Лиза. Часть 36

Кокорин в чёрной накидке и треуголке нервно прохаживался у середины оврага. Я глянул в его сторону лишь мельком, пытаясь сходу определить, сколько между нами шагов? Круглое лицо издалека выглядело бледно-жёлтым и сильно отёкшим, словно он пил всю ночь. Синяк под левым глазом расплылся во всю опухшую щёку, делая его похожим на проснувшегося после пьяной потасовки алкаша.

Муханов подбежал к Дмитрию, Дмитрий ко мне. Опять надо было передать через двух посредников условия к отказу от поединка. Опять Дмитрий убежал и вернулся сказать, что мои условия не приняты, поэтому предлагается начать поединок. Я попросил его не тянуть время и закончить всё по возможности скорее...

Вот уже громко вслух отсчитались шаги, воткнулись в снег вынутые из ножен сабли, обозначая зловещей сталью смертельные барьеры. Скорее! Скорее же! Взгляд не отрывался от следов в снегу, словно боясь, что они вот-вот исчезнут. "Не убить его и не дать ему убить себя! Не стрелять первым!". Слова исступлённо крутились в голове, желая вбить в тело единственно верную инструкцию.

Два секунданта надолго застыли у Кокоринского возка, очевидно заряжая пистолеты. Я отвернулся, пытаясь ничем не отвлекать себя, лишь повторяя, как заклинание. Мне тепло. Я ни капельки не замёрз. Я не волнуюсь. Я совершенно спокоен... За спиной послышался глухой, острожный стук, от которого сами собой нервно сжались зубы. В память явилась зловещая Онегинская фраза: "... и застучали молотки ..."

Стук затих, раздался до нелепости бодрый, многократно размноженный эхом скрип снега. Секунданты  церемонно и важно спускались друг за другом в овраг. Первым шёл Дмитрий, неся на согнутых руках два пистолета, накрытых по самые рукояти бархатной накидкой.

Муханов снизу торжественно глянул на нас.

-- Господа, прошу вас выбрать оружие...

Кокорин сбежал в овраг первым прямо по крутому боковому склону, едва не упав в рыхлый снег, и кажется весьма грубо выругался себе под нос. Я откинул капюшон, поправил куртку, потрогал под ней образок и заветный платочек в кармане рубашки.

В голове уже забарабанило диким адреналином, но странная мысль вдруг явилась в неё, напрочь затмевая все жуткие страхи и волнения...

Я, мужчина, которому от природы велено быть сильным, защищать от бед и напастей семью, родителей, своих детей, жену, давшую им жизнь; я, как последний трус, прикрываю грудь Женщиной и Ребёнком, которому Она дала Жизнь, вместо того, чтобы защищать Их. Я уповаю на то, что рука Матери своей Материнской силой отведёт неправедную пулю, нацеленную в Неё и Её Ребёнка. Но каково сейчас Ей? Господи! Кто-нибудь хоть раз подумал, какой ужас охватывает эту Женщину, когда очередной ничтожный человечишка, возомнивший себя выше Бога, присвоивший право распоряжаться жизнью и смертью, наводит смертельное оружие на Её Сына, которым все так привыкли защищаться и считать это совершенно правильным???

Отвернувшись, чтобы никто ничего не увидел, я расстегнул куртку, скинул шапку, решительно снял с груди горячий образок и, поцеловав его, крепко зажал в левой ладони.

Не бойся, милая Женщина. Я не дам в обиду Тебя и Твоего Ребёнка.

Душа произнесла эти слова громко вслух, с твёрдой, совершенно непреклонной убеждённостью в своей мужской и человеческой правоте.

Я ещё раз прижал к сердцу пронизанный светлой любовью платочек, застегнулся, надел шапку и, ни в чём больше не сомневаясь, шагнул вниз.

Мы подошли к чуть оробевшим молодым секундантам, стараясь не глядеть друг на друга. Я, не задумываясь, взялся за рукоятку ближнего к себе пистолета.

Все слова и все мысли разом исчезли из головы, все тысячекратно повторенные инструкции вмиг позабылись, словно их никогда не было. Страх близкой, уже ясно видимой и почти осязаемой смерти автоматически включил единственный и самый главный инстинкт самозащиты, выключив в живом организме всё остальное. От тела осталось лишь зрение и  рука, поднявшая перед лицом взведённое на смертельный выстрел оружие. Ничего не виделось вокруг, кроме пистолетного ствола, и ничего уже не понималось. Я не сразу услышал слова Муханова о том, что должен сделать два шага вперёд, чтобы встать точно на отмеченной в снегу границе тридцати двух шагов. Я пытался увидеть, но так и не увидел эту границу, потому просто отсчитал в уме два шага и остановился в ожидании последней команды.

-- Сходитесь...

Слово прозвучало непонятно где и было уже совершенно безразлично, кто его произнёс...

В самое первое мгновение показалось, что я никак не могу сориентироваться в пространстве. Куда идти? Где барьер? Где Кокорин? В кого надо целиться и как стрелять? Взгляд в панике зацепился вдруг за торчащий из снега клинок, ноги, всё напрочь забыв, зачем-то поспешно пошли к нему и остановились, едва не налетев на остриё. Голова, не осознав смертельную глупость совершённого мной поступка, направила взгляд вперёд и заставила тело развернуться вполоборота. Ступни надавили на рыхлый снег и замерли удовлетворённо, почувствовав под собой долгожданную опору.

Вот она, моя цель. Уже без накидки и треуголки, в расстёгнутом кителе, под которым торчит углом выскочившая из брюк белая сорочка. Жёлтое лицо, рыжие волосы, багровые уши, фиолетово-синий, заплывший глаз...

Пистолет плавно, будто сам по себе опустился, взяв прицел точно в это глаз...

