Тайны Юрговой горы. 2. Куда стреляет солдат, проси

2. Куда стреляет солдат, просидевший полгода в окопе
 
Мы посмотрели друг на друга как люди, которые только что перешли через пропасть
Бедненький у меня Ангел. Занимается только моими авариями.

Я очнулся, еще не понимая того, что короткий полет над степью и жесткое приземление вырубило мое сознание, как рубильник свет в доме. Лежал на спине, провожая взглядом маленькие и круглые, как чистый пломбир в вазочке, облака, и с улыбкой прислушивался к тому, как во мне вспыхнул и побежал по дорожкам тела огонек разрушения.

- Э, папа, - закряхтел кто-то рядом и с трудом промолвил, - руками-ногами не дергай.

Я почувствовал, что кто-то безразличный к моему ноющему телу, ощупывает его. 
- Забился, - равнодушно сказал этот же голос с интонацией врача, который закончил осмотр и огласил предварительный диагноз.

Что-то в голосе было сладким, которое я должен был попробовать еще час назад.

- Не придуривайся, - кто-то тормошил меня.

Я не видел руку, которая вцепилась в мое тело, даже щипнула его, продолжая дергать и толкать.

- Пошел ты, - я не понимал, кто рядом,мужчина или женщина, друг или враг, не помнил, что произошло до того, как я оказался под прекрасными облаками. Только щипки напоминали о чем-то приятном. - Не трогай меня! – Огонь боли разгорался в моем теле. Облака окрасились желтовато-абрикосовым цветом.
 
- О, заговорил, - надо мной кто-то наклонился, часто дыша мне в лицо. Я по-прежнему не видел ничего, кроме облаков.
 
И тут я вынырнул из потока полудремы. Пришел в сознание.  Рядом со мной Ангел- склонилась над моим телом девушка в легком платье, на нем порван рукав. Рукав едва держится на белых ниточках, соединяющих его с швом на узком плечике. Незнакомка сердито смотрит. Никакого сочувствия во взгляде. Лишь обеспокоенность и досада. Будто я не человек, а колода на шоссе, которая помешала ее автомобилю, попав под  его колеса.
 
-Жива-а-а, - я слышу, что мои слова произносятся протяжно. Я вскочил, не замечая чего-то такого, что тянуло меня к земле, ноги наливались свинцом. Я медленно сел на большой камень, валявшийся при дороге.
 
На этот раз после резкого движения сознание не покинуло меня.

Девушка смотрит на меня такими красивыми глазами, каких я ранее не видал. От ее взгляда веяло холодом. Она не надеялась на то, что я легко перенесу сотрясение. Терпеливо наблюдала за мной, чтобы определить, что ей предстоит сделать с этим парнем, то есть со мной.
 
Птицы тоже поют сердито, несмотря на прекрасную весеннюю погоду. Трава жестко колется. Суслики, если они где-то рядом, наверное, настроились наброситься на меня, подай только команду. Даже черви дождевые, которые прокладывают свои первоклассные тоннели под сыроватым камнем, на котором я сидел, заложили под него по меньшей мере одну тонну динамита. Вот, что я прочел в взгляде незнакомки. Я начал осматривать место, в которое нашу парочку занесло.
 
Перевернутая машина лежала кверху грязным и стесанным до стального блеска «брюхом».

Девушка тяжело поднялась, подошла к открытому у водительского места окну, присела на корточки, минутку посидела без движений, молча разглядывая беспорядок в обычно ухоженной, чистенькой ее машине. Затем вздохнула, понимания того, что ее вмешательство в ход событий делу не поможет, но все же просунула руку в кабину, подергала руль, неаккуратно обмотанный синей изоляционной лентой. Баранка легко поддалась ее тоненьким пальчикам. На брюхе шевельнулись длинные, заросшие серой грязью, металлические палки и пруты. Диск на колесе отражал солнечный луч.
Досафовская дама с чувством исполненного долга оставила в покое руль и колеса и повернулась ко мне, молча приглядываясь к тому, какое во мне колесо крутануть, за какую баранку подергать.

Я кинулся, как мог, к девушке, закряхтев, как старик. Она меня не звала, не просила о помощи, однако я не мог подавить в себе порыва спасти ее.
Она, даже не поднимая на меня глаза, отвела мои руки локтем, будто я попытался коснуться запретных мест ее упругого тела. Краем глаза я заметил, что она судорожно сжимает кулачки, недоумевая, как такая важная, ответственная дама могла выпустить из своих надежных ручек руль любимого авто.

Я пощупал под своей полотняной рубашкой толстый кожаный пояс на своих чреслах. На месте. Толщина тайного кошелька тоже не исхудала. На мне рубашка из льна, штаны – из хлопка, легкие туфли - из свиной кожи. Ни одной ниточки, узелка из химии. Я давно искал средство, как облегчить в моем теле нервное напряжение, которое выражалось в том, что к ночи, когда добирался до своей койки и засыпал, не поужинав, измочаленный редакторской работой, и пришел к выводу, что надо что-то изменить в моем образе жизни.

Начал со шмоток. Их мне подобрала моя молодая и красивая жена. Ей тоже 27. Она трудится в конторе, которая пытается спасти разваливающуюся систему государственного управления в нашем районе. Во всей стране хаос. А мы – я главный редактор старинной и единственной газетыв районе Р., она – инструктор конторы, боремся за спасение тонущей лодки. Живем, как все: мизерные но регулярные зарплаты, небольшие преференции в виде курицы по дешевке или ящик помидоров почти даром позволяли не тревожится о ежедневном куске хлеба.
 
