Чудо-ножницы

Мое детство и отрочество прошли в СССР, а СССР в то время находился в состоянии холодной войны с США. Пропагандистская машина работала как с той, так и с нашей стороны. Нам рассказывали про высокий уровень бандитизма, проституцию, наркоманию и безработицу в штатах, в штатах рассказывали про то, как у нас по дорогам строем ходят медведи с балалайками, а люди живут в матрешках. И то и другое – правда, но сейчас не об этом. В связи с угрозой ядерной или любой другой войны, воевать нас учили с самого детства (про военные сборы после 10-го класса я рассказывал ранее), помимо уроков НВП (Начальная Военная Подготовка) в школах проводили дни Гражданской обороны, как правило, это был последний день третьей четверти. Мы оказывали друг-другу первую медицинскую помощь, носили друг-друга на носилках, смотрели кинолекторий с ужасами Хиросимы и Нагасаки. Апофеозом этого дня был четко скоординированный выход всех школьников из здания школы по длинному звонку, который обозначал сирену. После звонка-сирены все радостно расходились на весенние каникулы.
Этот случай произошел как раз в такой день. Оценки за четверть получены и проставлены в дневники, бинты и лейкопластыри нарезаны для повязывания шапок летчиков, на головах выбранных жертв условного катаклизма. В такой день можно было прийти без школьной формы, типа в форменном костюме неудобно бегать по школе с носилками, ну и под шумок можно было тихонько слинять пораньше домой. После каникул все равно никто из учителей не вспомнит, даже если заметят. Для более праздничного настроения в последний день четверти мой одноклассник Заяц принес с собой магнитофон, а другой одноклассник Дима Клюев, принес к магнитофону свои батарейки. Я принес с собой видеокассеты на обмен с другими видеоманами. На каникулах много свободного времени, как раз можно было посмотреть пару тройку новых фильмов.
Для людей, родившихся после развала СССР, поясню. В советское время наличие в семье видеомагнитофона было почти космосом, видики стоили приличных денег, да и достать их было практически невозможно. Видеокассеты тоже стоили почти месячную зарплату, а если на кассете еще и фильм какой-нить амеровский записан, то ей вообще не было цены. Все держатели видеомагнитофонов на районе знали друг-друга и регулярно обменивались новинками киноиндустрии между собой.
В тот самый день я взял с собой с пяток видеокассет для обмена с одним одношкольником. Пять видеокассет стоили тогда рублей четыреста, поэтому я носил свой портфель с собой и не спускал с него глаз – за пропажу пяти видеокассет мой отец по головке меня бы не погладил. Классным руководителем у нас была учитель белорусского языка, а классным кабинетом был кабинет НВП. Почему так получилось – я не помню, скорее всего, из-за нехватки кабинетов в школе. В общем, родную мову мы изучали на фоне схем разборки АК-47 и других стендов на военно-политическую тематику. В двери кабинета был сломан замок, и кабинет не закрывался, поэтому, когда наш класс позвали на выполнение нормативов по гражданской обороне, мы стреманулись – я переживал за видеокассеты, Заяц за свой магнитофон, а Клюев за свои батарейки. Вещи с собой брать было нельзя. Нам на помощь пришел военрук, он предложил ценные вещи сложить у него в каморке. Был у него такой кабинетик, который примыкал к классу и закрывался, на первый взгляд, на нормальный замок. Более того он еще и опечатывался, ибо там хранилось оружие – учебные автоматы для сборки-разборки, а так же вполне себе стреляющие пневматические и мелкокалиберные винтовки, при помощи которых мы сдавали нормативы по стрельбе в тире. Короче, мы радостно сложили свои вещи в этот кабинет,  товарищ подполковник закрыл их на замок и даже опечатал дверь. «Замок – пятьсот тысяч секретов!» - гордо заявил военрук и пошел руководить процессом условного катаклизма. Мы с товарищами тоже пошли присоединяться к данному процессу. Минут через двадцать после начала беготни в противогазах, нам надоело в этом участвовать, и мы с Клюевым решили под шумок слинять по домам. Но как слинять, если наши вещи заперты в кабинете за замком с полумиллионом секретов, да еще и опечатанным гербовой печатью. Стоим мы перед дверью и репы чешем, очень нам домой хочется, а возвращаться к нормативам гражданской обороны, наоборот очень не хочется. От нечего делать, Клюев достал из кармана брелок-ножницы (маленькие такие, складные) и стал ими в замке ковыряться. Вставил их в скважину и попытался повернуть, на удивление замок поддался, и дверь открылась, от радости мы даже про печать не вспомнили. Схватили свои вещи, выскочили из каморки и, уже когда ножницами обратно замок закрывать начали, увидели, что печать сорвана. Все, думаем, капец! Надо идти сдаваться военруку, может простит нас, босяков. Но вдруг меня осенило! Печать была гербовая и по размеру почти совпадала с пятикопеечной монетой. Её то мы и приложили вместо печати гербом к пластилину. Радостно гогоча, мы с Димоном пошли по домам. Про этот наш взлом так никто и не узнал.
Потом, года через два, в классе одиннадцатом мы ради прикола еще раз воспользовались Клюевскими чудо-ножницами. Дело было на уроке белорусской литературы, мы писали сочинение по какому-то произведению белорусского классика. Сидели мы с Димоном на последней парте, как раз возле двери в военруковскую каморку. За дверью сидел военрук и писал какие-то отчеты, мы маялись от безделья, так как сочинение можно было дописать дома, причем я обычно использовал сохранившиеся сочинения моего старшего брата, ну как использовал, скорее, переписывал слово в слово. Поэтому надобности писать именно в классе не было, тем более, не имея братовых исходников. Клюев достал ножницы, мы вспомнили позапрошлогоднее приключение и поржали. У дураков мысли сходятся – Клюев посмотрел на меня, я на него, потом мы вместе посмотрели на ножницы… До замка с полумиллионными секретами подать рукой. Ну, в общем, Димон тихонько закрыл военрука в каморке, и мы стали усиленно делать вид, типа пишем сочинение, про себя давясь от смеха. Через некоторое время подполковник закончил свою бумажную работу и попытался выйти из кабинета, но не тут-то было – полмиллиона секретов не поддавались, а свой комплект ключей он оставил в пальто в шкафу. Надо отдать военруку должное, панике он не поддался, а четко, по инструкции связался с директором школы по внутреннему телефону – у того был второй ключ от каморки. «Говорит военный руководитель школы номер сто-полста один!», - это он директору нашей же 151-ой школы. «Случилось ЧеПэ! Меня заперли в личном кабинете!» Все это было сказано с такой интонацией, будто, как минимум американские диверсанты в данном действе поучаствовали. Весь класс, вместе с нашей классухой, просто валялись от смеха, затем пришел директор и, усиленно делая серьезное лицо (у него это плохо получалось), выпустил затворника. Военрук на нас долго не обижался, перевели все в шутку, и нам за это ничего не было. Вскоре уроки НВП отменили, класс переоборудовали все-таки под кабинет белорусского языка и литературы, стенды и плакаты со схемами разборки автоматов сменили одухотворенные лики белорусских классиков.