Вороной обиженный

Давным-давно  убедился  я  в  том,  что  окружающий  народ  вокруг  стараются  хоть  в  чем-то,  да  ущемить  меня,  и  как-нибудь,  вроде  бы,      невзначай, попытаться обидеть. Супруга  и  теща - в  их  числе.  И, что  самое    занимательное - невзирая  на  мою,  казалось  бы,  вон,  какую грозную внешность.  Поэтому-то  я  и  опишу  себя  как  можно  более  подробно.
        Роста  я,  господа  хорошие,  немаленького,  целых  194  сантиметра,  с  широченными  плечами,  и  с  печатью  постоянной  решимости  на  крупном лице. Просите  пояснить,  что  же  я  подразумеваю  под  «решимостью»?  Пожалуйста.  Смелость,  энергичность, однако  в  то  же  время,  крайнюю  степень  постоянной  озабоченности  придает  моей  физиономии  излишне  далеко  вперед  выдвинутая  нижняя  челюсть  с  крутым  подбородком.
        Разумеется,  неудобно  говорить  про  себя  этакое,  но  она  поистине  прямо-таки    крокодилья… А  что  поделаешь  с  подобным  уродством? Уже  ничего.  А  произошло  сие  ввиду  врожденного  неправильного  прикуса  зубов,  который  некому  было  выправлять  в  детстве  в  глухой,  и  всеми  забытой, таежной  деревушке.  И  вот  еще  одна  характерная,  и  интересная  особенность  моего  уникального  «личика»:  всегда,  в  любое  время  суток,  чересчур  высоко  вздернутая  левая  бровь,  придающая  моей  вытянутой  лошадиной  физии  элемент  всегдашней  озадаченности, и постоянного  недовольства  происходящими  вокруг  меня  событиями.  И  неустанным обдумыванием,  как  бы  поскорее  устранить  то,  что  мне  не  нравится. 
        И обязательно  принять  необходимые  меры  вовремя,  а  не  тянуть,  понимаете  ли,  кота  за  хвост.  А  еще  у  меня,  господа  россияне,  широкий,  но низенький, а  еще  и  скошенный, бугристый  лоб, который по  выражению  супруги  именуется  «неандертальским»,  незаметно  переходит  в  крупный,  горбатый,  и  мясистый  носище.  Высмеивая  самого  себя,  иногда  я  даже  юродствовал: мол,  если  взять  и нахлобучить на  меня стальную  немецкую  каску,  а  на  широченную  грудь  автомат  повесить - получится  плакатная  карикатура фашистского  изверга  времен  Великой  Отечественной  войны, висевшая  на  многих  стенах  и  заборах  нашей  обширной  Родины. 
        По  всем  идеям,  из-за  одного  вида  внешнего,  люди  ко  мне  и  подходить-то  должны  с    опаской. Не говоря  уже  о  том, чтоб осмелиться  заговорить с подобным типом.  Однако по  жизни  получается  все  почему-то  в  точности  до  наоборот.  Те  же,  кто  все-таки  набираются храбрости  и  заговаривают  со  мной,  уже  через  пару  минут  общения  каким-то  образом  вычисляют  мою  добродушную  натуру.  И  вы  правильно  догадались: затем  пользуются  этим,  каждый  сообразуясь  со  своими  собственными  меркантильными  интересами.  Кстати,  я  где-то  вычитал  вот  что.  Все  крупные  телом  люди,  да  и  животные  в  том  числе,  в  основном,  намного  добродушнее  тех,  кто  габаритами  «мельче».  И, скорее  всего,  происходит  это  у  них  из-за  чувства  глубокой  уверенности  в  своей  силе  и  мощи. 
        С  людьми  ясно,  но  только  мне  совершенно  непонятен  вопрос  об  отношении  к  моей  персоне  еще  и  животных. К  примеру,  каким  образом    собаки,  часто  вообще без  речевого  контакта,  одним  лишь  взглядом,  безошибочно  распознают  мою  абсолютно  беззлобную,  мягкосердечную  душу?  И,  естественно,  не  опасаясь  мен  и  сразу  же  всецело  доверяя?  Например,  не  спеша  иду  вчера  вечером  домой  с  трамвая,  а  ко  мне  тут  же прицепились  две  большие  лохматые  собаки. Главное,  без  ошейников,  а,  значит,  бесхозные  они.  Не  кусались  они,  нет,  но  по  ходу  все  время  мешались, под ногами  путались,  и  без  стеснения  и  страха  к  сумке  лезли. 
