Теория государства и права как общественная наука

        Теория государства и права как общественная наука

        Теория государства и права изучает общественные (социальные) явления, т.е. явления общественной (социальной) жизни, к которой относятся и государственно-правовые явления. Главным из них являются государство и право.
      
При этом важно подчеркнуть: теория государства и права не изучает аномальные явления сексуальности, психики, интимные обстоятельства жизни исторических деятелей, парапсихологические способности отдельных личностей к гаданию, ясновидению, провидению и т.д.
      
Не исследует она и формы влияния космоса, а также любых потусторонних сил на процессы жизнедеятельности государства и права.
      
Как поймет мыслящий слушатель, вышеприведенные слова о том, что рассматриваемая наука не изучает, — конечно, ирония. Но иронизировать по столь важному и серьезному поводу, как предмет науки, нас заставляет то обстоятельство, что в последние два десятилетия полки отечественных книжных магазинов оказались заполненными псевдонаучной литературой, в которой сложнейшие вопросы государственно-правового развития стран и народов объясняются как угодно, но только не с позиции подлинной социальной науки.
      
Вот только несколько примеров такого рода.
      
Некоторые исследователи утверждают, что вся история общественного развития обусловлена сексуальными аномалиями исторических личностей. Если верить им, всякая сколько-нибудь заметная личность, хоть как-то повлиявшая на ход развития человечества (прежде всего, в сфере государственной и правовой жизни), обязательно страдала отклонениями от нормы в области сексуальных отношений. Причем, повторимся, это касается едва ли не всех наиболее известных государственных лидеров от древности до наших дней. Особенно «досталось» в этом плане таким историческим деятелям, как Наполеон, Гитлер, Сталин1.
      
Утверждается что именно вышеуказанное обстоятельство выдвигало их на авансцену исторической и политической деятельности и в значительной степени определяло их решения и поступки в сфере политики, права и государства.
      
Целая литература образовалась по «проблеме» влияния психических аномалий на ход развития государства и права.
      
Так, общим и уже весьма избитым местом, переходящим из одного «научного» трактата в другой, стало утверждение о том, что Сталин был «тайным» параноиком (что будто бы было установлено еще в 20-е годы академиком В.М. Бехтеревым)2. Что именно это обстоятельство и предопределяло его политические и государственные решения. И, как следствие этого, именно указанный «психиатрический фактор» предопределил ход развития отечественного государства и права в трагические 30-е, 40-е и 50-е годы XX столетия.
      
В еще одной книге мы с удивлением прочли, что государственно значимые поступки Сталина, более того, исторические решения сталинского Политбюро были обусловлены не факторами экономического и политического характера, а обстоятельствами интимного свойства. Бывшая солистка Большого театра в своих до предела откровенных мемуарах поведала нам о том, что она была близка не только к «самому» Сталину, но и к целому ряда других членов Политбюро ЦК ВКП(б). И будто бы именно во время близких встреч лидеры советского государства делились с ней самыми сокровенными планами социалистического строительства и едва ли не советовались с ней, как эти планы осуществить.
      
Конечно подлинность этих и подобных им мемуаров вызывает большие сомнения, но подобные «произведения» все чаще «предлагаются» вниманию читающей публики1.
    
*    *    *

Активно муссируется в подобного рода «научной» литературе тема «алкогольного синдрома» в истории государства и права.
      
В книге с претенциозным названием «Энциклопедия заблуждений. История» некий С.А. Мазуркевич предлагает весьма своеобразный, если так можно выразиться «криминально-алкогольно-зависимый» взгляд на причины, характер и движущие силы Великой французской революции1.
      
Вышеуказанный автор решил следующим образом «поправить» классический, устоявшийся взгляд исторической науки по данному вопросу. Он, в частности, утверждает, что рассказы в школах на уроках истории, как «вооруженные рабочие и крестьяне упорно штурмовали неприступную крепость, которую защищали враги революции», не соответствуют действительности. Неправдой будто бы является и утверждение о том, что «в конце концов обездоленные парижане смогли сломить сопротивление своих менее обездоленных земляков, чему были несказанно рады сотни заключенных, томившихся в застенках».
      
Агитаторы, повествует далее С.А. Мазуркевич, призывавшие к взятию Бастилии, распаляли страсти, утверждая, что подвалы Бастилии полны ящериц, громадных крыс, ядовитых змей, что там много лет страдают закованные в железо политические заключенные, есть специальные камеры для пыток, которые уже забиты скелетами людей.

Все это, однако, по утверждению С.А. Мазуркевича, оказалось вымыслом.
      
