ПОСКОЛЬКУ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ИДЕТ РАБОТА НАД ЧЕТВЕРТОЙ РЕДАКЦИЕЙ РОМАНА, АКТУАЛЬНАЯ И ПОЛНАЯ, РЕГУЛЯРНО ОБНОВЛЯЕМАЯ, ВЕРСИЯ ПО ССЫЛКАМ:
http://www.proza.ru/2019/08/24/972 и http://samlib.ru/editors/m/mihail_fireon/girtadrfireo.. (тут с авторской обложкой и фб2)
***
Глава 14. Принцесса Вероника. (Суббота)
***
Он проснулся поздно. В комнате было тепло, витал горький аромат трубочного табака, смешанного с привкусом какого-то необычного, приятного химического запаха, похожего одновременно на замысловатые духи и фруктовое мыло. На столе живописным натюрмортом стоял завтрак: изящный ярко-красный кофейник из блестящего фарфора, такие же высокие и узкие, чтобы на стенках оседали крупинки кофе чашечки, тарелка с горячими бутербродами с зеленью, джемом и сыром. На соседнем блюде ожидали уже подостывшие, но все же весьма аппетитные на вид, ароматные, посыпанные перетертыми грушами и сахарной пудрой пончики и слоеное печенье.
Мариса сидела перед столом, откинувшись в кресле, опустив к груди подбородок, придирчиво глядела на еду и чашки кофе, с видом, как будто уже совсем не лезло в горло, курила.
Детектив залюбовался ей: по плечам рассыпались, ниспадая до подлокотников кресла, распущенные волосы, длиннополая черная мантия с бордовыми лепестками застежек на груди и клиньями под рукавами распахнута, накинута как банный халат поверх короткой нижней рубахи до середины бедер, словно бы подчеркивая белизну ее вытянутых, скрещенных лодыжек. Вертура улыбнулся - свежий, вытянутый, как от палки, синяк на ноге и меч детектива в ножнах, поперек ее обнаженных колен предавали ее облику какую-то особую эксцентричность. Заметив, что Вертура проснулся и смотрит на нее, Мариса сделала вид, что он ей нисколько неинтересен, только глубоко затянулась из трубки и с силой выдохнула в сторону буйного зеленого вьюна, поднимающегося из горшка рядом с входной дверью к самому потолку, густое облако сизого дыма. Согнула руку в локте и приняла вид скучающей за пером и бутылкой крепкого поэтессы, сочиняющей лирический сонет.
Бутылка с приятного рыжего цвета питьем и вправду стояла между чашечками и блюдами с завтраком. Высокая и плоская со знакомой наклейкой и клеймом популярной в Гирте марки «Черные дубы», с буквицей и черной аппликацией по белому с изображением корявого и необычайно манерного и притягательного разлапистого, не то вяза, не то дуба, дерева, она выглядела так завлекательно и стильно, что прямо так и хотелось взять ее за горлышко и выпить до дна и больше в жизни никогда не касаться никаких других напитков.
- Христос Воскрес… – только и нашел, что сказать, поприветствовал ее детектив, повернулся на бок, подложил локоть под голову, чтобы получше, рассматривать Марису, насладиться ее столь притягательным и экстравагантным видом.
- Все, принц-изгнанник – без всяких предисловий абсолютно серьезным голосом, внезапно заявила она – кончай валяться, надевай доспехи и вперед. Ты обязан победить всех в мою честь, иначе ты меня не достоин. Сегодня конный турнир и ты обязан участвовать, иначе ты тряпка, а не мужик.
Ее глаза горели счастливой шальной веселостью. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы самой не засмеяться над тем, как ловко она пошутила.
- Да у меня и коня-то даже своего нету, а из лат у меня только казенная бригандина. И та в Мильде… – просто ответил Вертура. Сел, оправил нижнюю рубаху, в которой спал, налил себе кофе и чуток, для предания вкуса, «Черных Дубов». Достав трубку, вытряхивая оставшийся со вчерашнего вечера нагар, затряс ей над алой вазочкой уже изрядно заполненной пеплом и валяющимися вокруг горелыми спичками, которые, прикуривая, Мариса, наверное, изображая из себя светскую даму, что может позволить себе любую причуду, нарочно неаккуратно бросала мимо пепельницы.
- Турнир это в программе леди Вероники? – глотнув кофе, уточнил Вертура – и мы поедем вместе с ней? Можешь думать все что угодно, но это не я придумал все это... Но я так и не понял этой шутки с каретой леди Ринья…
- Ты тут не причем – прищурившись поверх трубки, строго осадила его Мариса – леди Булле пригласила меня. И ты уже должен догадаться, что у нас здесь делают с теми, кто пренебрегает ее гостеприимством.
- Да, рубят головы. Но своим-то она потом назад приставит, а мне нет, и в отчет напишут, что нарушений не было… – согласился детектив – я что-то пропустил утром? Который час?
- Одиннадцать – продемонстрировала модно вытянутый сверху вниз ромбический циферблат на стене Мариса и поморщилась – ты пропустил тренировку. Леди Вероника заставила отжиматься и отколотила всех своих девиц. Ты хоть знаешь, что такое тренировка с оружием? Ты хотя бы инструкцию читал, как пользоваться этим?
И она продемонстрировала Вертуре его собственный меч, приняла с ним угрожающий вид.
- Да вот выдали, а за какой конец хвататься не объяснили. Но, если что, ты уже была на тренировке и сумеешь всех отлупить.
- Ну ты и тряпка. Все мужчины как мужчины, а ты! – покачала головой Мариса, шумно задышала через трубку, и отвернулась от стола, чтобы он не видел, как она улыбается, наслаждаясь их веселой и глупой беседой – ладно, будем учить тебя жизни, раз ты такой балбес. Так что я буду распускать язык, а ты отвечать, понял это?
Вертура встал, тоже накинул на плечи свою мантию и подошел к распахнутой двери на балкон. Над городом стояла блеклая летняя марь. Бело-голубое небо дышало еще теплой, но уже сыроватой августовской свежестью. Над крышами из многочисленных труб поднимались дымы, вливаясь в низкие серые облака над городом, заслоняли перспективу. С балкона детектив обнаружил, что в городе на южной стороне Керны, западнее и восточнее проспекта Рыцарей темнеет еще две плоские скалы. На них стоят дома и светлеют изгороди и кроны высаженных в тесных палисадниках и двориках деревьев.
Темная, чтобы не мешать проезду разобранная во многих местах, крепостная стена разделяла надвое южную Гирту. Пересекала проспект Рыцарей у главпочтамта, у гостиницы «Башня». Той самой, где детектив впервые познакомился с бестолковыми студентами.
Поставив на бетонный парапет чашечку с кофе, Вертура закурил. Наслаждаясь теплым летним утром, стоял, с интересом разглядывал светлеющие на склонах холмов террасами нагромождения кварталов увенчанное бесчисленными печными трубами и рыжей черепицей крыш, откосы и старые, серые от ветра и палящего солнца дома и городские укрепления. Любовался белесой гладью залива далеко по левую руку в стороне, ущельями проспектов, обрамленных вычурными башенками, темно-зелеными кронами вековых деревьев во дворах, куполами и колокольнями церквей черными и скорбными, что были построены в темные века, еще во времена основания Гирты и красными с белым – торжественными, современными.
Пришла Хильдигард, без стука деловито распахнула дверь. Бросила быстрый взгляд на стоящего на балконе без штанов, но с фужером кофе в руке Вертуру, как будто они были лучшими подругами всю свою жизнь, завела веселую беседу с Марисой.
- Вы еще не собрались? Выезжаем через двадцать минут – сообщила она, заулыбалась, с кокетливой насмешкой бросила детективу – а где ваши латы, деньги и меч? На турнир тоже без штанов поедете?
- Ну, на юге, откуда я родом, туника это тоже мужская одежда… – стараясь не выявить жгучего смущения тем, что на его вид все-таки обратили внимание, начал с пафосом оправдываться он – а вот без шляпы действительно никак. Просто невозможно жарко. На камнях у нас пекут яичницу, а на крышах домов ставят баки, в них кипятят на солнце воду, чтобы варить в ней рис... И эти черные скалы у реки Эсты – на них даже лошади обжигают ноги через копыта, а рыбаки прямо там пекут свой улов. Например рыбу с луком Хе…
- Какая чушь! – наигранно засмеялась фрейлина, пристально и как будто даже хищно разглядывая его босые, с обломанными ногтями, ступни.
- Да сказочник он! – отмахнулась, брезгливо наморщила лоб, выдохнула дым, Мариса – всем уши прозвенел, что замок у него, патефон с бронзовой трубой, триста коку риса, самовар и поле с луком Хе, сам без штанов, а тоже лезет в принцы!
***
Пробиваясь через дымку, жарко светило полуденное солнце. Над городом повис тяжелый, душный, исполненный ароматом дымов печей и раскаленного камня, августовский штиль.
Они отъехали от дворца отрядом в полторы сотни верховых. Во главе колонны ехали всадники со знаменем, все облаченные в шлемы и легкую современную броню, вооруженные мечами и пистолетами. В центре герцогиня и ее многочисленная свита. Замыкали процессию капитан Форнолле и отряд придворных кавалеров и юнкеров, преданных отряду герцогини в усиление.
- Да, дело серьезное – шепнул Марисе детектив, указывая на одного из всадников в легкой лиловой современной кирасе под плащом, с мечом в ножнах и коротким ружьем в кобуре – это так всегда или из-за кареты леди Ринья?
- Конечно как всегда, мы же в Гирте! – услышав их беседу, весело сообщил Фарканто и весело объяснил – у нас тут то одно, то другое. Не соскучишься. А карету, очевидно, взорвал мэтр Солько, хотел поссорить сэра Вильмонта и сэра Ринья, отомстить за кабаки. Такие гравитационные бомбы есть только у него. Их заказывают из Столицы, используют в каменоломнях, для добычи руды. Он с инспекторами мэтра Парталле на короткой ноге, вот самым главным себя и возомнил. Весь северный берег под себя подмял, давно с ним воюем, но теперь леди Вероника и сэр Август ему так не спустят, укажут, где его место.
Будучи сопровождающим принцессы, он был одет в современный бригандинный жилет и поножи. На его груди была перевязан большой лиловый с красным бант, а в знак превосходства, поперек седла он вез черное высокотехнологическое ружье с толстым стволом и изготовленными из пластмассы прикладом и цевье. Как и другие рыцари, из снаряжения он также имел при себе и притороченные к седлу открытый шлем, свой длинный и узкий меч, а также треугольный, маленький и легкий, изготовленный из прочной пластмассы, что может выдержать и пулю и удар топора, щит. Следуя по левую руку от принцессы, насторожено смотрел по сторонам, выдавая в себе не простого бездельника-юнца, а верного и бдительного конвоира. Его рыжая подруга ехала рядом с ним, без умолку болтала о всякой ерунде, была весела и как будто не выказывала ни капли тревоги. Одевшись сегодня в тяжелую зеленую мантию, чтобы не простудиться на ветру и темный композитный нагрудник, ношение которого кажется, забавляло ее от всей души. Как будто подражая местной моде, она манерно намотала на шею под самый подбородок, прямо поверх капюшона и ворота неопрятный и длинный желтый шерстяной шарф, заколола его огромной заколкой с острым языком, распустила свои растрепанные, как будто нарочно немытые волосы поверх темно-зеленой шерстяной пелерины.
Четвертым спутником принцессы был тот самый черноволосый, заведовавший вчерашней казнью, жандарм. Безбородый, худой, с обликом и манерами иноземца, безразлично-надменным неподвижным, как будто идеально выточенным из мрамора, лицом и колючим взглядом немигающих серых глаз, он сразу произвел на Вертуру отталкивающее впечатление. Как выяснилось, когда он подошел к детективу и грубо, без предисловий, заявил ему, чтобы тот быстро сбегал в арсенал, надел доспехи герцогских цветов и взял гербовой щит, его звали Вальтер Кирка. Родом он был с севера, из Мирны, и в звании лейтенанта герцогской гвардии служил сенешалем при Малом дворце. Регина Тинвег, ближайшая фрейлина принцессы Вероники и старшая дочь майора жандармерии барона Марка Тинвега, была его женой. Когда они разговаривали с мужем в стороне, не то ссорились, не то говорили по какому-то важному делу, он держал ее за ладонь так, что Вертуре показалось, что, вот-вот, и он сломает ей пальцы, но она резко огрызнулась, совсем не с тем доброжелательным придворным тоном с каким общалась с остальными и, грубо ответив ему, почти также как он сам, неприятно, в оскорбленной ненависти скривив рот, одернула руку и, стуча каблуками, зашагала от него прочь. Лейтенант не стал догонять ее или кричать ей вслед, и сейчас, облаченный в серую гвардейскую кирасу с соколом в ромбе на груди, с пышным лиловым бантом в длинных черных волосах, вооруженный мечом, жезлом и револьвером, вместе с ней тоже сопровождал герцогиню.
Сама же принцесса Вероника, что ехала между своих грозных, закованных в латы защитников сегодня была одета в тяжелую и плотную темно-алую мантию, длинное и широкое темно-серое платье, багровый плащ и свои массивные черные башмаки. Поверх волос она накинула длинный и узкий, похожий на те, что девицы надевают на службу в храм, темно-серый, закрывающий только уши, темя, вики и шею с боков, оставляя открытым затылок, платок. Повязав поперек лба, зафиксировала его тонкой алой лентой.
Выйдя на улицу, сегодня она была как-то по-особенному внимательна, угрюма и молчалива. Едущим рядом друзьям и знакомым отвечала коротко и по существу, держалась отстраненно и гордо, сидела боком в седле, словно готовая в любой момент спрыгнуть с коня, а когда совершала какое-нибудь резкое движение, воздух вокруг нее вздрагивал, словно солнечные лучи преломлялись о какой-то прикрывающий ее и ее лошадь невидимый и неощутимый барьер.
Проводить отъезжающих на турнир вышел Оскар Доццо. С трудом доковылял до порога. Стоя в дверях, опирался локтем об угол, но смотрел бодро и весело, как будто бы все, что случилось вчера, было всего лишь неудачной шуткой. Кивком приветствовал Вертуру. Внимательно следил за отбытием принцессы.
- Да. Поехали отдыхать на исторический фестиваль, а попали в Гирту! – глядя на веселую, бурлящую толпу городских служащих, что уже с самого утра заняли герцогский павильон, заявил с невыспавшимся, усталым раздражением Фарканто. Отирая взмокшую под толстым подшлемником голову, он едва не уронил свое ружье. Вертура с пониманием кивнул. Хотя народу на улицах сегодня было заметно меньше, чем вчера: многие отдыхали после ярмарки и ночного веселья, количество полицейских и жандармов на улицах заметно увеличилось. Со скучающим унылым видом они стояли на перекрестках, прохаживались, угрюмо смотрели перед собой, постукивали по камням древками пик. Формальными, скупыми поклонами приветствовали принцессу, полными бессильной злобы взглядами провожали ее свиту, выдыхая дым из трубок, с безразличной тупой ненавистью созерцали шумную толпу, и неряшливые навозные кучи на брусчатке, оставленные прошедшими лошадьми.
Без происшествий миновали Рыночную площадь, где зачитывали приговоры и под восторженные восклицания гуляющей публики наказывали очередных провинившихся. Здесь все также работали павильоны и лавки. Все также весело сидели на крышах и на склоне у реки отдыхающие, все также были открыты распивочные. Навязчиво ревели, колотили эхом по улицам патефоны и рояли, стучали барабаны, выли волынки. Все также на скамейках у столов под ивами сидели, пили, развлекались, посетители. Но ни веселье, ни творящееся вокруг, новые и уже многократно виденные вчера развлечения, ни гуляющие компании, ни радостные окрики, ни музыка, ни веселые танцы, отчего-то уже не приносили радости, а только вызывали раздраженную злобу, виделись каким-то унылым спектаклем, в котором приходится участвовать сугубо по долгу службы, без всякого удовольствия, по сотому разу, за каждый углом, в каждой подворотне и в каждом дворе, созерцая одни и те же, шумные и бестолковые картины. И, глядя на мрачные, утомленные всей этой суетой лица спутников, в какой-то момент и детектив тоже поймал себя на том, что не они одни с Марисой, Фарканто и полицейскими на улицах, а почти все в этом отряде, даже как будто и сама принцесса Вероника, думают о том, как бы побыстрее все это завершилось, всех бы отпустили домой, где можно запереть дверь, в изнеможении упасть на диван, задернуть шторы, накрыть голову подушкой и не видеть, не слышать всей этой кутерьмы.
- Ну что за гад праздник портит! – не выдержал, заявил какой-то кавалер. Ему в шутку предложили написать жалобу в полицию, кто-то улыбнулся, но общего торжественного и мрачного настроя это не изменило. Так они проехали еще два квартала, пока на тесной улочке, куда свернули, чтобы срезать дорогу до юго-восточных ворот, за которыми на поле должен был проходить турнир, не случилось то, чего все как будто бы ждали с самого отъезда.
Первыми почуяли беду, внезапно заржали, замотали головами кони. Что-то хлопнуло и рассыпалось облаком невидимой невесомой пыли. Никто не успел даже вздрогнуть, как конь принцессы Вероники запоздало дернул головой, испуганно заржал, сделал свечку, взвился на дыбы, забил копытами, но принцесса ловко пригнулась к гриве, прижалась к ней. Лейтенант Кирка, прикрывая ее от невидимой угрозы, вскинул свой жезл. У стремени принцессы вмиг появился капитан Форнолле, умело протянул руки, подхватил ее, легко стащил с седла и толкнул в проем между контрфорсами к ближайшей стене. В толпе запоздало закричали, люди в панике бросались в открытые двери лавок и подворотни. Рыцари и гвардейцы с предостерегающими окриками запоздало спешивались, по команде капралов собрались в живую бронированную стену вокруг герцогини, которую уже и так прикрывали Фарканто, капитан Форнолле и лейтенант Кирка. Бросая по сторонам суровые внимательные взгляды, водили стволами по окнам верхних этажей, балконам и карнизам крыш. Фарканто держал наизготовку свое ружье, капитан зажатый в обеих руках оснащенный коллиматорным прицелом револьвер. Лейтенант же цепко схватил принцессу за плечо, жестоким рывком вжал в угол. Вертура проморгал: свет, силуэты людей и фактура кладки как будто искажались рядом с его жезлом, который он сунул почти в лицо герцогине, теряли свои четкость, тускнели, как в мутном стекле.
Бросив быстрый взгляд вдоль домов, детектив обнаружил и причину паники: в воздухе, расчертив улицу, медленно таяла белая и тонкая дымная полоса. Без лишних слов Вертура тоже спрыгнул на брусчатку, схватил за упряжь лошадь Марисы, потащил ее вперед, подальше от остальных.
- Ты куда? – хлопая его по руке, громко возмутилась Мариса – дезертир!
- К стене! – резко и грубо приказал он ей. Подхватив ее за руки, помог спешиться, едва не вывернув ей запястье, толкнул в ближайшую дверь – там может быть газ, зажигательный снаряд, все что угодно! Это дело для конвоя!
- Четвертый этаж! Третий дом справа! – припадая на колено, чтобы прикрыли щитом, испуганно воскликнула рыжая Лиза. От страха по ее лицу текли слезы, голос срывался на крик – нет слева! – указала рукой – азимут минус ноль двадцать шесть! Угловое расстояние семьдесят два и тридцать семь метра! Третий дом, вход со двора! Он бежит!
- Вперед! Найти! – грозно и коротко приказал капитан Форнолле, вскинул пистолет, быстро осматривая улицу через телеметрический прицел. Его гвардейцы и устремившиеся за ними, желающие принять участие в погоне рыцари с грохотом бросились по улице в указанный дом, кто пешком, кто верхом, помчались, расталкивая попадающихся на пути не понимающих, что только что произошло людей.
Прижав Марису рукой к дверному проему какого-то магазина, из которого уже напирал любопытный народ, Вертура с интересом огляделся.
- Хоть бы меч достал! – укоризненно бросила она ему, глядя на изготовивших к бою оружие солдат и спутников герцогини выше по улице у противоположной стены. Принцесса Вероника с ненавистью оттолкнула рукой, отстранилась от неудачно задевшего ее бронированным плечом лейтенанта Кирки. Стояла в нише между контрфорсами, облокотившись о кладку локтями и спиной. Напряженно сжав кулаки, внимательным, взволнованным взглядом наблюдала за суетными действиями запоздало оберегающих ее от уже прошедшей опасности мужчин.
- Пройдемте в дом – отодвинув от нее сенешаля, вежливо, но настойчиво обратился к герцогине капитан Форнолле. Положил ей ладонь на плечо, продемонстрировал открытым радушным жестом раскрытой руки – никаких посторонних устройств вокруг нас больше нет.
