Трактир На полянке. Перевод с чешского

С удовольствием предлагаем вниманию читателей перевод пьесы Зденека Сверака и Ладислава Смоляка, чешских драматургов и актеров легендарного пражского театра Яры Цимрмана. О театре можно подробнее прочитать здесь:
http://www.proza.ru/2018/08/03/616

Это своего рода вступительная статья (впервые она была опубликована на платформе syg.ma), без которой многие вещи не будут понятны. Театр Яры Цимрмана популярен и любим в Чехии, это столь же важное явление культуры этой страны, как и «Швейк» Ярослава Гашека. К сожалению, творчество театра почти неизвестно за рубежом и этот пробел необходимо восполнить.
Пьеса «Трактир „На полянке“» была написана в 1969 году. Перед нами пример чешской иронии и чешского, весьма абсурдистского, взгляда на мир. Это третья пьеса театра. На русском языке публикуется впервые.

Я хочу выразить благодарность своей жене Барборе за неоценимую помощь, которую она, как носитель чешского языка, мне оказала.

Перевели Барбора Воротынцева и Петр Воротынцев.


                Цимрман /Смоляк/ Сверак      
               
                Трактир «На полянке».
Перед тем как познакомить зрителя с опереточным chef-d’oeuvru (читай, шедевр) Цимрмана, публику необходимо ввести в курс дела с помощью нижеследующих статей.   

Об опереточном творчестве Яры Цимрмана
Художественная кража
Вероятный сюжет оперетты «Просо»
Фрустрационная композиция
Цимрмановский способ записи нот

Об опереточном творчестве Яры Цимрмана

Профессор Павел Вондрушка:

Дорогие друзья!
Тему сегодняшнего семинара можно описать словами «Об опереточном творчестве Яры Цимрмана». Мы считаем, что вас нужно ввести в проблематику этого цимрмановского жанра раньше, чем вы познакомитесь непосредственно с произведением «Трактир „На полянке“». Когда много лет назад я познакомился с содержимым сундука, в котором хранилось наследие нашего Яры Цимрмана, и когда мы, группа энтузиастов, решили посвятить свою жизнь гению Мастера, я не предполагал и, думаю, не предполагали даже мои коллеги, что в рамках своей научной профессии я должен буду еще и публично петь.
Но я с удовольствием этот вызов принял, несмотря на увещевания моих родителей, так как я себе сказал, что это к пению не имеет отношения, а имеет отношение к реальной картине творчества Цимрмана, важной частью которого является опереточное творчество.
А это значит, друзья, что как только сегодня вечером вы услышите, что кто-то из нас поет, знайте, это не имеет отношения к пению.   
Впервые с миром оперетты Цимрман соприкоснулся в 1882, когда сконструировал для Театра ан дер Вин лифт для перевозки фортепиано. Дело в том, что за два года до этого, он нанялся на работу как обыкновенный носильщик боковых декораций, и в его обязанности входило также перетаскивание фортепиано с нижнего репетиционного зала на сцену и обратно. Работу, которую с огромным трудом выполняло шесть служащих и, при которой на винтовой лестнице инструмент нередко портили, фортепианный лифт Цимрмана выполнял с минимальными затратами и несравнимо быстрее по времени. Благодаря забавной технической идеи юный Цимрман добился расположения заведующего машинно-декорационным цехом и тот стал доверять ему все более сложные задания. Ему разрешили отвечать не только за боковые декорации, но и за смену задника, а в оперетте «Прачка из предместья» ему даже позволили зажечь свет в пещере гномика. Отсюда оставался уже только шажок до написания его первых куплетов «Даже крестьянин насытится» для эпохального зингшпиля «Авары», который держится в репертуаре театра и по сей день. Это произошло в 1883 году. И этот год нужно считать годом начала его работы в области оперетты. Профессор Фидлер правда относит эту веху к 1879 году, то есть четырьмя годами ранее, но доказательства, которыми он поддерживает свои тезисы, только лишний раз подтверждают поверхностность работ этого австрийского исследователя. Дело в том, что профессор Эрих Фидлер отыскал в театральном отделении венского музея афишу упомянутого года с анонсом зингшпиля Цимрмана «Напрасные усилия». Однако если бы Эрих Фидлер побеспокоился и попросил в том же отделении венского музея и даже у той же гражданки, текст упомянутой игры и заглянул туда, он обнаружил бы, что ни о каком зингшпиле не может быть и речи. «Напрасные усилия», друзья, это обыкновенная драма. В режиссерских записках Цимрмана на странице 347, внизу читаем: «Сколько же можно мучиться с этим пьяницей Живным. Как получит жалование, так сразу напивается до положения риз. И никто его остановить не может, в самый неподходящий момент начинает петь посреди действия военные песенки. Жаль старика выгонять. Ни угрозы, ни штрафы не помогают, я сдаюсь, отныне на афише пишем так: „Напрасные усилия“ – пьеса с музыкальными номерами». 
Профессор Фидлер может отчасти и прав по крайней мере в том, что Цимрмана, возможно, упомянутое событие подтолкнуло к мысли поставить пьесу, в которой разрешалось бы петь в любом месте, и чтобы при этом не пострадала связность действия, и что эта мысль привела его через три года на опереточную сцену Театра Ан дер Вин.   
Путь Цимрмана к оперетте не был легким. Как и во всем, чем он занимался, Цимрман и здесь хотел достичь абсолютного совершенства. Цимрмана-либреттиста, например, больше всего беспокоила проблема рифмы. Рифмы как «краса-оса», «несу-в лесу», «беру-деру», которые нам кажутся совершенными, он считал полурифмами. Слушатель, по его мнению, имел право на полное созвучие. Сие теоретическое рассуждение привело Цимрмана к теории абсолютной рифмы, в основе ее лежит тезис, что совершенную рифму возможно образовать только лишь повторением одного и того же слова.
Обратимся с вашего позволения к его оперетте «Углиржске-Яновице», вот ария угольщика Яна:

Любил я девушку, была прекрасная
Талия у нее была прекрасная
Волосы были как лён
На полюшке плела лён

Наши старые часы
Отбивают часы

Как только с ней я поговорил
Хотела, чтобы я еще поговорил
Может, старики выдадут за меня дочурку
Уже видел на улице их дочурку

Наши старые часы
Отбивают часы

И так порешили свадьбу
И вскоре сыграли свадьбу
Живем теперь в имении
Родители тоже в имении

Наши старые часы
Отбивают часы.

Как вы слышите, стихи весьма благозвучны. Но требовательный слушатель не сможет отделаться от ощущения, что совершенство рифмы было достигнуто в ущерб сюжету. И поэтому Цимрман искал способ сохранить абсолютную рифму, не разрушив при этом смысловую конструкцию стиха. Он нашел ее благодаря введению так называемых акустических констант. Принцип состоял в том, чтобы каждый стих заканчивался той же звучной и очень распевной группой слогов, которая не несет в данном языке никакого конкретного смысла.
Абсолютные константы Цимрмана вызвали в свое время значительный интерес, о чем свидетельствует народная любовь к балладе о свахе из Фридланта, что в северной Чехии, которая ездила по окрестным деревням и отбирала красивых, бедных девушек для своего злачного заведения.

Едет пани из Фридланта, диа диа да
Чего же хочет пани из Фридланта, диа диа да
Хочет нашу дочку, диа диа да
Но кто же это должен быть, диа диа да
Должна то быть Ружена, диа диа да
А мы вам ее не отдадим, диа диа да
А мы ее все равно заберем, диа диа да

Из остальных констант упомянем только о самых удачных: из отечественных, например, абсолютная константа «бач бач юхаре» – известная и поныне в Клатове и «кабрт» из предгорий Ржипа. Из зарубежных, упомянем по крайней мере, кошицкую «йой», алпийскую «айиииуу», проникшую даже за океан «я, я, юпи, юпи, я» и прижившийся в далекой Индии выкрик футбольной команды, требующей досрочного прекращению матча с помощью константы «Неру, Неру». 