        И  ведь  «провожали»  до  тех  пор,  пока  я  не  поделился  с  ними  имеющейся  булкой  хлеба.  Всей.  А  потом  даже  еще  и  оставшимися  в  кармане  семечками.  И  вот  тогда  только  отстали,  сумев,  видимо,  понять,  что  брать  с  меня  более  нечего.  А  сегодня  утром  получилось  вообще  из  ряда  вон  выходящее  событие,  про  которое  без  слез  и  смеха  (но  и  робости)  не  вспомнишь!  Жена  в  очередной  раз  перепутала,  поставив  будильник  неправильно,  и  смылась  пораньше.  Поэтому  и  я  переспал  лишнего,  и  чтобы  не  опоздать,  буквально  закружился,  забегал, заметался,  засуетился, по  квартире,  хватая  все  подряд. Хорошо,  жена  хоть  сардельки  додумалась  отварить.  Кинул  в  портфель  общий  теперь  завтрак  (вместе  с  обедом),  хлеб,  электробритву  и  помчался  почти  бегом  к  трамваю. 
        Но  природа  берет  свое,  не  обращая  внимания  на  будильники.  На  бегу,  в  движении,  мне  что-то  так  нестерпимо  вдруг  жрать  захотелось.  Прямо  аж  до  настоящих  спазмов.  Не  выдержала  душа  искушения,  на  ходу  оторвал,  не  чистя,  крупную,  еще  горячую,  вкусную  сардельку,  прилично  откусил  от  нее  и,  с  удовольствием  смакуя  ее  и  пожевывая,  подбежал  к  остановке.  Народу  там,  как  всегда – толпа.  И  очень  хорошо,  трамвая  пока  нет. Хоть  спокойно  дожую  начатый  вкуснейший  деликатес. 
        Отошел  чуток  в  сторонку  и  вдруг  вижу  метрах  в  двух  от  меня  крупную  ворону,  людей, значит,  совершенно  игнорирующую,  и  толпы  вообще  не  боящуюся.  Бывают  же  такие  вот  «пташки»  наглые!  Смело  так  глянула  она  на  меня  черными  бусинками  глаз  и,  по-видимому,  тут  же  оценила  обстановку. Выше  же  я  упоминал, что меня  все  живые  сразу  высчитывают…Засуетилась  хитрая  ворона,  затопталась  на  месте,  а  потом  нагло  так,  прыг-скок,  бочком-бочком,  ко  мне  подскакивает. Уже  как  к  родственнику  близкому.  Отнюдь  не  дура,  видит  же,  чем  это  я  с  утра  раннего   занимаюсь.  Вороны,  кстати  сказать,  по  своей  сообразительности  на  одном  из  первых  мест  среди  животного  мира.  Вряд  ли  отстанет.
        Подскочила  и  явно  намекает на  контакт  более  близкий. Видно, позавтракать со мной намеревается.  А  с  кем  же  ей  еще-то?  Из  всех  жую  я  один...  Ну,  и  что  тут  поделаешь?  Великого  Есенина  сразу  вспомнил,  который  «братьев  наших  меньших  никогда  не  бил  по  голове»,  и  сразу  совестно  так  стало.  Зима  же… Ну,  кто  кроме  подаст  ей?  Да,  разве  могу  я  отказать  просящему,  вернее,  в  данный  момент  нагло  требующему    подаяние  собрату?  Вытащил  я  изо  рта  не  дожеванный  кусок  из-за  неснятой  впопыхах  шкурки  и  кинул  «птахе».  Угостил  ворону  таким  вот  скопидомским  образом,  сам  проглотил  остаток  сардельки,  но  увидев  приближающийся  издали  транспорт,  решил  полакомиться  еще  и  второй.  Снова  откусив  кусочек,  кинул  ей,  решив  остальное  доесть  уже  в  салоне.
        С теплым чувством  исполненного  долга,  очистив  стыдливое  нутро,  успокоился.  А  тут  и  трамвай  подоспел.  Я,  как  человек самый  большой  и  сильный,  сначала  пропустил  всех  в  заднюю  дверь,  а  потом  еле-еле  сам  ввалился.  В  левой  руке  у  меня  портфель.  В  правой – недоеденная,  пахучая,  дразнящаяся  и  еще  теплая  сарделька,  оставшийся  крупный  кусок  которой  теперь,  наверное,  доесть  придется  прямо  на  ходу.  А  куда  же  ее  девать?  Только  теснота  в  салоне  неимоверная,  не  развернешься.