В его руке блеснула пластинка, похожая на те, что были у Гармазона и Эллы. Только сейчас она была не прозрачная, на ней отображалась подробная карта ближайших кварталов города, испещренная разнообразными метками. Одна из них, ниже по улице, была черной. Принцесса кивнула и быстрым шагом направилась за ним в ближайшую распивочную, из которой уже попросили удалиться посетителей. Подошла к столу, упала на скамью, мрачно опустила голову, сложила руки на коленях. Прошептала «Господи помилуй» и, бросив быстрый взгляд на иконы у дальней стены, осенила себя крестным знамением.
- Ты ничего не сделал! – укоряла Вертуру Мариса, когда они вошли зал следом за ней.
- Ну во-первых – начиная раздражаться, принялся доказывать, веско объяснять детектив – я бы там только мешал. Во-вторых, у них есть свое оборудование, свои инструкции, и я не знаю их. В-третьих, бежать надо было, как только случился выстрел, а не…
- Верно – кивнул, согласился с улыбкой капитан Форнолле. У него было изможденное и сосредоточенное лицо, один глаз прищурен, капелька пота выступила на его разгоряченном морщинистом лбу, скатилась по щеке. Рыцарь одобрительно похлопал детектива латной перчаткой по плечу, протолкнулся через толпу закованных в броню спутников принцессы и окруживших ее девиц, наперебой расспрашивающих, все ли с ней в порядке. Подойдя, вежливо поклонился ей.
- Все хорошо ваше высочество? – строго заглянул ей в лицо, коснувшись ее локтя, спросил он – вам что-нибудь принести?
- Нет – покачала головой, глухо ответила герцогиня. Ее взгляд стал внимательным, пронзительным и холодным. Требовательно притянув рукой к себе капитана за закованное в укрытую толстой тканью броню плечо, спросила его на ухо тихо, так чтобы никто не слышал – он точно не мог пробить барьер?
Пожилой капитан выждал паузу, заглянул ей в глаза. Отрицательно покачал головой.
- Через зону принудительного ограничения скорости? Конечно нет.
Принцесса покачала головой. Еще миг она казалась напуганной, растерянной девчонкой, но не прошло и пары секунд, как она снова собралась с душевными силами, сжала пальцы, вскинула голову.
- Закончили здесь – сказала она, яростно сверкнув глазами - всё. Нас ждут, мы едем на турнир.
Ее спутники и слышавшие ее слова закивали в знак одобрения. Рыцари улыбались ее решимости, девицы восторженно и тревожно перешептывались, но принцесса не слушала их. Рывком поднявшись со скамейки, без лишних разговоров зашагала к дверям. Проходя мимо Вертуры, очень больно и цепко ухватила его за плечо. Необычайно сильным и властным движением раскаленных пальцев развернула его к себе. Негромко, но угрожающе, заявила.
- Марк, берегите ее – стремительно и яростно кивнула она на Марису – я прикажу четвертовать вас, если с Анной что-нибудь случится.
Ошарашенная Мариса, словно тоже почувствовав этот ментальный удар, что поразил одновременно и ее и детектива, отшатнулась от нее, прижалась к стене. Вертура же коротко кивнул.
- Слушаюсь, моя леди – твердо, с готовностью, прошептал он в ответ.
Прямо у дверей распивочной, загораживая проход, стояли верховые. Какие-то рыцари, как будто ничего и не случилось, сидели в седлах, рассказывали о каком-то штурме, весело, к слову, вспоминали давние боевые действия.
- Баян! Слышали уже сто раз! – задорно заулыбалась, щурясь на солнце, какая-то из девиц.
- Ага! – ответили, засмеялись те, ничуть не обидевшись.
- Не поймали? – строго потребовал ответа капитан Форнолле у одного из своих людей вернувшихся из дома, что указала им рыжая Лиза. Гвардейцы герцогской охраны и прибывшие полицейские уже оттесняли собравшихся поглядеть, бурно обсуждающих происшествие людей. Ругались с приезжими, грозили плетьми.
- Лежит во дворе – демонстрируя короткое и толстое, зловещего вида высокотехнологическое ружье большого калибра, передернул лицом гвардеец – сделал один выстрел, прошел в соседнюю комнату и прыгнул с окна головой вниз. У него распилена грудь и внутри какой-то прибор. Мэтр Фонт сказал, что следует провести вскрытие.
Рыжая Лиза нахмурилась, слушая его, словно вспоминая что-то, что могла забыть. Насторожился, но промолчал и детектив. Художник Гармазон и его спутница с ужасом переводили взгляд то на принцессу, которая уже снова вскочила в седло, то на оружие - через большой квадратный прицел в густых темно-зеленых тонах просматривалась улица. Черными силуэтами перемещались люди. Черными были и некоторые кони. Но некоторые, как у принцессы, Фарканто и других ближайших приближенных из ее свиты, были лилово-фиолетовыми. В углу экрана отчетливо мигал багровый индикатор. Показывал, что цель недоступна, укрыта непроницаемым для быстродвижущихся кинетических снарядов и потоков направленного излучения высокой интенсивности, перегородившим улицу барьером. Капитан Форнолле провел рукой, нащупал мягкую кнопку и выключил аппарат.
- Отвезите это леди Тралле – приказал он и передал ружье одному из своих экипированных в штатское людей.
***
Уныло проходил турнир, на который приехали с большой задержкой. Позорный марш плененных рыцарей и сержантов барона Келпи закончился еще утром, прошел сразу после открытия, но никто не сожалел об этом упущении. На трибунах весело обсуждали недавние городские новости, среди которых было и покушение на принцессу Веронику, пили юво и вино, ели горячие бутерброды, изредка поглядывали в сторону скачущих вдоль барьеров, преломляющих тупые, без наконечников, копья о щиты и друг о друга верховых. Изредка находились смельчаки, решающие показать удаль и сразиться на боевых копьях. Кому-то пробили насквозь грудь. Граф Прицци не отказывался от таких поединков, но и смельчаков вызывать его на смертельный бой тоже не было: с начала состязаний он уже лично выбил из седла четверых. Заметив на трибуне принцессу, он бросил копье оруженосцу, ловко спрыгнул с коня, подошел к ней. Преклонив колено, поцеловал руку, осведомился о ее здоровье и настроении. Она благосклонно улыбнулась, как будто ничего сегодня и не было, и напутствовала его в следующий бой, повязав ему на руку свою алую ленту.
Так прошло, наверное, еще полчаса, когда на трибуне случилась ссора – кто-то пристал к одной из девиц, когда ее кавалер отошел, на что друг влюбленной пары, что остался рядом с девушкой, ударил обидчика мечом по руке. Рассудить обратились к барону Тинвегу, на что он рассмеялся, махнул рукой и сказал, чтобы садились на коней и рубились, но пострадавший ухажер был травмирован, а друзья биться за его глупость не захотели. Вернулся жених оскорбленной девицы, увидев неудачливого повесу, пошел на него, но тот не стал вступать в конфликт, испугался, побежал прочь, пока снова не побили.
После был пеший бугурт. Пока готовились к нему, под веселые крики и смех на помост, где до этого поздравляли победителей, выехали двое, девушка с зеркальцем и усач с цветами и мечом, оба на одноколесных велосипедах. Дама бессовестно кокетничала, дразнила рыцаря, показывала ему со всех сторон носы, ловко уезжала от него, когда он пытался то в картинной ярости заколоть ее, то в припадке чувств вручить ей букет. На ходу прихорашивалась, смотрелась в зеркальце, а закончив с этим делом, позволила ему наконец подхватить себя на руки и увезти прочь. Параллельно за судейским столом случился какой-то тихий, с долгим шипением, напористыми жестами и яростным шушуканьем спор. Кажется, не могли договориться насчет правил, но потом недовольных исключили из коллегии, и начались бои.
Рубились в полных доспехах незаточенным оружием десять на десять человек. Глухо лупили топорами по шлемам, били с разбега ногами и алебардами наотмашь, ловко уворачивались от ударов, колотили латной перчаткой, боролись, с треском ружейных выстрелов ударяли в щиты. Девицы и женщины рукоплескали, прикрывали веерами и рукавами восхищенные улыбки, мужчины, кто не участвовал, скептически щурились, говорили, что все не так, и только они одни знают как надо драться на самом деле. Важно покачивали кубками, пожимали локти своих жен и невест, показывали пальцем малолетним сынишкам, объясняли, выражали свои авторитетные оценки. В лагере уже отвоевавшие снимали броню, утирали разбитые взмокшие лица, шутили, посмеивались над волнующимися юниорами, кому только предстояло это веселое, но опасное сражение. Принимали из рук своих прекрасных возлюбленных кружки, лили себе на голову и за шиворот, залпом пили из них. Фарканто, сэр Порре, князь Мунзе, Корн – паж юной герцогини Агнесс, лейтенант Кирка и еще несколько мужчин из компании сопровождавшей принцессу Веронику быстро собрали и свою дружину. Вместе с ними на поле хотел выйти и какой-то пафосный рыцарь в черных с серебром, полных латах, глухом шлеме и с латунными, под позолоту, гербом и девизом на щите, но ему сказали идти прочь: рыжая Лиза брезгливо заявила, что это Модест Гонзолле, клеврет Бориса Дорса, известный хвастун, пьяница и бездельник, и что в приличном, куртуазном обществе, а тем более под знаменем леди-герцогини, ему делать нечего. Надев броню, подняв штандарт, водрузив на плечи алебарды и мечи, мужчины строем промаршировали перед трибуной, вышли на поле и яростно надавали какой-то команде с северного берега Керны.
- Это вам за Веронику! – надтреснутым фальцетом, больше зловеще, чем грозно прокричал Фарканто, поставив ногу поверженному капитану разбитой команды на грудь.
К нему выбежал какой-то паж с оглоблей и попытался свалить его, но сэр Порре ударил его латной перчаткой в лицо и тот покатился по траве. Под смех публики завязалась короткая потасовка. Неспешно подошли судьи. Победители и побежденные кричали друг на друга, побросав латные перчатки и сорвав с голов шлемы, толкались, поливали друг друга бранью. Музыканты, подзадоривая толпу, били в барабаны, дудели в трубы и пилили струны скрипок так, что было не разобрать, из-за чего так завелись, повздорившие бойцы. Потом капитан вражеской команды толкнул Фарканто локтем в лицо и что-то прокричал ему, тот, тоже целясь в лицо, плюнул в ответ. Судьи и старшие рыцари Лилового клуба, что по знаку графа Прицци вышли на поле, оттеснили обоих друг от друга и развели уже собравшиеся по настоящему драться группы по разным сторонам площадки для военных игр.
- Вызвал меня на кровавый поединок сегодня вечером! – весело похвастался разбитым носом Фарканто рыжей Лизе.
- А ты сам-то что там кричал им?! – набросилась она на своего кавалера, но, видя что на нем кровь, достала платок, принялась отирать его.
- Они все заговорщики и ворье! Сэр Август давно хотел их всех вывести! – с обидой в голосе хрипло возмущался, размахивал руками, ее храбрый ухажер – и это они напали на Веронику!
Похоже, этот досадный инцидент весьма впечатлил столичного министра, что начал бойко и невпопад расспрашивать о чем-то сидящих рядом Герцога и мэра. Как всегда в своем сером коротком сюртуке, каких-то античного вида брюках со стрелками и накинутом на плечи длинном, так не вяжущимся с остальным строгим нарядом, полосатом бело-бирюзовом плаще, сейчас он сидел возле градоправителя, глядел по сторонам, хмурился, делал вид, словно не понимал, что происходит вокруг и куда это его привели. Герцог Вильмонт снисходительно улыбнулся этому несуразному, но вполне ожидаемому конфликту, как всегда куртуазно и рассудительно пошутил по поводу горячей молодежи и приказал позвать к себе какого-то высокого начальника, для обсуждения каких-то важных городских дел. Проведя несколько бесед с видными людьми и гостями города, вскоре к ним подошла и принцесса Вероника.
- Ваше высочество! – сделала она вежливый выразительный книксен перед Герцогом, поклонилась министру, который кивнул ей в ответ, помахал рукой и улыбнулся хитро и весело.
- О да, этот турнир - омерзительный фарс – прямо заявил, покачал головой герцог Вильмонт – это просто омерзительно. Даже потешные драки этих статистов унылы. И нечего говорить, что все они профнепригодны к реальной войне. Ты уже сделала достаточно, что приехала после этого покушения, показала им, что значит настоящая доблесть. Не стоит себя мучить, по глазам вижу, тебе все это неинтересно, езжай во дворец, отдохни.
- Да, ваше высочество – кротко кивнула она и бросив рыжей Лизе короткое «едем!», спустилась с высокой трибуны к коновязям, где ее уже ожидала готовая к выезду свита.
Капитан ночной стражи Герман Глотте со своими людьми, инспектор Тралле и Фанкиль были уже здесь. Вертура стоял рядом, жевал горячий бутерброд, пил из кружки, присматривался, молча слушал о чем говорили вокруг. Мариса занималась тем же. Словно для вида держа его под руку, отвернувшись от детектива, бросала по сторонам внимательные, настороженные взгляды как сидящая на заборе ворона. Ее волосы снова были заплетены в косу. Сине-белые траурные ленты реяли по ветру.
Еще одно явление несколько озадачило Вертуру, когда они уже собирались покидать турнир. К стоящим внизу, ожидающим, пока бойцы разберутся со своими мечами и доспехами, рыцарям и дамам из свиты принцессы Вероники подъехала всадница. Вернее женщина, что сидела боком на седле необычайно красивого, как будто бы отлитого из блестящей белой стали коня, которого вел под уздцы злой, настороженный и нелюдимый светловолосый рыцарь, младший брат майора жандармерии, Кристоф Тинвег. Высокая ростом, очень худая, еще не старая, по виду лет сорока, облаченная в длиннополые, неподпоясанные светлые одежды, она держалась неподвижно и молчаливо. На ее необычайно красивом бледном лице, несущим отпечаток какой-то тяжелой неизлечимой, но при этой делающей ее облик особенно тонким и прекрасным, болезни, застыло выражение скорбного, сломленного смирения. Худые белые руки едва касались поводьев, но не для того, чтобы править конем, а словно бы по привычке. Большие светло-карие глаза смотрели не мигая печально и пронзительно. При виде принцессы Вероники, ее губы чуть дрогнули в слабой бледной улыбке. Ее молчаливый спутник протянул ей руки и, аккуратно подхватив ее, помог спешиться с такой легкостью, словно она ничего не весила.
Принцесса Вероника подошла к ней, на что незнакомка, не склоняя головы, сделала книксен.
- Эмилия – обратилась к ней первой герцогиня.
- Я рада видеть вас, моя леди – ответила та тихим глубоким голосом и, протянув свои тонкие белые руки, покровительственным жестом коснулась запястий герцогини. Чуть склонила голову и снова счастливо и радушно, насколько позволяли ей страдания и скорбь, улыбнулась ей. Вертура растерялся: настолько прекрасным и одухотворенным показалось ему в этот момент это болезненное и бледное лицо, словно отпечаток той духовной силы, что когда-то озаряла этот облик, и в какой-то момент своей непомерной мощью раздавила, сломала ее волю, обратив когда-то гордую и властную красавицу тихой, сломленной, душевнобольной, снова полыхнул в ее глазах, как далекая вспашка первой молнии, предвещающей приближение грозы.
Но принцесса не смутилась, взяла собеседницу за запястья, лаская их пальцами и ладонями, заботливо улыбнулась ей в ответ.
- Поедемте с нами, милая Эмилия! Вы, как и ваш отец, всегда желанные гости в моем доме! Сегодня праздничная ночь и мы собираемся играть мистерию.
Но та только молча покачала головой в знак отрицательного ответа и, отпустив руки герцогини, отошла на шаг назад и снова сделала легкий вежливый книксен. Отвела глаза и, не глядя, как будто была слепа, протянула руку своему спутнику, чтобы помог ей снова подняться в седло.
- Это Эмилия – услышал реплику на вопросительный взгляд кого-то из столичных гостей Вертура – дочь сэра Августа Прицци…
Наверху ударил гонг, грозно и пронзительно запел рог, зааплодировали, засвистели зрители, возвещая начало нового раунда турнира. За трибуной, внизу, под перекрестьями балок, кавалеры и девицы из свиты принцессы Вероники и сопровождающие их гвардейцы во главе с капитаном дворцовой стражи Габриелем Форнолле один за другим вскакивали в седла. Инспектор Тралле многозначительно кивнул Вертуре и Марисе, давая знак продолжать следовать за принцессой и остальными. Праздничное настроение окончательно покинуло полицейских. Не осталось больше ничего. Ни веселых поединков, ни вкусных горячих бутербродов, ни вина, ни шуток, ни нарядных гуляк, ни артистов, ни рыцарей. Только усталость и сосредоточенное, обреченное служение.
***
Солнце клонилось к закату. Подсвечивало кронштейн стены по левую сторону балкона. Заглядывало в комнату, через распахнутую настежь стеклянную дверь, лежало рыжей полосой на ковре. Холодало. Колокольный звон лился над крышами Гирты, эхом отдавался где-то снизу, между домов. Раскатывался, заглушал пьяный, суетный шум вечерних улиц города, мерным и густым, умиротворяющим гулом призывал всех в храмы на вечернюю молитву.
В составе свиты принцессы Вероники Вертура и Мариса вернулись во дворец. Сидели в своей комнате, как и большинство остальных гостей, отдыхали после поездки, ожидали, когда их позовут куда-нибудь, курили трубки, пили, подливали себе в фужеры «Черные дубы». Мариса заняла так понравившееся ей стоящее у стола ажурное кресло. Отталкиваясь ногами, покачивалась взад-вперед на пружинящих ножках, сидела, важно откинувшись на спинку. Вертура же устроился на полу, по привычке подстелив на ковер плащ, облокотившись о край кровати спиной, как у себя в комнате перед печкой. От усталости пили кофе, обменивались скупыми, ничего не значащими фразами, внимательно смотрели друг на друга, поглядывали в окно, на бледное, уже начинающее рыжеть к закату небо. Каждый молчал и хотел сказать что-то очень важное, но не было ни особого желания говорить что-то вслух, ни сил, ни подходящих тем.
Между ними, на засыпанном пеплом и обгоревшими спичками столе стояли чашки горького, без сахара, кофе. Бутылка «Черных дубов» почти опустела, но тут же, рядом с саморазогревающимся, но уже давно остывшем кофейником была про запас еще одна такая же, только целая, неоткрытая. Давно кончились и горячие бутерброды. Остался только один, засохший, с квелой веточкой петрушки на потемневшем, обветренном сыре, но никто его не хотел.
- Маски! – внезапно спохватилась, забегала глазами Мариса – я забыла свою маску дома. Это все из-за тебя, все время суета, все время спешка…
- Какую маску? Что за маску? – вяло изумился детектив.
- Ты что не знаешь? Ты шпион, тебе написали инструктаж, а ты поленился прочесть? – возмутилась, презрительно прищурилась на него Мариса – ну каждый год во вторую ночь Фестиваля, это сегодня в полночь, отключают стабилизаторы. Все, кто выходит на улицу этой ночью, должны быть в масках, потому что тени, демоны и мертвые являются в эту ночь и ходят среди людей. У мертвых нет лица, и если они узнают тебя, то могут растерзать сразу, а могут запомнить и прийти ночью, когда не ждешь, выйти из зеркала в темноте и убить. Или задушить всю семью в постелях и звать тебя их голосами из темноты... Много чего может случиться. В журнале сам все завтра увидишь. В прошлом году двое воров залезли в дом, подрались, сорвали с себя маски, а на утро их нашли мертвыми – они сожрали друг другу внутренности и подавились. И когда стучат в дверь, надо спрашивать молитву, как в монастыре или в деревне, и не открывать без нее даже в собственном доме, потому что может прийти мертвец.
- Да уж… – покачал головой Вертура – и значит, вы еще специально отключаете стабилизаторы, чтобы жить было интереснее?
- Такова традиция – важно нахмурила лоб, пояснила Мариса, словно это был самый веский аргумент – так заведено, так надо и твое мнение никого не интересует. И вообще, разве у вас так на Пасху и Рождество не делают?
- Делают – лениво согласился детектив – но у нас и не такой высокий уровень искажения и никаких мертвецов и теней у нас нет.