Но самое главное, утверждает автор, заключалось в том, что большинство нападавших были не парижанами, а специально привезенными то ли из Италии, то ли из Марселя вечно пьяными отпетыми бандитами, что опровергает версию о том, что революция была совершена восставшим французским народом.

Малоизвестно и то, пишет далее Мазуркевич, что толпа не могла бы захватить крепость, на стенах которой находилось пятнадцать орудий, а за стенами — сильный гарнизон. Но предводители бандитов знали, что король дал распоряжение войскам ни в коем случае не стрелять в народ и не проливать кровь. Комендант, опытный офицер старой гвардии, прекрасно справился бы со своими обязанностями, только бы ему отдали приказ оборонять Бастилию. Но он сдал ключи от тюрьмы восставшим и не оказал сопротивления.
      
Мы удивились этому «историческому открытию» и обратились к более авторитетным источникам. Там мы смогли найти прямо противоположное тому, что утверждал С.А. Мазуркевич.
      
Так, в работе выдающегося английского историка Т. Карлейля, автора классического, по общему признанию специалистов, труда по истории французской революции, по рассматриваемому поводу можно прочесть буквально следующее: «Думаю, что описать осаду Бастилии — одно из важнейших событий в истории, — вероятно, не под силу кому-либо из смертных...

...Весь Париж достиг верха ярости, паническое безумие бросает его из стороны в сторону. На каждой уличной баррикаде вихрится кипящий местный водоворот, укрепляющий баррикаду, ведь Бог знает, что грядет, и все эти местные водовороты сливаются в огромный огненный Мальстрем1, бушующий вокруг Бастилии.
      
Так он бушует, и так он ревет... Льется кровь и питает новое безумие. Раненых уносят в дома на улице Серизе, умирающие произносят свою последнюю волю: не уступать, пока не падет проклятая крепость. А как она, увы, падет? Стены так толсты!
      
...Большие часы Бастилии во внутреннем дворе неслышно тикают, отмеряя час за часом... Они пробили час, когда началась стрельба, сейчас стрелки продвигаются к пяти, а огонь не стихает... Уже четыре часа ревет мировой хаос, который можно назвать мировой химерой, изрыгающей огонь.
      
...Наконец, подъемный мост медленно опускается, пристав Майяр закрепляет его, внутрь врывается живой поток. Бастилия пала! Победа! Бастилия взята!»2
      
Из IV тома «Всемирной истории», изданной Академией наук СССР, также можно почерпнуть совершенно иные сведения о штурме Бастилии по сравнению с теми, которые сообщает своим читателям историк С.А. Мазуркевич.
      
В этом солидном академическом издании, в подготовке которого приняли участие авторитетные специалисты исторической науки, можно прочитать следующие строки: «...12 июля произошли первые столкновения между народом и войсками. 13 июля над столицей загудел набат. Рабочие, ремесленники, мелкие торговцы, служащие, студенты заполнили площади и улицы. Народ стал вооружаться; были захвачены десятки тысяч ружей.

Но в руках правительства оставалась грозная крепость — тюрьма Бастилия. Восемь башен этой крепости, окруженной двумя глубокими рвами, казались несокрушимой твердыней абсолютизма.
      
С утра 14 июля толпы народа ринулись к стенам Бастилии. Комендант крепости приказал открыть огонь. Несмотря на жертвы, народ продолжал наступать. Рвы были преодолены; начался штурм крепости. Плотники и кровельщики сооружали леса. Артиллеристы, перешедшие на сторону народа, открыли огонь и пушечными ядрами перебили цепи одного из подъемных мостов. Народ ворвался в крепость и овладел Бастилией».

И далее: «Падение Бастилии произвело огромное впечатление не только во Франции, но и далеко за ее пределами. В России, в Англии, в германских и итальянских государствах все передовые люди восторженно приветствовали революционные события в Париже»1.

Впрочем, «досталось» от С.А. Мазуркевича не только штурму Бастилии, но и Великой французской революции в целом. Историк, в частности, утверждает, что еще с советских времен большинство наших граждан довольно сильно идеализировали Великую французскую революцию. И если нашу «родную» революцию, полагает он, многие уже осуждают за те неисчислимые бедствия, которые она принесла, то французская революция по-прежнему считается явлением прогрессивным. Автор, однако, убежден, что данная революция подобной оценки никак не заслуживает.

Между тем, как неоднократно показывала история, не буквальные размеры и масштабы конкретного акта революционных событий, количество его участников, понесенные жертвы определяют его историческое значение. Это значение обусловливается теми последствиями, которые имеют данные события для всемирной истории, степенью влияния, которое они оказывают на развитие человеческого общества, и способностью вызывать коренные, радикальные преобразования общественных отношений в сфере экономики, политики и права.
      