        И  тут  на  меня  крепко  надавили.  Аж  пришлось  опереться  «вкусной»  рукой  о  дверное  стекло.  И,  как  потом  оказалось,  ранее  уже  треснувшее  в  нескольких  местах,  а  ввиду  нищенского  положения  ТТУ,  вырезано  оно  было  из  оргстекла.  Или,  может,  пластмассы,  не  знаю.  Тронувшись  с  места,  трамвай  резко  дернулся.  Меня  вторично  крепко  прижали,  и  я,  стараясь  не  поддаться,  с  силой  сопротивлялся,  в  результате  чего  моя  рука  вдруг  по  самый  локоть … наружу  вышла…  Да-да,  прямо  на  улицу!  Не выдержала-таки треснувшая  пластмасса  мощного  давления  пассажиров. 
        Я  с  перепуга  хотел,  было,  втащить  ее  обратно,  но  не  тут-то  было.  Боль  от  впившихся  острых  осколков  сделать  это  не  давала.  Как  вдруг  боль  в  кисти  руки  появилась  почему-то  еще  и  снаружи,  в  самом  кулаке  с  недоеденной  сарделькой.  От  невыносимой  двойной  боли  я  дико  заорал,  а  глянув  через  трещины  на  улицу,  вообще  обомлел,  и  тут  же  заголосил снова.  Но  теперь  еще  от  неописуемого  ужаса.  И было  от  чего! 
        Ведь  на  моем  сжатом  кулаке,  крепко  держащем  вкуснейший,  только  что  начатый,  недоеденный  деликатес, взгромоздилась  черная  тварь.  Он,  он,  ворон  проклятый!  Видимо,  не  досыта  наелся  необычайно  вкусной,  отваренной,  сардельки  на  остановке.  Впервые  в  жизни  такую,  видать,  распробовал!  Разохотился, было,  а  хозяин  ее  тю-тю,  уехал,  и  остаток  вкуснятины  чуть  с  собой  не  увез.  И  пришлось  озабоченному  желудком  ворону  на  всякий  случай  вослед  полететь.  А  вдруг,  да  повезет  по  пути?  Какой  смысл    попусту  на  чистом  снегу-то  торчать?  Найдется  ли  еще  один  такой  же  добряк,  и  подаст  ли  что-нибудь  подобное?  И  рванула  вдогонку  за  трамваем.  Да,  оказывается,  совсем  ведь  и  не  зря!  Видимо,  пожалел  его,  ворона,  добрый  человек,  и  еще  раз  подал,  высунул  сардельку  лично  для  него  прямо  из  трамвая.  А  пускай  даже  и  на  ходу.  Вроде,  на,  кореш,  клюй  прямо  с  рук.  Вот  она  и  уселась  докушать  ее. 
        На  кулак  примостилась,  а  на  что  же  еще-то?  Разумеется,  намертво  вонзившись когтищами  в  руку. Ну,  а  за  что  же  ей  еще-то  удержаться?   И  вдохновившийся  ворон  продолжал  вонзаться  глубже.  Да.  Чтоб  не  слететь  от  дурацкой  тряской  езды.  И  спешит,  рвет,  кромсает  клювом  сардельку  недоеденную. Теперь,  получается,  уже  как  бы  «подарочную».  «Начинали»-то  они  ее  ведь  и  впрямь  на  остановке,  вместе,  еще  до  «командировочного  полета  ее»!  И  торопится  ворон  быстрее  насытиться,  прямо давится! От столь  комичной  ситуации  вначале  меня  смех  разобрал.
         Хотя  и  сквозь  слезы.  Да,  из-за  боли  от  когтей.  Надо  же  было  такому  случиться?!  И  именно  опять  вот  со  мной.  Со  стороны  я,  наверное,  сейчас  похож  на  сказочного  Прометея,  добровольно  с  печенью    расстающегося.  Только  вовсе  ведь  и  не  сказочный  орел,  а  живой,  хищный  ворон  вон  как  усердно  клюет  меня.  А  я  ничего  не  могу  поделать!  И  еще  в  данный  конкретный  момент я,  верно, точно похож  на  одного  из  сокольничих  царя  Ивана  Грозного. Ну,  да.  На  охоте  с  ним. 
        И  тут  вдруг  вместо  смеха  стала  вырисовываться  вся  серьезность  моей,  оказывается, совсем  и  непростой  ситуации.  Какой?  Да   ведь  на  следующей  остановке  открывающаяся  дверь  трамвая  без  всякого  сожаления  непременно  лишит  меня  руки?!  Это  же  как  пить  дать!  И  я  снова,  но  теперь  уже  во  всю  силу  легких,  стал  орать  по-настоящему.  Правда,  теперь  близко  находящиеся  мужики,  хотя  и  похохатывая,  все-таки  врубились  в  реальность  происходящего,  и  что  произойдет  скоро.   