Он встал и подошел к окну, выглянул на улицу. Он хотел сказать что-то еще, но в дверь постучали. Детектив сосредоточил мысли на замке, как объяснила ему веселая фрейлина, которая принесла ранний ужин, но так и не смог сделать так, чтобы он открылся. Подошел и раскрыл рукой. На пороге стояла принцесса Вероника. В своей серебристой мантии и алой рубашке, с распущенными растрепанными волосами и усталым беспокойным лицом, отстранив детектива, она молча и энергично, без спроса, вошла в комнату, села на кровать, уставилась на засыпанный пеплом стол, сложила руки на коленях. Несколько секунд она сидела молча и неподвижно, но Вертура догадался, вернее почувствовал, что с ней что-то не так. Закрыв дверь, подвинул табурет, подсел к ней. Мариса внимательно и настороженно смотрела перед собой. Секунду или две принцесса пристально заглядывала ей в лицо, потом еще несколько смотрела на детектива. Ее сломленный и отчаянный взгляд был одновременно диким и полным мольбы, словно она искала слов поддержки и утешения, но так и не находила в себе ни сил ни воли, чтобы первой заговорить о своей беде.
Вертура уже было почувствовал, что она сейчас встанет, бросит резкое и короткое, «Простите» и выйдет хлопнув дверью, но тут же догадался как надо поступить. Молча взял бутылку «Черных дубов», неловко налил в фужер и вручил его герцогине. Задержал руку, удерживая ее ладонь. Костяшки ее пальцев были разбиты. На тыльной стороне левой руки рыжела кровь. На пальцах правой, просматривались недостаточно хорошо отмытые, грязные темно-синие следы.
Словно прочитав его мысли, принцесса подняла глаза, и хомут тяжелой, давящей боли сжал его горло и грудь, словно внезапная тоска безвозвратной потери и сумасшедшее, космическое одиночество железными клещами сдавили ему сердце. Но Вертура удержался, не отвел взгляда, не отпустил ее руки. Пожал ее пальцы утвердительно и как можно более нежно. Ее руки были холодными и влажными от воды, которой она, наверное, пыталась унять боль в кулаках, что в приступе внезапного отчаяния или ярости разбила о каменную стену.
Герцогиня опустила глаза. Вертура вздохнул свободнее. Он по-прежнему чувствовал ее травмированные руки, но не отпускал их, зная, что единственное, что он сейчас может сделать, это принять на себя часть этих тоски и безысходности, потому что, как он всегда знал по себе, самое страшное в такие моменты, это оставаться одному, когда все отворачиваются и говорят: «ты сам виноват», «это твои проблемы», или «ничего страшного, у других хуже, а ты…». И что быть рядом и не отвернуться, не отпустить ее руки, как бы не было отталкивающе тяжело, это единственное и, наверное самое лучшее, что сейчас он мог сделать для того чтобы хоть как-то помочь ей. Несколько секунд Мариса с подозрением смотрела то на Вертуру то на принцессу, хмурилась, как будто думала о чем-то крайне неодобрительном, потом, словно что-то для себя решив, пересела на кровать, подвинулась к принцессе, подсела к ней боком, обняла за голову и плечи и, как младшую сестру, прижала к себе, уткнулась подбородком ей в затылок.
Еще один миг герцогиня сидела все также молча, напряженно и неподвижно, словно не решаясь ответить ей, потом подняла разбитую в кровь руку, тоже обняла Марису за плечо, положила ей ладонь на грудь и, уткнувшись ей в шею, заплакала страшно и безгулно, без единого рыдания, стона и всхлипа. Вздрагивая всем телом, она непроизвольно сжимала пальцами одежду Марисы, льнула к ней, словно та была единственным человеком на всей земле, кто сейчас мог помочь ей. Ее спина и плечи содрогались, по щекам катились слезы, с ними по лицу текла тушь. Вертура растерянно смотрел на Марису, не зная, что теперь делать ему, но внезапно догадался, пошел в ванну, сполоснул кофейную чашку и два фужера, вернулся к столу, взял бутылку «Черных дубов», налил всем троим. Присел рядом в кресло и закурил.
Так они просидели еще несколько секунд, пока у принцессы не кончились слезы. Она отняла от Марисы ладонь, а та взяла со стола фужер.
- Выпейте, моя леди – заботливо сказала она, вручая его герцогине.
- Мне нельзя крепкого… – хрипло и глухо, одними губами, прошептала принцесса.
- Ничего, сейчас можно – ласково, но твердо, настояла Мариса и как когда-то давно детектив ей трубку, поднесла к губам принцессы фужер. Та взяла его в руки и одним глотком выпила горький, самогонный спирт, профильтрованный через угли и настоянный на жженой дубовой коре.
- У вас течет тушь – глядя на ее измазанное, в подтеках, лицо, заботливо сказала Мариса, и, наверное, не отдавая себе отчета в своих действиях, ловким жестом откинула с ее лба волосы и провела пальцами по ее щеке, проверяя, не мажется ли, предложила – пойдемте, я помогу вам умыться.
Принцесса Вероника вздрогнула от этого деловитого, как у матери к ребенку, прикосновения, поджала плечи и голову, смущенная этими непривычными ей словами и действиями.
- Со мной все в порядке… простите… - прошептала она и, опустив голову, так что растрепанные волосы снова упали ей на лицо, прижалась к Марисе.
Детектив протянул герцогине руки и дрожащими ладонями, преодолевая резкий, как острие бритвы ореол отчаянья и боли, что разливался вокруг нее, снова взял ее ладонь в свои.
- Моя леди… – сказал он как можно более мягко и благородно – скажите, как мы можем помочь вам, что мы можем для вас сделать?
Ее лицо исказилось в напряженной и оскорбленной, застывшей маске демона, но взгляд остался печальным и выразительным. Его глаза встретился с ее глазами. Пронзительными, напряженными, полными ледяного одиночества и безысходной тоски. Минуту они сидели так молча, держась за руки. Внезапно принцесса Вероника смутилась и, крепко пожав обеими руками его руки, словно устыдившись своих чувств и мыслей, отвернулась к стене.
- Простите меня за эту сцену… – сдавленно и холодно, хорошо поставленным, привычным всем командным голосом произнесла она в сторону – да. Мне действительно надо умыться.
Детектив кивнул Марисе, та поднялась с кровати и потянула ее за собой за руку.
- Пойдемте, я помогу – обняла ее, утверждающе потрясла ее за плечи, повлекла в ванную, чтоб помочь отереть потекшую по щекам тушь.
- Знаете, у меня была младшая сестра, мы вместе жили в приюте – рассказывала, болтала Мариса уже у раковины. Дверь была открыта, но ее слова были едва различимы за веселым плеском льющейся воды - Стефания, бестолковая, несамостоятельная, капризная девка. Я все время умывала ее, стирала ее шмотки. А она все только и мечтала, что станет принцессой и у нее будут прислуга, рыцари и принц. Ее пороли за всякую ерунду, а она говорила, что когда станет большой, то сама будет всех лупить. Брала без спросу все подряд, раскидывала мои вещи. Перемазывалась в чернилах, когда я делала уроки, лазала под кровать, валялась в пыли, приходилось мыть ее, отирать все вокруг холодной водой. Горячая у нас была лишь на кухне и то, только когда грели чтобы помыть посуду, к завтраку или обеду. На чердаке был железный бак, куда собиралась дождевая вода. Пить ее было невозможно. Она всегда была со ржавчиной и вкусом черепицы с крыши. А в банной комнате, когда не топили, было очень холодно. И вода даже летом была ледяной… Она так вопила и брыкалась, когда надо было мыться, я просто ненавидела её за это.
Закончив с умыванием, они вернулись к столу, сели на кровать. Принцесса Вероника чуть улыбнулась рассказу. Сказала, что Марисе непременно стоит написать об этом книгу – настолько живо у нее выходит рассказывать о своем детстве. Вертура снова взялся за «Черные дубы», налил всем в фужеры. Они выпили и закурили.
- Спасибо вам – глядя да Вертуру и Марису, тихо сказала герцогиня и опустила глаза. Достала из поясной сумки трубку и вдохнула из нее. Сам по себе в ней вспыхнул яркий желто-зеленый, больше похожий на лампочку, чем на настоящее пламя, свет. Принцесса затянулась, выдохнула облако какого-то необычно ароматного ни на что не похожего по вкусу не то пара, не то дыма. Оперлась локтями о колени, опустила голову. Растрепанные, мокрые волосы упали на лицо. Мариса села позади нее, достала гребешок.
- Я расчешу вас? – тоном не терпящим возражения, спросила она, положив ей ладони на основание шеи.
Принцесса кивнула. Мариса легко притянула ее за плечи, прижала спиной к себе, обняла, умело зажала локтями как ребенка и, отделив от ее волос половину, выставила их пред собой. Принялась аккуратными, но энергичными движениями, расчесывать их с концов своим гребнем. Принцесса Вероника забеспокоилась, задрожала от этих напористых действий.
- А еще она ненавидела расчесываться, скандалила каждый раз. А мне все кричали, уйми эту плаксивую малолетку – продолжая работать расческой, между делом рассказывала Мариса – так что я просто отрезала ей косу и все. Зачем ей коса, если она такая неряха и не хочет за собой следить.
Принцесса Вероника грозно сверкнула глазами и сидящему напротив в кресле, задумчиво и устало курящему трубку детективу показалось, что она сейчас развернется и ударит Марису по лицу, но она горько скривила губы, печально улыбнулась, прикрыла глаза, откинула назад голову, прижимаясь виском к ее щеке Марисы и тихо спросила.
- А сейчас твоя сестра где?
- Не знаю… Наверное уже давно на небесах. Ангелом смотрит на нас оттуда, сверху. Здесь ее больше нет – вздохнула, покачала головой та в ответ. Улыбка исчезла с ее лица – и хоть она была и бестолковой дурой и бесила меня, как только можно, она всегда была мне единокровной сестрой. Больше у меня никого никогда не было, кроме дедушки. Да и тот, может вообще и не родной был…
- Да. Какой бы она не была, кроме друг друга тогда у вас никого больше не было – согласилась, подтвердила герцогиня. Ее щеки уже горели пьяным огнем – а одиночество сломает кого угодно, даже если ты черный дракон, спустившийся на нашу печальную землю с обратной стороны луны.
Прикрыв глаза, она сидела на кровати боком, подогнув под себя колено и откинувшись в объятия Марисы. Та прекратила расчесывать ее, глядя перед собой, замерла в нерешительности.
- Я видела дракона… Вчера, за столом, когда ты стояла с чашей в руках – властно и ободряюще коснулась ее ладони, почувствовав ее напряжение, как-то грустно сообщила принцесса Вероника – этот взгляд, этот образ... Как тот, что спит под Собором Последних Дней. В своих снах я видела его, и он не похож ни на что из того, что мы можем себе представить. Быть может как огромная черная грозовая туча. Как надвигающийся шторм, когда чернеет горизонт и меркнет солнечный свет... Я слышала имя, но не помню, не могу повторить его. Ты похожа на него, как будто ты одна из тех, кого раньше, как Марию Булле, называли его дочерьми.
Мариса сжала гребень, но в разговор вступил детектив.
- Возможно, так оно и есть – согласно кивнул он – иногда мне кажется, что я тоже вижу нечто необычное... Эти яркие образы и сны… Но я не придумывал их. Я не вижу и не ощущаю незримого. Я не читаю мистических книг. Моя голова просто не работает в этом направлении. Как все это происходит? Мы же все люди. Есть демоны, машины, но это что-то другое? Верно?
- Есть книги… – ответила принцесса. Она прикрыла глаза, ее голос снова стал звенящим и ледяным – в них сказано, что все духи, кого Господь Бог назначил хранителями сотворенного Им мира так или иначе искажены. Они связаны с Архитектором, как шестерни одной механизма, и если одно колесо искривляется неверно идут, либо ломаются и другие. Все Творение как огромные часы со множеством планарных пластов и квардриллионами сущностей, и эти часы идут неверно с тех самых пор, как скинутый с неба антихрист упал из Небесного Иерусалима и многие из ангелов Божьих примкнули к нему в этом мятеже… Как люди, кто даже будучи святыми и праведными, все равно в какой-то мере остаются грешниками со своими недостатками, слабостями, ленью и вынуждены постоянно пребывать в духовной борьбе, также и светлейшие сущности, что еще не поддались этим соблазнам и продолжают ответственно нести свою службу, так или иначе тоже подвержены этому грехопадению, которое неизбежно закончится окончательным распадом всего сущего, и пересозданием нового мира, который наследуют те, кто не отречется от Господа Бога и Христа. Рано или поздно это непременно случится, но пока мы живем, живут и небесные духи, что вращают звезды, поддерживают небо и землю, и они тоже сражаются с искажением вокруг и в своих сердцах, точно также как и мы, но в отличии от нас, они не могут оставить свое служение, не могут умереть. И когда они теряют себя, сходят со своих предназначенных им Господом Богом путей и орбит, когда они гибнут, тогда в некоторых из нас, воплощается то хорошее что еще осталось в них… Даже сейчас, когда наука способна объяснить каждое явление в окружающем нас мире, до сих пор нет возможности изучить это по сущности близкое к чуду явление... Быть может это их попытка заслужить прощение за свой мятеж, а быть может желание Господа Бога, чтобы мы объединили свои силы... Не знаю, я читала разное. Но иногда так происходит. Как с тем, кто построил Собор и спит в его стенах. Быть может, это был Ангел Божий, что пал и раскаялся, и в желании помочь, напутствовал Марию Булле и направил ее, чтобы она спасла Гирту, и Бог дозволил ему отдать ей часть своей мудрости, воли и сил…
- Но это просто сказка из книжки! – сжала пальцы, со злостью возразила Мариса – и я тоже так думала что я особенная, потому, что возомнить о себе, чтобы казаться лучше других, можно любую ересь! Да я тоже мнила, что я обращусь драконом, брошусь и растерзаю ту мразь на одноглазом коне, которая забрала Стефанию, чувствовала что-то, думала что смогу, и что вышло? Ничего не вышло! Не помогли ни Бог, ни дракон. Они просто повалили меня и колотили ногами и плетьми до тех пор, пока не решили, что убили совсем… – с яростной горечью покачала головой, отняла от герцогини руки, налила себе из бутылки еще крепкого. Видно было, что ее трясет от этого разговора и спиртное только распаляет кипящие в ней ненависть и обиду. Почувствовала это и принцесса Вероника, снова обхватила пальцами запястье ее руки.
- Да, драконы драконами, но в жизни мало уметь просто совершать квантовую транспозицию – согласилась она как бы между делом, принимая из рук детектива новый, наполненный на треть, фужер и залпом выпивая горький напиток – окружающий нас мир и мечты, как его отражение в нашем видении… Такое несоответствие. Желание что-то изменить и вера, что ты сможешь, потому что у тебя есть ощущение этой силы… Да, может это всего лишь сказка, придуманная ущербным полуслепым калекой, что, когда писал эти строки мнил, что сможет убедить себя, что еще не все потеряно, что все еще что-то можно исправить, пытался вдохновить себя и других на эту заранее проигранную битву против всех демонов и неправедных людей, против погрязшего в грехопадении мира… Но не лучше ли верить, что ты всемогущий дракон, ослепительная падающая звезда в ночной мгле, и ты можешь и обязан быть сильным, чтобы помогать людям, чтобы нести свое служение как бы тяжело тебе не было, чем бесцельно жаться, трястись в углу, рассуждая о себе как о никчемном, ничтожном и слабом, заслуживающим лишь презрение, грешнике? Можно ошибаться, можно быть наивным или слепым… Но нельзя жить без веры. Потому что без веры мы всего лишь пустые оболочки, способные только на примитивные механические и мыслительные действия. И только когда мы верим, мы находим в себе силы и возможности, и способны что-то изменить…
Она осеклась, взгляд ее стал холодным и злым, как будто бы она уже была не принцессой в своем дворце, а девицей-соседкой за фужером на кухне жалующейся знакомой на тяготы жизни. Мариса сидела отстранившись, презрительно и криво, как она умела, улыбалась, молчала в ответ. Смотрела на принцессу прищурив один глаз, и словно бы говорила всем своим видом «Да что ты понимаешь? Что ты вообще знаешь обо всем этом?». Но принцесса Вероника отняла ладонь от ее руки. Выпила еще, «Дубов», отстранилась, тяжело вздохнула.
- Что я знаю? – спросила она тихо, зловеще и вкрадчиво, словно собиралась выхватить нож и воткнуть его в горло Марисе. На миг Вертуре показалось, что сейчас случится что-то очень дурное и непоправимое, то, что ни в коем случае не должно произойти, но принцесса сдержала порыв и переспросила уже чуть другим тоном – что я понимаю в этом?
Мариса вздрогнула. В отличии от Вертуры, она еще не знала, что принцесса чувствует мысли.
- Я вернулась в Гирту чуть больше полугода назад… Перед Пасхой в апреле… - герцогиня собралась, голос ее снова стал спокойным и ледяным. Но уже по-другому. Теперь в нем слышалось не повеление, а глубокие, оставившие на ее душе незаживающие раны, горечь и обида. Принцесса запнулась, но, словно наконец решившись, все же продолжила говорить.
За окном начинало темнеть. Мариса спохватилась и приняла сосредоточенный, почти как на службе, вид, сжалась в комок, испугавшись своей дерзости, и теперь слушала ее, не возражая ни единым словом, ни жестом. Не перебивал и детектив.
- Я думала, что увижу здесь родной дом, я не была в Гирте почти пятнадцать лет – уставившись себе в колени, произнесла принцесса - со мной приехали Аксель и Лиза. Мы учились с Лизой в школе. Потом вместе поступали в университет. Государственное управление, юриспруденция, экономика, бухгалтерия, аудит... Я знаю, вам знакомы эти слова. Вы не похожи на тех болванов, что слушают их как заклинания из магической книги... Из Гирты мне присылали очень много писем, я вела переписку почти со всеми старшинами и лордами. Все хотели со мной дружить, все были такими милыми и обходительными... К нам приезжали с подарками Август, сэр Прицци, с Марией, Эвилина, внучка сэра Дугласа, жила у нас после лечения. Мы дружили с Вилмаром, сыном сэра Вильмонта, виделись с сэром Берном. Я постоянно получала письма от незнакомых мне людей с теплыми, наилучшими пожеланиями о возвращении в Гирту. Отвечала, что приеду как только получу диплом, обязательно вернусь к ним… Там, в Столице, я была маленькой счастливой принцессой, на которую все смотрели с умилением и выполняли каждый мой каприз, если он не стоил слишком больших денег. Мы были знакомы с сэром Парталле, мастером Динтрой и многими другими известными людьми. Мы жили на квартире у Лизы и у нас было все. Нас постоянно приглашали в гости, на приемы, в рестораны, на банкеты и концерты… Я думала, так будет и здесь, также, но еще при том, что тут я буду уже самой настоящей принцессой. Я вернусь, и тут у меня будет свой собственный дом, выйду замуж за отважного графа или барона: ведь мне писали такие галантные, красивые слова, каких не говорят там, в цивилизованном мире. Буду жить в роскошном богатом дворце, у нас будут дети, большая дружная семья и мы будем править Гиртой праведно и милосердно, и все будут нас любить. Но все оказалось совсем не так… Все было просто чудовищно. Темный, сумрачный город. Нищие, пьяницы, опасные улицы. Вонючие, кусачие, лягающиеся лошади, Грязные грубые люди. Мрачные, злобные лица, кровавые развлечения, драки, казни, невежество, роскошь не по деньгам, мотовство, пижонство, дуэли... Как только я приехала, все те, кто писал мне сладкие слова, слал подарки, тут же явили мне свои истинные обличья - подобострастие, снисхождение, злобу, алчность, презрение. Грубые потные мужланы, мнящие себя могучими войнами, для кого хамство – признак силы, тянули ко мне свои грязные руки, настойчиво и грубо приглашали выйти замуж за них. Женщины смотрели с завистью, как Анна…- Мариса вздрогнула и смутилась - вот приехала богатая разряженная, изнеженная малолетка! И я почти сразу поняла, что приглашая меня обратно в Гирту, все на самом деле ожидали смерти сэра Вильмонта, считали его последние дни, которые, как все думали, были уже сочтены и, никого не стесняясь, прямо говорили об этом. И да, они смотрели на меня, считали, что я сходу вступлю в эту схватку с его наследниками, генералами, олигархами и всякими прочими друзьями. Расчищу путь тем, кто благодетельствовал и поддерживал меня льстивыми словами в письмах, присылал по сто марок на новые бархатные туфли, поясок с модной пряжкой, или брусок дизайнерского мыла. Поддакивал тем искренним ответам, которые я отправляла им, только для того, чтобы, когда этот кровавый дележ города закончится моей победой, получить уже заранее рассчитанные преференции и выгоды. Как все это было омерзительно! Они вложились в меня как в бойцового петуха, который ценой свой жизни отыграет свой бой, а они получат свой дивиденд. Но самым страшным было то, что все это я поняла только по приезду в Гирту, что ставки уже сделаны, фигуры на доске расставлены и я в этой партии самая главная фигура - король, которого может съесть любая пешка. И откажись я, сложи полномочия, отрекись, Август и его люди, что держат город и окрестности, не выпустят меня из Гирты. А если мне даже и удастся бежать, меня ликвидируют, пошлют за мной своих убийц, потому, что если я не буду принадлежать им, тут же, даже на чужой земле, найдутся те, кто заставит меня возглавить их, чтобы начать новую войну так, чтобы народ и королевский двор видели во мне законную наследницу, за которой стоят герои и патриоты, желающие служить Государю и Господу Богу, посадить меня на герцогский престол, освободить людей от гнета узурпировавших власть плачей, мошенников и бандитов. Дорсы и Ронтолы, которых поддержит Мильда, Тинкалы с севера, Визры из Мирны, Келпи, Солько, Баррусты, Роффе, Загатты, Тальпасто, Ринья… формально я одна из законных наследников и никто не оставит меня в покое, потому что я их ключ к захвату Гирты. Меня уже пытались убить. Резали ножом, топтали лошадью, стреляли... Нет, сегодня это было даже не покушение. Стрелок заранее знал маршрут, знал, что будет непроницаемый барьер. Это очередная провокация. Очередной ход Августа и Марии в этой игре. Я не боюсь смерти, я устала ждать ее, и это был бы самый желанный для меня выход, избавление от всего этого... Я боюсь того, что станет с Гиртой и с теми, кто не знает о том, что происходит на самом деле, кто искренне верит мне. Кто придет вместо меня? Сумасшедший Ринья? Наследники Волчицы Сив? Загатта с компанией дельцов, готовых продать собственную родню ради прибыли. Август со своей бандой? Что они сделают с Гиртой, в какую пучину беззакония и тьмы ввергнут нашу многострадальную землю? Я проверяла отчеты и результаты аудита после столичных чиновников. Это государственный подлог в особо крупных размерах. Если не будет закуплено дополнительное зерно, нам не хватит и на половину зимы. Но денег нет, потому что сенатор Парталле получает доходы и материалы с города, и по его отчетам, что нарушений нет, по его слову, министерства и Совет Конфедерации закрывают глаза на все, что здесь происходит и каждый может чувствовать себя всевластным королем, творить любое беззаконие, насколько ему хватит власти и сил. Но больше всего я боюсь и переживаю за простых людей. За наших жандармов, за служащих, за полицию. За всех тех, кто по долгу службы вынужден выполнять эти неправедные приказы, покрывать беспредел высших чинов, чтобы содержать семью или самому не быть обвиненным в подлоге и государственной измене… Я потеряла веру в людей и Бога, надежду на то, что можно хоть что-то исправить или изменить. Я не знаю, как мне теперь жить с этим и что мне теперь делать. Я осталась одна и в моей душе только страх, пустота и ненависть. И я все корю себя, все думаю, как все это было глупо! Так обманываться, так наивно предаваться мечтам! Зачем я вернулась, зачем увидела, узнала, это все... Почему я, почему такое испытание, почему после всего, что случилось, мне суждено умереть еще и душой. Лишившись всякой надежды, в отчаянии, страхе и безверии? Я… - она запнулась, опустила глаза.
