мутноватого напитка, предупредила: «Бурашный, и закусывать не надо: мягкий, пареной свёколкой отрыгивается – благодать!» - и первой показала пример.
          Глава чуть пригубила и отставила стопку в сторонку, Марина только понюхала. С морозца набросились на еду.
          - А праймериз от «Единства» у вас с кем был? – поинтересовалась журналистка, наслаждаясь жареной на сале яичницей с темными, как медь, желтками.
          - Чего?
          - Ну, это когда мы сидели, помнишь, в моем кабинете: я, ты и Маруська Потяпка, – напомнила глава. - Я тебя упрашивала и ее тоже, чтобы в депутатки шли. Маруська на зиму к своим перебирается в райцентр, а ты на месте остаешься – значит, ты и стала кандидаткой. Выбор-то у нас в деревне какой? Одни пьяницы да калечь.
           - Но ведь существует целая процедура, - тихо сказала Марина, опустив вилку. – Каждый кандидат должен на партийном собрании изложить свою программу, а потом уже – тайное голосование. Победитель праймериза выявляется путем простого подсчета голосов.
          - Эх, милая барышня, давайте-ка мы лучше отведаем крепенького, - вздохнула кандидатка. - А то, я гляжу, вас в городах политика сделала вовсе заумными. Давай так: выпьешь – всё, что тебе надо, сделаю. А не уважишь – слова не скажу и фоткаться не стану.
            Пришлось Марине пить. С морозца хорошо пошло: мягонько, сладенько, а после теплом обдало и истомой. Похрустев сочным огурчиком, журналистка спросила:
           - Татьяна Семеновна, а вы знаете своих оппонентов? Ну, кто вместе с вами на место депутата претендует?
           - Да нешто еще какие дуры нашлись! – рассмеялась старушка. 
             Марина раскрыла блокнот и прочитала официальным тоном:
           - В числе подавших заявления стать кандидатами в депутаты сельского собрания муниципального образования «Воропаевский сельсовет»: от партии «Единство» - пенсионерка Квасова, то есть, вы. От КПРФ – пенсионер Валуев. От «Яблока» – директор фирмы «Счастье» Соколов из Курляндска.
          - Дед Валуй довоенный, он глухой, как пень, и разумом потух. А это «Счастье», что, к нам в Воропаеву перебирается? – полюбопытствовала хозяйка.
          - Да ну! Партиям главное – победить, процент набрать, а ездить сюда никто не будет, - объяснила Прошкина. – Нынче идейных нету. Все идут, чтобы самим разжиться. А мы, «Единство», нынешнюю власть отстаиваем. Теперь ты понимаешь, Татьяна Семеновна, что надо ответственно к выборам подойти?
          - Понимаю: «Единство» всех, кто уже разжился, объединяет, - кивнула головой кандидатка. – Раз всё так серьезно – давайте еще по капельке…
          - Четвертый кандидат – Клавдия Квасова, от партии ЛДПР. Кстати, не родственница ли ваша? – спросила Марина. 
          - У нас полдеревни Квасовых, - сказала глава. – Это Клавка-жириновка.
         - Тю! Тоже мне депутатка! – презрительно усмехнулась хозяйка. Лицо ее раскраснелось, глаза заблестели, и Марина представила, какой симпатичной Татьяна Семеновна была в молодости.
          - А почему ее зовут «жириновкой»? – спросила она.
 - В прошлом году к нам в райцентр приезжал сам Жириновский, пообещал всем одиноким женщинам по мужику. Вот Клавка и написала ему письмо: мол, Владимир Вольфович, жду хоть какого-нибудь…
          - Она что – вдова?
          - Да ну! – усмехнулась Прошкина. – Там уже пробы ставить некуда. Клавка за свои шестьдесят лет столько раз была замужем, что свою девичью фамилию забыла.
            - Так она что: выходит, конкурентка мне? – изумилась старушка. – Эта вертихвостка?!
            - Да, Татьяна Семеновна, оппонентка! – подтвердила Марина. – Причем, до областного избирательного штаба дошли сведения, что она уже распространяет свои листовки.
            - Небось, бутылки с самогонкой в них завертывает. Она же самогонщица коварная – во всей округе такой нет. Я ее сто раз уже предупреждала, милиция ее штрафовала, а толку? Только одну бражку выльют – другую ставит. Целый завод! – сказала Прошкина.
             - Надо ж! Клавка-самогонщица – мне конкурентка! – не могла успокоиться старушка. - А если я ей проиграю – это же позор мне будет какой!
            - Не только вам, но и Валентине Ивановне, - кивнула Марина на главу, - и всему «Единству».
            - И что же она, паскудница, пишет в своей листовке?