Художественная кража

Доктор Ян Грабета:

Оперетта Цимрмана «Просо» появилась под впечатлением от необычайно сильного переживания. В один прекрасный сентябрьский день 1895 года граф Фердинанд Цеппелин пригласил Яру Цимрмана поучаствовать в обзорном полете на дирижабле-истребителе «Карел». Воздухоплаватели вылетели из Штутгарта и взяли курс на Брюссель. Однако по причине сильного встречного ветра быстро оставили Штутгарт далеко перед собой и после семичасового полета в Брюссель приземлились рядом с Варшавой.   
Цеппелин ловким маневром ушел от приземления в лесу и посадил дирижабль на свежескошенном поле, правда с многочисленными повреждениями газохранилища. На наше счастье, я сознательно говорю на наше счастье, Цимрман, вылезая из кабины, повредил ногу и не мог помочь своему товарищу залатать дыры в дирижабле, который после сдутия покрыл площадь двух гектаров сорняков, и использовал вынужденную остановку для написания своей семичасовой опереточной фрески «Просо».
Когда Цеппелин справился с починкой, заправился газом, оба воздухоплавателя с попутным ветром унеслись обратно. Приземлились в Вене, и там Цимрман послал свое новое произведение на большой международный конкурс, проводившийся по случаю введения в эксплуатацию огромного колеса обозрения в Пратере. Вскоре после этого он отправился на философский конгресс в Базель и про свою работу напрочь забыл, в судьбу своего важнейшего опереточного произведения он уже больше не вмешивался. Зато вмешивались другие!
Дело в том, что в жюри венского опереточного конкурса сидели следующие господа: Франц Легар, Иоганн Штраус, Оскар Недбал, Адольф Пискачек, старший брат знаменитого Рудольфа Пискачека, и венгерский помещик и музыкальный меценат Бела Кальман, отец композитора Имре Кальмана. Эти мужи даже не сомневались, что конкурс пройдет как по маслу, и что они похвалят произведения друг друга и спокойно разделят призы. Ну, как в жизни это бывает!
Бандероль, которую они обнаружили одним дождливым утром у себя на столе, имела в данном случае эффект разорвавшейся бомбы. Даже неглубокое ознакомление с папкой с нотами Цимрмана вызвало у присутствующих панику. Видевший это своими глазами свидетель – концертмейстер Йозеф Тесарек из Ческе-Веленице описывает сцену так:
«Иоганн Штраус, тогда уже семидесятиоднолетний, нервно ходил по комнате. Меценат Кальман грыз ногти и каждую секунду повторял мрачное венгерское „er;m;“». В переводе это означает электростанция и нам до сих пор не удалось узнать, почему он говорил именно это. «В один прекрасный момент господин Легар открыл окно и дважды резко крикнул на всю улицу: Это бес! Это бес! Недбал ни на что … извините … Недбал ни на что не обращал внимание, он только хотел на глазах у всех разорвать недописанную увертюру к „Сбору винограда“, но у него так тряслись руки, что этого сделать не удалось. Тут вскочил чех Адольф Пискачек, поднял с пола упаковку, до этого момента посылка была завернута, внимательно осмотрел ее с обеих сторон и затем победоносно бросил на стол. Секунда недоуменной тишины. Только потом все с облегчением вздохнули: бандероль не была заказной». 
Прежде чем я познакомлю вас с тем, какие судьбоносные последствия несла эта, на первый взгляд, незначительная мелочь, позвольте мне рассказать об одном негативном качестве Яры Цимрмана, которое с этим связана.
Недостатки великих личностей от нас историки большей частью скрывают. Не знаю, как вы, но я, например, в школе даже не знал, помимо всего прочего, что Палацкий, безусловно, очень храбрый мужчина, боялся зубных врачей. Или же, что все произведения Алоиса Йирасека, созданные во время его работы учителем в Литомышле, были написаны школьными, то есть краденными чернилами, о чем имеются неопровержимые доказательства. И сколькими чернилами!   
Мы цимрмановеды ничего скрывать не хотим. Мы некоторое время назад нашим зрителям открыто сказали, что Цимрман, к примеру, обладал весьма слабой памятью. Коэффициент его памяти равнялся 0,03. Что немного! Это всего лишь на одну сотую больше, чем у дельфина.
И также мы не хотим скрывать, здесь я уже возвращаюсь к нашей теме, что у Цимрмана был один небольшой изъян характера. Он был мелочным скрягой. Это совсем невероятно: с одной стороны, он мог пожертвовать на строительство железной дороги Вроцлав–Познань 120 миллионов злотых плюс 17 его собственных шпал, но с другой стороны, когда он должен был во время какой-нибудь поездки отправить письмо матери, то всю ночь размышлял как бы обмануть почту. Он заходил так далеко, что наполнял конверты водородом, чтобы не оплачивать полный вес. Он отказался от этого только тогда, когда заметил, что письма матери не доходят. Оно и понятно, так как в почтовом отделении при резком ударе печати письма взрывались.
Но кто знает эту черту характера Цимрмана тот не удивится, что столь важную посылку, какой была оперетта «Просо», заказным он не отправил. Нам осведомленным кажется странным, что он вообще бандероль маркировал.
Когда же господа из жюри осознали, что факт получения посылки могут скрыть, то потеряли последние остатки совести. В помещении начался хаос. «Кто тут самый старший?», «Кто тут самый старший?» – якобы, кричал, семидесятиоднолетний Штраус и бил по столу своим гражданским паспортом. Концертмейстер Йозеф Тесарек из Ческе-Веленице сразу понял, что стал свидетелем исторического события и, спрятавшись за крышкой открытого рояля, всю сцену для нас слово в слово записал. Прочитаю вам хотя бы отрывок из его записей:
Кальман: Двери закрыты?
Легар: Закрыты.
Кальман: А что этот? (имеется в виду Йозеф Тесарек из Ческе-Веленице).
Пискачек: Этот не понимает ни слова. Как пить дать, он чех. (В оригинале: Das ist ein Holztscheche).
Недбал: Друзья, хватит вырывать все это! Нам всем хватит. Дайте мне «Нежные блондинки», «Вы – кавалер, я это знаю» и «Сладкая моя девушка», а со всем остальным делайте, что хотите.
Легар: Не понимаю, что будет помещик Кальман в окружении этих своих коров делать с «Королевой чардаша». Дайте сюда.
Кальман: Вы – животное. (Имеется в виду Легар). У меня есть сын Имре. Он хилый. Земля его не кормит. Er;m;.

Если кто-то хочет найти в истории пример художественной кражи, то лучшего ему не отыскать. 

Вероятный сюжет оперетты «Просо»
 
Доцент Ярослав Возаб:

Об опереточном искусстве Цимрмана нам удалось собрать ряд ценных фактов. Однако сами опереточные произведения мы должны по большей части считать потерянными. Они существуют, но либо в искаженном виде у тех, кто плоды работы Цимрмана себе присвоил, либо только в отрывках и набросках. Как раз отрывки из оперетты «Просо» мы нашли в месте, где меньше всего этого ждали. Послушайте, пожалуйста, свидетельство техника пражского радио Карела Пробста. Карел Пробст рассказывает:
«В конце шестидесятых годов меня за мое католическое имя перевели на малоквалифицированную работу в подвал. Моя задача заключалась в прослушивании стертых магнитофонных пластинок и в проверке того, насколько хорошо все стерто. Работа не была тяжелой. Редко, когда случалось, что на своем рабочем месте я просыпался от неожиданной, длящийся всего лишь несколько секунд, звукозаписи. Это всегда был отрывок какой-нибудь музыки или пения. Это происходило один-два раза за год, порой чаще. Эти образцы я не способен был расшифровать и поэтому доверил это целиком и полностью доктору Гедвабнему». Таково свидетельство Карела Пробста.
Доктор Гедвабный подверг отрывки с магнитофонной ленты экспертизе, в своей гипермарганцевой ванне он поставил эксперимент по фильтрованию с помощью животного угля. Эксперимент подтвердил, что в руках у него остатки записи оперетты Цимрмана «Просо».
Но кто же ее записал и где он партитуру взял?
Разгадать сию тайну доктору Гедвабнему помогло случайное знакомство с довоенным опереточным режиссером Алфредом Кубиком, ныне начальником мастерской по чистке перьев в Праге (район Браник).
Альфред Кубик, дескать, часто рассказывал доктору Гедвабнему, как во времена войны фашисты заточили его в венский опереточный архив, в котором невозможно было дышать, чтобы он вытирал пыль после воздушных атак. Перед бомбардировкой Кубик всегда выбегал в сад, где прятался в кустах крыжовника – он, как человек невоенный, наивно полагал, что на крыжовник союзники нападать не будут.
Однажды, буквально в тот момент, когда радио сообщило о вражеской коалиции, с полки свалилась тяжелая папка с нотами. Потрясенный Кубик от страха потерял сознание. Когда же после налета очнулся, то заметил, что сад разгромлен, как раз в том месте, где росли кусты крыжовника. И тогда Альфред Кубик пообещал себе, что в знак благодарности привезет после войны в Прагу судьбоносную папку с нотами и все произведение, чего бы это ни стоило, запишет.
К работе он приступил прямо в 1945 году. В 1950, когда уже были подготовлены первые 178 картин, ему довелось поучаствовать в двухдневном семинаре в Либлице. Там в первый день он узнал, что оперетта упадочный жанр, а на второй день, кого она обслуживает.
После торжественного знакомства, организованного по случаю окончания курса обучения, Кубик, мучавшийся угрызениями совести, сжег партитуру, а 178 магнитофонных лент с уже записанной опереттой «Просо» стер. Однако оказалось, что музыка Цимрмана в магнитофонную ленту буквально въелась. Самые сильные музыкальные моменты сопротивлялись наисовременнейшей аппаратуре по уничтожению записей. Благодаря этому явлению у нас сохранилось шесть двухсекундных и аж пятисекундных отрывков, по ним мы реконструировали весь сюжет оперетты «Просо». Ознакомимся с ним хотя бы вкратце.
В хуторе рядом с шотландским городом Глазго в бедной семье сербского эмигранта родился юноша-граф Николич. Родители испытывали стыд за свою бедность перед своим богатым сыном, и поэтому у графа было тяжелое детство. К счастью отец лишил сына имущества, так как положил деньги в местное финансовое учреждение, а пароль «Dobro je prisjetiti se da prividno prav put prema cilju predstavlja u stvari pravodlivo krivudanje», забыл. В конце концов, юноша Николич продает отчий дом, а на вырученные деньги покупает каменоломню. Так заканчивается первая картина.
Во второй картине мы застаем графа Николича при дворе царя, где, притворившись анархистом Курагиным, он соблазняет одноглазую дочь генерала Юсупича. Генерал же быстро замечает, на кого его дочь заглядывается, впадает в ярость и бьет Аркадия Леонтьевича по лицу. У поэта Всеволода Майского не хватает смелости заступиться за друга, и он позорно выбегает из зала. Вторая картина завершается приездом Сони.
Третья картина. Поздний вечер в замке, старая ключница Маркета разговаривает с Анной, воспитанницей Гевестона, о прошлом, о молодом бароне Юлии, который некогда пропал, а также о старой графине. Анна признается, что когда-то давно оказала помощь некому английскому офицеру. Но на удивление ей известно, что той же ночью попадет в замок Диксон. Так проходит ночь, а утром действительно начинаются торги. За всем этим наблюдает с управляемого дирижабля граф Николич, на сей раз уже со своей женой Геленой и детьми Вашиком, Славиком, Боржиком, Миреком, Йендой и другими.
В семнадцати следующих картинах Цимрман наглядно показывает расцвет ремесел и возрастающую мощь городской буржуазии.
Двадцать вторая картина представляет собой всего-навсего череду ярких певческих номеров, в них объясняется принцип работы водного насоса с обратным клапаном, открытый Николичем. Поэт Всеволод Майский тут появляется единственный раз, мельком.
А вот мы снова с графом Николичем, у него по результатам судебного процесса в Граце конфисковали дворец Берингхоф (картины 23-28), а также близлежащие пруды (картина 29).
Пересказ действия картин 30-47 в кратком изложении был бы слишком запутанным и поэтому остановимся на картине 48, в ней Элишка уже замужем, а бурмистр Главса умирает. В довершение несчастий из Шотландии приходит известие, что в каменоломне Николича наткнулись на глину. Однако оказывается, что Рене думал о своих угрозах всерьез. Граф Николич вынужден подняться в воздух, ибо только там он чувствует себя в безопасности. Но все же в гондолу своего дирижабля он берет не тоскующую Ольгу, как бы Вам хотелось, а тоскующую Гелену.
В картинах 50-61 дирижабль Николича парит над территорией Чехии. Действие шести следующих картин разворачивается в местности под ним. О них мы ничего говорить не будем, так как здесь скрыт сюжет оперетты «Трактир „На полянке“», которую вы увидите после антракта.
Естественно вам интересно, как вся эта история, за которой вы со мной следили, заканчивается.
В оставшихся 35 картинах графа Николича уже нет в живых и поэтому только коротко: Эльвира и Соня доживают свою жизнь в имении в Аахене. Карел стал полковником, а его сына Бедржиха приняли в сельскохозяйственную школу. Неугомонный весельчак Гержманский, этакий рубаха-парень, сопровождавший нас на протяжении всей оперетты, достиг долгожданного признания. А что Роберт? Сами знаете, что с такими бывает. Буйная кровь наконец-то остывает, и в последнем действии Роберт предстает добропорядочным отцом семейства.
Безумие Жофины является здесь единственным трагическим мотивом во всей столь шаловливой истории.
Вот таков сюжет произведения.

Фрустрационная композиция
Доктор Ян Грабета:

И под конец, друзья, всего несколько слов о музыкальных аспектах опереточного творчества Цимрмана.
Его вклад в композицию увертюр до сих пор не оценен по заслугам. В них Цимрман, в отличие от всех тогдашних композиторов принципиально не работал ни с побочными, ни с главными темами. Так, например, в увертюре, которую вы через несколько мгновений услышите, вы не найдете ни одной музыкальной идеи. Цимрман здесь работает с музыкальными переходами, мостами и начинками. Он создает атмосферу полную тревоги с помощью непрерывного, нарастающего чередования двух элементов: элемента ожидания и элемента разочарования. Это и есть пример знаменитой фрустрационной композиции. По мнению Цимрмана, неудовлетворенный зритель с большим одобрением встречает полноценные мелодические номера самой оперетты.
Что касается реконструкции самого зингшпиля, то здесь мы решились на подчеркнуто деликатную корректировку. Нотные записи мы практически не трогали: там, где от произведения осталась только фортепианная партия мы оставляем фортепиано; там, где в нашем распоряжении оркестровая партитура, прозвучит оркестр. В некоторых местах, особенно на тех самых швах между фортепиано и оркестром, получились правда определенные тональные скачки, которые раздражают специалистов, но вы их не заметите. Сейчас, однако, друзья, позвольте мне на этом месте свой доклад прервать. Как может быть, вы знаете, из дневной прессы, в пражской консерватории наконец открылся вечерний семинар цимрмановедения. К учебе приступил целый ряд очень одаренных студентов. Один из них учащийся первого курса Петр Брукнер из Брандиса-над-Лабем, который для вас подготовил свой первый научный реферат. Входите.
(Брукнер путается в занавесе посередине сцены. Занавес колышется и видно, что растерянный студент направляется от центра к порталу. Грабета, в конце концов, решительно бросается Брукнеру на помощь. Он идет к порталу, куда Брукнер тем временем добрался и хватает его чтобы отвести к разрезу занавеса в центре).   
       