Кокорин замер, не двигаясь с места, наконец сделал первый, нерешительный шаг, второй, третий, торопливо поднимая на меня низко опущенный к земле ствол. Грудь вдохнула, выдохнула, ещё раз вдохнула, вспомнив в последнее мгновение, что надо задержать дыхание и на медленном выдохе плавно давить на спусковой крючок.

Левая рука посильнее зажала образок и вдруг с ужасом ощутила, что он вовсе не спрятан за спину. Моя рука опущена вниз и всё ещё отставлена в сторону, прямо под выстрел...

Внимание отвлеклось всего на мгновение, и в то же мгновение над его рукой дёрнулся тёмный курок, выпуская вбок струю бело-жёлтого дыма.

Странно, ничего ещё не случилось, абсолютно ничего, но внезапное удивление пробежало вдруг через всё нутро. Господи, зачем же он так рано и так глупо выстрелил? Ведь он промахнётся! Неужели никто вокруг не видит, что он промахнётся?

Из чёрного, глядящего влево и вниз  отверстия вырвалось на волю красновато-жёлтое пламя и целое облако белёсого, похожего на пар, дыма. Я лишь почувствовал, как мои губы растянулись в улыбку, зная, что он уже промахнулся...

Руку, сжимающую образок, обдало колким ледяным вихрем от едва не задевшей её пули, и тут же невдалеке за спиной тяжёлый свинец глухо вонзился в мёрзлую землю. Через мгновение упругий, словно калёная сталь, звук близкого выстрела жёстко ударил в грудь, оглушив барабанные перепонки. Эхо пронеслось по всему оврагу сухим, раскатистым треском, будто кто-то запустил меж нами праздничный китайский фейерверк. Прошло ещё мгновение, всё кончилось и разом затихло...

Замершая в оцепенении, голова успела понять лишь самое главное. Он испугался! Он струсил, когда я неожиданно для себя самого подошёл вплотную к барьеру и начал целиться! Он поспешил выстрелить первым и промахнулся, но пуля... Она пролетела чуть ниже и левее зажатого в руке образка и, если бы он остался висеть у меня на груди...

С трудом поднявшись в свинцово-серое небо, взгляд замер на нём, долго и неподвижно.

Нет, гам не дано предугадать, что решил за нас Бог! Как Он повелел, так всё и случилось...

Кокорин стоял неподвижно, чуть подавшись вперёд, согнув без того кривые, тонкие ноги и обречённо держа перед собой ещё дымящийся пистолет.

-- К барьеру!!!

Я неожиданно, словно со стороны услыхал вдруг свой крик, не осознавая, что это кричу я.

Он согнулся ещё сильнее, словно придавленный к земле этим жутким, остервенелым криком.

-- К барьеру!!!

Я кричал, не соображая, зачем кричу, ведь он уже проиграл этот поединок, он повержен, он дрожит от страха, боясь сделать шаг к ясно обозначенной смерти. Я увидел краешком глаза, какими бледными и стали вдруг лица наших секундантов. Казалось, они замерли, прижавшись друг к другу, готовясь увидеть, как свершится непоправимо страшное. Дмитрий первым взял себя в руки.

-- Господин Кокорин! Извольте подойти к барьеру!

Он рассеянно, словно ничего не понимая, глянул на Дмитрия, потом на дуло глядящего ему в лицо пистолета, с трудом сделал два коротких шажка и вдруг перегнулся почти пополам, вытягивая вперёд голову. Тут же из раскрытого рта полилась на снег мерзкая серо-коричневая жижа. Он попытался разогнуться и сделать ещё один шаг, но изо рта неудержимо лилось, и он, словно трусливо прося пощады, опустился на колено, качая рыжеволосой головой.

Я вопросительно смотрел на Дмитрия, сжимая в руке взведённый пистолет и не зная, что мне положено делать. Ждать, пока закончится его тошнота и он изволит встать под мой выстрел? Убивать его уже не хотелось, даже с демонстративным благородством пальнуть перед ним  в воздух. Хотелось всё это поскорее закончить и бежать в дом, к Лизе, к Якову Ивановичу, ко всей семье, которая, сгорая от ужаса, ждала моего возвращения.

Застывшие, до боли онемевшие ноги едва сдвинулись с места. С трудом обойдя оба барьера, я подошёл к Кокорину , желая сказать пару слов на прощание, объяснить ему самое главное и самое важное, чего он так и не смог понять в этой жизни. Он поднял на меня мутный, полный лютой ненависти взгляд.

-- Стреляйте!!! Ну!!! Стреляйте же, чёрт возьми! Я требую выстрела!!!

Стало неловко и до омерзения противно глядеть на жалкое ничтожество, стоящее безвольными коленями в своей трусливой блевотине, но все ещё пытающееся что-то изобразить из себя.

Я нагнулся, осторожно положил взведённый пистолет на снег и, отвернувшись от всех, молча пошёл к заметённым снегом следам.

Он кричал за спиной, как ненавидит нас, ненавидит старую каргу - свою тётку, ненавидит Полонского и всех его сестёр, но сильнее всех ненавидит себя. Муханов что-то отчаянно говорил, но он кричал, чтобы ему не мешали избавить себя от ненавистных долгов, что он клянётся выстрелить в первого, кто сделает к нему ещё хоть один шаг.

Губы лишь усмехнулись визгливым крикам. Ни в кого это ничтожество уже не выстрелит, тем более в самого себя...

***

Хватались за сухую, прошлогоднюю траву, я, как мог, карабкался по крутому склону оврага, и смертельно уставшее сердце готово было вылететь из груди не от пережитого страха. Оно боялось увидеть, что ждёт его там, за вершиной длинного, пологого подъёма?

==================================
Часть 37: http://www.proza.ru/2018/08/06/1229