Что касается Великой французской революции, то она, безусловно, имела такое значение.
      
Великая буржуазная революция во Франции, открывшая новую эпоху всемирной истории, была огромным по своему значению событием.
Ее результаты не могли быть уничтожены кратковременным торжеством дворянско-монархической реакции, последовавшим за крушением наполеоновской империи. Провозглашенные французской революцией принципы и идеи получили широкое распространение, они содействовали росту буржуазно-революционного движения не только в Европе, но и далеко за ее пределами.
      
В 20-х годах XIX в. происходили буржуазные революции в Испании, в Италии, восстание декабристов в России, освободительная война в Греции.
      
В это же время успешно завершили свою борьбу за независимость испанские и португальские колонии в Латинской Америке. Июльская революция 1830 г. во Франции привела к свержению Бурбонов и дала толчок революционным движениям в Польше, Бельгии, Италии, Германии. В России росло общественное движение против царизма, возглавляемое В.Г. Белинским и
А.И. Герценом.



       Французская революция, начавшаяся штурмом Бастилии, породила Декларацию прав человека и гражданина — важнейший правовой документ Французской революции, имевший всемирное историческое значение. «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», — говорилось в Декларации.

Этот революционный принцип был провозглашен в то время, когда в большей части мира человек оставался еще рабом, вещью, когда в Российской империи и в других феодально-абсолютистских государствах насчитывались миллионы крепостных крестьян, а в колониях буржуазно-аристократической Англии и в Соединенных Штатах Америки процветала работорговля.
      
Провозглашенные Декларацией принципы были смелым, революционным вызовом старому феодальному миру. Естественными, священными, неотчуждаемыми правами человека и гражданина Декларация объявляла свободу личности, свободу слова, свободу учреждений, право на сопротивление угнетению.
      
В эпоху, когда феодально-абсолютистский порядок еще господствовал почти по всей Европе, буржуазно-демократические, антифеодальные принципы Декларации прав человека и гражданина сыграли большую прогрессивную роль. Они стали источником главных положений естественного права, а гораздо позднее, в середине XX столетия, стали предтечей международного гуманитарного права, фундаментом для создания основополагающих документов о неотъемлемых экономических, социальных и политических правах личности в системе внутригосударственных и международных отношений.
      
Французская революция имела огромное международное значение. Сила ее влияния и результаты революционизирующего воздействия, естественно, не могли быть в разных странах одинаковыми.
       
Там, где развитие капиталистического уклада в недрах феодального строя хоть сколько-нибудь существенно продвинулось вперед, это влияние было сильнее и приводило к наиболее ощутимым результатам. Но даже там, где еще не было предпосылок для революционного ниспровержения феодализма, пробуждались передовые антифеодальные силы.
      
В.И. Ленин писал об этом так: «Возьмите Великую французскую революцию. Она недаром называется Великой. Для своего класса, для которого она работала, для буржуазии, она сделала так много, что весь XIX век, тот век, который дал цивилизацию и культуру всему человечеству, прошел под знаком французской революции. Он во всех концах мира только то и делал, что проводил, осуществлял по частям, доделывал то, что создали великие французские революционеры буржуазии»1.

Что же касается Великой Октябрьской социалистической революции, то она явилась закономерным результатом тех бурных экономических, политических, социальных процессов, которые происходили в России в начале XX столетия и которые привели к возникновению революционной ситуации, разрешившейся сначала Февральской, а затем Октябрьской революцией. Поэтому трактовать Октябрьскую революцию как явление случайное, сиюминутное, незакономерное — это значит вульгаризовать историю и сводить ее понимание к уровню крайнего примитивизма.

«Само возникновение СССР и даже первые трудные годы его существования, — отмечал американский писатель Теодор Драйзер, — положили начало весьма убедительному и не вызывающему возражений доводу, ныне ставшему несокрушимым. На мировой арене появилась нация, обоснованно утверждающая: наша система дает не собственнику капитала, а его производителю справедливо и удобно построенную жизнь и все блага, которые способны изобрести гений, искусство, наука и силы человеческого разума. Этот светоч неизбежно стал не только маяком для России, но и могучим прожектором, безжалостно вскрывающим и разоблачающим махинации, лживость, порожденные жадностью конфликты, темные предрассудки и мусор капиталистической системы»1.
      