Цимрмановский способ записи нот

Грабета: Ну, уважаемый коллега, что Вы подготовили?
Брукнер: Я должен был подготовить реферат на тему графических аспектов…
Грабета: Мне это говорить не надо, вот аудитории интересно. И чтобы громко, чтобы все слышали.
Брукнер: Я должен был подготовить реферат на тему графических аспектов нотной записи Цимрмана (бросает взгляд на Грабету).
Грабета: Пожалуйста, на меня не обращайте внимания, Вам слово. Я тут просто за Вами присматриваю.
Брукнер: Стан. a) нотный стан; b) хвостики; c) заключение. (Бросает взгляд на Грабету, тот никак не возражает, и Брукнер возвращается к реферату). а) нотный стан. Я выяснил, что Цимрман не записывал ноты, как остальные композиторы, на нотном листе. Цимрман записывал ноты на чистой пергаментной бумаге без линеек. Линейки у него были на твердом поддоне, на который он прикладывал пергамент.
Грабета: Знаете ли Вы, почему он так делал?
Брукнер: Нотная бумага дорого стоила.
Грабета: Ну, дорого, конечно. Что тогда дорого не стоило. Но это не истинная причина.
Брукнер: У Цимрмана было мало денег.
Грабета: Это Вы сказали тоже самое, только другими словами. К этому его подтолкнула другая причина. Нигде у Вас дальше не написано?
Брукнер: Дальше у меня только хвостики и заключение. 
Грабета: Это делалось ради транспозиции. Цимрман потом простым перемещением пергамента по поддону транспонировал сочинение выше или ниже. Очень остроумно, знаете ли. И это облегчало работу. Однако нам сегодня при чтении сочинений Цимрмана это работу осложняет: часто мы не знаем, как нотную запись на поддон приспособить, некоторые его сочинения по этой причине абсолютно нечитабельны. Главным образом потому, что Цимрман настойчиво писал все хвостики нот по направлению вниз, в то время мы пишем, как?
Брукнер: От ноты си вверх пишем хвостики вниз, а от ноты си вниз пишем хвостики вверх. Вниз. Вверх.
Грабета: Так куда же?
Брукнер: Вверх.
Грабета: Вот именно. Он сам об этом часто говорил: «Никто не заставит меня писать ноты хвостом вверх». Но я Вас перебил. Что там у Вас дальше?
Брукнер: b) хвостики.
Грабета: Хорошо. Продолжайте.
Брукнер: Но ведь Вы уже рассказали.
Грабета: Что я рассказал?
Брукнер: Что Цимрман писал хвостики вниз.
Грабета: Ага. А развить тему Вы можете?   
Брукнер: Нет.
Грабета: Ну, тогда переходите к следующему пункту.
Брукнер: c) заключение. Цимрмановский способ записи нот был для своего времени необычным и отличался от способа, каким записывали ноты тогдашние выдающиеся композиторы, как, например, Бах…
Грабета: Скажите целиком!
Брукнер: Оффенбах, Мария Вебер, Глинка, Мусоргский, Римский и Корсаков.
Грабета: Все, нам хватит. Мы уважаемого коллегу поблагодарим. Для первого раза это было неплохо. До свиданья. 
(Брукнер уходит).
Грабета: Значение опереточного творчества Цимрмана я бы хотел в конце проиллюстрировать одним сообщением из заграничной печати. Нью-йорксий деловой журнал «Business times», который я выписываю, недавно написал:
«Удастся ли чехам в начале будущего года защитить в суде в Гааге авторские права их неожиданно открытого композитора Цимрмана и взыскать все неоплаченные тантьемы с обратной силой за оперетты «Веселая вдова», «Граф Люксембург», «Сбор винограда», «Королева чардаша», «Венская и Польская кровь», «Кузен ниоткуда», «Паганини», «Страна улыбок», «Летучая мышь», «Бродяга» и «Жемчуг девы Серафимы», следовательно надо ожидать значительных колебаний на бирже вследствие хозяйственного упадка Австрии, чья экономика опирается, в первую очередь, на доходы от оперетт».
Полагаю, что это сообщение говорит больше, чем все наши комментарии вместе взятые.

ТРАКТИР «НА ПОЛЯНКЕ».
Оперетта

Действующие лица:
Трактирщик
Граф Фердинанд фон Цеппелин
Кулганек
Трахта и другие.

(Увертюра к оперетте: монтаж музыкальных переходов главных мелодических пассажей опереточных увертюр и интермедий из «Летучей мыши» Штрауса и «Сбора винограда» Недбала.
Поднимается занавес. Трактир в лесу, перед входом в трактир стол и стул.
За столом манекен Людвика и трактирщик).

ТРАКТИРЩИК: Хочешь знать, Людвик, мой старый, и, да! можно сказать единственный, в сущности, настоящий друг, как я в этой одинокой пустыне посреди глухого леса, где далеко окрест никто не живет и куда не ведет ни одна тропинка и где за целый день даже маленького человека не увидишь, кроме этих проклятых дирижаблей, очутился? Я рассказываю тебе историю этой своей жизни каждый божий день уже пятнадцать лет и у меня нет никаких причин не повторить ее снова. (Смотрит наверх, откуда доносится музыка из «Летучей мыши»). Это венец, Людвик. Ох уж эти богачи! В этом году на святую Анну будет тому уже тридцать лет, как я бедный гражданин с одной пышечкой в узелке покинул свою любимую родину. У меня, Людвик, мой старый и, да! можно сказать единственный, в сущности, настоящий друг ничего не было, кроме вот этих двух рук. Куда податься? Я естественно хотел устроиться в первую очередь корзинщиком. Но корзины я никогда не плел, и даже не знал, как эту работу делать. Но сюда, в непроходимую бедность почтальон принес мне радостное известие: «Умер дедушка, и Вы становитесь владельцем трактира „На полянке“».  И я сразу же направился за нотариусом. Нотариус взял топор, еды на три дня, и мы отправились в дорогу. Когда же мы, Людвик, мой старый и, да! можно сказать единственный, в сущности, настоящий друг прорубили путь аж до сюда, то тут-то я и осознал, кем был мой дедушка, Царствие ему небесное, идиотом был.
Нотариус мне рассказывал, что дедушка был заядлым одиночкой. Людей он избегал и никого вокруг себя не выносил. Но издавна мечтал стать трактирщиком. Сначала он открыл трактир на дороге в Писек. Но туда ходили люди. Потом арендовал трактир на площади в Опочно, но и туда ходили. И тогда он отстроил вот это. Как там было во времена дедушки не знаю, но у меня за все пятнадцать лет, Людвик, ты, конечно, постоянный, но и единственный посетитель. И такой посетитель, что я должен тебе сказать, Людвик, ты ведь не обидишься? Вовсе даже не посетитель. А без посетителей трактир не выживет. А коль выживет, то развлечений не будет. А коль будут развлечения, то до слез.
(Поет арию бродяги из оперетты Р.Пискачека «Бродяга»).

АРИЯ.
 
Ты плачешь, Людвик? Ты плачешь. Посмотри на меня. На меня посмотри! (Подходит к Людвику и следит за его взглядом, который обращен к небу, откуда доносится ария «Охотно целую я женщин» из оперетты Ф. Легара «Паганини»). А, за дирижаблем наблюдаешь. Одноместный, но быстрый. Летит в Польшу. Сколько раз я себе говорил, из ружья бы тебя, негодяй (берет ружье в руки), и бах, (прицеливается) вниз свалишься, сюда придешь и здесь сядешь. И пива выпьешь! Только вот из винтовки в дирижабль не выстрелишь. А коль выстрелишь, то не долетит. А коль долетит, то в цель не попадешь. (В досаде ударяет прикладом по земле. Раздается выстрел и слышно, как шипит выходящий газ). Людвик, у нас гости! (Направляется со своей поллитровой кружкой к стойке). 
ГРАФ: (выбегает в кожаном шлеме, в перчатках с манжетами и в белом шарфе, обмотанном вокруг шеи). Проклятье, вот так незадача! Хорошо хоть целый и невредимый. Скажите, пожалуйста, я еще в Чехии или уже в Польше? (Людвик не отвечает). Pro;e pana, mluvi pan po polsku? Или может быть… Sprechen Sie Deutsh, mein liebere Freund? Или может быть… Hwong pink ci pink ung honking pink tse? Простите, я не представился. Я граф Фердинанд фон Цеппелин. (Садится за стол). Понимаю Вашу позицию. Я и сам не поклонник этаких поверхностных трактирных знакомств. Позволите мне расслабить ноги? (Ставит ноги на стол, и мы понимаем, что он летел в домашних тапках). Однако войдите в мое положение. У меня вдруг закончился газ. Но не забивайте этим голову, у Вас точно своих забот хватает. Эй, кабатчик!
ТРАКТИРЩИК: (долго наблюдает за сценой в дверях, так чтобы граф его не видел). Ну, ну, вот так спешка! У меня только две руки, и Вы тут не один. (Приносит поллитровую кружку с пивом). Местный?