            - Сама я не читала, но мужики рассказывают, что обещает выгнать из Воропаевой Гришу-армяна, мол, Россия для русских. Мужикам обещает по несколько баб…  Небось, мой Ванька на эту листовку и повелся. Срамотища! – усмехнувшись, сказала Прошкина и сплюнула бы, если б не чистые половики.
           - И фотокарточка ее там есть? – спросила старушка.
           - О! Целый портрет из молодости! Клавка стоит где-то в кустах, за спиной часовня – ни стыда, ни совести. Так, Татьяна, ты должна выглядеть лучше, - сказала глава. – Давай наведем ревизию в твоем гардеробе, причешем тебя, подкрасим. Будешь красивее Клавки.
И женщины занялись пересмотром всех скромных нарядов, лежавших в серванте, и даже в чемодан под кроватью заглянули, где на всякий случай собиралось всё «смертёльное», в чем класть во гроб. Но подходящего к строгому облику кандидатки в депутатки не находилось: то слишком строго, то очень броско. Выбрали только белую кофточку.
          - У вас и награды имеются! – воскликнула Марина, обнаружив в одном из отделений серванта целлофановый пакет с медалями и знаками. – Давайте так: этот синий пиджак как будто предназначен под медали. Мы его и наденем поверх кофточки.
          - Под этот жакет у меня юбки нет, - вздохнула старушка. – Истлела давно.
          - А зачем юбка? Фотопортрет на листовку – только до пояса. Ты же не Клавка – во весь рост в кустах… - сказала Прошкина. – Давай-ка цепляй свои ордена.
           Вскоре на синем жакете появились с одной стороны медали «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда», с другой – ряд значков «Победитель социалистического соревнования».
          - А кем вы работали, Татьяна Семеновна? – уважительно, чуть ли не с любовью глядя на хозяйку дома, поинтересовалась журналистка.
          - Техником-осеменатором, - сказала старушка.
          - А что это такое?
          - Брала сперму у быков-производителей и осеменяла тёлок и коров. Быков-то на всё стадо, как у нас в деревне мужиков: раз-два и обчелся, - объяснила за хозяйку глава.
          - Это правда?! – поразилась Марина. Ее щечки зарделись краской смущения, глаза заблистали восторгом. – Значит, вы производили искусственное оплодотворение! Так современно! Простите, но как вы добывали бычье семя?
          - Есть у нас свои технологии, - скромно ответила старушка. – Долго рассказывать. Ну, будете снимать?
          - Конечно!
         Они проделали целую фотосессию: снимали кандидатку в депутатки возле печки, на фоне старого календаря с Путиным, для чего временно убрали календарь с Жириновским. Выходили и на крыльцо, и перед домом. Наконец, уставшие, довольные проделанной работой, уселись за стол. Еще несколько минут рассматривали на экране «кодака» лучшие снимки, выбирали, и оставили один – на фоне длинного, как жизнь, пустого огорода с клочком неубранной капусты.
            - Татьяна Семеновна, когда вы будете встречаться с избирателями? Вам нужно составить план-график, - сказала Марина.
            - Раз в неделю, когда автолавка хлеб привозит, - ответила за старушку глава. – Тогда все собираются.
            - Маловато… - вздохнула журналистка. – Региональный политсовет «Единства» требует встречаться чаще, не менее трех раз в неделю.
            - Да что ж я людям буду говорить? – возмутилась кандидатка. – Назовут меня Найдой брехливой. И разу не стану позориться. Ни к какой автолавке не подойду, лучше без хлеба останусь. Ты, Валюха, на язык способная, сама говори людям, что надо, или я вовсе  откажусь от выборов
           - Ладно, - засмеялась глава. - Поагитирую за тебя, так и быть.
           - При свидетеле обещаешь! Ну, пиши меня, Мариночка, куда тебе и сколько надо, - сказала старушка. – А твой Иван, Валюха, как найдется, пускай мне пару центнеров зерна даст на паи. Хорошо?
           - Ох, и хитрая ты, Татьяна! Ладно, не обещаю, но поговорю…
            Довольные предвыборной работой, раскрасневшиеся от печи, сельхознапитка и беседы, женщины стали прощаться.
           - Образец листовки я передам через три дня, - пообещала Марина. – Распечатайте тираж и разнесите по домам.
           - Пятьдесят дворов всего жилых в Воропаевой – значит, пятьдесят штук сделаю на принтере, - сказала глава.
           - А Клавке-жириновке я завтра всё выскажу, - грозно сказала старушка, вновь надевая фуфайку. – Посмотри на календарь: какой сам Вольфович красивый, упитанный мужчина, в модном галстуке, и она, стерва, позорит достойного человека!
            Марина лишь грустно вздохнула, спускаясь с крыльца в деревенскую грязь. «Какая политическая безграмотность у этих добрых, но таких темных людей», - подумала она. 
   2014 г.