Пять негритят судейство учинили

— Пять негритят судейство учинили, засудили одного — осталось их четыре. Четыре негритенка пошли купаться в море, один попался на приманку — их осталось трое. Пошли в зверинец погулять все трое, одного загрыз медведь — и их осталось двое.
— Я уже наизусть знаю эту считалку, пап! — упитанная девочка, размахивая малюсенькими ножками, будто с горки скатилась с высоких, отцовских коленей, — Паа, ну что ты плачешь, ты же сильный, ты людей режешь!
— Я их не режу, я хирург, я им жизнь спасаю, дочка — мужчина снова пытался усадить на колени вертлявого, шустрого ребенка.
— Опять обижают тебя, да? — крепко обхватила колючую отцовскую шею малышка.
— Вот бы ты каждому из них молоточком по голове стукнула. Тебе за это ничего не будет, ты маленькая, — отец поочередно сложил пальчики и сжал в кулак крошечную детскую ладошку.
— А я стукну, пап! Всем за тебя стукну. Знаешь какая я у тебя сильная? — Анька свела крендельком пухлые ручки над головой.

Обшарпанные, с облупившейся побелкой стены заднего двора детдомовского общежития были усеяны размашистыми рисунками, словно наскальной живописью. Бесконечное количество половых органов разнообразных размеров и форм красовалось в проступивших проплешинах осыпавшейся известки. Издалека был заметен огромный осьминог опирающийся вместо щупалец на два исполинских яйца, намалеванный в самом начале сочленения двух стен.

— Антон, смотри кто идет! Та самая шалава, которую всей общагой трахнули.

— Да, нет, это не она, та моложе была. За полгода она не могла так состариться.

— Такую задницу вряд ли с другими спутаешь, пацаны! Она это.

Анька хотела было свернуть и обойти шайку, но какое-то утробное, звериное чутье не позволило этого сделать, оказавшись сильнее страха и она прибавив шаг, направилась вглубь галдевшей кодлы.

— Тебе чё понравилось, сука, снова напрашиваешься? — кто-то толкнул ее в плечо. Девушка чуть пошатнулась, но продолжила идти вперед. Другой парень, нагнав ее, ударил ногой в спину так, что Анька опустилась на колени. Подняв голову она увидела его.

— Поссы на нее, Антон!

Голова закружилась и на какое-то время бессилие полностью парализовало тело, покрыв холодным потом спину. Взгляд опустился на стоявшую у стены бутылку из под пива, еле вырисовывающуюся из под ошметков извести. Девушка попыталась дотянуться, но не смогла и поползла за ней на четвереньках. Пацаны кинулись за Анькой, но она резко выпрямилась, выстрелив вперед тело, словно сжатую пружину. Затем отбила об стену горлышко бутылки и смастерив розочку в один прыжок добралась до Антона, распахнув тому стеклом щеку. Когда парень обоими руками схватился за порез, Анька врезала ему со всей силы под дых ногой, повалив тушу на землю. Не в силах остановиться девушка ревела и снова и снова полосовала стеклом лицо, пока оно окончательно не утратило знакомые ей черты.

Опомнилась Анька, только когда вдалеке истошно заорала какая-то женщина. Нечаянно бутылочный осколок обломился в руке и так и остался торчать из мальчишечьей шеи с перерезанной сонной артерией, как арбузная корка.

— Тикать надо, пацаны! Эта ****утая нас всех подведет под монастырь.

Бросив умирать своего собрата прямо на улице, малолетние самцы, все это время наблюдавшие со стороны за происходящим, боявшиеся лишний раз шелохнуться из-за охватившего их страха, быстро сделали ноги.

Добравшись до главного корпуса интерната, Анька зашла в туалет, чтобы отмыть лицо и руки от крови, но широкая девичья спина не во время преградила путь к раковине.
— Отойди, дай умыться! — прошептала Анька. Тут же добавив с совсем другой интонацией, — Отошла быстро!
— Тебе неположено уступать, — оскалила крупные желтые зубы старшеклассница.
Анька торопилась и схватив за затылок дылду, не раздумывая ударила ту о поднятый вверх носик крана.
— Зуб отбила, падла, припомню тебе, — сплюнула на пол шкирла.

Долгий луч солнца спокойно лежал на аккуратно заправленной койке. В комнате было так тихо, будто бы ничего и не изменилось за сегодняшний день. Аньке захотелось спать, но ее звериное чутье подсказывало, что сейчас совсем не время для отдыха. Собрав деньги со всей верхней одежды в шкафу, Анька поочередно прошлась по ящикам прикроватных тумбочек, перетрясла матрасы и подушки и, собрав несколько мелких купюр и две пригоршни мелочи, бросилась бежать, сунув в нагрудный карман измятую черно-белую фотографию отца,

"Последний негритенок посмотрел устало, повесился - и никого не стало..."

Анька спустилась в овраг, отдышалась и подвернув под себя ноги, стала вытягивать, вырванные вместе с корневищем, длинные стебли осоки из шнурков ботинок. По самым макушкам соснового бора, наверху оврага проходила железная дорога. Знакомый с детства гул поездов успокаивал душу, заставлял мечтать до самого утра, пробираясь по ночам в комнаты детдомовского общежития, напоминая своим незримым присутствием о возможности другой жизни.

Уже через час Анька была на перроне. Горький, дегтярный запах лез в ноздри. Рельсы стальными, змеиными жгутами сплетались вдалеке. Зайдя во внутрь старенького, еще деревянного, вокзала она увидела ряды неуклюжих, обшарканных, оранжевых кресел с забавными, загнутыми спинками, как советские трубочки с кремом.

— Посмотришь за сумками, я только в буфет забегу? — такие же карие глаза, как у самой Аньки, темные вьющиеся волосы, заставили ее открыть в недоумении рот, — Тебе сколько, мне шестнадцать. Я на медсестру еду поступать в колледж, — тараторила девчонка.
— И мне столько же, — солгала Анька.
— Ну, ты уже с формами. Мужика в городе легко найдешь. А я может и не найду, потому мне учиться нужно. Посмотри за вещами. Я так есть хочу, с утра ничего не ела. Шесть часов ехала сюда с деревни.Тебе купить может мороженного? — чуть ли не припрыгивала на месте от нетерпения новая знакомая.
— Я лет пять его не ела, — сглотнула слюну Анька.
— Щас, погоди, я кошелек только возьму, остальное не потащу, — радовалась нечаянному знакомству девушка.

В узкую вокзальную дверь завалилась толпа военных, заполнивших собой практически все пространство зала ожидания. Коротко стриженный, с румянцем во всю щеку лейтенант с таким восхищением смотрел на Аньку, что стал расталкивать локтями стоящих рядом сослуживцев, кивая в ее сторону.

— Ближайший билет до города, — обратилась к кассирше Анька.
— Торопись тогда, поезд через пять минут отходит, — улыбнулась полным медных коронок ртом женщина, — Вот, как они — черти жопой что-ли на паспорт снимают? Ты куда симпатичней в жизни будешь. Двадцать пять рублей с тебя. Поступать едешь?
— Угумс.. — боясь ляпнуть чего лишнего, промычала Анька и протянула деньги.
— Ну, удачи, милая, в большом плавание, так сказать, — с широким обручальным кольцом, занимавшим половину фаланги безымянного пальца, рука вручила Аньке бережно вложенный между станиц паспорта билет.

"Консервные дети", отрывок из повести.