ГРАФ: Куда там! Мы, пилоты дирижаблей, в общем-то, нигде не местные. Я граф Фердинад фон Цеппелин.
ТРАКТИРЩИК: И что же Вас сюда привело, Ваше Сиятельство?
ГРАФ: Авария. У меня закончился газ. 
ТРАКТИРЩИК: Плохо. Пара прекрасных недель здесь Вам обеспечена. Но ни в чем нуждаться не будете, да? Пива достаточно, а платить у Вас есть чем, да?
ГРАФ: Об этом даже речи не может быть. Мне сейчас же нужно продолжить свой путь.   
ТРАКТИРЩИК: Плохо Вам здесь не будет, Ваше Сиятельство. В субботу всегда протираю стол, с Людвика снимаю паутину ¬– повеселимся.
ГРАФ: Я ничего не имею против развлечений. Однако в месте, где нет женщин я всегда проводил не больше дня.
(Граф поет арию «Охотно целую я женщин» из оперетты Ф. Легара «Паганини»).

АРИЯ

ТРАКТИРЩИК: С хорошим пивом и на свежем воздухе у Вашего Сиятельства возникнут совсем другие мысли.
ГРАФ: Граф Половецкий когда-то применительно ко мне использовал вот такие слова как: сексуальный изгнанник, спермон и эректик. Думаю, что так он уловил основную особенность моего характера.
ТРАКТИРЩИК: Я не верю собственным ушам. Я всегда представлял себя графа Цеппелина, как человека, склонившегося днем и ночью над проектами воздушных шаров и управляемых дирижаблей.
ГРАФ: Это всего лишь первые, маленькие шажочки в моей основной исследовательской деятельности. Стиль моей жизни заставил меня заниматься, в первую очередь, вопросом предохранительных средств от выплат алиментов. Я работаю на основе вулканизации каучука. Но изделия, производящиеся на моих фабриках пока, к сожалению, слишком большие и не пригодны ни для чего, кроме полетов.
Ну, принеси мне какие-нибудь копчености, а я пойду искать трясину с болотным газом, чтобы заправить дирижабль для дальнейшего путешествия.
ТРАКТИРЩИК: Руженка!
ГРАФ (Людвику): Ну, всего хорошего, друг…
ТРАКТИРЩИК: Ру-же-нка!
ГРАФ: А если у меня когда-нибудь, не дай Бог, еще закончится газ, то до свидания.
ТРАКТИРЩИК: Ру-жен-ка!
ГРАФ: Чего?
ТРАКТИРЩИК: Ру-жен-ка!
ГРАФ: Проклятье, не хочешь ли ты сказать, что в этой пустыне живет представительница прекрасного пола?
ТРАКТИРЩИК: И не только пола, господин граф. Помимо Людвика тут со мной живет целая моя внучка.
ГРАФ: Бог ты мой, внучка! А я тут веду такие бесстыдные речи о женщинах!
ТРАКТИРЩИК: (звучит ария из оперетты Ф.Легара «Там, где жаворонок поет»).
 
АРИЯ.
 
ГРАФ: Значит, молодая внучка! И где же она застряла? Почему не встречает гостя?
ТРАКТИРЩИК: Неделю назад отправилась в город, девонька моя заботливая, за шафраном и за малой толикой, этого самого, имбиря.
ГРАФ: За шафраном? Гм… Расскажи мне что-нибудь о ней.
ТРАКТИРЩИК: Неделю назад отправилась… в город. За шафраном. И за малой толикой, этого самого, имбиря.
ГРАФ: Дальше, давай, дальше!
ТРАКТИРЩИК: Девонька моя заботливая.
 ГРАФ: Гм! Как ты мне ее обрисовываешь… Неделю назад, говоришь, отправилась. Какая, наверное, это женщина. Знаешь, как ты мне это говорил… 
ТРАКТИРЩИК: В город?
ГРАФ: Нет.
ТРАКТИРЩИК: Заботливая?
ГРАФ: Нет.
ТРАКТИРЩИК: За шафраном?
ГРАФ: Самое то!!! Значит, блондинка, говоришь. Синие губки. Розовые глазки… А еще скажи, что она нежная.
ТРАКТИРЩИК: Она нежная.
ГРАФ: (поет арию «Блондинки нежные» из оперетты О. Недбала «Польская кровь»; по ходу пения и граф, и трактирщик надевают танцевальные чешки, чтобы потом отплясывать во время интермедии):


АРИЯ.
 
ГРАФ: Покажи мне окошко ее каморки.
ТРАКТИРЩИК: Вот это!
ГРАФ: Значит здесь она спит!
ТРАКТИРЩИК: Не спит, неделю назад отправилась в город…
ГРАФ: Постели мне в соседней каморке, пойду спать, чтобы набраться сил. Впрочем, если она вернется, то разбуди меня, растормоши, не обращай внимания на мой титул. (Трактирщик уходит). 
За шафраном, потаскуха! (Опускается занавес, звучит интермедия из «Сбора винограда» Недбала. Музыка затихает, занавес поднимается. Граф выходит на сцену, чтобы почистить зубы, трактирщик прячет рукав, который тайно шьет и начинает убивать мух на столе. Занавес снова опускается. Опереточная интермедия по-прежнему звучит. Снова затихает музыка, снова поднимается занавес, и вся сцена повторяется. Снова занавес и музыка из «Летучей мыши» Штрауса. Пока играет музыка, трактирщик высовывает из-за занавеса табличку с надписью: «Таких утр граф провел в трактире 28». Занавес снова поднимается. Трактирщик заканчивает шить рукав, а граф заканчивает чистить зубы).
ГРАФ: Ну месяц прошел, а твоей внучки все нет. Ну, принеси мне какие-нибудь копчености, а я пойду поищу трясину с болотным газом, чтобы заправить дирижабль для дальнейшего путешествия.
ТРАКТИРЩИК: Ру-жен-ка!
ГРАФ (Людвику): Ну, всего хорошего, друг!
ТРАКТИРЩИК: Ру-жен-ка!
ГРАФ: А если у меня когда-нибудь, не дай Бог, еще закончится газ, то до свидания!
ТРАКТИРЩИК: Ру-жен-ка!
ГРАФ: Чего?
ТРАКТИРЩИК: Внучка вернулась. Ездила в город за шафраном и за малой толикой, этого самого, имбиря. Девонька моя заботливая.
ГРАФ: И ты мне говоришь это только сейчас?
ТРАКТИРЩИК: А я Вам еще не говорил?
ГРАФ: Конечно же, не говорил. Я, вообще, ни о чем не знаю.
ТРАКТИРЩИК: Ага. Так вот, я должен Вам сказать. Месяц назад отправилась, девонька моя трудолюбивая…
ГРАФ: Это ты уже говорил! Но то, что вернулась, ты не говорил!
ТРАКТИРЩИК: Вернулась поздно, к утру. Не хотел Вас будить. Вы спали, Ваше Сиятельство, прошу прощение, как сурок.
ГРАФ (полный энтузиазма): Я пойду приведу себя в порядок, а ты передай ей, что я бы с ней с удовольствием… подожди… мы должны это как-нибудь сказать… передать ей, что я ей желаю, да, что я ей желаю много счастья, много здоровья, всего самого наилучшего, чтобы она еще долго была с нами и оставалась такой свеженькой, и что эта боль утраты от всего моего сердца… что я уже скоро! (Уходит).
ТРАКТИРЩИК (Достает из кармана женский рукав, натягивает его на руку и смотрит, какое тот впечатление производит в окне): Так, а теперь господин граф может войти. 
ГРАФ (выбегает и поет арию «Девушка, прекрасная моя» из оперетты О. Недбала «Сбор винограда»).
 
АРИЯ.
   