Вертура, что все это время не перебивая слушал ее, кажется, догадавшись о том, что она хотела сказать, резко кивнул, взял ее за руку, заглянул в лицо.
- Да многие клянут Бога за свою судьбу – сказал он ей - я и сам так делал не единожды. Но когда проходят годы, обида остывает, несправедливость земных дел остается в далеком прошлом и содеянное людьми зло возвращается к ним втройне, понимаешь, что Господь посылает нам горести и испытания чтобы перековать нас, сделать нас тверже и сильнее, спасти нас, научить – ласково, но с твердой верой в голосе, заверил ее детектив – как того падшего дракона о котором вы рассказывали, что спит под Собором Последних Дней. Да, это очень страшные и жестокие слова. Порой и праведник обращается злодеем и зачастую мы встречаем непонимание, осуждение и холодность от тех, что не должны оставаться в стороне, а порой нас предают друзья и убивают душу близкие… Но чем больше Господь хочет от человека, тем тяжелее его путь, потому что слабый не пройдет его, а сильными становятся только испытывая невзгоды и лишения. Тот кто не умеет плавать, не сможет спасти утопающего, не умеющий драться, не сможет никого защитить. Вы сами знаете все. Это не отменяет всей той мерзости, что творится вокруг нас по злой воле алчных и вероломных людей, наоборот, значит что мы, как христиане, должны сражать со всем этим, нести свое служение. И да, в конце, здесь, на земле, всегда будет физическая смерть. Она в любом случае неизбежна. Но важно не то, чего мы добились для себя, важно то, чего мы заслужили перед Богом. И да, часто за сиюминутным мы не видим никакого резона в наших действиях, не видим результата, славы, политических очков или выгод. Но логика Господа отличается от логики людей. Знаменосец перед строем погибает под стрелами и пулями врага первым. Но держа знамя, он вдохновляет идущие в бой войска. Падающий в первом ряду от меча или пики приближает на шаг к победе того, кто стоит за ним, и мы все солдаты Христовы в этой битве. Умирая в этом сражении здесь, мы продолжаем свой путь там, за гранью, и зачастую не от всех нас Бог хочет здесь счастья или выигранной битвы. Как севастийские мученики, что были лучшими легионерами, должны были явить не свое мастерство владения оружием, а именно подвиг и твердость, стоя в ледяной воде. Господь дает нам путь и желает, чтобы мы прошли по нему, как солдаты, которым дает приказ генерал, исполнили свое служение. Вы сами сказали мне вчера. Бог дает власть тому, кому считает нужным, и если она оказалась в ваших руках, если за вами следуют, вас слушают, вы не должны сворачивать с назначенного вам пути, не должны разочаровывать и бросать тех кто вам верит. Господь Бог дал вам в руки возможность исправить это зло, по-настоящему что-то изменить, сделать так, чтобы потом не было стыдно перед Его обликом на Страшном суде. И даже если вы потерпите фиаско, вы будете знать, что действовали искренне, шли до конца и не свернули по малодушию, страху или лени. Не спрятались за печкой, не закрыли глаза на беззаконие, не остались в стороне, когда враг пришел чтобы разрушить ваш дом, убить ваших друзей и близких. Можно проиграть, погибнуть в мире людей, быть забытым, но войти в Жизнь Вечную. Солдат никогда не знает, настигнет ли его пуля или меч. Но он идет и воюет. Многие гибнут, но так, ценой жизней выигрываются войны, выигрываются другие души и жизни. Это тяжело, печально, страшно, быть может жестоко, но… так происходит, таков закон, так устроен мир. Простите, быть может, я сейчас сказал прописные истины, и, возможно вам говорят это по сто раз на дню все кому не лень, но я не знаю, что могу сказать еще. Я сам говорю себе эти слова, убеждаю себя, когда мне тяжело и все вокруг кажется невозможным, несправедливым и бессмысленным. И чего бы мы сами не хотели, не мы выбираем этот путь и то, что на нем будет происходить, но нам по нему идти.
Он поднял глаза и вздрогнул. Настолько похожими были взгляды Марисы и принцессы Вероники. Обе не перебивая, слушали, внимательно смотрели на него, словно загипнотизированные его сбивчивой, но вдохновенной речью.
- Просите… Так получилось. Так устроен мир, я бы сам хотел изменить что-нибудь, но не могу – сам смутился своих слов, заключил детектив и налил всем по новой – а если бы мне сказали, что твоя жизнь может что-то исправить, кого-то спасти, пожертвуй собой, взойди как Иисус Христос или апостол Петр на крест, я бы еще и испугался и не пришел. Сказал бы, не надо мной жертвовать, я как-нибудь и так переживу… Пусть все сделает кто-то другой, смелый, умный, истинно верующий и сильный. Да, вот такой я трус и лицемер. Простите меня, моя леди.
Принцесса Вероника с благодарностью кивнула, приняла из его рук фужер.
- Спасибо вам – немного подумав, сказала она просто, с печальной и горькой улыбкой – я столько раз точно также говорила эти слова себе, проговаривала точно такие же мысли... Даже записывала на бумагу, как советуют психологи, вешала как лозунг на стену... Но говорить себе, убеждать себя в чем-то это одно, и совсем другое, когда тебе говорит это кто-то со стороны.
Она улыбнулась, сделала глоток, но поперхнулась горьким спиртом.
- И совсем третье, когда ты леди-герцогиня и все у тебя все спрашивают, кому рубить головы, а кого миловать, потому что первый просто убийца и вор, а второй уважаемый, полезный и хороший человек – печально улыбнулась она. Отставила недопитые «Дубы», разомкнула руки, все еще держащей ее в своих объятиях Марисы и, подойдя к Вертуре, обняла его за шею. Как выпускница школы, поцеловала его в скулу, запустила пальцы в волосы, прижала его к себе, но не тем ломающим волю, гипнотическим касанием как вчера, не как маленький, но очень яростный и опасный раскаленный дракон, а как обычная, благодарная за поддержку в трудную минуту человеческая женщина. Вертура поднял руки и тоже обнял ее, одобрительно и благодарно пожал ее плечи.
- Быть может, это был ваш путь, переплыть море на галере гребцом до Мильды, чтобы спустя много лет прибыть сюда и напомнить мне, что кроме Гирты, неправедных людей и политики, есть еще и Бог – объявила она с улыбкой, отпустив его и возвысившись над ним, потянула его за руки, чтобы он пересел на кровать к Марисе. Подвинула табурет, села перед ними, взяла их обоих за ладони, улыбнулась им. Что-то стремительно менялось вокруг. Безысходность сменилась целеустремленностью и надеждой. Руки принцессы снова стали твердыми, горячими и сильными. Кровавые раны на костяшках разбитых пальцев почти затянулись. Остались только едва заметные темные следы на левой руке.
- Марк, Анна. Я немного разбираюсь в людях. Вы нравитесь мне – она улыбнулась, подалась вперед, потерлась виском о подбородок Марисы точь-в-точь как та ласкалась сама, когда ее обнимал детектив – я смотрела на вас. По одному и вместе. Я бы очень хотела, чтобы вы Марк, стали и оставались моим другом, а Анна сестрой. Марк, вы новый человек в нашем городе. Вам ничего не нужно от меня, но вы ничего не можете дать и мне. Это самое лучшее, что может быть в моей должности леди-герцогини. Анна… черный дракон с обратной стороны луны – Мариса вздрогнула, напряглась. Принцесса улыбнулась, покачала головой – мне не нужна еще одна фрейлина или наперсница типа Региныо или Лизы. Мне нужна сестра, подруга. Вы замечательная пара, я знаю, вы будете вместе. Марк вы вернете свой титул и земли, а Анна станет вашей принцессой. Но это будет потом. Спасибо вам обоим. Запомните меня такой, какой видели сегодня. Слабым, раскаивающимся, сомневающимся, ничтожным человеком, женщиной, что плакала от отчаяния и одиночества, ища защиты и заступничества у Бога и почти что незнакомых только Его волей оказавшихся в этом доме людей. Запомните меня живой, способной сомневаться, лить слезы… - ее голос возвысился. Словно проговаривая для самой себя, она произносила слова звонко, четко и громко, как вчера, во время общей молитвы – но людям нужна праведная и непреклонная христианская Герцогиня, что возьмет стальной хваткой Гирту. Все ждут что придет дракон и победит. Как сэр Роместальдус в годы Смуты. Но дракон не придет, чуда не случится и все придется сделать мне, потому что слишком многие верят в то, что только я смогу что-то изменить, и я не имею права подвести их. Возможно, когда-нибудь я смогу выйти замуж, у меня будут семья и дети – предназначение каждой женщины, но сейчас я должна делать то, что в моих силах, чтобы герцогство Гирта не распалось на воюющие осколки, не погрузилось во мрак новой смуты и войны. Спасибо вам, что не остались в стороне, спасибо за эти искренние и добрые слова, что вы сказали сегодня мне.
Она выпрямилась и бросила на Марису и Вертуру такой пламенный взгляд, что детективу даже подумалось, что теперь она позовет охрану, прикажет вывести их обоих на площадку перед парадными дверьми Малого дворца и там казнить, но этого не случилось. Взгляд принцессы потух. Она встала и энергично прошлась по комнате, подошла к балкону. Бросила стремительный и властный взгляд на закатный, переливающийся отражениями солнца в окнах, на крестах и куполах церквей город за раскрытой стеклянной дверью и высоким бетонным парапетом. Замерла, прислушиваясь к мерному звону колоколов над крышами, призывающими к полиелею, на всенощную службу в церкви. Вернулась к столу, взяла с него кожаный сверток, что принесла с собой. В нем была округлая маска из неизвестного детективу материала, матового снаружи и прозрачного изнутри. Принцесса взяла ее обеими руками приложила ее к лицу и, громко и торжественно провозгласила.
- Вероника Эрика Булле, кровавый дракон! Герцогиня Гирты!
У личины не было ни глаз, ни носа. На все поле страшным оскалом зияла багровая с синим, разверстая пасть со множеством окровавленных мелких зубов по кругу и с тремя загнутыми по спирали клыками снизу, на щеках, и на лбу. Не имея никаких завязок или креплений, она плотно примкнула к лицу принцессы.
- Вы видели меня человеком, а это мое истинное обличье – сказала она холодным и властным голосом - я прикажу принести вам краски и заготовки. Давид поможет вам. Еще успеете сделать облики и себе. На северном берегу драка. Поедете со мной как отключат свет.
И она, больше не сказав ни слова, не дав больше никаких объяснений, быстрыми стремительными шагами вышла из комнаты.
- Ну просто вот… слов нет – покачал головой детектив.
- Так. Это же не ты проболтался? Я же не говорила тебе, что в своем воображении мню себя черным драконом с обратной стороны луны, который просыпается и спускается на землю в ночь, когда отключают стабилизаторы? Или я была пьяна и разболтала тебе… - внимательно глядя на него, рассудила Мариса – и все же…
- Она чувствует мысли, видит то, что видят люди, с которыми она говорит – вздохнул, объяснил Вертура и налил себе кофе – всегда знает, кто и когда ей врет. Тяжело ей в политике. А вы с ней случайно не сестры? Ну, ты рассказывала про Стефанию, как ее похитили в детстве и…
- Нет! – перебила его, бросила на него резкий и раздраженный взгляд Мариса, встала и прошлась по комнате, крепко схватилась за прозрачную дверь, тоже пригляделась к вечернему городу, попыталась объясниться – если бы я была ей, я бы никогда не позволила бы себе таких истерик. Я бы не мучилась бы ни этой вашей совестью, которая позволяет вам делать любые мерзости, ни глупыми сантиментами. Не плакала бы навзрыд, не падала бы в объятия малознакомых небритых мужчин, не закатывала бы глаза в обмороках религиозного исступления. И я бы не раздумывая, мигом, отправила всех этих бандитов, казнокрадов и мздоимцев на костер, пусть при жизни горят в огне. А если бы у меня была бы идиотка-сестра, которая даже не подозревает о том, что она наследница, я бы мигом выдала бы ее замуж за какого-нибудь пустоголового балбеса и отправила бы куда подальше чтоб не путалась под ногами, пусть живет долго и счастливо где-нибудь подальше, на чужой земле. Никакая она мне не родная сестра, как и Ева. И мы с ней совсем не похожи. Нигде.
- Возможно – передернул плечами детектив.
Пришла знакомая фрейлина. Принесла прозрачнее изнутри и матовые снаружи заготовки и краски. Черную, белую, красную, синюю и желтую. Не было только зеленой.
- А что рисовать-то? – озадачено спросил у нее детектив. Но девушка только загадочно улыбнулась и молча покинула комнату. Вертура включил свет, чтоб не мешали, сгреб в вазочку пепел и горелые спички, отодвинул в сторону чашки и кубки. Открыл флакончики с краской, с сухой кисточкой в руках навис над столом, раздумывая что рисовать, с какой стороны лучше подойти к оформлению.
Мариса упала рядом на кровать, прижалась бедром к его ноге, схватила одну из заготовок, приладила к лицу, пожаловалась.
- Я тоже хотела пасть. Но у меня так в жизни не получится. Где этот Гармазон? Или он только на своих пластинках рисовать и умеет?
- Пойду, найду его – согласился детектив – времени мало. И сами мы ничего толкового не сотворим.
Оставшийся вечер они сидели с Давидом Гармазоном и его Эллой, придумывали, расписывали маски. Никто им в этом деле не помог. Казалось все, от принцессы, до рыцарей и пажей участвуют в этой непонятной и таинственной игре, чтобы сбить с толку, мистифицировать чужаков, незнакомых с традицией. Как будто договорились, что кто знает секрет, тот знает и не говорит никому, а кто не знает, тот пусть сам и думает, что ему теперь делать. Мариса тоже не прояснила ситуации, смотрела загадочно и презрительно. В библиотеке нашли альбом, где были примеры. Снова сели за рисунки. Гармазон нарисовал себе на маске синий художественный зигзаг под древние иероглифы. Элла попросила черный с лиловым узор на левую часть лица, как на гравюре – из цветов и листьев. Вертура не стал придумывать ничего нового. По его просьбе художник вывел на его маске пять черных глаз. Два где положено, два где рот и один посередине, где нос. Получилось зловеще. Но больше всех отличилась Мариса.
Она сказала нарисовать на своей черной личине белый силуэт бабочки и попросила художника набрызгать на него по краям алой краски так, чтобы было похоже на капли крови.
- Вообразим, что я действительно старшая сестра леди Булле – рассудила она, встала перед зеркалом и, хотела было распустить косу, но детектив остановил ее.
- Не надо. Просто надень на голову платок.
Она так и сделала, вышло жутко. Гармазон и Элла нарисовали на своих пластинках Марису и Вертуру в масках на фоне окна библиотеки и вечернего, уже почти совсем потемневшего неба, покачали головами. Они были подавлены всем увиденным в эти дни в Гирте и теперь, когда работа над раскраской была закончена, снова предались своим мрачным размышлениям, сказали что собираются в буфет за бутербродами и крепкими напитками.
- Приходите в полночь. Отключат свет, будет какой-то крестный ход, но мы не пойдем, посидим при свечах – кисло сообщили они – Вероника хотела какую-то мистерию, но все уехали. У них там опять какие-то бои. Почитаем вслух. Тут такие книги, умереть не встать, шедевры…
- Посмотрим – не отказываясь, кивнул детектив – спасибо за приглашение, возможно примем.
Непривычно яркий электрический свет включенных на полную мощность светильников резал глаза. Они с Марисой спустились в свою комнату, где снова остались вдвоем одни. Она вернулась на кресло перед столом, он сел на пол к дивану спиной, согнул одну ногу в колене, вытянул вторую, положил рядом меч. Так они сидели, ждали, дымно курили, стучали трубками о край пепельницы, засыпая серыми углями стеклянный прозрачный стол. Маленькими глотками пили заваренный до горечи кофе, капали в него по чуть-чуть, чтобы не захмелеть, «Черные дубы». Смотрели на город с балкона, вслушивались в тревожный, все нарастающий перезвон колоколов и далекий шум городских улиц и проспектов. Наблюдали, как загораются звезды в ясном черном, контрастном на фоне белых рам и стен, небе, как гаснут в окнах домов города огни.
Так прошло быть может час или полтора, Вертура не смотрел на часы, когда дверь снова открылась и вошла принцесса Вероника. Облаченная в простую темно-бордовую мантию, с портупеей через грудь и планшетной сумкой не боку, принесла с собой изогнутый меч в черных лакированных ножнах и плащ - потертый, пыльный и истрепанный, неопределенного серо-красного оттенка. Но даже переодевшись для поездки инкогнито она не изменила себе: в ее распущенных, волосах по-прежнему светлела тонкая алая лента с жемчужинами на концах, а из под подола выглядывали все те же тяжелые, массивные башмаки. Детектив покачал головой: встреть он ее на улице в маске, простой однотонной мантии, шерстяном клетчатом платье и этом старом, который давно пора выбить от уличной пыли, плаще, он никогда бы не признал ее герцогиней. Быть может, травницей, женой школьного учителя, или дочерью сельского старосты, по каким-то делам приехавшей на праздники в город из деревни.
Бросив на кровать ножны, принцесса молча села за стол. Положила свою маску рядом с личинами Вертуры и Марисы. Долго молчала, потом, взяв фужер с недопитым крепким напитком, внимательно глядя в глаза собеседникам, коротко, волнительно и торжественно сообщила.