Социалистическая революция спасла Россию от нависшей над ней экономической и национальной катастрофы, от угрозы расчленения и порабощения английскими, американскими и прочими империалистами. Она провозгласила политику мира и указала всем народам пути выхода из кровавой мировой бойни.
      
«Когда освобожденное человечество будет отмечать даты своего освобождения, — писал французский писатель Анри Барбюс, — то с наибольшим энтузиазмом оно станет праздновать день 25 октября 1917 года, день, когда родилось советское государство, одним из первых декретов которого был Декрет о мире!»1
      
Победа Октябрьской революции имела огромное международное значение. «Мы не только солидаризовались с русской революцией, — писал генеральный секретарь Французской коммунистической партии Морис Торез, — мы считали Октябрьскую социалистическую революцию своим кровным делом, делом пролетариата Франции и всех стран. Мы ее рассматривали как наше достояние, как достояние всего международного рабочего движения, и мы, пролетарии Франции, заявили о нашей вере в нее…»2
      
К сожалению, с охарактеризованных выше «научных позиций» иногда пытаются объяснить не только историю, но и современность отечественного государственного строительства.
   
                * * *
      
Рассмотренный выше «алкогольно-криминальный» способ «объяснения» и профанации истории имеет не только отечественный, но и зарубежный опыт. В одной из заграничных командировок автору этих строк удалось приобрести книгу, посвященную истории Великой Октябрьской социалистической революции, подготовленную в США будто бы на основе вновь открытых архивных материалов, хранящихся за океаном1.
       
Любопытно открытие, сделанное автором этого солидного по объему издания. Он утверждает, в частности, что решающим объективным фактором, который, собственно, и стал непосредственной причиной и движущей силой Великой Октябрьской социалистической революции, явилось беспробудное пьянство «кронштадтской матросни». Именно эта неуправляемая темная масса, прибыв в Петроград и напившись до безобразия, и устроила так называемый штурм Зимнего дворца.
      
Однако в действительности никакого штурма не было. Пьяный сброд просто и беспрепятственно ворвался в бывший царский дворец, подверг грубому насилию служительниц-воительниц женского ударного батальона, находившегося там, попутно надрал уши нескольким попавшимся на пути под горячую руку юнкерам, а затем принялся за разграбление дворца, и прежде всего его винных погребов. По мысли вышеуказанного автора, именно эти винные хранилища и явились конечной целью устроенной матросами вакханалии, которую большевистские историки потом назвали величайшим событием XX столетия — Великой Октябрьской социалистической революцией.
      
Впрочем, подобные «алкогольные» мотивы касались и более част-
ных моментов нашей революционной истории.
      
В одном из отечественных трудов, подобным образом объяснявших многие ее факты, утверждалось, например, что многотысячная толпа, пришедшая к Финляндскому вокзалу встречать Ленина, когда он в апреле 1917 г. прибывал в Петроград из Финляндии, собралась только потому, что большевики будто бы распустили по городу слух, что в это время у Финляндского вокзала будет производиться продажа дешевого пива. И именно поэтому в поисках дешевого «хлебного янтарного напитка» «пролетарские массы» в таком огромном количестве собрались на площади перед вокзалом.
         
И слушали они столь терпеливо речь вождя мирового пролетариата только потому, что раздача дешевого пива была назначена после окончания, а не до начала исторического выступления, которое затем опять же услужливые большевистские историки назвали знаменитыми «апрельскими тезисами», провозгласившими курс на социалистическую революцию.
       
Что можно  сказать по поводу подобных объяснений причин событий исторического значения? Кто что знает, тот тем и объясняет. Во всяком случае, мы подобного рода объяснениями исторического развития государства и права удовлетвориться не можем. К этому же приглашаем и наших читателей.
      
Не изучает рассматриваемая нами наука и иногда действительно поражающие воображение факты ясновидения, интуитивного предугадывания и предвидения по звездам, а также на основе общения с духами великих людей и вообще потусторонним миром, оставляя все эти, вне всякого сомнения, требующие своего исследования явления так называемым оккультным наукам.
      
Например, в книге «Вольф Мессинг. Судьба пророка», посвященной судьбе знаменитого телепата, гипнотизера и ясновидящего, утверждается, что он не только умел раскрывать сложные преступления и подчинять людей своей воле, но и предсказывать будущее, в том числе величайшие события истории. В частности, утверждается, что именно он предрек Гитлеру смерть, если тот двинет войска на Восток1.
      
Заметив попутно, что это вполне можно было бы предвидеть, не обладая даром ясновидения, а обладая знаниями всемирной и российской истории, отметим, однако, что подобного рода уникальные парапсихологические способности, безусловно, должны стать предметом пристального изучения науки. Но только, конечно, науки не юридической, каковой является теория государства и права.
      