(Во время арии из-за кулис на коленях выползает заключенный. Допевает с графом и трактирщиком последние строфы арии. Потом на четвереньках пытается убежать туда же, откуда пришел). 
Ну, дружище, куда же? Спокойно! Поведайте же нам теперь, кто Вы и откуда идете.
(Заключенный снова пытается убежать).
Ну, дружище, Вы в кругу хороших людей! Мое имя граф Фердинанд фон Цеппелин. Идите к нам, присаживайтесь. (Предлагает ему стул). Кабатчик, пива принеси и еды, я плачу.
ТРАКТИРЩИК: Спокойно, спокойно, полегче там с угощением. К такому наплыву мы не готовы. Пятнадцать лет ничего и вдруг целая группа! (Считает гостей и уходит).
ГРАФ: Знаете, это такая глушь, далеко окрест никого. Трактирщик немного чудак, но живет тут, между нами говоря, с ним внучка. Красавица. Месяц назад отправилась в город за шафраном и за малой толикой, этого самого, имбиря. Вернулась вчера поздно к утру и поэтому слегка отсыпается. Но сейчас точно уже одевается. Только знаете ли, у нее куча всякого исподнего… ведь Вы знаете.
(Трактирщик выходит с пивом, хлебом и сосиской).
Так, а теперь ешьте, пейте, я плачу. И без лишней скромности.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (впивается зубами в хлеб): Господи, вот это объедение! Я, господа, ничего такого двадцать лет не ел. Нам давали только воду и краюху из опилок. Только на Щедрый День нам всегда приносили яблоко, но на Святого Стефана, по тюремному уставу, мы должны были его вернуть. (Дожевывает кусок и берет сосиску). А вот это я не видел, уже не помню сколько. Гм, вот это запах! (Откусывает кончик сосиски, выплевывает, вставляет сосиску в рот, как сигару, и пытается прикурить).
ГРАФ: Но, дружище, это же сосиска!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да?
ГРАФ: Ну, конечно, это надо кусать. Откусите еще раз.
(Заключенный откусывает еще один кусок и выплевывает его). 
ГРАФ: Хорошо, не выплевывать, а оставить.
(Заключенный кладет сосиску в рот и протягивает руки к спичкам).
ТРАКТИРЩИК И ГРАФ: И не поджигать!
(Заключенный наконец-то понимает и ест сосиску, постанывая от наслаждения). 
ГРАФ: А теперь поведайте нам, кто Вы и откуда пришли?
(У заключенного радость от еды сменяется плачем). 
ТРАКТИРЩИК: Не плачьте, сударь. Берите пример с меня. Однажды со мной произошло такое… такая вещь. Короче, Вы знаете. И я, видите ли, плакал! Но в следующий раз со мной, наоборот, произошла другая вещь, и я не плакал.
ГРАФ: Вот видите.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (вытирает слезы): Спасибо Вам, господа. Я – Кулганек, номер 21. Знаете, я этот секретный коридор копал каждую ночь пятнадцать лет. Из окошка своего выбирал путь к самому густому лесу. А оказалось, что тут ресторан.            
ТРАКТИРЩИК: Не вешать нос, пан Кулганек, здесь действительно самый густой лес. Далеко окрест только нас четверо.
ГРАФ: Далеко окрест только нас пятеро.
ТРАКТИРЩИК: Четверо!
ГРАФ: Пятеро!
ТРАКТИРЩИК: Четверо!
ГРАФ: Пятеро!
ТРАКТИРЩИК: Ну да, опять двадцать пять! Пятеро. Внучка моя вернулась! Месяц назад отправилась в город за шафраном и за малой толикой, этого самого, значит, имбиря.
ГРАФ: Ну-ну, кабатчик, если человек не видел двадцать лет женщину, то Вы должны обращаться с такими делами полегче. А не сразу, по полной, «имбирь» и «шафран». Дружище, не хотел бы Вас снова заставлять плакать, но как Вы относитесь к женщинам?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (говорит, а в это время звучит отрывок из увертюры к «Сбору винограда» Недбала). Для меня существует только одна женщина на свете. Виделись мы с ней только одно мгновение, когда меня вели в цепях. Все время вижу ее перед собой, как она оттолкнула часового, зачерпнула ладонями воды и сказала мне, совершенно незнакомому человеку: «Пей!»
ГРАФ: Так и сказала?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да.
ГРАФ: Проклятье! Вот это должна быть женщина. Проклятье! (Поет арию «Братья, сердце мое пылает» из оперетты Недбала «Польская кровь»). 

АРИЯ.

ТРАКТИРЩИК: Пан Кулганек, не сочтите за дерзость, но за что Вас собственно посадили?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Не обижайтесь, господа, но об этом я говорить не могу. Обвинение слишком ужасное. Но поверьте мне, я невинно осужденный.
ТРАКТИРЩИК: Вот так сразу и подумал! Невиновного человека сразу видно.
ГРАФ: Ну да. Лишь только Вы высунули голову из вот того кустарника я сразу про себя сказал: судебная ошибка!
ТРАКТИРЩИК: Не сочтите за дерзость, пан Кулганек, а сколько лет Вам дали?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Двадцать.
ТРАКТИРЩИК: Не сочтите за дерзость, пан Кулганек, но сколько лет Вы из них уже отсидели?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да завтра тому двадцать лет будет.
ТРАКТИРЩИК: Я, конечно, не знаю, я человек простой, в университетах не учился, но может быть Вам уже и не стоило сбегать, разве нет?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Вы тоже так думаете? Мне тоже это пришло в голову. И как раз вчера. Вот только секретный тоннель-то я уже прорыл. Но раз уж я на свободе, то главное, чтобы меня не повязали.
ГРАФ: Вы правы, Вам надо сейчас же исчезнуть. У меня в рюкзаке есть туристическая одежда, не нужно? (Уходит).
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да, конечно. Я все съем.
ТРАКТИРЩИК: Вы хотите нас покинуть?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Я должен.
ТРАКТИРЩИК: Не уходите, пан Кулганек. Гостиница без гостей, это уже практически не гостиница.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Я – изгой, господа. И помимо всего прочего, у меня нет денег.
ТРАКТИРЩИК: Оставайтесь. Я хорошо Вам заплачу.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Вы, пан трактирщик, так добры. Мне, арестанту, хотите просто так дать денег.
ТРАКТИРЩИК: Я Вам верю, пан Кулганек. А потом ведь Вы здесь тоже что-нибудь потратите, так ведь?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Знаете, я в тюрьму попал действительно, не будучи виновным. А было дело так: иду я однажды, значит, по лугу и вдруг с неба, видите ли, падает звонок. Обыкновенный велосипедный звонок. Я его поднимаю, звоню и тут откуда ни возьмись появляются два жандарма. И тут же меня в тюрьму и под суд. А в суде, конечно, неловко получилось. «Так, и как у Вас», – говорят, – этот звонок оказался? Ну, вспоминайте», – говорят. «Вы же не хотите нас надуть, что он упал с неба?» Что я должен был сказать? Поэтому и предпочел промолчать. Мне обвинили в том, что я контрабандист Гёч…
ТРАКТИРЩИК: Контрабандист Гёч? Подождите-ка, как же они его называли… сейчас не вспомню. Ну, рассказывайте дальше.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Меня обвинили в том, что я контрабандист Гёч…
ТРАКТИРЩИК: Кличка! Да так и есть, контрабандист Гёч, а зовут Кличка… Нет, Кличка это крестное имя. Ну не имеет значения, продолжайте.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Короче, сказали, что я контрабандист Гёч, и влепили мне двадцать лет.
ТРАКТИРЩИК: Черт подери.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Ну да, пожалуй, мне уже пора.
ТРАКТИРЩИК: Никуда не уходите, пан Кулганек. Раз я сказал Вам, что по поводу денег можно не беспокоиться, то все в силе!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Вы очень любезны, пан ресторатор, но помимо нехватки денег есть еще две причины, которые гонят меня отсюда: первая причина заключается в том, что каждую секунду вон из той ямы может выпрыгнуть надзиратель Гурых, а вторая причина заключается в том, что каждую секунду вон из той ямы может выпрыгнуть надзиратель Кргавец. Не знаю, собственно, у кого сегодня смена.
ТРАКТИРЩИК: Послушайте, когда Вы рассказывали о той девушке, которая дала Вам напиться и при этом сказала это… это слово. Не была она одета… (Что-то показывает).   
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Красный фартук.
ТРАКТИРЩИК: Я так и думал! А на голове у нее не было вот такой… (Снова показывает что-то). 
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Златые власы.
ТРАКТИРЩИК: Этого я и боялся. И когда она смотрела, то она ведь как будто… (Показывает уже что-то совершенно бессмысленное).
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: В руках держала корзинку.
ТРАКТИРЩИК: Это она!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Кто?
ТРАКТИРЩИК: Это моя внучка.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Вы с ума сошли!      
ТРАКТИРЩИК: Часто мне о Вас рассказывала.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да? Что говорила? Скажите!
ТРАКТИРЩИК: Ну, рассказывала, как Вы шли…
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да, именно так.
ТРАКТИРЩИК: Ну, а потом как дала Вам попить…
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да.
ТРАКТИРЩИК: И как потом сказала это слово, не обижайтесь на нее, это у нее случайно вырвалось, она из-за этого долго переживала…
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: А где она?
ТРАКТИРЩИК: Здесь, вон в этой каморке у нее своя комнатка. Месяц назад отправилась в город, девонька моя заботливая, за шафраном и за малой толикой, этого самого, имбиря.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (поет арию «Никто на свете тебя не любит так» из оперетты Ф. Легара «Паганини»). 