- Началось. Аксель убил в поединке капитана дружины Солько. Была стычка. Сэр Порре ранен. Август поднял своих людей, ведет колонну к слободе святого Саввы и Сталелитейным. Мы разослали циркуляр, что это Солько устроили покушение на меня и леди Элеонору. Сегодня все Солько будут мертвы.
- Так это было их рук дело? – уточнил детектив.
- Уже без разницы – ответила принцесса и, бросив быстрый взгляд на иконы, осенила себя крестным знамением – они используют магнетическое и эмиссионное оружие из арсенала, но когда калибровочные преобразователи будут выставлены не ноль, Август пойдет на приступ.
И добавила зловеще и холодно.
- Мастер Динтра знает обо всем, но Центр получит рапорт, только когда все будет кончено, с задержкой. Ведь всем плевать перебьем ли мы тут друг друга, лишь бы из Гирты шли гравитационно-усиленная сталь и биоактивное сырье. Хоть мы тут будем шпарить расщепительным. У нас материалы, производство которых возможно только в областях с высоким искажением. Кто владеет им, пока он поставляет грузы в Ледяное Кольцо и Мирну, тот и герцог. Поедете со мной, посмотрим, как все будет происходить со стороны.
***
Они взяли плащи, Вертура препоясался мечом. Вышли к лестнице, спустились на этаж ниже, вошли в дверь с пометкой на нарядной латунной табличке «Второй служебный контур». Бетонные стены без оформления и обоев и железные перила за ней указывали на то, что это технический этаж. Тусклые колбы холодным желтоватым, не похожим ни на огонь, ни на электричество светом неярко озаряли идущий под дворцом по всей длине здания коридор. Присмотревшись, Вертура с интересом подметил, что свет в них неоднородный: как будто миллионы точек плывут в нем, образуя в густом прозрачном геле самые настоящие, почти как в морской глубине, водовороты и потоки, рисуя в каждом сосуде свою уникальную картину.
- Это же химические? – решился и спросил он, кивая на них.
- Биоактивные. Палочка Браскина – не сбавляя энергичного шага, не оглядываясь, ответила ему принцесса, как будто бы это могло что-то объяснить.
Ряд закрытых наглухо, лишенных запоров и ручек дверей тянулся вдоль всего коридора с левой стороны. В одном месте, по правую руку, где должна была быть наружная стена, темнела чреда высоких узких наклонных каменных окон, через которые в подземелье проникал свежий, дующий снаружи ветер.
Дойдя до нужной двери, принцесса остановилась. Рядом на стене слабо пульсировал синий огонек. За железной раздвижной панелью оказался просторный, похожий на грузовой, ярко освещенный лампами дневного света, лифт, на котором все трое спустились вниз, наверное, к подножью холма и очутились у какой-то округлой, стальной, намертво запертой массивным стальным вентилем, двери. Принцесса нажала несколько кнопок, ввела код в механический замок, с усилием нажав на рычаг, разомкнула его, приказала Вертуре прокрутить штурвал, чтобы освободить ригели. Детектив открыл дверь наружу и, как только они вышли, в какой-то темный, засаженный огромными деревьями, по всей видимости тот самый, который Вертура наблюдал внизу с балкона их с Марисой комнаты, запущенный сад, невидимая пружина тут же притянула дверь на место, тихо закрыла ее, отрезав обратный проход во дворец. В свете газового фонаря, в руках Марисы, Вертура приметил, что снаружи эта потайная дверь выглядит как черная металлическая плита без запоров и петель и едва различима в темноте на фоне буйно разросшегося вьюна, оплетающего скалу и высокие каменные стены с двух сторон замыкающие узкий тихий дворик с обратной стороны какого-то большого и сумрачного дома с темными и безжизненными окнами и мощеной осколками гранита дорожкой, ведущей к крыльцу с чугунными перилами и приоткрытой задней дверью.
К ней и направилась принцесса.
За дверью, судя по запаху, была конюшня. Услышав шаги, навстречу им вышел, словно заранее ждал их, какой-то высокий, облаченный в темные одежды человек. Крепкий сосредоточенный, больше похожий на герцогского агента, чем на обычного конюшего, он молчаливым коротким поклоном приветствовал герцогиню.
- Троих коней – коротко распорядилась она и приложила маску к лицу. Также поступили и Вертура с Марисой.
Через несколько минут все трое, пригибаясь от ощущения того, что они вот-вот заденут головами каменные своды низкой арки ворот, они выехали на улицу, что по основанию огибала холм Булле. Ту самую, за которой начинался еще один невысокий скальный обрыв с крепостной стеной и домами, выходящими фасадами на проспект Генерала Гримма, на котором, дальше к западу, за проспектом Рыцарей, в сторону которого принцесса и ее спутники направили коней, стоял дом в котором поселился детектив.
Впереди на проспекте, в окнах высоких богатых домов, к которым они выехали, свернув с кривой, огибающей скалу улочки, один за другим гасили электрические огни. По парадным и дворам ходили квартальные, проверяли все ли в порядке, предупреждали людей. Инженеры в черных робах, перчатках и передниках стояли у неприметной двери, вручную размыкали рубильники подстанции, чтобы наведенный в электросети ток, что непременно возникнет в проводах с повышением коэффициента искажения, когда калибровочные преобразователи будут выставлены на ноль, не попортил подключенные к ним электрические приборы и фонари. За окнами то и дело мелькали тени людей: квартиранты зажигали свечи и керосин, ставили на подоконники зажженные лампады и иконы, клали рядом кресты, накрывали столы в гостиной, чтобы встретить эту зловещую и таинственную ночь в кругу семьи, близких родственников и друзей.
Но так делали не все. Многие, влекомые волнующим предвкушением страшных тайн и желанием принять участие в ночных гуляниях и крестном ходе, что каждый год во вторую ночь фестиваля проходил по улицам Гирты, покидали свои дома. Брали детей и жен, запирали двери, закрывали лица масками, заматывались шарфами, надвигали на глаза капюшоны, спешили в темноте к ярко освещенным светом костров и факелов площадям, перекресткам и проспектам.
Среди идущих в темноте, несущих в руках лампады и свечи, Вертура то и дело примечал многочисленных вооруженных людей. Прохожие тихо и волнително переговаривались в сумерках, пересказывали друг другу какие-то страшные, небывалые, одна чуднее и необычнее другой, вести. Говорили о том, что граф Прицци внезапным приказом поднял несколько квартальных дружин, что в последний момент был изменен маршрут крестного хода, который сейчас собирается на площади перед собором Иоанна Крестителя и вместо того, чтобы пройти через Старый Мост и проспекту Цветов до Инженерного, обойти город по часовой стрелке, он свернет на набережную к Университету, откуда проследует до залива. Что, вопреки сложившейся традиции Северную Гирту обходить не будут и вообще таким маршрутом крестный ход еще никогда не ходил. Говорили, что у северных ворот была какая-то стычка и что епископские добровольцы поймали и привезли в город какого-то колдуна, магическое имущество и чучело которого, будут сожжены сегодня во время аутодафе перед ночной литургией на площади Христова Пришествия. Рассказывали и о недавнем покушении на принцессу Веронику и что во всем виноваты Аарон Солько, его сын Атли и их клевреты, что это они похищают людей, чтобы творить с ними свое нечестивое колдовство, а потом пожирать их органы и что наконец-то граф Прицци разделается с ними. Прибавляли страшные подробности о том, что в их тайных мастерских в порох добавляют человеческую идоложертвенную кровь, от чего он стреляет даже в искажении, и что ходят слухи, будто бы в какой-то самой глубокой шахте раскопали что-то очень страшное, что привело в ужас и простых горняков и бывалых инженеров, но на самом деле это нашли золото и что теперь в ней тайно ведут его добычу и всеми силами скрывают ее, чтобы не пришлось отдавать долю в казну герцогства.
Еще несколько раз были произнесены имена «Круми» и «Зогге», которые очень заинтересовали детектива, но он помнил, что принцесса строго запретила им разговаривать на улицах, и оставил все свои вопросы на потом, чтобы при случае задать их Марисе.
На перекрестке с проспектом Рыцарей, куда вывела их улица, нес вахту мрачный полицейский патруль, усиленный жандармами. Четверо постовых с прикрытыми черными форменными масками лицами, сверкали глазами через смотровые щели. В шумной толпе прохаживались закованные в доспехи как для боя, дружинники. На перекрестке проспектов Рыцарей и Булле несли вахту не меньше десятка вооруженных верховых. Электричество уже погасили, в специальные кольца на фонарных столбах были вставлены факелы, а на фасадах домов, у нарядных дверей парадных, у входов в лавки и заведения, горели расписанные цветами и листьями газовые фонари. Во дворах, на балюстрадах и сквериках со всех сторон теплились огоньки лампад, жаровен и свечей. В их тусклом зареве на скамейках и стульях за столами и у парапетов сидели, выглядывали в ожидании на проспект, пили, играли в шахматы и карты, беседовали гости и жители Гирты. Полицейские и лиловые рыцари бряцали оружием и броней, спешили глашатаи, дули в свои рожки, зычными окриками призывая всех поспешить к свету до того, как наступит полночь, поторопиться либо домой, в квартиры, к кострам и столам во дворы, либо на многолюдные перекрестки и проспекты.
- Со света лучше не сходить – рекомендовал верховой каким-то гуляющим, по виду гостям из Столицы – в темноте может быть опасно.
- Правда что ли? – недоверчиво спрашивал какой-то высокий полупьяный господин в несуразном новомодном плаще, огромных, на все лицо, круглых очках и полосатом берете с помпоном, бесцеремонно рисуя на своей пластинке предупреждающего их закованного в броню рыцаря.
- Комендантский час – коротко и строго отвечал ему с коня кавалер и недвусмысленно продемонстрировал плеть.
На мосту, перед Университетом на набережной, перед парадной лестницей большого дома у моста, на перекрестке проспектов Булле и Рыцарей, по цепочке вдоль фасадов домов стояли железные клети с горящими поленьями. Тут, в ожидании, когда будут отключены стабилизаторы, собрались все, кто ждал, когда пойдет крестный ход. Глухо ударял барабан, монотонно и тяжело завывала волынка. Облаченные в черно-белые маски и такие же зловещие белые развевающиеся одежды паяцы на ходулях, прогуливались в толпе, вертели в руках трещотки, дудели в большие деревянные флейты. Оркестр музыкантов в масках со множеством глаз, пастей и когтей, играл у моста. Отовсюду слышались смех и веселые крики. Но раз, два, ударил над проспектом колокол, затрубил рог. С грохотом промчались несколько вооруженных зловещими, необычайно яркими, должно быть химическими, факелами, верховых, призывая всех посторониться к домам, освободить проспект, и барабан и волынка тут же притихли, музыканты опустили свои инструменты, паяцы на ходулях, разносчики с лотками и женщины с огненными колесами, похватав свои шляпы с мелочью, попрятав свои потешные орудия, мигом исчезли в подворотнях, как будто бы их тут никогда и не было.
С проспекта Булле послышались далекие, многоголосые песнопения, исполняющие «Символ Веры» и перезвон цилиндрических колокольчиков, что несли на высоких палках вместе с хоругвями и светильниками дьякона в черных глухих масках во главе приближающегося крестного хода и иереи с массивными стальными крестами на груди.
Люди притихли, подались к домам. На ближайшей колокольне тяжело и гулко забил колокол, ему ответил еще один с другого берега реки.
Принцесса Вероника и ее спутники тоже посторонились, отъехали в какой-то палисадник, огороженный высокой, в два или три человеческих роста чугунной изгородью. Остановились рядом со столами под сенью огромной разлапистой, украшенной фонариками и свечами ивой, чтобы пропустить приближающуюся процессию. Вертура даже не успел оглядеться, как многолюдный, движущийся быстрым маршевым шагом густой и нескончаемый людской поток вмиг заполнил все пространство за прутьями решетки на проспекте. Эхо песнопений, колокольный звон и шарканье десятков тысяч шагов, вмиг слились в один единственный торжественный и величественный гул, сотни и тысячи свечей и факелов в руках идущих, рассеяли ночь бесконечной, рыжей огненной рекой текущей в сторону моста и набережной Керны.
Шествие возглавлял владыка Дезмонд – епископ Гирты. Высокий и бородатый, с суровым, искаженным рвением и неустрашимой отвагой лицом, без маски, презрев все опасности предстоящей ночи, он властно шагал впереди колонны, со звоном вонзая стальное острие своего посоха в камни мостовой, выбивая из них искры. Его сопровождали двое мирян в темно-серых длиннополых мантиях и белоснежных рубахах с широкими рукавами расшитыми серебром: светловолосый, тоже, как и епископ, без маски, хмурый и высокий мужчина и юноша восемнадцати лет. Мрачный рыцарь нес на правом локте закованную в серую стальную оправу книгу - Евангелие, а на левом плече длинный и тяжелый, сверкающий в свете лампад и факелов обнаженный меч. Юноша же держал в одной руке икону с ликом Спаса Нерукотворного, в другой закрытый, с прорезанными в железных боках восьмиконечными крестами, через которые вырывалось яркое, похожее на газовое, пламя, светильник.
- Это Борис! – узнал друга, не удержался, с восторгом указал Марисе на мрачного мужчину без маски и с мечом и книгой, шепнул детектив. Та коротко кивнула и сделала быстрый жест больше ничего не говорить.
Сразу следом за епископом и его племянниками шли иерархи церкви Гирты – тоже, в знак презрения ко всему потустороннему, с открытыми лицами, несли Евангелие, чашу и стальной крест. Их сопровождали многочисленные иереи в расшитых золотом, похожих на доспехи, облачениях, держали в руках штандарты, иконы и свечи. Рядом почетным караулом шагали дьякона, монахи и прочие младшие церковные служащие – как солдаты, с мечами, топорами и мушкетами. В их торжественной и грозной, как на армейском параде, колонне следовали носилки с высоким деревянным распятием, венками еловых ветвей и светильниками, которые несла на плечах многочисленная молодежь – справа юноши, слева девушки. Следом шагали певчие и семинаристы. Мерно, в такт шагу, ударяли в глухие оловянные колокольчики и трещотки, громко, воинственно и торжественно провозглашали «Символ Веры». И, непроизвольно подхватывая мотив, зажигая от жаровен и костров факелы и фонари, люди покидали свои места на скамейках в сквериках у столов, на ступенях и парапетах набережной, где, наверное, еще с вечера они планировали провести за бочонками юва и корзинками закуски всю ночь. Вливались в потоки прибывающих с соседних улиц и переулков, с моста, с северного берега Керны, горожан, вдохновляясь общим торжественным и грозным настроем, увлекая за собой подруг и собутыльников, тоже присоединялись к процессии.
Только тут детектив понял, что те многочисленные мужчины, кого он видел на улицах с оружием в руках, шли вовсе не на военный сбор у Сталелитейных ворот, а чтобы присоединиться к этому аутодафе – акту веры, что, как и в церковные праздники, каждую вторую ночь Фестиваля, совершали жители и гости Гирты. Обнажая мечи, вскидывая на плечи топоры, вешая на плечи луки и мушкеты, как солдаты и рыцари, они присоединялись к шествию и, глядя на их грозные демонические маски, на непоколебимые, исполненные решительности и готовности движения, в неверном свете трепещущих на ветру бесчисленных огней, мнилось, что это само воинство Христово, вставших из могил, когда-то живших и умерших людей, поднялось, как в Символе Веры из земли и теперь грозной и непоколебимой армией обходит город, в готовности дать отпор внешней, чуждой и враждебной всему живому, беззаконной и неумолимой тьме, что сегодня ночью, с отключением стабилизаторов, опустится на кварталы и проспекты Гирты.
- На северный берег в последний момент отменили. Приказ сэра Августа! – указал на сворачивающую на набережную колонну несущий вахту у моста, показывающий флажком, чтобы заворачивали к заливу, какому-то еще не надевшему маску, толстому полицейскому в низко надвинутой на лоб шапочке, капитан Александр Кноцци, начальник оперативного отдела - пойдут до моря, потом до Маяка, вкруг через Рыцарей, Кузнецов и Торговых, до Пришествия, там аутодафе, потом ночная, а после нее по Булле обратно до Крестителя.
- Да, циркуляр уже получили. В два часа после полуночи переходим в оцепление к Инженерному – отвечал ему разгоряченный огнем ярко горящего в руке факела, утирая лоб рукой и надевая обратно маску, коллега.
Людно было и на мосту. Чтобы принять участие в крестном ходе, с северного берега на южный двигался непрерывный поток спешащих не опоздать людей. Гуляющие, кто не желал ходить на ночь глядя, в основном не местные, гости города и хозяева квартир, что присматривали за своими подопечными, теснились к парапетам, придерживали кружки, закуску и светильники, чтобы случайно не уронить их в реку. Стояли плотными компаниями, вели свои разговоры, пили, глядели на движущуюся по набережной в сторону залива колонну и огни. Примеряли маски, смеялись, рисовали друг друга с вытянутой руки на своих прозрачных пластинках.
Вокруг было темно. Прожектора на башне над воротами и яркие матовые плафоны на литых чугунных столбах у парапетов моста не горели, и теперь каменный настил озарял только жаркий трепетный свет открытого пламени, что лился из окон надвратной башни и бойниц массивных, подпирающих ее контрфорсов и казематов бастионов над высокими берегами реки. Под ними, у самых ворот был установлен переносной палисад, мешал проходу людей, что постоянно зацеплялись за него рукавами и длиннополыми одеждами в темноте. Полицейские как раз снимали его, чтобы дать дорогу фельдъегерской карете и каким-то следующим за ней верховым. Остальные, гражданские, экипажи останавливали и разворачивали, не пускали с северного берега на мост, ожидая пока крестный ход, не освободит набережную и проспект.
В туннеле арки ворот стояла тяжелая духота. Под закопченными сводами клубился черный, жирный дым. Тусклое рыжее пламя факелов колыхалось на сквозняке. На камни мостовой со свистом падали огненные шарики кипящей смолы. И глядя по сторонам, не узнавая в этом тревожном, слабом свете, привычных предметов и мест, слыша неровный треск открытого огня, эхо приглушенных масками неразборчивых голосов и обрывки каких-то важных обсуждений, шорох шагов по каменной брусчатке, грохот лат, бряцание упряжи и цокот копыт, что гулко отдавались под кирпичными сводами и стенами, Вертура внезапно подумал, что, вот оно - должно быть именно так и выглядели города безвозвратно канувших в прошлое темных веков, о которых он не раз читал в захватывающих рыцарских романах и таинственных, приключенческих, повествующих о местах и людях, которых никогда не было и не будет на этом свете, безумных и захватывающих книгах.
Но они были не в книге. Все было взаправду и наяву: придерживая полы плащей и капюшоны, под аркой непрерывным потоком проходили, тревожно переговаривались, сутулили плечи, люди с укрытыми масками, или плотно замотанными шарфами лицами, стояли в стороне солдаты в глухих, закрытых забралами, шлемах и броне. Фыркали лошади, звонко стучали копытами, громко переговаривались, присматривали за порядком, несли вахту, держа наготове копья и луки, верховые.
Вертура еще подумал, что сейчас их остановят, но, похоже, через мост не пропускали только повозки и телеги: за аркой ворот, в очереди, ожидал проезда отремонтированный и мерцающий в свете факелов свежим лаком, черный дилижанс уже знакомый детективу. Полицейский, как догадался он по потрепанной шапке-малахаю, лейтенант Турко елозил на козлах, не то ругался, не то беседовал с каким-то несущим вахту у ворот пешим постовым. Рядом с дилижансом в седле ожидал человек в орденской мантии и черной маске с зеленым крестом на все лицо - Фанкиль. На козлах, сидя рядом с лейтенантом, держа в руках вожжи, как будто совсем устав от всего этого многолюдья и суеты, откинулась спиной и локтями на борт и крышу кареты Инга, тоже в маске, но с каким-то непонятным, похожим на магический, нарисованным на желтом фоне черным символом. Как и всегда на ней была войлочная орденская пелерина Фанкиля, с низко надвинутым на лицо шапероном, и зеленым крестом на плече.
Трудно было сказать, догадались ли они, что только что разминулись с коллегами: как только лиловый рыцарь окончательно удостоверился что перед ним действительно служащие специального отдела полиции Гирты, и взмахнул рукой дружинникам снимать палисад, что уже вновь установили поперек ворот за проехавшей фельдъегерской каретой, лейтенант Турко указал вперед, Инга тронула вожжи и поддала дилижанс в ворота, так и оставив Вертуру в раздумьях – узнали ли их с Марисой в масках, а тем более, догадались ли, что они сопровождают саму принцессу Веронику, или нет.
***
Медленно и аккуратно следуя в толпе, они миновали арочную ограду и ворота полицейской комендатуры. Проехали еще два квартала, Большой Дом и красно-белый, подсвеченный двумя газовыми фонарями фасад церкви.