Вспомнил: девушка подвезла меня от околицы Белявки.

Заднее колесо до сих пор крутилось, сверкая стальными спицами.

- В своем уме?! Ты хватал за руль! Я кричала…

- Караул?! – меня вдруг охватило снисходительное благодушие.
 
Она присела на огромный острый кусок каменной породы – с кучи придорожной подсыпки, ремонтники работали спустя рукава, старались продать налево стройматриалы и поправить свое материальное положение. Контроля практически никакого со стороны властей. А кто такая власть? Моя жена – ее винтик, инструктор на побегушках, которой руководят бывшие функционеры из когда-то могучей партии.
Незнакомка с огромными глазами исподлобья  смотрела на меня. Молчала, оценивая прочность моего благодушного верховенства. Я ловил в ее быстром взгляде, угловатых движениях, частом дыхании манящее очарование, которое пленило меня час назад, и ничего не находил. Оно куда-то исчезло.
 
-Как зовут, как зовут?!- повторила она, не спеша, за мной, понижая голос, который перешел на угрожающее шептание, и ответила, наконец, сделав одолжение, - Аленка.
 
- Алена, - сказал я улыбаясь.

- Аленка, - засмеялась она, смущаясь.

Букву «л» произносит с прихлебом, «н» - в нос, наверное, и «р» картавит, подумал я, в дополнение к тому, как она чесалась, - шлюха  придорожная, которых  у нас называли «стометровками». Машину, небось, выпросила у стареющего любовника.  Им мог быть начальник ДОСААФ.

Я представил себе нашего Мазка, и повеселел. Не мог Виктор Терентьевич позволить пограничной проститутке провести себя. Хотя, сейчас все помешались на контрабанде. Мазок, наверняка, подрабатывает, используя большие таланты этой девушки, потому что его инструктора точно таскают контрабас через границу.Внаше городке Р. только я, да глава района Залиманский незанимаются контрабандой.Ну как я могу таксать контрабас, если я главный редактор газеты "Вектор", которая вот уже 60 лет учит всех, как правильно жить?...

Она с наслаждением, будто долголетний зуд, почесала ушибленное место, не обращая внимания на то, какое впечатление произведут на кого-то эти слишком откровенные движения коротких пальцев и обкусанных ногтей. А таких мест у нее, видимо, было предостаточно. Она чесалась, как солдат, просидевший полгода в завшивленном окопе.

По трассе проносились машины. Ни одна не останавливалась, хотя должны были, потому что я только что потерял самую дорогую мне девушку. Вместо нее обрел совсем другую попутчицу, товарища по несчастью.

- Мы что, так давно знакомы?

- Вставай, - не ответила на мой вопрос она, потянула меня за рукав, я заметил, что он был закатан, на сгибе, у локтя, краснел и ныл след от укола.
Я решил, что меня уже пытались спасти медицинскими средствами и методами. И расслабился.

-  Хм, разлегся, – девушка еще не верила, что со мной можно говорить не церемонясь. - Это не ты, а я должна сама была тут лежать. Черт дернул меня подобрать его по дороге.

Она произнесла эти слова с чувством жалости к себе.
Ее тело блестело на солнце. По шее и спине стекал пот, больше похожий на расплавленный мед.  Приятные запахи дурманили голову. Девушка ладошками стирала естественные выделения с длинной шейки, прямой спины.

 - Я бы закурил.

- Я бросила.

- Сила воли или закодировалась?

Бабка подсказала.

-  Чья?

- Моя, конечно, - с деланным возмущением ответила Алена.

Меня чуть не стошнило. Пошлость я бы называл «деланностью».

Девушка обхватила себя руками, крепко сжала.

- Вот так бросила.  У нас тут с этой контрабандой американских сигарет каждый табакозависим. Лечатся все. Не все вылечиваются. А моя баба Оля всех на ноги ставит. Кого захочет.

- Серьезно?

- И как она вылечивает?

Интерес поднял меня, усадил на камешек придорожной насыпи, отключил ноющие органы, члены, поверхности мужского тела. Только голова не отключалась. Она всегда болела. Пока до рая не доберется.

-Я же показывала, - снова строптиво подернула плечиком, повела носиком, посмотрела в глаза. Очи -   зеркало с надколом. Сейчас у многих молодых такие глаза.

-Я не понял, что показала?

Алена менялась на глазах, словно море предгрозовым вечером: то тихое сильное, то возмущенное слабое.

Девушка встала с стоном. Я не заметил, чтобы ее беспокоили ссадины, ушибы, внешние или внутренние повреждения, связанные с падением. В ней что-то менялось, ее тело напряглось. «Эге, ее не только от курева лечить!», подумал.

- Баба Оля говорит, что надо вот так сильно сжать себе ребра, обхватив свою грудную клетку и часть спины, сколько достанешь, не только ребра, всю себя сжать и сказать: «сколько я могу травить себя, своих детей, родителей, мужа, других родственников, просто окружающих этим табачным дымом!» Подержать так минуту-две. Главное, сказать вовремя, когда сжала себя, что не продохнуть.

Я молчал, ошеломленный видом, изменившимся лицом девушки.

Минуту-другую помолчали, мы посмотрели друг на друга как люди, которые только что перескочили через пропасть. Вдруг она залилась заразительным смехом. Призывным, понятным и в то мгновенье неуместным.