АРИЯ.
 
ГРАФ (выходит, в руках у него одежда). Так, вот Вам несу, переодевайтесь и айда отсюда!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Я никуда не пойду. Я останусь тут в том костюме, в котором я был, когда мы впервые встретились. Вы обманулись во мне, господин граф! Я всего лишь простой косарь, но и тот знает, что такое честь. И он ее никогда, никогда не продаст!   
(Отрывок из оперетты «Сбор винограда» О. Недбала. Опускается занавес. А когда поднимается, на сцене находятся заключенный и граф).
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Нет! Нет у нее ничего такого.
ГРАФ: Прошу Вас, все-таки она женщина!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Она – небесное создание!
ГРАФ: Я Вам кое-что скажу…
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Я Вас даже слушать не буду. (Оба молчат).
ТРАКТИРЩИК (выходит): Так, это мне нравится. В трактире должно быть шумно. О чем речь, господа? (Граф что-то шепчет трактирщику на ухо). Господин граф, конечно же, прав, пан Кулганек. У моей внучки есть все, что и должно быть.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Нет! Нет у нее ничего такого.
ТРАКТИРЩИК: Вот смотрите, берите пример с меня. Однажды я тоже вот так сидел с приятелем в трактире, и он мне что-то рассказывает. А я ему отвечаю, что нет. А в другой раз он опять пришел и опять что-то говорит, а я ему отвечаю: Это да. Видите? Куда там, меня не проведешь. (Уходит).
ГРАФ: Послушайте, приятель, я Вам сейчас кое-что скажу. Такая женщина Вам не подходит. Такой женщине нужен мужчина, понимаете? Мужчина как…как я. И помимо всего прочего, я не хотел Вам это говорить, чтобы не показаться хвастуном, но она написала мне письмо.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Чего?
ГРАФ: Да, все понятно, она меня любит.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (поет куплеты Адели из «Летучей мыши» Штрауса):

АРИЯ.
 
ГРАФ: А, вот сейчас Вам будет не до смеха! Послушайте (вынимает письмо и читает). Мой возлюбленный граф! Когда я вернулась из города, куда я ездила за шафраном и за малой толикой, этого самого, имбиря, – потаскуха! – то тут я, девонька моя трудолюбивая, увидала здесь Вас. Я так счастлива, что у Вас закончился газ. Дедушка очень добрый, со временем мы найдем заросли, где сойдемся. Заказывайте побольше пива. У меня в погребе есть также вкусные рулетики, сыр и огурцы. Копчености уже заканчиваются. Ваша страстная Ружа.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Не верю!!! Такое письмо не могла написать она.
ГРАФ: Чего же, не верите! Сама мне его и бросила из окна.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Кто-то разыграл Вас, господин граф. Послушайте, какую тайную записку прислала мне Руженка. (Читает). Любимый Кулганек! Когда я вернулась из города, куда ездила за шафраном и за малой толикой, этого самого, имбиря, то здесь я, девонька моя заботливая, увидала не только этого похабника графа, но также и Вас, Вы, мое полосатое счастье. – И теперь послушайте, какое благородство. – Не важно, что у Вас нет денег. Можете занять у графа. У этого бабника денег точно предостаточно. Но зато Вы совсем другой, ни о чем непристойном не помышляете. Ваша преданная Руженка.
Что насчет этого скажете?
ГРАФ: Что Вам не дам в долг.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: А я Вас об этом и не прошу. Хоть Вы сами и говорили: «Так, а теперь ешьте, пейте, я плачу. И без лишней скромности».
ГРАФ: Я?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да, Вы.
ГРАФ (поет куплеты Адели, как перед этим заключенный): Неужели я это говорил?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да, Вы это говорили.
ГРАФ: Я???
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да.
ГРАФ: Ну, возможно.
ЗАКЛЮЧЕНЫЙ: Вот видите.
ГРАФ: Вот только говорил я это не Вам.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: А, кому же Вы тогда это говорили?
ГРАФ: Вот, этому пану (показывает на Людвика). Вот его спросите.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Я не должен у него ничего спрашивать. Мне совершенно ясно.
ГРАФ: Что же Вам ясно?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Кому Вы говорили: «Так, а теперь ешьте, пейте, я плачу. И без лишней скромности».
ГРАФ: И кому же я это говорил?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: А вот этому пану.
ГРАФ: Вот этому пану?!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Да, вот этому пану.
ГРАФ: Неужели я это говорил… Ну, да, это правда!!!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Вот видите.   
ГРАФ: Но это утверждаю я, Вы это не утверждаете!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Я это утверждаю.
ГРАФ: Неужели Вы это утверждаете? Вы ведь утверждаете, что я сказал «так, а теперь ешьте, пейте, я плачу. И без лишней скромности» Вам. В то время как я утверждаю, что я сказал, «так, а теперь ешьте, пейте, я плачу. И без лишней скромности» вот этому пану.
(Трактирщик входит с поллитровыми кружками и едой).
А ведь есть разница, черт возьми, сказать «так, а теперь ешьте, пейте, я плачу. И без лишней скромности», тому, кто не ест и не пьет, или же сказать «так, а теперь ешьте, пейте, я плачу. И без лишней скромности» Вам, который двадцать лет не ел и не пил, а на Рождество брал взаймы яблоко.
ТРАКТИРЩИК (садится). Господа, господа, берите пример с меня. Однажды я вот так пришел в трактир, а один посетитель мне и говорит: «Я сегодня плачу». И заплатил. А в другой раз я, наоборот, прихожу в трактир, а этот же посетитель, уже издалека мне кричит: «Сегодня нет!» И видите…
ГРАФ: Не заплатил ведь.
ТРАКТИРЩИК: Не обижайтесь, но так не делают. Вы при том не были, так откуда же Вы можете знать, что он сказал? Это некультурно, вот это вот, когда один рассказывает что-то интересное, а самое интересное, бедняжка, оставляет на конец, а другой все разом вываливает.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: А чем же закончилось, пан трактирщик?
ТРАКТИРЩИК: Чем закончилось. Так он… но это теперь уже неинтересно, если вот тут граф уже намекнул.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Но расскажите же.
ТРАКТИРЩИК: Короче, этот жандарм ему ее завернул и отрубил.
ГРАФ: Что? Кому?
ТРАКТИРЩИК: Вот видите, если бы Вы слушали внимательно и не перебивали, Вы бы знали, о чем речь. (Победоносно встает и уходит).
ГРАФ: Так. С меня довольно. Кто тут собственно идиот? (Заключенный шепчет что-то Людвику). Что вы тут шушукаетесь?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Тут пан мне говорил… и я ему говорил, чтобы он в это лучше не вмешивался.
ГРАФ: И что он сказал?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Но я не знаю, я на это внимание не обращаю.
ГРАФ: Подождите, подождите, это мне интересно, что он сказал!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: В целом, ничего.
ГРАФ: Ничего, ничего! Могу себе представить. Торчит тут себе, смотрит, как будто ни бельмеса не понимает и острит. Придира какой-то. Но это ему может и не пройти. А ведь кое-кто может ему вот так шляпочку на лобик надвинуть, да и галстучек набекрень сдвинуть. (Все это проделывает). Так, с одним разобрались. А теперь, чтобы было понятно, между нами. Она меня любит. Я ее хочу. И если я увижу, как Вы вокруг нее ошиваетесь, или же делаете ей предложение, а если уж Вы отважитесь на…
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Нет! Нет у нее ничего такого!
ГРАФ: Ничего нет, ничего нет! Вы ее еще не видели.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Я ее видел. Вы ее не видели. Она – ветерок в кроне дерева. Она – горный ручеек. Она – капелька росы на травке. Она…
ГРАФ: Пшик. Подождите, шлепну я вашу капельку росы по попке, зашатается.
(Заключенный что-то говорит сквозь слезы). 
Чего?
(Заключенный опять всхлипывает, но ничего не понятно).
Не стучите этими своими ножками, я Вас не слышу.
(Заключенный опять поднывает).
Умеете играть на гобое?
(На этот раз сквозь рыдания слышны отдельные слова).
А, Вы меня вызываете на дуэль. Так бы сразу и сказали. На чем будем драться, пан Кулганек?
(Заключенный постанывает).
На шпажичках? 
(Заключенный опять всхлипывает).
На пистолетиках! Имеются. Принесу. Не плачьте. Утром встанем пораньше, хорошенечко умоемся и примемся за дело. И не объедайтесь. Потому что я выстрелю Вам в живот, а это надо делать натощак. Иначе очень больно будет. Пах (Тыкает ему в живот). А теперь спокойной ночи! Советую хорошо выспаться! (Уходит).
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (поет арию «Спокойной ночи, девонька моя милая» из оперетты Кюннеке «Кузен ниоткуда»; реприза, этакий флешбэк).
 