He изучает она и явления индивидуальной психологии, ни тем более явления парапсихологии и вследствие этого не может класть в основу своих выводов пока мало объяснимые психологические факты аномального характера.
      
Характерно, кстати, что В.Л. Стронгин, автор книги о Вольфе Мессинге, утверждает, что и сам Мессинг не мог объяснить истинную природу своих уникальных способностей к предвидению.
      
Именно поэтому недопустимо, чтобы сложнейшие процессы государственной и правовой жизни общества объяснялись с сомнительных позиций оккультизма.
      
Исходя из этого и следует оценивать предсказания Ванги, Глобы и других ясновидцев о возможных событиях, которые могут произойти в государственной и общественной жизни страны. Для научного познания это пока слишком ненадежные союзники. Научное познание не может объяснять суть явлений и процессов объективной действительности, основываясь на еще не познанных наукой субъективных возможностях сознания отдельных уникальных индивидуумов.
      
Точно так же не изучает теория государства и права и явлений и закономерностей космического уровня. Следовательно, она не может согласиться с утверждениями, что многое в жизни государства и общества объясняется процессами, происходящими в космосе. Для подобных утверждений ни сама теория государства и права, ни, насколько нам известно, другие науки не располагают достоверными, научно обоснованными данными. Следовательно, подобные утверждения являются, по крайней мере, преждевременными.
      
Если же исходить из обратного, то теория государства и права из общественной науки может превратиться в малоубедительную химеру о жизни космоса и космических прогнозах, лишившись всякой объективной научной основы для своих выводов и положений.
      
Не исследует рассматриваемая нами наука и явления физического и математического порядка. Для такого рода, казалось бы, элементарных утверждений, к сожалению, тоже есть основания.
      
Связано это с тем, что некоторые представители естественных и «точных», в частности физических и математических, наук полагают, что законы природного мира, которые изучаются данными науками, имеют свое продолжение в мире социальном, общественном. Утверждается, что законы развития общества, а следовательно, государства и права подчинены всеобщим законам развития природы и, следовательно, для объяснения истоков, характера и значения социальных, в том числе государственно-правовых, процессов надо знать и изучать законы развития природного мира, а затем с их помощью — объяснять государственно-правовые явления.
      
Примером «математического» подхода к осмыслению исторического развития государства и общества может служить книга представителей математической науки Г.В. Носовского и А.Т. Фоменко «Русь и Рим». Правильно ли мы понимаем историю Европы и Азии?1
      
Как указывают данные авторы, они подвергли математическому исследованию хронологии «старых цивилизаций», к которым относят Грецию, Рим, Египет, Ближний Восток. Однако особый интерес для исследователей, естественно, как подчеркивают они, представляет история Древней Руси, Российской империи и сопредельных государств. Вызвано это тем, что история нашей страны является одним из основных устоев в фундаменте мировой цивилизации и потому следует особенно тщательно и заботливо выверять ее узловые моменты.
      
Используя методы математической науки, вышеуказанные авторы, как они пишут, показали, что общепринятая сегодня традиционная хронология русской истории не свободна от серьезных противоречий и нуждается в значительной корректировке.
      
Впрочем, только хронологическим аспектом данные авторы не удовлетворились. С помощью «математических инструментариев» они попытались внести «серьезные корректировки» (терминология авторов) и в традиционные представления исторической науки об основных этапах развития Русского государства.
    
Авторы пишут буквально следующее: «Полученные в ходе наших исследований данные показывают, что господствующий взгляд на всемирную и российскую историю, утвердившийся в XVII—XVIII веках, в целом неверен. В частности, в принятой сегодня версии российской истории, созданной в эпоху Романовых, сильно искажена роль Русско-Ордынской империи на мировой арене, сфера ее влияния и прямого подчинения»1.
      
Сейчас не место доказывать явную ошибочность применения подобных методов в сфере общественных наук. Ограничимся лишь указанием на тот очевидный факт, что в отличие от процессов, происходящих в неживой природе, изучаемых физикой и математикой, исторические процессы развития государства и права происходят в человеческом обществе, обладающем общественным сознанием, общественной идеологией и общественной психологией; что каждая историческая личность и конкретный «неисторический» индивид обладают также свойствами психологии, воли и сознания, которые не могут быть объяснены законами физики и математики.
      