Присмотревшись к темным окнам квартиры Хельги Тралле под крышей на самом верхнем этаже, детектив хотел спросить Марису о том, служит ли Ева тоже агентом, или просто следит за чистотой в квартире куратора полиции Гирты, но постеснялся показывать при принцессе свою некомпетентность. Так, в молчании, они миновали перекресток проспекта Цветов и проспекта Рыцарей, занятый большим количеством вооруженных людей. Проехали здание торгового дома «Альбек северо-запад», с его высокими окнами и яркими, застекленными, заставленными самыми дорогими и изысканными товарами витринами, в которых, несмотря на предупреждение, еще горел яркий бело-голубой электрический свет. Миновали еще два темных квартала, откуда в левую сторону на холм, к крепости Гамотти через арки уходили узкие улочки старого города и выехали к северным, Сталелитейным воротам Гирты.
Здесь, вдоль проспекта, тоже горели жаровни и костры. На поребриках, на парапетах решеток и ступеньках церкви сидели вооруженные люди в как будто бы самодельных кожаных нагрудниках и куполообразных шлемах. Угрюмо смотрели перед собой, сжимали в руках древки топоров и пик. Многие были усталы и пьяны. Грозными шагами, следя за порядком, прохаживались сержанты: как понял детектив, это было то самое квартальное ополчение, поднятое по приказу графа Прицци в связи с событиями в слободе святого Саввы у Сталелитейных холмов в нескольких километрах к северу от Гирты.
В вышине тускло горели окна домов. Один за другим гасли последние электрические огни, сменяясь тусклым калильным и керосиновым светом. Впереди, у ворот, под знаменем Лилового клуба с изображением черного дракона на лиловом поле, обхватившего лапами серебряный крест, стоял взвод закованных в современные латы, готовых к бою верховых и человек пятьдесят таких же экипированных к сражению, пеших. Приставив к коновязям алебарды и щиты, дружинники грозно прохаживались по площади перед воротами, вели свои скупые беседы. У многих на лица по самые глаза вместо масок были намотаны черные и лиловые шарфы. Отдельной группой, положив рядом свое оружие – пики, мушкеты и топоры, поснимав с голов шлемы, в мрачном ожидании сидели на скамейках и сложенных штабелями бревнах солдаты из охранения стен. Ворота были закрыты. Пускали только через калитку и то, проверяя, с оружием или без. Над головой, тяжело и мерно ударяли колокола. Часы на башне над воротами показывали без пятнадцати минут полночь.
- Поворачивайте! Проход закрыт! – переложив длинный меч на левое плечо, вскинул латную перчатку, вышел навстречу принцессе и ее спутникам тот самый рыжий лейтенант, который встретил Вертуру у ворот в поместье графа Прицци. Следом за ним, тяжело гремя броней, подошел, облокотился на свой меч, нахмурился, надул щеки, Пескин.
Принцесса Вероника знаком подозвала их подойти, молча приподняла маску так, чтобы, никто, кроме них двоих не смог ее увидеть. Пескин стремительно приподнял бровь, коротко кивнул и без лишних расспросов приказал рыжему лейтенанту открыть ворота и выпустить принцессу и ее спутников на равелин.
Проехав темный и пустой, проложенный в широком земляном валу, туннель, они выехали на площадь перед внешними укреплениями, где за каретным рядом и конюшнями, на внешних воротах города, нес вахту маленький капитан Кроксен со своими людьми. Узнав принцессу, он тихо осведомился, не придать ли ей в сопровождение для поездки за город конный отряд, на что она, молча мотнув головой, дала отрицательный ответ.
За спинами тяжело громыхнули створки закрывающихся ворот. Миновав перекинутый через мелкий сухой ров мост, всадники, очутились за городом. Здесь было темно и неуютно, гулял прохладный и сильный, задувающий откуда-то с моря, ночной сквозняк. Позади, с ворот, бил яркий белый прожектор. Подсвечивал листву и брусчатку, бестолку сгущая ночную тьму вокруг своего почти что физически ощутимого бесконечно длинного и как будто даже греющего луча. Порождая сонмы неверных черно-белых теней, пронизывал продуваемую с каждой минутой все крепчающим ветром, плотно засаженную по обеим сторонам высокими корявыми дубами дорогу, что убегала в ночную темноту, в поля, к северу от Гирты. Вертура завертел головой, положил руку на меч, как будто он мог помочь от внезапного нападения из этих темных, шелестящих зарослей, забеспокоился, но по счастью, когда они немного отъехали от стен, его, как и все другие электрические огни в городе, выключили.
Дорога была пуста. Над полями разливался далекий и мерный, как будто льющийся сразу отовсюду, тревожный колокольный звон. Где-то впереди, над изломанной, едва различимой линией неба и земли, стояло тусклое багровое зарево, но, вглядываясь через раскачивающиеся ветви, Вертура так и не смог определить, что это: пожар или отсветы бесконечно, и днем и ночью пережигающих руду, огромных доменных печей.
Внезапно дубы вдоль дороги остались позади. За перекрестком и стоящим на нем сумрачным, как будто пустым, каменным домом, дорога начала полого подниматься по склону холма. Вокруг стало просторно, и в слабом свете звезд, все больше привыкая к темноте, детектив начал примечать вдоль обочин выложенные из скрепленных глиной сланцев, невысокие, должно быть, чтобы скот не заходил на территорию, каменные изгороди, за которыми непроницаемой темной стеной стояли густые и буйные, загадочно шелестящие листьями, сады. Где-то там, в их диких чащобах, стояли какие-то черные и бесформенные, едва различимые на фоне ночного неба, дома и их тусклые, чуть подсвеченные пламенем открытых очагов и свечей окна проглядывали через заросли живых изгородей, слабо теплились в темноте. Впереди, возвышаясь над дорогой с крутого обрыва, стоял какой-то особняк. Самые нижние окна этого похожего на крепость большого каменного дома отстояли от земли на высоту нескольких метров, а их глубокие, усиленные решетками арки, прикрывали едва пропускающие и без того слабый огонь не то керосиновых ламп не то свечей, разноцветные витражи.
- Это от того, что приходит ночью и может пройти сквозь стекло – заметив, что Вертура разглядывает этот замысловатый, украшенный эркером на кронштейнах и шпилем дом, внезапно разъяснила ему Мариса – сюда не достают стабилизаторы. Здесь другие люди, другие законы. Это нестоящая Гирта. Я говорила, я знаю как это, я родилась на этой земле.
В ее голосе чувствовалась дрожь, как будто далекие и страшные воспоминания захватили, всколыхнули ее сердце. Вертура хотел спросить ее, но рядом послышался грохот копыт и, едва не налетев на него, мимо стремительно пронесся всадник. Принцесса и ее спутники отъехали с середины дороги к обочине. Минут через пять, также молча и грозно, промчался еще один верховой и снова они услышали его только когда он был уже совсем рядом с ними.
Чем дальше они уезжали от города, тем сильнее и отчетливее становился едва заметный, но невыносимый смрад серы и пережигаемой с углем руды. Вертура уже начал было задыхаться, но впереди, за полем, был ручей, веял холодной влажной свежестью. Где-то рядом с дорогой глухо стучали балки, доносилось быстрое журчание бегущей, наверное в водяном колесе, воды. За ней, за широким, крытым свежим деревянным настилом, мостом, вплотную друг к другу стояли дома какого-то большого и темного предместья. Тускло светились многочисленные, плотно занавешенные окна. Перед мостом горел костер, стоял переносной палисад. Шлагбаум был опущен: здесь тоже несли вахту дружинники с опознавательными лиловыми лентами.
- Кто такие? Поворачивайте! – грубо окликнул от заставы какой-то верховой, наверное, командир. Несколько сержантов рядом, с готовностью подняли оружие, обступили выехавших к костру. В свете факелов тускло блестели длинные лезвия с крюками, насаженные на ростовые палки, какими в бою ссаживают с коней верховых. В темноте неподалеку послышалось глухое громыхание бригандины, щелкнул, встал на фиксатор арбалет. Здесь ждали атаки и были готовы к ней.
- Лейтенант Варко! – предупредительно и властно вскинула руку, подъехала в упор принцесса Вероника. Приподняла маску, чтобы тот увидел, кто перед ним. Начальник заставы ничуть не удивился, приложил руку к груди и отъехал в сторону, расступились и несущие вахту на мосту сержанты и дружинники. Присмотревшись, Вертура приметил, что в поле, в темноте, вдоль дороги, расположилось засадой еще не менее сотни человек.
- Возьмите огонь – сказал рыцарь, приняв у одного из своих людей факел, передал его Вертуре – там темно, без света не проедете.
Детектив кивнул, без лишних вопросов принял его, постарался взять так, чтобы не опалить сразу же занервничавшей от близости огня лошади, уши и гриву, отвел в сторону подальше на вытянутой руке так, чтобы не слепнуть самому и освещать дорогу остальным. Первым въехал на мост, оглянулся, не отстают ли женщины. Трепетные сполохи огня отразились в поверхностях масок. Принцесса Вероника кивнула и указала ему ехать вперед.
Оставив людей графа Прицци на мосту, они беспрепятственно проехали какую-то низкую арку, что была единственным путем в глубь слободы и оказались не то на узкой улочке, не то в каком-то тесном, зажатом со всех сторон многоэтажными домами, проходном дворе. Вертура был несколько удивлен: когда они подъезжали к городку, проезжали через мост, он видел в окнах огни, но здесь, внизу, в лабиринте квартала, было на удивление темно, безлюдно и тихо, словно бы никто здесь никогда и не жил, а наглухо запертые двери и окна, что едва различимо светились где-то над головами, в темной вышине, только усиливали это странное чувство того, что сейчас они втроем остались совсем одни, среди этих стен в этом темном лабиринте переулков, между плотно жмущимися друг к другу высоких, многоэтажных каменных строений.
Вертура тревожно огляделся. Ему было неуютно и неприятно здесь. Под копытами лошадей тихо шелестел песок. Трепетные тени от горячего дымного огня в его руке, плясали на серых, необычайно старых, покрытых давно облупившейся побелкой камнях. Ночная тьма вокруг как будто сгустилась еще больше, оставив всадником только круг трепетного рыжего света в его руке. Стала непроницаемой и густой, как будто поглотила все вокруг, и теперь за ней больше не было ничего, кроме ледяной космической пустоты, обрывающейся за краем освещенной границы, бездны. Но и с тем что осталось было что-то не так: в игре ставшего внезапно ярким, режущим глаза, огня и теней, стены вокруг и окна над головой как будто застыли, приобрели какой-то неестественный и чуждый вид, и глядя на них, Вертура подумал про себя, что вдруг, на самом деле, они не настоящие, и хоть и искусно, но все же нарисованные, как на декорациях для какой-то ужасной, непонятной и жуткой мистерии, что неминуемо должна напрячь, заставить ощутить нечто потустороннее и чуждое по глупости, наивности или неосторожности зашедшего на нее участника или зрителя.
Продолжая ехать вперед, рассматривая карнизы, темные арки подворотен, переплетения корявых водосточных труб, нависающие над головой эркеры и козырьки крыш, он внезапно осознал, что так и не смог уловить того момента, когда небо над их головами, что они должны были видеть над собой, в высоких просветах дворов-колодцев и узких ущельях переулков, то самое последнее, что еще соединяло их с живым и понятым человеческим миром, померкло и исчезло. Как и все вокруг за пределами освещенного пространства, обратилось завесой черной и непроглядной тьмы. Вертура проморгал, пытаясь понять, не въехали ли они под какую-то очередную арку, или не забрели случайно в какой-нибудь длинный туннель, но так не смог решить для себя, так ли это, или неверное, жаркое и душное пламя, усталость и долгая дорога утомили его настолько, что это его пошедший вразнос разум играет с ним злую шутку, рисует жуткие картины, дезориентируя его в темноте. Теперь ему стало по-настоящему страшно. Что-то необратимо менялось в окружающем его мире. Словно бы тихий и непонятный, едва различимый, казалось бы, как будто рожденный его запутанным темнотой и иллюзией света и тени сознанием звук, одновременно похожий на плач, на стон, и какую-то чудовищную аритмичную и полностью лишенную гармонии музыку, достиг его ушей. Он вздрогнул: Мариса подвела к нему своего коня, схватила его за локоть, рванула к себе так, что он едва не выронил из другой руки огонь, сделала властный и предупредительный жест. Указала рукой вперед, в спину выехавшей вперед герцогини, призывая внимательно слушать и смотреть.
- Вот оно! Так рушится мир! – внезапно яростно и громко воскликнула та. Вскинула вверх руки, словно призывая к себе всю ту чудовищную, запредельную мощь, что с ее кличем, неминуемой, чуждой, враждебной, тяжелой и давящей волной отчаяния и безысходности накатилась с неба. Парализуя волю, наполнило страхом мысли, лишило сил. Мгла вокруг стала еще гуще и темней. Над головами одно за другим гасли нарисованные окна. Но, сколько Вертура не всматривался в них, ни одной фигуры, не подошло к ним, ни одной руки, не коснулось свечей и лампад на подоконниках, ни одной тени не промелькнуло за занавесками, как будто они тоже умирали, угасали, таяли как последние живые, еще пытающиеся бороться и сопротивляться, осколки погибающей вселенной. Рушащейся, рассыпающейся, безвозвратно затухающей в заполняющей все вокруг, беззаконной, безвременной и безысходной, поглощающей ее, тьме.
Все посторонние звуки окончательно стихли. Остались только неровные удары копыт лошадей по песку и треск кипящей, падающей с факела, смолы. Умолкли и колокола, чей далекий глухой звон еще так недавно слышался, пробивался откуда-то издалека. Еще напоминал, что кроме них троих, всадников в этом кругу рыжего света, среди мертвых окон и запертых дверей, где-то очень далеко, все еще остались другие люди. Что еще есть надежда на спасение, и они трое: детектив, служащая полиции и герцогиня, еще не последние живые на этой гибнущей, рассыпающейся в прах, остывающей земле.
Холодная и напряженная рука Марисы схватила Вертуру под локоть. Вцепилась в него отчаянно и крепко. Детектив вздрогнул, прислушиваясь, пытаясь различить, что, быть может, хоть какой-то иной, внешний, чуждый этой глухой потусторонней тишине, звук раздастся где-то рядом, развеет страх, верно укажет на то что это все не по-настоящему, всего лишь иллюзия или какое-то замысловатое и жуткое наваждение. И только принцесса Вероника, похоже, ничуть не испугалась того, что происходило вокруг них. Обогнав Вертуру и Марису, упрямо склонив голову, подгоняла коня. Раскинув руки, как будто подставляла их льющейся откуда-то сверху, из беззвездной темноты, этой страшной и холодной, чудовищной, исполненной ужаса и безумия, захлестнувшей все вокруг силе, разрушающей, разваливающей, обращающей ожившим ночным кошмаром, привычный людям мир. Как будто наслаждаясь ей, зашептала что-то, откинулась в седле и, толкнув коня вперед, подумав, что она обращается к нему или к Марисе, подъехав к ней, Вертура, действительно различил ее произнесенные как будто на незнакомом языке слова. С изумлением для себя, внезапно понял, что каким-то иным, открывшимся у него чувством, понимает смысл и назначение этих фраз, складывающихся в никогда неслышанную им, небывалую, не похожую ни на что, страшную молитву.
- Господь Иисус Христос, Сын Божий! Благослови мой путь, что назначил Ты мне. Благослови мою силу, что вверил Ты мне. Благослови ту власть, которую дал Ты мне. Благослови идущих за мной следом. Благослови их отвагу, чтобы не отступили они, благослови их веру, чтобы не соблазнились они, благослови их волю, чтобы не пали они. Благослови мой разум, чтобы не быть ослепленной в тщеславии и лжи. Благослови мой шаг, чтобы не оступиться во тьме. Благослови мою веру, чтоб не свернуть с назначенного пути. Благослови мое сердце, чтобы не очерствело оно в борьбе. Благослови мое смирение, чтобы остаться верной Тебе. Благослови мою душу, чтобы исполнить свой долг, благослови мою руку, когда будет занесен меч. Благослови меня, упасть Твоей звездой и озарить путь в ночи. Благослови встать с колен и служить Тебе. Потому что я та, кому Ты назначил этот путь, та, кому Ты поручил эту власть, та, кого Ты поставил вести за собой других. Я дочь Твоя, взываю к Тебе! Господь Бог, Отец Небесный! Тот, чьей волей сотворен мир. Чьей властью коронованы короли. Чьим законом стоит Христова Церковь. Чьим провидением суждено воскреснуть мертвым. Чьим милосердием суждено спастись тем, кто останется верен Тебе. Прошу, не дай мне сломиться и упасть, не дай мне отчаяться, не дай мне отступить. Дай мне пройти этот путь, дай мне силы и волю выполнить то, что Ты поручил мне…
Детектив вздрогнул. Слушая эти слова, он все явственнее ощущал, как захлестывает его разум что-то ветреное и неудержимое. Меняет его, придавая небывалую, какой он никогда не чувствовал раньше, окрыленность, наполняет неукротимой силой его руки и сердце. Его ладонь с готовностью легла на эфес меча, чтобы повинуясь этой демонической сине-багровой воле ринуться вперед, нанести неотвратимый удар, тот единственный и беспощадный, которым неминуемо должен завершиться этот страшный и вдохновенный, всколыхнувший его порыв. Что-то могучее, острое и черное как непоколебимая каменная скала из чудовищной морской бездны, поднималось, восставало в его душе, и теперь он точно знал что это именно такую власть, силу и мощь всегда ощущали в себе могучие и безумные военачальники и короли. Те, что объявляли войны, бросали в сражение солдат, наслаждаясь безудержной яростью битвы, гибелью миллионов людей, болью, огнем и смертью. Словно вспоминая что-то далекое и очень давно забытое, теперь он и сам был точно таким же как они. Ощущал себя подобным им, наверное каким-то очень далеким своим предком, что не щадя ни себя, ни своих подчиненных, ни друзей, мчался на штурм во главе огромного темного воинства и черный колючий, резкий как летящие ему в лицо стрелы, дротики и пули ураган, развевал его плащ и крылья. Оглушал, слепил его, задувая в забрало шлема. Он слышал, как грохочет сталь, как падают вокруг огромные, закованные в сталь кони и люди. Чувствовал ту бесстрашную, вдохновенную, радостную и беспощадную неудержимость. Ощущал, как, он летит вперед, врезаясь в самую гущу сражения, где враги и друзья смешались вокруг в один поток, пронзаемый этим самым черным адским ветрам. Как разрубая мечом вражескую плоть, он восторженно мчится в смертельную атаку, отрубает вокруг головы, раскалывает броню, отсекает протянутые к нему руки и крылья…
- Нет! Так не бывает! Я же знаю, в драке и на войне все не так! Это наваждение! – воскликнул он, пытаясь убедить себя, но держащая его локоть рука Марисы внезапно стала цепкой и даже через кожаную перчатку ледяной. До боли, с силой, сжала ставшие как будто железными пальцы на его руке. Ощущение полета через черный ветер стало невыносимым. Теперь он мчался сквозь тучи извивающихся, закованных в железо, кишащих вокруг, переливающихся миллионами ужасных мертвых глаз, тварей, сражающихся без всякого разбора друг с другом в черно-коричневой сумрачной мгле. Одни были похожи на чудовищные машины, другие на людей, третьи на каких-то извивающихся, текущих в потоках ветра гадов, другие на первое, второе и третье вместе. Он был таким же. Непобедимым, закованным в какую-то необычайную, высокотехнологическую, похожую на чешую дракона, броню. Стремительно падал, летел вниз и вниз, в своем неудержимом и бесконечном падении пронзая, сокрушая и рассекая своим сияющим сине-белым мечом, хвостом и когтями всех, кто был на его пути. Летел камнем, к недосягаемой, кипящей нескончаемой, беспощадной битвой, заполоненной чудовищными, копошащимися, извивающимися, переплетающимися телами, грызущими, разрывающими друг друга, серыми богомерзкими тварями, земле. Вокруг не было ни солнца, ни луны. Лишь бесцветная, наполненная ослепительным, колючим сиянием чужих, необычайно низких и пронзительных звезд и бронированными, мокрыми от крови и слизи телами марь, сквозь которую пробивались какие-то, похожие на пожарища, тусклые дымные огни, и он летел через нее, исполненный этого неудержимого и мрачного стремления и всеиспепеляющей раскаленной ненависти, сметая все на своем пути.
Мариса подалась к его плечу, свистящий голос прошептал, приказывая.
- Ну же! Убей ее! Я ненавижу ее. Ты должен сделать это! Скорей!