АРИЯ

(Опускается занавес и звучит запись арии «Двадцать один» из оперетты О. Недбала «Польская кровь». В тот момент, когда занавес опускается мы видим, что место Людвика занимает актер, одетый и загримированный абсолютно также. Лицо его на всякий случай еще скрыто за «шляпочкой, надвинутой на лобик». Когда занавес поднимается, все остальные спьяну допевают параллельно с записью).
ГРАФ: Тихо! Я хочу вам кое-что сообщить. Ночью я думал о нашей дуэли.
ТРАКТИРЩИК: Прекрасно! Граф думал!
ГРАФ: Подождите, это не все. Ночью я думал о нашей дуэли и решил, что пан Кулганек может все-таки поесть.
ТРАКТИРЩИК: Прекрасно!
ГРАФ: Первоначально я хотел выстрелить ему в живот, но стрелять не буду.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Прекрасно! (в окошко) Руженка! (При каждом обращении к Руженке трактирщик встает и из окна выставляет свою руку, на которую надет девичий рукав; потом даже его не снимает). Руженка, он в меня не будет стрелять.
ГРАФ: В живот не буду.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Прекрасно. Руженка! Не будет стрелять мне в живот.
ГРАФ: Я выстрелю ему в голову.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Прекрасно. Руженка! Он выстрелит мне в голову.
ТРАКТИРЩИК (на этот раз руку из окна высовывает). Подождите, на Вашем месте я бы так не радовался. Наобещает Вам золотые горы, а в конце концов все равно Вам выстрелит в живот.
ГРАФ: Когда граф Фердинанд фон Цеппелин что-то обещает, так это имеет цену. Я ему выстрелю в голову. Руженка! Я тебе обещаю, что выстрелю ему в голову. А почему я выстрелю ему в голову? Потому что это хороший человек. Кулганек, иди сюда. Выпьем на брудершафт. (Трактирщик с надетым рукавом берет поллитровую кружку пива Кулганека и пьет за него). С сегодняшнего дня я буду называть тебя зеком.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Руженка! (Трактирщик по ошибке выставляет руку с поллитровой кружкой, потом кружку прячет, чтобы Кулганек мог руку поцеловать).
ГРАФ: Мы же друзья? Друзья. Ты меня уважаешь?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Уважаю.
ТРАКТИРЩИК: Господа! Берите пример с меня. Однажды… я шел. И все время шел. А вот видите, в другой раз, например, сегодня еле стою. (С трудом садится на лавочку).
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Руженка!
ТРАКТИРЩИК (не хочет вставать). Оставьте уже эту девочку в покое.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Подождите-ка, это я должен ей сказать!
ТРАКТИРЩИК: Руженке уже сегодня это поднадоело!
ГРАФ: Так, немного порезвились, а теперь за работу. Кабатчик, принеси мои револьверы. Они в ранце.
ТРАКТИРЩИК (пьяный). Господин граф, не жалеете ли… не жалеете ли… не желаете ли одуматься? Смотрите, вот Вы же улетите как птица, а если мне тут пану Кулганеку выстрелите в живот…
ГРАФ: … в голову.
ТРАКТИРЩИК: …в голову, то кто тут у меня останется?
ГРАФ: Это меня не интересует. Раз уж мы условились… Зек! Условились мы?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Условились.
ГРАФ: Значит, дуэль состоится.
ТРАКТИРЩИК: Хорошо. Но сначала Вы заплатите.
ГРАФ: Наличными?
ТРАКТИРЩИК: Наличными.
ГРАФ: К сожалению, у меня нет с собой необходимой суммы наличных, могу, однако, расплатиться товаром. (Уходит).
ТРАКТИРЩИК (Кулганеку): Не кажется ли Вам это… (Однако Кулганек спит, и поэтому обращается к Людвику) не кажется ли тебе… (машет рукой, мол, от тебя тем более, ответа не дождешься) не кажется ли мне это странным? Граф, а хочет расплатиться товаром, как какой-нибудь перекупщик!
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (поднимает голову): Руженка!
ТРАКТИРЩИК: Ты еще тут опять!
ГРАФ (возвращается с ранцем): Вот, бесценный товар. В Польше за это злотыми плотят. (Вынимает велосипедный звонок). Здесь у меня есть один вмонтированный образец. Попробуйте. (Трактирщик звонит).
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (вскакивает со своего места): Кулганек, номер 21!
ТРАКТИРЩИК: Зачем мне здесь это?
ГРАФ: С таким звонком Вы не пропадете.
ТРАКТИРЩИК: Я и не собираюсь пропадать. Сюда никто не ходит. Но что мне делать в лесу с мешком звонков?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (берет звонок и сосредоточенно им позвякивает). Вот это с собой возите?
ГРАФ: Да.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: На дирижабле?
ГРАФ: Да.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: В Польшу?
ГРАФ: Да.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Гёч! Миклош Гёч!
ТРАКТИРЩИК: Контрабандист Гёч? По прозвищу «Дождевой червь»?
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Из-за него я, невиновный, двадцать лет страдал!
ГРАФ (воинственно хватает стул).  Меня сейчас кондрашка хватит! Я разоблачен.
ЛЮДВИК (встает, слышно, как хрустят и трещат его суставы): Стоять, Дождевой червь. Я полицейский инспектор Трахта. Двадцать лет здесь Вас жду и дождался наконец. Идемте!
(Музыка из «Польской крови» О.Недбала. Людвик кладет фальшивому графу руку на плечо, и они уходят).
ТРАКТИРЩИК: Вот видите, пан Кулганек. Берите пример… с себя. Вы же всегда были честным человеком? Были. Отсидели честно двадцать лет? Отсидели. Вот видите. Честность всегда должна быть вознаграждена.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Как Вы думаете, видела это Руженка?
ТРАКТИРЩИК: Да, кстати о Руженке, хотел Вам как раз сказать, что буквально сейчас она отправилась, девонька моя заботливая, в город за шафраном и за малой толикой, этого самого, имбирем.
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ: Не имеет значения! Буду здесь ее ждать.
(Трактирщик сажает его на место Людвика, заключенный принимает ту же позу).
ТРАКТИРЩИК: Понимаю Вас. Знаете, эти наши чешские девушки…
(Выходят Людвик и граф и начинают вместе с трактирщиком петь арию «Ох, уж эти чешские девицы» из оперетты «Жемчуг девы Серафимы»).

                КОНЕЦ.