Именно способность сознавать существо и характер своих действий, руководить ими, проявляя при этом сознание, желание и волю, воздействовать на сознание, желание и волю других людей через знание законов психологии отдельного человека, коллектива и больших народных масс позволяет историческим личностям использовать объективные законы исторического развития для достижения поставленных ими целей, что в обыденном представлении принято обозначать словами «вершить историю». И эти сложнейшие процессы мировой человеческой истории никак не объяснить ни законами физики, ни законами математики.
       
Точно так же свои законы развития и функционирования имеют экономика и политика, которые в огромной степени влияют на развитие государства и права. Именно поэтому они изучаются специальными экономическими и политическими науками.

       * * *
      
Итак, теория государства и права не изучает проблемы психиатрии, сексопатологии, парапсихологии. Не исследует она и явления космоса и процессы физического, биологического и математического характера.
      
В то же время было бы явным заблуждением и преувеличением утверждать, что те или иные субъективные качества личности никак не влияют на принимаемые историческими личностями государственно-правовые решения. Наоборот, иногда влияют, да еще как!
      
Историки, например, рассказывают о том, как сильно детский испуг, пережитый Петром I в дни боярского восстания в Москве, повлиял на его характер. Крайняя восприимчивость, неуравновешенность, нетерпение, подозрительность, постоянная боязнь заговоров, утраты власти, неоправданная жестокость, безусловно, накладывали свой отпечаток на петровский стиль управления государством, а в некоторых случаях — и на принимаемые им государственные решения.
      
Точно так же хорошо известно, как декабрьские события 1825 г. и связанные с этим субъективные переживания повлияли на формирование не только личности молодого императора, пережившего страшные для него дни восстания декабристов, но и на стиль государственной политики Николая I, которому, видимо, всю жизнь мерещились заговоры, бунты, мятежи, инакомыслие и неподчинение властям. В значительной мере субъективные качества его личности, формировавшейся в крайних обстоятельствах дворянского восстания, безусловно, прямо или косвенно влияли на формирование государственной политики в целом и развитие государственно-правовых институтов России в частности.
      
Вне всякого сомнения, сын сапожника из далекого грузинского села, большая часть революционной деятельности которого приходилась на Россию, не мог и не хотел быть объективным к представителям «революционной интеллигентской иммиграции», к этим «Каменевым» и «Зиновьевым», которые практической деятельности в революционном подполье в царской России предпочли благополучные европейские столицы с их бесконечными философскими диспутами, теоретическими журналами, спокойной обывательской жизнью и вечным требованием денег, которые в России приходилось добывать с большим трудом, проводя рискованные «эксы», как это делал Сталин в Тифлисе.
      
Поэтому, став главой социалистического государства, он сделал все, чтобы во власти его окружали не «мягкотелые интеллигенты», а дети рабочих и крестьян — Киров, Ворошилов, Калинин, Буденый, Молотов и им подобные.
      
Точно так же много позже Хрущев не мог простить умершему Сталину, что на поздних ночных обедах — «посиделках» в узком кругу Политбюро — «хозяин» часто публично унижал его, требуя развеселить компанию большевистских руководителей украинским гопаком. При жизни вождя Хрущев безропотно подчинялся этим требованиям и лихо, по отзывам очевидцев, отплясывал народный украинский танец. Но затем, после его смерти, став лидером государства, он во всем поступал наперекор «вождю и учителю».
      
При этом делал это столь рьяно и самозабвенно, что наряду с вещами совершенно необходимыми (освобождение невинно осужденных из сталинских лагерей, либерализация политического режима и т.д.) совершал явные и очевидные глупости (всеобщее засевание российских земель американской кукурузой, «сравнивание» города и деревни, обещание скорого коммунизма, практическое свертывание деятельности правоохранительных органов и замена их народными дружинами, товарищескими судами и т.д.).
      
Присутствовал во всем этом субъективный момент своеобразной «мести»?
      
Конечно, присутствовал! Ведь историю государств вершат люди, а не роботы. Влиял ли он на характер принимаемых Хрущевым государственных решений?
      
Конечно, в какой-то мере влиял. И все же не эти субъективные свойства отдельных исторических личностей, их обиды, пристрастия, симпатии и антипатии определяют магистральный путь развития истории, общества, права и государства.
      
По отношению к процессу объективного развития субъективные качества отдельных личностей являются факторами случайными, второстепенными, одномоментными, а лучше сказать — незакономерными. Между тем теория государства и права, как уже неоднократно подчеркивалось, изучает не случайное, а закономерное в жизни государства и права.
      
