Королевский министр

   Случилось это в незапамятные времена. Правил некоей державой король – ничем особенным не отличившийся: ни доблестью ратной, ни правлением мудрым. Тем лишь и прославился по белу свету – пировать любил чрезмерно. И то сказать: монарх он был не наследственный – те династию продолжают, славные дела предков приумножить стремятся, а этот, уж так получилось, что не из шибко больших чинов на трон вскарабкаться умудрился, вот он изо все дел монарших только роскошь дворцовую и усвоил, прочее же у него министры да сановники вершили – тоже сюзерену своему под стать подобрались. Одна забота – мошну потуже набить, а что в государстве творится, да каково народу живется под их правлением, до того и дела нет. Мало помалу чуть не все достояние державное профукали – в других землях занимать стали.
   Проснулся однажды король, встал со своего пухового ложа – что такое? И так голова трещит после вчерашнего, а тут еще шум какой-то возле замка на площади да крики. Послал кого-то из придворной челяди разузнать, что, де, за непотребство?
   Возвратился посланный.
  – Так, мол, и так, – докладывает, – народишко бунтовать изволит.
  – Как они смеют! – возмутился король. – Чего им надобно?
  – Жалуются, Ваше величество, на убожество свое, якобы кушать им нечего и за работу не платят, – сказал
челядинец и от себя добавил с отвращением, – дармоеды!
   Еще пуще разгневался король. Военачальника кликнул.
  – Поди, – кричит, – вели солдатам разогнать эту чернь, что у замка злонамеренно собралась, не дает отдохнуть после трудов моих тяжких ради Отечества. Я об их благе пекусь себя не жалея – аж голова от забот с самого утра болит, а они, мерзавцы, ишь чего удумали – бунтовать! 
  – Исполню, Ваше величество, – гаркнул на бегу военачальник. Долго его не было. Прибежал – запыхался весь. 
  – Нейдут, –  говорит, –  солдатики. – Жалование им не плачено, вот и нейдут. Иные еще говорят: наше, мол, дело супостата воевать, а не со своим народом сражаться. Там, в толпе, поди, и наши отцы да матери.
   Король аж зашелся от гнева.
  – Стало быть и солдаты взбунтовались! – орет, ногами топает. – Немедленно сыскать зачинщиков, да под суд отдать!
  – Никак не возможно, Ваше величество – разъясняют ему. – Судьи тоже без жалования сидят. Совсем поиздержались. На бумагу – приговоры писать – и то денег нет.
  – Казначея ко мне! – возопил монарх.
   Явился казначей. Шибко, видать, бежал – пот с него градом, отдышаться не может. Король на него как петух наскочил:
   – Отвечай, такой да рассякой, почему служивым да судьям жалование не плачено? В тюрьме сгною!
  Тот отдышался да – бух королю в ноги. Чуть лбом паркет не прошиб.
  – Не извольте гневаться, Ваше королевское величество – казна пуста.
  – Как же так? – спросил король чуть помилостивее. – На что же деньги поистрачены.
  – Не могу знать, Ваше величество. По Вашему монаршему указу Вам, да чиновникам Вашим сколько велели, столько и отпускал, а на что тратились – того не ведаю. Да и то: деньги в казне давным-давно уж не наши – у других государей одалживались.
   Почесал в затылке король. Надобно что-то делать, а никакая разумная мысль в голову не лезет. Он, вишь, и так умишком не особо крепок был, а тут еще после вчерашнего... До одного лишь и додумался: вызвал первого министра, обрисовал положение.
 – Что, спрашивает, делать-то будем?
  – Не извольте беспокоиться, Ваше королевское величество – отвечает ему министр. – Людишки у нас отходчивые, да на приветливое слово падкие. Поговорю я с ними, насулю с три короба – они и разойдутся.
  – А ежели опять взбунтуются?
  – Не взбунтуются. Они разойдутся, а мы тем временем денег займем, стражникам да судьям заплатим – быстренько зачинщиков найдут, да в острог упекут, чтоб другим неповадно было.
   Король тот час гонца в заморскую державу за деньгами снарядил, министра же к народу выслал – уговаривать.
   Вышел первый министр за ворота – на площади народ бушует.
  – Прослышал наш государь про бедствия ваши тяжкие, – обратился к толпе елейным голосом. – Очень он, бедный, удручен вашим положением. Уж так он за вас переживает – аж голова у него заболела. Вот он меня кликнул, велел выход поискать и что я придумал: уже послан гонец в заморские страны – денег нам ссудить обещались. Со дня на день будут. А пока, – продолжал министр все тем же вкрадчивым тоном, того и гляди слезу пустит – пока, давайте, будем жить по средствам. Уменьшим потребление, увеличим доходы. Глядишь – вскорости и заживем припеваючи.
   Послушались люди министра, поверили речам его ласковым – разошлись по домам, стали улучшения дожидаться, а его-то и нет. Гонец из заморских земель деньги привез ли, нет ли, только их и не видывали, а коли привез, то на что ушли неизвестно. Снарядил народ ходока к первому министру – доложить о своих горестях.
   Первый министр, видать, в хорошем расположении духа оказался. Не велел ходока взашей прогнать, а милостиво у себя в хоромах принять соизволил. За стол пригласить, правда, не благоволил – сам сидит, винцо дорогое, заморское из золотого кубка потягивает, изыскаными яствами закусывает.
  – Что тебе, мужичок, надобно? – лениво, эдак, спрашивает. – Зачем ты ко мне пожаловал?
    Тот глянул на стол – слюнки потекли – да и отвечает насупившись: 
  – Послали меня, Ваша милость, разузнать, как это получается? Уверяли Вы нас, что гонца за деньгами в земли заморские посылали, а денег-то и не видно. Предлагали Вы нам, Ваша милость, сократить потребление, дабы доходы увеличить. Мы потребление сократили – с мякины на траву перешли, корой древесной питаемся, а наши доходы все не растут. Призывали Вы нас жить по средствам, только у Вас, я смотрю, вот какой стол накрыт, а мы и хлеба не видим. Что же это у Вашей милости слова с делами не сходятся?
   Первый министр брови было сурово нахмурил, да, видно, не хотелось ему настроение себе портить – чего доброго аппетит пропадет – в том же милостивом тоне ответил:
  – Ошибаешься, говорит, мужичок – все по моему слову делается. Деньги из заморских стран привезены, да не про вашу честь. Вы ограничили потребление, а мы, слуги государевы верные, благодаря этому увеличили доходы. А теперь вот и будем жить по средствам – всяк по своим.
   Почесал мужичок затылок, да и убрался восвояси.

   Эта история стала известна из летописи, найденной археологами в подвалах руин сгоревшего в давние времена замка. Что было далее – того не ведаю, а придумывать не хочу. Случилось то, что случилось – и все тут.