Повесть о приходском священнике Продолжение XLI

Любовь-это смысл жизни,который так сложно найти и так больно потерять...
Для Бируте...

Зайдя в свою комнату, я наспех снял подрясник и просто рухнул на лежанку. Закрыв рукой глаза, пытался выдворить весь сор из сознания, навеянный словами бабки Бабаихи. Какие-то нехорошие, подозрительные мысли назойливо пытались овладеть моим умом. От их мерзких наветов становилось противно, как-то не по себе.
 — Что с тобой? — забеспокоилась Аня.
Я молча скривил гримасу. Не было желание даже обсуждать это.
 — Ты из-за слов бабы Ольги? — не отставала от меня жена. — Не бери близко к сердцу. Все устали, переволновались. Подозреваю, — Аня улыбнулась и прошептала мне на ухо, — наша бабулька малость перебрала. Не хмурься, слышишь! Не стоит портить праздник.
 — Понимаешь, Аня, — поднялся я с лежанки, взяв за руку жену, — тут дело в другом. Я когда просто ходил в храм, — там, в нашем городе, — мне казалось, что церковная жизнь совершенно не такая, какой мы привыкли жить в миру.
 — Что-то я тебя не пойму. Ты про что сейчас?
 — Я не могу нормально сформулировать мысль, всё путается в голове… Хотел сказать, что думал, будто в церкви существует совершенно иная атмосфера. Совсем отличная от той бурной, праздной насыщенности, в которой живет человек не воцерковлённый. Все люди, с которыми я общался в нашем соборе, представлялись другими, не похожими на тех, с которыми я вырос во дворе, ходил в школу, в университет. С этими людьми было очень интересно, спокойно, уютно. Я был уверен, что они в каждом слове, в каждом своём решении абсолютно искренние. Не способны на лукавство, предательство, зависть и прочие пороки, наполняющие нашу обыденность. Наверное, это одна из причин, благодаря которой я хотел ходить в храм, общаться с единомышленниками, просто верующими людьми. И вот только тут, в Покровском, вдруг понял: церковные люди, — те же священники, старосты, клирошане, — все они обычные, со своими переживаниями, привычками, слабостями. Знаешь, когда я только приехал сюда и увидел, что наш церковный староста курит, на меня это произвело неоднозначное впечатление. А ещё увидел на столе у него рыбу, жаркое — как раз в Великий пост. Соблазнился я по немощи своей, понимаю же, как несовершенен в вере. Понемногу стал развеиваться туман романтики, надуманных идеалов. Стал иначе смотреть на вещи, убеждая себя, что все мы люди, все грешные. Грешит каждый, а вот каяться… Каяться бы научиться! Боюсь я сломаться, Аня, очень боюсь. Вот так увидишь чьи-то недостатки, соблазнишься, а потом махнешь рукой на всё, мол, — им можно, чего ж я как проклятый? И всё, пиши пропал! Как невыносимо тяжело порой... Представить себе не можешь. Человек придёт на исповедь, послушаешь его, опять искушение. Не осудить бы, не упрекнуть, не соблазниться. А главное — мнение не поменять…
 — Молодой ты очень, отец Виктор. Неопытный, к тому же. Я, где-то слышала, что в священники рукополагали когда-то не раньше тридцати лет. А ты в храм лишь недавно ходить начал.
 — Всё правильно. Знаешь, мне мама рассказывала, что в тот день, когда меня рукополагали в диакона, слышала разговор двух женщин в троллейбусе, возвращавшихся домой со службы. Одна говорит: «Видела, какого молодого сегодня посвящали? Совсем ребёнок же!». А другая ей отвечает: «Видать, некого больше. Господь так благословил. Страна после советского дурмана просыпаться только начала. Слава Богу, что молодёжь к церкви возвращается. Мы уж старики совсем, кто нас сменит?».
 — Ладно, не переживай. Ты же иерей Божий, Господь тебя не оставит своей милостью и поддержкой, — Аня обняла мою голову руками, прижав крепко к груди.
От её слов моментально стало спокойно, появилась уверенность в том, что милосердный Господь не покинет меня. Он обязательно поможет преодолеть посланные им трудности, а заодно укрепит в вере. Тогда я в это верил всей душой, мне очень сильно помогала моя жена. Порой одно её слово вселяло прежний дух, и я, как и раньше, поднимался с мысленного плена, продолжая исполнять своё служение.
 — А у меня для тебя есть ещё одна прекрасная новость! — Как-то особенно торжественно произнесла Аня.
Я освободил голову из объятий жены, уставившись на неё любопытным взглядом. В сознании всё смешалось, превратилось в некое подобие хаоса вперемешку с сумбуром. Даже почувствовал, что внутри всё замерло в интригующем ожидании. Аня лукаво улыбалась, то опускала, то снова поднимала глаза, смотрящие исподлобья. Наконец сказала:
 — Витя, у нас будет ребёнок. Я, кажись, беременна.
Я просто не помнил себя от счастья. Какой чудесный день! Столько радости и приятных событий сразу я никогда не переживал одновременно! В ту ночь мы с Аней долго не могли уснуть. Всё говорили, говорили, строили планы, представляли, кто родится, мальчик или девочка, придумывали имя малышу. Как мало нужно человеку, чтобы по-настоящему ощутить радость земной жизни... Далеко за полночь прочитали акафист Пресвятой Богородице и лишь после этого свалились в беспамятстве сна.