То, что уже упоминавшийся нами Петр I как человек обладал яркими, но весьма противоречивыми индивидуальными качествами характера, было, пожалуй, случайностью. А то, что Россия на рубеже XVII—XVIII вв. крайне нуждалась в мощном прорыве в западноевропейское пространство, было для России объективной закономерностью, а точнее — объективной потребностью, более того, жизненной необходимостью. Она, в свою очередь, и вызвала к жизни столь мощную взрывную, энергичную и динамичную фигуру первого императора России, отца Отечества, «великого реформатора и нетерпеливого помещика», как отзывался о нем А.С. Пушкин.
      
То, что после восстания декабристов Россией более 30 лет управлял Николай I со всеми его индивидуальными человеческими особенностями, было случайностью. А то, что он, по некоторым оценкам, превратил Россию в «тюрьму народов», а сам стал «жандармом Европы», было явлением далеко не случайным. Византийское по своему содержанию российское самодержавие, всецело поддерживаемое российской бюрократией, как огня боялось ограничения самодержавной власти и крепостного права.
      
По-видимому, не было готово к данным переменам и российское общество в целом, и прежде всего само богобоязненное русское крестьянство, безоглядно верующее в доброго, но якобы ничего не ведающего «батюшку царя». Поэтому при случайном характере индивидуальных качеств личности Николая I он как историческая фигура действовал в пределах заданных ему объективными историческими условиями обстоятельств. Последние, в свою очередь, были обусловлены специфическими закономерностями развития российского общества и государства.
      
То, что Александр II был человеком, которому «ничто человеческое было не чуждо», было, конечно, эпизодом случайным, а потому мало что значащим для российской истории. А то, что к середине XIX столетия в России созрела настоятельная историческая необходимость в проведении радикальных и, говоря современным языком, гуманных, государственных и правовых реформ, объективно сделавшая из Александра II фигуру «царя-освободителя», — явление вполне закономерное.
      
То, что премьер-министр России П.А. Столыпин в 1912 г. был убит в Киевском театре студентом Богровым, — это историческая случайность: Богров вполне мог промахнуться, да и убийцей мог стать кто-то другой. А то, что Столыпинские реформы в аграрном секторе России, направленные на разложение общины, в значительной степени не удались, — явление вполне закономерное. Россия к тому времени не была готова изменить патриархальный, общинный, коллективистский уклад
сельскохозяйственной жизни, который складывался веками. Тем более не готова она была это сделать за один-два десятка лет, что с точки зрения исторического летоисчисления является всего лишь мгновением в жизни человечества.
      
То, что Россией в начале XX столетия управлял полковник Николай Александрович Романов со всеми его человеческими добродетелями и слабостями, с точки зрения истории было случайностью. А то, что под предводительством самодержца Николая II Россия потерпела поражение в
Японской войне, что Первая мировая война завершилась для России Февральской революцией, свергнувшей монархическую форму правления вместе с монархом, который пытался управлять Россией XX в. методами, по крайней мере, XIX столетия, который не понимал или не хотел понимать хода и законов всеобщей и российской истории, которые, в свою очередь, давно предопределили необходимость давно назревших перемен в экономической, политической, духовной жизни Российского государства, — все это явления необходимые, а значит, закономерные.
      
И конечно, Великая Октябрьская социалистическая революция в условиях тогдашней России, как бы этого ни хотелось многим признавать, была явлением, мягко говоря, далеко не случайным. Мы уже говорили об этом. С одной стороны, ее обусловили духовные факторы развития русского народа: вечные поиски правды, смысла жизни, цели развития русской души; многовековая вера в то, что идеал социальной справедливости может быть найден только в коллективных формах существования (читайте об этом в очень глубокой книге Н.А. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма»)!
      
С другой стороны, ее обусловили бессилие и паралич новой демократической власти, возглавившей Россию после Февральской революции.
      
После четырех лет  войны «за Босфор и Дарданеллы» с целями, чуждыми и непонятными многомиллионному крестьянству, составлявшему основу Русской армии и к 1917 г. уже не желавшему продолжения этой бойни; после февральской революционной «буржуазно-демократической» анархии и фактического многомесячного безвластия, беспомощности, смуты, разброда и шатания, безусловно разрушающих русское общество, последнее очень быстро возжелало появления сильной руки, прихода сильной власти.
      
Брошенные этой новой властью обещания народу мира, а главное — «земли и воли», этой вековой мечты российского крестьянства в крестьянской России, вполне естественно пали на благодатную почвы и вскоре принесли свои закономерные и, к сожалению, жестокие плоды.
      