Его рука еще сильнее сжала эфес, уже готовая выхватить клинок и на полном скаку вонзить его, точно также как в этом полете, в беззащитную спину воздевшей руки к темноте над головой, молящейся герцогине… Но что-то было не так. Что-то остановило его в последний момент. Он прикрыл глаза и прошептал «Господи помилуй»… Его ладонь сама собой отпустила меч. Наваждение померкло и растаяло. Отчего-то ему внезапно вспомнилась тихая церковь с низкими сводами, темные стены и лики икон, зажженные лампады и свечи. Пожилой иерей и молодой дьякон, читающие акафист перед праздником и дым кадила. Запах гари сменился ароматом ладана, жуткое пение иных звезд над головой гулким эхом высокого голоса, мерно читающего молитву.
- Нет – покачал головой детектив – так не бывает. Вы показали не то. Я никогда не был на войне, но там все по-другому. Слишком многие рассказывали как это на самом деле и сам бы я туда никогда не поехал. Как это не горько признавать, но я трусливый и робкий неудачник и солдата, а тем более предателя-убийцы из меня не выйдет.
Он пожал пальцы Марисы и попытался ободряюще кивнуть ей, отчего та, как ему показалось, словно бы тоже очнулась от этого гипнотического наваждения, ослабила хватку, отпустила его руку и отстранилась.
Улица впереди повернула. Детектив вздрогнул. Они выехали из темноты. Впереди были люди, стояли спиной к ним, смотрели на озаренную пламенем площадь перед высоким роскошным, с белыми каменными пилястрами, горящим домом, что открылась принцессе и ее спутникам в просвете между зажавших переулок высоких стен.
Как будто бы что-то сломалось в окружающем мире, треснул магический шар света и тьмы, что окружал их. Темнота наполнилась живыми беспокойными звуками: звоном колоколов, шумными разговорами, бряцанием снаряжения, ревом пожарища и плачем детей. Мрачно оглядываясь на новоприбывших, жители слободы безвольно расступались перед конями едущих через толпу, чтобы не попасть под копыта. Поправляя маски и повязанные на лица шарфы, выглядывали из открытых окон, подворотен и дверей. Глядели вслед, провожали чужаков подозрительными взглядами и репликами, и, тут же теряя к ним всякий интерес, снова оборачивались к площади, заворожено смотрели на пожар и происходящее на его фоне, как на сцене театра, действо.
Метрах в десяти ниже по улице, у перевернутого, перегородившего улицу фургона, стояли какие-то вооруженные копьями, облаченные в шлемы и броню дружинники. Вертура спрыгнул с коня, помог спуститься женщинам. Вручив поводья лошадей какому-то вооруженному человеку с лиловой, повязанной поверх оплечья, лентой, повлек спутниц за руки к площади через плотную толпу тревожно переговаривающихся вокруг людей.
Там, перед подсвеченным пламенем горящего дома высоким белым фасадом церкви, стояло несколько поломанных телег. Вокруг горели костры. Приглядевшись в неверном, наполненном сполохами пламени и тенями ночном сумраке, детектив опустил глаза: рядом с повозками горели мертвые, наполовину сожженные кони. Несколько костров было похоже на останки людей в доспехах. Вокруг них дымно, как будто разлили керосин, горели камни мостовой. Пожарные качали помпы, поливали стены окрестных зданий, чтобы пожар, что сейчас пылал в нарядном красно-белом особняке посреди площади, не перекинулся и на них.
Принцесса и ее спутники опоздали. Все было кончено. Между белыми пилястрами, поднимающимися от широкой беломраморной лестницы особняка до самого дебаркадера, из разбитых окон вырывался буйный дымный огонь. Перед парадными дверьми, посредине площади, на коленях стояли около двух десятков мужчин в изодранных, перемазанных сажей и кровью одеждах. Еще столько же лежали лицом в камни, истекая кровью. Некоторые из них, наверное, были уже мертвы. В стороне у повозок, под охраной вооруженных конвоиров, на пожарище взирали согнанные в кучу, наверное выведенные из горящего дома, растрепанные женщины и дети.
Граф Прицци в наброшенным на плечи несгораемом плаще с откинутым со шлема капюшоном, гремя броней, заложив руки за спину, прохаживался перед пленными. Как и его люди, он тоже был в маске: черной с лиловой, распахнутой на все лицо, пастью змеи, но по походке, по властным жестам, не было никакого сомнения, что это именно командор Лилового клуба, а не какой иной солдат или рыцарь.
Закованный в латы пехотинец потряхивал плечом, в ожидании стоял рядом с ним. За его спиной был тот самый ранец, с длинной, увенчанной синим язычком пламени, трубой: Вертуру передернуло, он узнал это оружие, огнемет, тот самый с которым совсем недавно их с Фанкилем и остальными, люди коменданта Солько преследовали по ночной тайге.
Рука Марисы, что цепко держала за локоть детектива, дрожала от мрачного напряжение и страха, передавшегося ей от стоящих вокруг плотной толпой людей. Ладонь же герцогини наоборот осталась непоколебимой и твердой, как будто бы все, что происходило сейчас здесь не вызывало у нее никаких чувств, кроме холодного внимательного интереса.
- Август, что вы в конце концов! – стоя на коленях перед графом, доказывал, возмущенно и зычно восклицал какой-то человек в разодранной на груди мантии, то и дело порываясь подняться на ноги и принять достойный вид. Сержант крепко держал его за плечо, не давал вырваться. Рядом стоял высокий, закованный в броню кавалер, тоже в несгораемых капюшоне и плаще, замер как палач с рукой на ножнах, ожидая приказа командира.
От огня в доме лопались, с глухим хрустом падали на мостовую, стекла. При их ударах пленник коротко непроизвольно вздрагивал, вжимал голову в плечи. У него было квадратное, чисто выбритое, но при этом даже в таком положении властное, непреклонное, но при этом порочное и самоуверенное лицо человека привыкшего не отказывать себе ни в чем и повелевать другими людьми. Разодранная, распахнутая, длиннополая белая мантия расшитая роскошным золотом и блестящие синие, с меховой оторочкой, сапоги, указывали в нем персону обличенную влиянием и немалыми денежными средствами. Рядом, на камнях мостовой лежал, тускло поблескивал в свете пожара нагрудник с золотым гербом. Тут же, в грязи, валялась и оборванная лиловая лента с наградными подвесками кавалера Лилового клуба и высокопоставленного государственного служащего Гирты.
- Вот сейчас! Август, вызовите сэра Вильмонта! – казалось не осознавая своего положения, либо настолько испугавшись, что уже и не понимая с кем имеет дело, с вызовом восклицал старшина, по привычке делая характерные пассы ладонями, как заседатель магистрата, крупный торговец или политик – или Биргера, или мастера Роффе, наконец! Август, что вы устроили? Я всегда выполнял только инструкции сэра Вильмонта, все как договаривались, вы же сами все знаете! Запросите Гирту Центральную, это недоразумение, там должны разобраться, объяснить. Это какая-то ошибка! Вот сейчас, дайте семафор…
- А людей ты своих на куски резал тоже по приказу сэра Вильмонта? – не дав ему договорить, громко спросил, резко перебил его речь, подъехал к нему, давя лошадью, какой-то кавалер, судя по грубой жестокой манере и голосу, барон Марк Тинвег.
Но старшина так и не успел ему ответить. На соседней улице возникла какая-то суматоха. На площадь одни за одним начали въезжать всадники в черных масках и кожаных дублетах, в которых угадывалась форма драгун ночной стражи Гирты. Во главе нового отряда ехал высокий сухощавый верховой в облегающем кожаном капюшоне и намотанном на лицо черном платке.
- Герман – заметив его, обернулся к новоприбывшим граф Прицци. Он не сказал больше ни слова, ни сделал никакого жеста, но как по приказу или заранее намеченному плану, по обе стороны от него плотным строем сомкнулись, как будто изготовившись к схватке, тут же возникли, собрались вооруженные, закованные в броню, люди из его свиты. Тот, что был с огнеметом, развернулся, неторопливо подошел и встал перед строем, держа руку на спусковой скобе.
Из-под сени дубовой аллеи, что уходила в темноту слева от горящего дома, с соседних улиц и из подворотен, бряцая снаряжением, к полицейским потянулись цепочки вооруженных людей – рыцари и сержанты Лилового клуба, стражники Солько с золотистыми бантами, цеховые и квартальные ополченцы с топорами и пиками.
- Прибыл по распоряжению сэра Вильмонта для оказания вам содействия в поддержании правопорядка и законной власти нашего светлейшего Герцога! – окинув взглядом окружающих его людей, громко и четко, но с нескрываемой насмешкой, отрапортовал капитан ночной стражи.
- Благодарю – холодно бросил ему, граф Прицци и указал на горящий дом – но вы опоздали, Герман. Мы справились своими силами. Занесите в протокол. Люди Солько оказали сопротивление. Использовали оружие из арсенала. У нас одиннадцать убитых и тридцать семь раненых. Пришлось поджечь их.
Один из пленников, заметив, что все отвлеклись явлением полиции и разговором, быстро огляделся направо, налево, вскочил и стремглав бросился прочь в темноту, но человек с ранцем резко развернулся, припал на колено и провел необычайно ярким языком белого химического пламени. Как будто хотел поджечь камни мостовой, направил трубу вниз. Страшно взревела форсунка, запоздало закричали женщины, заплакали дети. По улице покатились испуганные восклицания и крики. Беглец упал на горящих ниже пояса ногах и, кажется не чувствуя боли от шока, пополз. У него не было сил даже стонать. Его нагнали пожарные и засыпали порошком из огнетушителя. Подошли двое жандармов, подтащили за руки обратно к остальным пленным.
- Мы не виноваты! Это был приказ! – взмолился один из старшин коменданта, воздев руки к небу – пощадите во имя Господа!
- Что же ты тайком не убежал, в окно не выпрыгнул, раз не виноваты были? - резонно спросил его один из жандармов. Со злостью толкнул его эфесом длинного меча в спину, так что тот повалился в мостовую лицом и затих.
- Мной был предъявлен приказ об аресте по обвинению в служебном подлоге, покушении на убийство и государственной измене – жестом указал одному из своих людей, продемонстрировать бумагу с печатью, объяснил граф капитану Глотте и его помощнику, что уже приготовился писать протокол, достал свои грифель и планшет – подозреваемый Аарон Солько отказался добровольно сложить полномочия и выполнить законные требования администрации сэра Булле. Оказал сопротивление. Его люди использовали легкое магнетическое орудие, огнемет и гранаты с хлорпикрином. Также переносную эмиссионную установку гамма-излучения и неустановленное количество полуавтоматических и автоматических единиц. После выставления калибровочных преобразователей на ноль большая часть вооружения вышла из строя, но у них были стабилизированные боеприпасы. Я приказал поджечь особняк воизбежании излишних потерь.
- Огнемет ваш? – кивнул на ранец за спиной одного из жандармов, уточнил капитан ночной стражи Гирты.
- Нет – ответил военный комендант, продемонстрировал рукой аллею – с этим шли на прорыв.
Трудно было сказать, изменилось ли лицо драгунского капитана, но он только кивнул на пленных и прямо спросил.
- Как я понимаю, подозреваемого Аарона Солько взять живым не удалось? Верно?
- Да – утвердительно кивнул, обернулся граф ко все еще стоящему на коленях человеку в белой мантии и синих сапогах с меховой оторочкой, который так и не понял, что сейчас с ним будут делать.
Граф же развернулся, выразительно указал барону Тинвегу на остальных пленных.
- Рассчитаться на первый-второй! – по распоряжению майора, грозно приказал им сержант, звонко и страшно щелкнул плетью о голенище.
- Первый - скривил лицо в безразличной обреченности, сказал один, судя по всему, простой солдат или служащий, с разбитым в кровь лицом.
- Второй – бросив испуганный взгляд на первого, ответил следующий.
Коменданта и еще несколько человек в расчет не включили.
- Первые встают и быстро бегом туда! – указал плетью в сторону аллеи за горящим домом коменданта майор Тинвег – вторые остаются. А ну марш!
Люди боязливо поднимались, опасливо держа напряженными руки, оглядываясь на огнемет, разворачивались и, внезапно и резко, кто первей, не сговаривалась, спотыкаясь о колдобины на площади, отталкивая друг друга с пути, что есть сил, бросились прочь в спасительную темноту дубовой аллеи.
Все с замиранием сердца наблюдали, не отдаст ли граф Прицци, что молча и внимательно следил за всей этой сценой, команду изготовившемуся для стрельбы огнемету, но командор Лилового клуба все же дал сбежать освобожденным пленным. Проводив их тусклым мерцанием своей личины, обернулся к остальным.
- Забирайте их, Герман – кивнул драгунам на оставшихся людей коменданта – всех кроме этих.
Он указал на лежащее без движения на мостовой переломанное ударами мечей и топоров тело, у которого из ран вместо крови текла какая-то черная жижа, самого коменданта, двоих его старшин и еще одного, лежащего на земле, кажется, тяжело раненого и облаченного в необычного вида, серый комбинезон, похожий на усиленную современной броней экипировку химический защиты. Того самого, которого Вертура не далее как неделю назад видел в лесу, и которого Фанкиль назвал Атли, сыном коменданта северного берега Керны.
- Да, понял вас, ваша светлость – кивнул своим людям капитан ночной стражи, и драгуны, спешившись, пинками и тычками подняли на ноги и здоровых и раненых и, накинув стонущим пленникам на шеи и руки петли, погнали по улице, прочь. Тех, кто не смог идти, потащили в темноту по камням за лошадьми.
- Август – понизив голос до угрожающего рыка, снова позвал графа комендант Солько. Передохнув, он немного собрался с духом и мыслями и теперь, тщательно подбирая слова, пытаясь сделать голос как можно более сильным и веским, снова обратился к своему противнику – мы же все серьезные, деловые люди. Подумайте об этом. Вы же понимаете, мы же уже с вами все тогда обсудили. Да, я ошибался, да, был неправ, но это же деньги! Я каюсь, виноват, признаю. Август, решим дело миром, штрафом, возмещением. Не обостряя, обсудим все с сэром Вильмонтом, мэтром Загаттой, сэром Жоржем, я полагаю, он тоже поручится... Ну вы же понимаете все, знаете как вести дела. Предлагаю обратиться к мастеру Динтре, пусть рассудит нас. Как он скажет, так и сделаем. Август, вы слышите меня? Хорошо, договорились, я готов на изгнание, на публичный судебный процесс…
Граф Прицци смотрел на него со спокойным презрением, ожидая когда он договорит. Казалось вот-вот и он достанет трубку, закурит ее, возьмет кружку и выпьет юва, но вместо этого, он подошел ко все еще стоящему на коленях пленному, присел на корточки рядом с ним насколько позволяла броня и сказал ему спокойным деловым тоном, как будто предлагая поехать на охоту или сходить на банкет.
- Молись Арон. У тебя минута. Священника тебе не будет. Не заслужил.
Встал, отошел на несколько шагов и распорядился.
- Этого первым – указал на человека в комбинезоне - куклу заберем с собой, грузите.
- Пойдем отсюда – сказал кто-то рядом с детективом, беря за руку свою жену и детей, повел по улице прочь. За ним направились и некоторые другие жители слободы, чтобы не видеть как будет происходить этот страшный самосуд над комендантом и его людьми.
- Нет! – со слезами на округленных от ужаса глазах взмолился человек в сером комбинезоне. Он был уже не молод, но еще и не стар. У него были растрепанные, опаленные волосы, поверх которых темнели поднятые на лоб, оснащенные боковой защитой глаз, очки. Его одежда была грязной и обгорелой, по левому боку вся испачкана в крови. Левая рука с перебитым запястьем, безвольно висела плетью.
- Не надо! – страшно и громко, во весь голос заревел он, отшатнулся от своих палачей – пощадите!
- Поджигатель! Людоед! Убийца! Гори! – яростно и зло крикнули из толпы. Его голос подхватили и другие, стоящие на темных улицах и по краю площади жители.
- А о чем ты думал, когда сам людей жег? Исповедуешься потом, и будет тебе? – доверительно и одновременно безразлично спросил приговоренного сержант и свалил его на камни мостовой ударом ноги. Похоже было что он целился в лицо, но поднять сапог выше, чем позволила кираса, не сумел. Пленник тяжело задышал. Раскрыв рот, молча и испуганно заплакал, начал отползать на локтях, то и дело дергаясь, со всхлипами, пытаясь схватиться за камни мостовой пальцами перебитой руки. К нему неторопливо подошел рыцарь с огнеметом и наставил трубу ему в живот, нажал на скобу, повел потоком огня снизу вверх. Вспыхнуло пламя. От тяжелого удара реактивной струи сын коменданта не сразу понял что горит, но как почувствовал, только и успел коротко вскрикнуть, как захлебнулся хрипом пережженного горла и затих горящей грудой. Целыми остались только руки и сапоги.
- Слишком большая температура, быстро сгорел – покачал головой один из рыцарей.
- В аду догорит – мрачно кивнул сержант в ответ.
За сыном коменданта последовала очередь оставшихся двоих старшин – сенешаля поместья коменданта и начальника бухгалтерии. На этот раз рыцарь с огнеметом не оплошал, как с первым пленником. Но барон Тинвег только покачал головой, дал коня в галоп и метким ударом клинка по голове свалил молча и страшно убегающую прочь горящую фигуру, милосердно прекратив страдания приговоренного к смерти. Второго, бьющегося на камнях мостовой в бесплодной попытке потушиться, добил копьем сержант.
Тем временем оруженосцы графа Прицци собрали и погрузили на носилки механическую куклу, перемазались в черно-синей искусственной крови, укрыли ее от лишних глаз какой-то грязной ветошью. Отогнали в проулок домочадцев коменданта, начали решать, кого отослать по домам к родственникам, кого забрать в Гирту.
Над площадью воцарилась страшная тишина, нарушаемая только треском пожарища, тихим плачем и бряцанием упряжи лошадей. Люди притихли, все глаза в мстительном и жестоком напряжении уставились на ошеломленного коменданта Солько, что лишившись дара речи, безмолвно наблюдал за расправой над своими приближенными и сыном. Граф Прицци стоял перед ним, задумчиво смотрел перед собой, словно раздумывая, какую казнь придумать ему так, чтобы она была достаточно жестокой и мучительной.
Держащий пленника кавалер, по виду Фарканто, отпустил его, отошел в сторону и теперь просто стоял рядом. В его руках тускло блестел обнаженный меч.
- Меня тоже сожжешь? – поднялся с колен уже никем не удерживаемый комендант, вздохнул и обеими руками оправил полы своей грязной, испачканной в копоти и крови мантии. Забегал глазами, как будто ища поддержки у собравшихся в тенях окрестных домов людей. Близость смерти придала ему силы духа. Испуганным, но упрямым взглядом он выжидающе смотрел на графа Прицци. Но тот только приподнял маску и плюнул коменданту в лицо, от чего тот отшатнулся, как будто бы ему дали пощечину.
- Огнемет – кивнул, равнодушно приказал военный комендант, отошел на несколько шагов и сделал предупредительный жест майору Тинвегу, чтобы не вмешивался. По толпе побежали одобрительные возгласы. Через минуту все завершилось. Детектив и его спутницы, что молча наблюдали эту сцену издалека, еще какое-то время стояли в толпе, смотрели, как отдавая последние распоряжения пожарным и полицейским, люди графа собирают оружие, поудобнее устраивают на телеги своих раненых, грузят убитых. Как обсуждают что-то с капитаном Глотте, что задержался с частью своих людей, и все это время, не вмешиваясь, тоже наблюдал за происходящим действом. А после один за одним вскакивают в седла, размашисто осеняют себя крестами, приказывают своим дружинам и взводам на марш, уезжают в сторону Гирты.
Только тут, как будто загипнотизированный зрелищем, Вертура обратил внимание, что Мариса сняла свою маску и, чтобы не видеть происходящего, уткнулась ему в плечо, спрятала лицо в его плаще. Принцесса давно отпустила его руку и ушла куда-то, протолкнулась через толпу в первые ряды. Детектив было испугался что потерял ее, начал тревожно оглядываться по сторонам, но не прошло и пары минут, как она вернулась к ним, подошла, ловко лавируя между стоящих вокруг, одной рукой придерживая низко надвинутый на маску капюшон, другой прижимая к груди меч.
- Едем обратно – просто сказала она и взяла своих спутников под локти, повела обратно к лошадям.