А на следующее утро, как и было обещано, приехал Сергей Иванович. Он долго рассказывал о том, какое чудесное место выбрал для постройки храма, какая там природа, какой расстилается вид.
 — Вам, батюшка, должно обязательно понравиться, — говорил он, — там просто райский уголок.
Место, куда привез нас с Аней Сергей Иванович, производило двоякое впечатление. Невысокий склон, затянутый сосновой посадкой, возвышался над ровным, просторным берегом, врезавшимся в реку. От реки веяло прохладой вперемешку то ли с рыбным, то ли с затхлым запахом огромного водоёма, отчего немного кружилась голова. Невдалеке от склона одинокой сиротой стоял дом с белоснежными стенами, что плохо сочетались со старой шиферной крышей. Окна в доме были местами выбиты, местами зарешечены прогнившими досками. К дому вела песочная дорожка, ответвившаяся от проезжей части, вдоль которой раскинулось старое кладбище, — хмурое, даже немного зловещее из-за ветвистых зарослей сирени, черёмухи и дикого винограда.
 — Если здесь облагородить всё, расчистить, — говорил Сергей Иванович, — то для храма места лучше не найти. Центр в десяти минутах ходьбы, а там железнодорожная станция. Опять же, паромная переправа неподалёку. Из Заречья людям удобно будет добираться. Когда-то возле того старого кладбища стоял великолепный храм. Большевики сделали из него клуб, затем склад удобрений, а после и вовсе сожгли. До сих пор возле места, где располагался храм, сохранилось несколько могил, видимо, захороненных священников.
 — Мне определённо здесь нравится, — разведя руки произнесла Аня. — Красиво, свежо. Тут тебе и речка, тут и лесок, полянка. Красота!
 — А что это за дом? — спросил я у Сергея Ивановича.
 — Ну… Если пожелаете, то он со временем может стать вашим жильём, — ответил он.
 — Неужели?! — с немалой долей удивления воскликнула Аня.
 — Конечно, его нужно немного подреставрировать, а так —  вполне пристойное жилище, — говорил Сергей Иванович. — Три комнаты, кухня с верандой. Даже свет имеется. Газа, правда, нет, но подвести не составит труда. Тут какое дело произошло... На этот участок у нашего председателя теперешнего, Рувима Захаровича, виды имелись. Он хотел здесь развлекательный комплекс построить. Вот только участок продавался с тем домиком. Какой-то отставной военный купил здесь участок, построил дом, хотел перебраться сюда жить. Но у военного этого случилось несчастье, — жена умерла. Похоронив её, он уехал в город, а дом так и остался стоять, никому не нужен. Никто его не покупал, так как на отшибе вроде, да и цену ломил отставник немалую. Я когда место это высмотрел, в сельсовет пошёл, чтобы выделили его под строительство храма. Там и узнал, что Рувим Захарович, он тогда ещё не был председатель, хочет на берегу очередной бар построить. Незавидное соседство — храм с таким заведением. Вон, в его «Портале» грохот на всё село стоит, а тут совсем рядом. Уговоры пользы не принесли. Уж больно место завидное. Оставалось одно — выкупить дом вместе с участком. Он вроде бы посерёдке проекта Рувима Захаровича располагался. Отыскал хозяина, условились с ним на покупку домика. Тот обрадовался, цену даже снизил. Приезжаю к нему на следующей неделе, чтобы документы оформить, а тот на попятную. Говорит, что Рувим Захарович Бесс на днях к нему заглядывал, сумму больше моей предложил. Как же, говорю ему, мы ж договорились! А он махает руками, мол, кто ж откажется от выгодной сделки... Негодование нашло на меня. Решил припугнуть обманщика, благо связи имелись. Затем одумался. Храм ведь затеял строить, негоже за такое место в конфликт вступать. Стал предлагать сверх того, что Бесс обещал. Отставник обрадовался, тут же согласился. И вдруг говорит, мол, Бессу позвоню, скажу, что продал участок, чтобы не надеялся напрасно. Я мигом смекнул, что к чему. Хитрый хозяин надеялся ещё большую цену выторговать. Не удержался, батюшка, грешен. Разгневался на хозяина, говорю ему, мол, Бесс хочет развлекательный комплекс построить на берегу. А на нем участок твой с домом. У меня связи в областной администрации. Я сейчас же позвоню кому надо, затею Рувима Захаровича застопорят, благо там лесополоса, кладбище, ещё причину найдём. Вот твой участок без этой земли ему и не нужен станет. Так что либо я даю деньги, после чего мы тут же едем оформлять документы, либо совсем ничего не получишь. Хозяин сник, задумался, немного погодя согласился. Вот так и приобрёл я этот участок. Знаю, не правильно как-то, но храм лучше ведь, чем очередное капище Бесса. Узнав об этом, Рувим Захарович пришёл в ярость. Сначала долго возмущался, даже угрожал, затем предлагал выкупить участок с домом. Когда мы с ним не нашли обоюдного согласия, обещал, что приложит все силы для того, чтобы храм построить не удалось. Позже он стал председателем, и я понял — теперь уж точно выполнит своё обещание. Нужно было срочно искать какой-нибудь компромисс. Хвала Богу, я его нашёл. Утомлять рассказами вас не стану, скажу только, что нашли решение мирным путём. Пообещал Рувиму Захаровичу помочь в одном очень важном для него деле, а он, так и быть, не станет препятствовать постройке храма. На том и разошлись.

Продолжение следует...