        Двое  стали  держать  дверь,  чтобы  она  не  открылась,  а  один  с  криком,  «водила,  не  открывать  заднюю  дверь!»,  шустро  пробирался  к  водительнице  трамвая.  Но  она  уже  и  сама,  услышавшая  несмолкающий  шум  и  гам  в  конце  вагона,  глянула  в  зеркало.  Увидев  торчащую  по  локоть  руку,  нагло  объедаемую  огромным черным  вороном,  немедленно  остановила  трамвай  и,  давясь  от  раздирающего  ее  смеха,  со  своим  табельным  «оружием»,  трамвайным  ломиком,  побежала  на  помощь. 
        И  только  в  данный  момент  до  меня,  наконец-то,  дошла  вполне  очевидная  глупость  с  моей  стороны,  и  я  все-таки  додумался  разжать  кулак, судорожно,  с  жадностью  сжимающий  уже  совсем  малюсенький  огрызок  сардельки... Правда,  запоздало,  и  уже  без  должного  смысла.  Ведь,  сделай  я  это  пораньше  и  выпусти  злосчастную  сардельку -  мог  бы  избежать  хотя  бы  случайных,  и  очень  болезненных  вороньих  «поклевок»  преострым  клювом  в  беззащитную  руку.  А  еще  обошелся  бы  и ... без  дополнительных  вороньих  испражнений…  Хитрая  и  бесстыдная  тварь  удовлетворила себя сарделькой, видно, чуток насытилась и взаимообразно  «отблагодарила», освободив кишечник прямо на  мою  руку.  Не  удержалась,  скотинка  такая!  Наверное,  слишком  экстремальной  получилась  ситуация  утреннего  приема  пищи,  и  завтрак  вкусен  был  в  этот  раз  необычайно. 
        Обработали  мои  раны,  составили  акт  о  разбитом  стекле,  а  потом,  на  досуге,  я  подивился  случившемуся.  И,  к  тому  же,  очень  интересную  базу  под  нее  подвел,  которая  мне  аж  самому  понравилась.  И  супруге  вечером  доложил  ее  тоже.  Давно,  сказала  она,  ох,  как  давненько  так  не  хохотала  супруга  над  моей  очередной  обидой  со  стороны!  А  вывод  был  таков: просто  нам  с  вороном,  обоим,  изрядно  проголодавшимся  с  утра,  очень  жаль  было  выпустить  (одному - из  руки,  другому – из  клюва),  слишком  уж  понравившуюся  общую  сардельку!  А  виноват,  конечно,  я  сам, явившись  истинным  инициатором  случайного  ограбления  самого  себя,  человека,  обыкновенным  вороном.  И  виновник  произошедшего  вороньего  «гоп-стопа» - тоже  я  сам,  собственной  персоной.  А  кто  еще?
        Зачем,  для  чего  мне  нужно  было  аж  дважды  провоцировать  бедную  птицу  обглоданным  мизером?  Угостил,  называется.  Жадина… Отдал  бы  сразу  всю,  и  ничего  бы  плохого  не  произошло…В  народе  интересное  изречение  есть. Поговорка.  «Если  уж  ты  решил  что-то  дать  человеку,  например,  угостить  его  чем-нибудь,  то  уж  дать  ему  это  необходимо  таким  образом,  чтобы  этому  человеку  можно,  и  не  обидно  бы  было,  принять  тобой  подаренное…».  Словом,  если  выразиться  чуть  короче,  то  прозвучит  она  вот  как.  «Коли  уж  ты  решил  что-то  подарить,  дать,  то    постарайся  так  дать,  чтобы  отданное  тобой  человеку  можно  было  взять». А  так,  как  отщипнул  оголодавшей  «птахе»  я – лучше  и  не  надо…
        Вот  потому-то  обиженная  в  доску  ворона,  вполне  возможно,  не  столько  за  вкусным  куском  погналась,  сколь  вознамерилась  отомстить  мне,  Плюшкину,  за  свое  унижение  столь  мелкой  подачкой.  И  правильно  сделала!  Отдал  бы  я  щедро  сразу  всю  сардельку – она  бы,  может,  и  не  преследовала  меня.  Да,  и  я  сам  за  это  время,  пока  она  бы  угощалась,  был  бы  уже  далеко.  В  результате  чего  и  стекло  бы  целое  было,  и  рука  жестоко  не  была  бы  исклевана,  и  не  обгажена  мне  в  отместку  за  скопидомство.  И  никто  бы  меня  в  очередной  раз  «просто  так»  не  обидел бы…Поэтому, согласно выводам  моего  собственного  «внутреннего»  расследования, получается, что  умным  вороном  (правда,  хотя  и  несколько  нагловатым),  в  этот  раз  обижен  был  я  совсем  даже  и  не  случайно.  И    вовсе,  мужики,  не  зря… Вот  так  сам  я  предполагаю,  господа  россияне