Вокруг в темноте плакали дети, которых, опасаясь пожара, матери вывели из окрестных домов. Тревожно переговаривались женщины, басовито и отрывисто обсуждали происшествие мужчины. Спрашивали друг у друга, целы ли друзья и родные. Говорили о расправе, о том, что комендант и его сын получили по заслугам. Из их разговоров Вертура узнал, что вначале они много стреляли в людей графа из окон, но с выключением стабилизаторов прекратили, а потом выбежали из горящего дома в надежде скрыться в суматохе, поливая все вокруг, и дома, и попавших под удар наивно подумавших что все закончилось, вышедших посмотреть зевак, огнем, чтобы скрыться за ним, пока всадники не налетели на них и не растоптали их отряд лошадьми.
По улицам ходили, смотрели, кто пострадал доктор и районный смотритель. Пожарные заглядывали в подворотни, проверяли, не горит ли где, заходили в подъезды, квартиры, на лестницы и крыши. Подгоняли свои фургоны, тушили пожар в особняке.
Чтобы не пересекаться с графом Прицци и его людьми, принцесса и ее спутники направились в обратный путь той же улицей, которой и приехали, где теперь, к некоторому удивлению Вертуры, больше ничего не напоминало о пережитом совсем недавно наваждении. Совсем недалеко, эхом отражаясь от стен, на колокольне, на площади редко, тяжело и отчетливо звонил колокол. То там, то тут слышались разговоры и обсуждения, доносились возгласы напуганных заревом пожара детей. Люди в масках или просто с повязанными на лица тряпками, выглядывали из окон, выходили из домов, посмотреть все ли завершилось. С центральной площади городка возвращались те, кто уже окончательно убедился, что ничего нового уже не будет, и теперь шли к своим домам чтобы проверить все ли там в порядке, не мешать пожарным на площади и лишний раз не попадаться на глаза драгунам ночной стражи и оставленным графом в оцеплении дружинникам.
На мосту через канал несли вахту, приподнимая маски, курили трое незнакомых детективу жандармов и несколько местных, экипированные серыми с желтым нарукавниками, ополченцев. Засада, что еще недавно в ожидании ночной атаки стояла тут, была снята. Судя по всему, дежурным был дан отбой, и без лишних вопросов те выпустили всадников из слободы.
- Он был мерзавцем? Заслужил такой смерти? – наконец-то решился и спросил детектив.
- Аарон Солько? Нет. Не более чем обычным человеком, что ставил свои деньги и власть превыше всего остального в жизни – как-то печально рассудила, ответила принцесса Вероника. И прибавила задумчиво – я не было близко знакома с их семьей, но не думаю что он был большим преступником, чем все подобные ему. Просто обычным дельцом. Богачом, олигархом, политиком. Занимался коммерцией, имел свои слабости, пороки и прихоти. Крал из казны, содержал притоны, убивал тех, кто мешал его интересам, искал прибыли и выгод, развлекался, но иногда даже помогал в строительстве храмов, жертвовал приютам и нищим. Многие считали его уважаемым и справедливым человеком. У него даже были какие-то свои благородство, совесть и принципы... – принцесса сделала паузу, ее голос изменился. Теперь в нем сквозили ярость и неприкрытое, злобное презрение - но я не верю, ни в благородство, ни в совесть, ни в принципы. Все они заканчиваются там, где начинаются влияние, власть и большие деньги. Я верю в то, что есть люди, которые боятся Бога и которые оставляют Его на потом. Доказывают себе и окружающим, что Ему все равно, Его нет, или вообще придумывают себе какого-то своего бога, который их никогда не осудит, потому что они всегда во всем правы перед ним. Одной рукой они подписывают неправедные законы и указы, устраивают войны, совершают служебный подлог, обворовывают, подставляют, обманывают людей. А на публике рассказывают о морали и справедливости, на словах осуждают беззаконие, кидают пару медяков калекам, думая, что искупают этим все то зло, что они творят, и им за это простится. Не выйдет. Есть те, кто живут по заповедям, а есть беспринципные дряни без царя в голове. Среднего не дано. Он был из тех, кто считал, что потом исповедуется когда-нибудь в старости, соборуется в забытых мелких грешках, потому что больших у него никогда не было. Покается, когда будет лежать на смертном одре в окружении скорбящих внуков и детей, может завещает что-нибудь богадельням, приютам или на монастырь. Скажет, как говорят они все: «Ну время же такое было». Или «Без этого мне было бы нечем кормить семью» или «Если бы не я, то все тоже самое делал бы кто-нибудь другой, и он был бы хуже». И все согласятся с ним, простят ему, потому что для них он был уважаемым, полезным и хорошим человеком. Проводят в последний путь, будут поминать его только добрым словом, напишут в газеты, может даже добавят в учебники как талантливого политика, промышленника и успешного экономиста, принесшего процветание своей земле. Тот с огнеметом, Атли, был его сыном. Они похищали и скупали людей, забирали кровь, извлекали органы, чтобы сэкономить на покупке реплицированных биоактивных компонентов. Они ели человеческое мясо, потому что могли себе это позволить, но теперь они сами мертвы. Дальше судьей им будет только Господь. И не тот боженька, которого они придумали сами себе, чтобы спать спокойно, потому что он добрый и все простит, а Тот, что воздаст им ровно то, что они на самом деле заслужили.
***
Они проводили принцессу до ворот герцогского парка.
Стояла глубокая ночь. По площади ходили люди. Словно устав от праздников, за столами в павильоне, на трибуне и стоящих вокруг скамейках расслабленно сидели отдыхающие, вяло разговаривали, ели, пили, шутили. Перед оградой герцогской резиденции горели решетки с дровами и костры. Подсвечивали арку ратуши и стены счетной палаты Гирты. Черной громадой на фоне ясного звездного неба возвышался шпиль Собора Последних Дней.
Вертура устало и бессмысленно смотрел на площадь перед собой. После ночного путешествия, после всего пережитого, здесь, под высокими стенами, перед герцогским дворцом, все было как-то по-особенному спокойно, тихо и уютно. Похоже, те же самые мысли думала и Мариса.
- Пойдем домой… - попросила она, когда они были уже у самых ворот. Она спешилась. Спешился и детектив. Почувствовав, что она очень устала и нуждается в его прикосновении, взял ее под руку. Принцесса Вероника обернулась к ним.
- Не проведете с нами еще одну ночь? – спросила она с легким разочарованием в голосе. Было видно, но она не хочет отпускать их.
- Простите нас, моя леди… – покачала головой Мариса и, оглядевшись, как будто убедившись в том, что на площади вокруг много стоящих у жарких, дымных костров людей, а рядом несут вахту герцогские гвардейцы, сняла маску и обратила к детективу измученное усталостью бледное, с горящими бешеным болезненным румянцем скулами, лицо. Вертура пожал ее локоть и привлек поближе к себе.
Принцесса Вероника спрыгнула с седла на мостовую, подошла к ним. Тоже отняла маску от лица. Чуть улыбнулась.
- Спасибо вам, что съездили со мной – сказала она и, протянув руки, обняла Марису, положила ей на грудь лицо. Та в ответ подняла руки и пожала ей плечи.
- Не знаю, сможем ли мы снова увидеться также как сегодня – покачала головой герцогиня, сказала ей ласково и тихо – но я счастлива, что хотя бы на день обрела старшую сестру. Спасибо тебе.
И, тоже пожав ее плечи, поцеловав, отстранившись, также нежно и бережно обняла и Вертуру.
- Принц-изгнанник, рыцарь, шпион и детектив – прошептала она ему на ухо – я была бы счастлива, если бы рядом со мной был бы такой преданный и верный человек как вы, но у вас уже есть принцесса. А меня запомните такой, какой видели сегодня, потому что, скорее всего, никогда такой больше ну увидите. Прощайте.
Она коснулась губами его губ, легко провела по ним языком, коснулась раскрытой ладонью его груди, улыбнулась ему, сверкнула темными шальными глазами, и ловко вскочила в седло. Сделала повелительный жест подойти Регине Тинвег и Вальтеру Кирке, что как будто все время их поездки ожидали у ворот ее возвращения во дворец и пока принцесса прощалась со своими спутниками, не выпуская ее из виду, стояли в неподалеку, поглядывая в их сторону, обсуждали что-то важное, но уже не ссорились, говорили спокойно, согласно и тихо. Лейтенант аккуратно, с низким неторопливо-почтительным поклоном, взял под уздцы коня герцогини. Двое из сопровождающих его юнкеров подхватили поводья освободившихся коней и, засветив раскрашенные извивающимися драконами фонарики, повели их следом за принцессой, освещая ей дорогу в темном парке в котором сейчас не горел ни один электрический огонь, и только непривычно тусклые, освещенные калильным газовым светом окна дворца едва просматривались между деревьями, вдалеке.
***
Под аркой ратуши в рыжих праздничных плафонах, под свет факелов, с шипением и треском горели современные газовые фонари. Свет отражался от желтых каменных сводов и стен. Темные фигуры в длиннополых плащах и масках стояли, тихо переговаривались, смотрели в темноту. Курили, вяло обсуждали какие-то ночные происшествия. На улицах было темно. Вертура вел под локоть едва переставляющую ноги от усталости Марису, придерживал ее, чтобы она не оступилась в темноте на истертых, скользких камнях идущего под уклон холма проспекта. Обсуждать все то, что случилось с ними в эти дни не было уже никаких сил. Вокруг плотным рядом стояли темные, с едва освещенными по нижнему краю окнами, торжественные и мрачные громады кварталов ночной Гирты. Люди в масках сидели у костров. Неся в руках яркие, раскрашенные разноцветными красками газовые светильники на цепочках, прогуливались по улицам, вели какие-то тихие разговоры, приподнимая маски, затягивались из трубок, пили из фляг и бутылок. Обсуждали какие-то передаваемые из уст в уста обрывки сплетен и новостей о стычке в рабочей слободе на севере. Происшествие с сожжением какого-то как будто колдуна или чудища в плаще и маске на площади, перед собором Христова Пришествия, что, после того как по команде племянника епископа, Бориса Дорса, засветили под ним огонь, лопнуло и разлетелось роем омерзительных зловонных насекомых и личинок. Сказали, что кто-то в белой маске с желтыми горящими глазами подходит со спины к людям и хватает их за плечи, что на пятиугольной площади, на пересечении улицы профессора Кронти и проспекта Цветов из колодца вначале слышались голоса и крики, а потом вырывался столб пламени высотой в несколько этажей. Говорили о прочих таинственных и пугающих происшествиях, случившихся в эту ночь в Гирте, пугали друг друга небылицами и сплетнями.
На перекрестке проспектов Рыцарей и Булле горел большой костер. Крестный ход давно прошел, народу стало намного меньше. У огня несли вахту, сидели на скамейке со всеми, вытянув усталые ноги, двое полицейских постовых. Вдоль домов стояли принесенные наверное из соседних дворов колоды и садовые стулья. Спиной к столам, лицом к огню сидели люди. Некоторые целыми семьями с детьми, вели свои тихие разговоры, смотрели в пламя. В стороне от всех, устроился зевающий во весь рот разносчик горячих бутербродов со своим коробом. Вывалив монеты на стол, устало считал мелочь.
Вертура и Мариса прошли перекресток и спустились к дворцу графа Прицци, у которого заметили большую группу входящих в ворота вооруженных пеших и верховых, на углу графского парка свернули в сторону дома детектива.
- Я желаю ей зла. Ненавижу ее! – как только они вошли в комнату и заперли изнутри на засов входную дверь, с ненавистью сорвала с себя маску, со злостью бросила ее под ноги Мариса. По ее щекам катились слезы – а ты…
Она было замахнулась, чтобы ударить детектива, но сдержалась и сокрушенно упала на кровать, спрятала в ладони лицо. Вертура снял плащ, подсел рядом, попытался обнять ее, прижать к себе, но она резко, всем телом одернула плечом в ответ. Но он все равно обнял ее, лег рядом и прижался к ее виску щекой. Она уткнулась лицом в подушку и заплакала в голос.
- У леди-герцогини тоже не все хорошо – объяснил он – иначе бы она не стала приходить к нам…
- И что? – возмутилась Мариса сквозь слезы – возомнила она себя моей сестрой… Гадина, дрянь… думает, что делает мне одолжение, что ей все можно. Да пошла она к черту, малолетка!
Глядя на ее ненависть, детектив тяжело вздохнул. Он бережно снял с Марисы через голову плащ, взялся за ее косу.
- Не трожь ее! – огрызнулась она – ты мне не муж!
- А если бы я предложил тебе быть моей женой?
- А ты что, предлагал что ли? Нет. Как и все остальные. И кому нужна жена, которая не может иметь детей? – зло бросила она ему, села на кровати и уставилась перед собой в пол. Ее щеки были красными и мокрыми от слез, уголки губ горестно опущены, растрепанные волосы упали на лицо.
- Вот – сказал он, достав из поясной сумки бутылку «Черных дубов», которую он все же прихватил во дворце, вручил ее Марисе в руки – я затоплю печь.
***
Он наколол дров и, положив их на разгоревшиеся щепки, закрыл стеклянную дверцу. Они лежали на кровати, держались за руки, смотрели, как на стенах и потолке пляшут огненные сполохи, слушали говор голосов за окном, эхо шагов и цокот редких копыт. Стояла глубокая ночь. Ему казалось, что в комнате он слышит тиканье каких-то больших и особенно громких часов, и хотя рядом и не было никаких часов, в какой-то момент он даже различил их бой. Он слышал еще какой-то необычный и, казалось бы, даже немного пугающий звук, но сейчас эта музыка казалась ему уже совсем не страшной, а скорее монотонной и грустной, как пение водосточных труб, когда весь день идет долгий и холодный осенний ливень. Что-то очень печальное наполняло его сердце, словно за последними событиями он устал настолько, что волноваться и переживать не осталось больше никаких сил. Мариса так и не прикоснулась к «Дубам», оставила бутылку в кресле рядом с его ножнами с мечом. Слезы прошли. Она легла на кровать и, когда Вертура закончил с печкой, взяла его за руку, потянула к себе.
- Если бы у меня было все в порядке, у меня была бы семья – словно рассуждая вслух, сказала она грустно, поделилась тяжелыми мыслями с детективом – хотя это так глупо рассуждать, как хорошо могло бы быть… По крайней мере, как женщина, я бы чувствовала, что исполняю в жизни самое важное, для чего я и существую, свой долг, свое предназначение. И если бы у нас было бы трое детей, этого Гарро не взяли бы на войну. Тех, у кого больше двоих брали только в гарнизоны... Такова инструкция. А может быть, если бы у нас была бы семья, то он был бы другим, не пил бы, не уходил в загул…. Хотя мужчины же не меняются, а женщины все надеются что смогут обуздать смазливого дурачка с красивыми глазками, сделать чтобы их мужик не гулял и не пьянствовал, больше занимался семьей, службой и детьми… Впрочем, это тоже хорошо. Ведь и ты не изменишься… Хотя нет, ты просто уедешь к себе в Мильду, а я останусь тут. Как всегда, у разбитого корыта, одна, но с бутылкой, с начальницей вместо мачехи и неудачницей названной сестрой. Как все это глупо… Леди Хельга говорит, что у меня все в порядке со здоровьем, а мэтр Сакс – что так бывает, что женщина не может зачать и все. Просто от головы. Не время, не место, не угодно Богу. А когда будет угодно? Может ему вообще все равно и нет никакого дела…
Вертура смотрел на нее, внимательно слушал, не перебивал, заботливо гладил ее плечо, водил тыльной стороной ладони по ее щеке.
- А может у тебя уже есть жена и пятеро детей, а ты лежишь тут, рядом со мной, рассказываешь мне сказки... А они спрашивают папу, ждут, когда ты вернешься. Ты получишь премию, привезешь им подарки, пряники, игрушки. Жене плащ и платок…
Она повернула голову, внимательно посмотрела ему в глаза, словно заглядывая в душу, точно тем же взглядом что и совсем недавно принцесса Вероника. Он хотел сказать нет, все не так, но не нашел нужных слов, вернее он понимал, что все слова сейчас будут выглядеть глупым оправданием, и скажи он хоть что-нибудь, она все равно не поверит. Он не промолчал, печально и скорбно, а она, так и не дождавшись от него ответа, нахмурилась и отвернулась, но он обнял ее, взял за руки, прижал к себе спиной, уткнулся лицом в затылок.
- Поедешь со мной в Мильду – рассудил детектив – увидишь как все на самом деле…
- На какие деньги? – горестно спросила она, вздрогнув – у меня жалование едва хватает на бутылку и новые сапоги, чтоб не развалились!
В ее словах проскользнули раздумья и сомнения.
- Я же получу премию – ответил он – куплю тебе билеты на дилижанс, а могу еще и мятный пряник, платок и ароматное мыло как у леди Вероники. Устроишься в наш отдел. У нас много работы с бумагами, есть секретарь, но хотели брать еще одну женщину…
- Нет – схватилась она за его последнюю фразу как за достойную отговорку – ты совсем что ли? Какая еще работа? Женщина должна сидеть дома, растить детей, читать книжки, писать глупые стихи, сидеть на лавочке с подругами, вышивать, играть на гитаре или что еще... И ты обязан будешь содержать меня. Купить отдельную квартиру, а для работы мне нужна свободная комната с письменным столом и высокими окнами, и чтобы была не серая стена, а море, закат, небо и деревья…
- Ванна с горячим вином и шампунь со вкусом лимона и гвоздики – лаская ее запястья, с улыбкой продолжил детектив – и слуга с тележкой на завтрак и саморазогревающимся беспроводным кофейником…
–Ага, пластинки группы «Профессор», граммофон и цубернетический конь, как у Эмилии Прицци, за которым не надо убирать и чтобы питался от напряжометра… - Мариса капризно тряхнула головой, закатила глаза. Схватив за руки, с силой притянула его к себе, прижала всем телом, так, чтобы он навалился на ее спину и плечо, уткнулась лицом в подушку, глубоко вдохнула аромат застарелой наволочки и тяжелого и терпкого, дешевого одеколона, многократно налитого на постель. Проморгала, словно сама удивившись, какому-то легкому и счастливому внезапно посетившему ее чувству, как будто внезапно осознав, что-то хорошее и приятное, очень радостное, домашнее, теплое и близкое.
Как будто почувствовав тоже самое, поудобнее обнял ее, прижался лбом к ее виску, положил руку поверх ее руки, ладонь поверх ее ладони, свел с ней пальцы и Вертура. Что-то незаметно изменилось вокруг. Словно снова включили стабилизаторы или перевели их в другой режим. В комнате стало как-то по-особенному уютно и тепло. В печке трещал огонь. Пламя с ревом уходило в дымоход. Откуда-то со стороны слышался бой часов и уютное мурлыканье кошки. За окном поднимался ветер. Трепал листья деревьев в диком палисаднике дома напротив через улицу Прицци. Наверное, завтра или послезавтра закончится действие порошков, которыми посыпали облака, чтобы в дни фестиваля была хорошая погода и снова пойдет дождь. Снова будут лужи и пасмурная погода, наступит конец лета. Начнут разъезжаться усталые с похмелья гости. Фестиваль закончится, закончится все хорошее и все дурное, что случилось в эти дни. Пройдут и останутся сном события этих вечера и ночи, но они с Марисой неминуемо останутся в этом доме вдвоем, кто-нибудь сходит в лавку, купит на завтрак зелени, хлеба, вина и сыра, а потом они вместе пойдут в контору. Инспектор будет ругать их, доктор Сакс шутить глупые шутки и завидовать. Фанкиль как всегда скажет, что кому делать. Вертуру опять посадят переписывать документы для архива, а у Марису писать заказные патриотические статьи...
- Все равно все будет именно так и ничего не изменится, может оно и к лучшему – сказал последнюю фразу вслух детектив – я знаю, что тебя приставили ко мне не по своей воле. Но пока мы тут, я могу быть с тобой ласковым, отважным и заботливым мужем. Это будет самое малое, что я могу для тебя сделать. Можешь думать все что хочешь, но, по крайней мере, ты будешь чувствовать что ты не одна на этой земле.
Она выгнула спину, обернулась через плечо. Недоверчиво заглянула ему в глаза и, казалось бы, уже собралась дать пощечину, но внимательно вгляделась в его одухотворенный облик, развернулась, подалась на него и прильнула губами к его рту. Нежно взяла ладонью за щеку. Ее глаза горели спокойным радостным светом, она улыбалась лукавой и счастливой улыбкой женщины рядом с единственным любимым мужчиной. Огонь печи отражаясь от потолка, блестел на ее щеке и лбу, играл тенями в складках у глаз и носа.
- Быть может, так действительно будет лучше – тихо и нежно ответила она ему, лаская ладонью его колючие небритые щеку и шею.
***
https://vk.com/id686957
Доктор Эф.
Гирта. бывш. путешествие на север. Глава 14
© Copyright: Михаил Фиреон, 2018
Свидетельство о публикации №218080300184
Свидетельство о публикации №218080300184
Рецензии