Выдающийся демократ и гуманист А.Ф. Кони после победы большевиков писал: «Я чувствую в воздухе присутствие действительно сильной власти!»1
      
Он, в прошлом не только выдающийся юрист и судебный оратор, но и сенатор, генерал, горячо приветствовал ее, эту новую власть, и усердно сотрудничал с ней.
    
И не один он! Одних только высших и старших офицеров, пришедших на службу в Красную армию, можно насчитать сотни и тысячи! Вспомним хотя бы такой поразительный факт: на работу в ЧК, к Дзержинскому, в качестве консультанта перешел генерал Джунковский — бывший товарищ министра внутренних дел царской России, командующий Отдельного корпуса жандармов — оплота самодержавной России!1
      
То, что фактическим вождем Красной армии в годы Гражданской войны был беспощадный революционный фанатик Троцкий, бредивший идеями перманентной мировой революции, было, конечно, явлением случайным. Мог найтись и другой деятель подобного масштаба. А то, что именно Красная Армия победила в гражданской войне, было результатом целого ряда экономических, политических и духовных факторов объективного характера.
      
Скажем только о духовной стороне этого явления. Один из белых офицеров в своих воспоминаниях признавался: что нового мы могли предложить многомиллионному русскому народу? Все ту же власть, которую он отверг в феврале семнадцатого? А большевики предлагали народу нечто новое, неизведанное, но, по их утверждениям, очень справедливое и привлекательное — всеобщее счастье, рай на земле. А главное, они обещали русскому мужику то, о чем многие века скорбела его крестьянская душа — землю! Много земли!
      
За кем в этих условиях могла быть победа? Вопрос можно признать риторическим.
      
То, что Советским государством более 30 лет руководил Иосиф Джугашвили с теперь хорошо известными и весьма противоречивыми субъективными характеристиками было явлением случайным. А то, что во главе социалистического государства, главной задачей которого в соответствии с марксистско-ленинским учением о государстве и праве, по крайней мере на первом этапе, являлось осуществление диктатуры пролетариата, оказался Сталин с его диктаторским стилем управления, — явление объективное и понятное. Разве могло быть иначе? Разве диктатуру пролетариата мог обеспечить лидер, начисто лишенный качеств диктатора?
      
Мягкотелые Зиновьев, Каменев, Бухарин на эту роль явно не годились. Подходил только Троцкий. Но в одном государстве диктатуры пролетариата не могло быть двух диктаторов. Именно поэтому главной борьбой для Сталина в 20-е годы прошлого столетия была борьба с Троцким и троцкизмом.
      
Впрочем, и в государстве фашистской диктатуры не могло быть двух диктаторов. Поэтому и Гитлер, как и Сталин, безжалостно боролся со своими союзниками-соперниками.
      
Эти процессы и явления, характеризующие развитие обоих государств, носили вполне закономерный характер. Другое дело, что диктатуры и диктаторы России и Германии представляли не только различные государства, но и различные социальные силы в этих государствах, имеющих, следовательно, и различные социальные цели и интересы.
      
Перечень подобных примеров можно было бы продолжить. Но не в них, конечно, дело. Вывод, который нам бы хотелось после проведенных рассуждений донести до читателя, заключается в том, что теория государства и права не только не изучает явления сексопатологического, парапсихологического и подобного им характера, как уже указывалось выше. Она не изучает и индивидуальные черты исторических личностей, коль скоро они не влияют на закономерности развития государства и права.
      
Теория государства и права изучает лишь те явления и процессы, которые с неизбежностью и необходимостью определяют направления и тенденции развития государственных правовых процессов и явлений.
      
Нельзя не сделать в связи с этим еще одно замечание. В последние годы на читателей буквально хлынул поток литературы, в которой исторический, политический, юридический, экономический и всякий иной научный анализ развития государства и права подменяется бытоописанием жизни исторических личностей.
      
Нередко это делается не только без какой-либо научной необходимости, но и без всякой меры и такта, с нарушением элементарных этических, нравственных норм. Зачастую правда заменяется правдоподобным вымыслом, граничащем порой с откровенной чушью. Нередки случаи, когда на головы исторических личностей, а заодно и на головы читателей выливаются потоки грязи, замешанной на лжи, хамстве и нескрываемой личной злобе к той или иной исторической фигуре.
    
Что ж, бумага, как говорится, терпит. Но циничная ложь, выплескивающаяся на страницы иных изданий, все равно не сможет заменить подлинно научного подхода и останется в конце концов на совести указанных «историков-бытописателей».
      
Важно, однако, чтобы те, кто стремится не к собиранию грязных сплетен, слухов и прочей мерзости, а к серьезному научному познанию и образованию, по достоинству оценивали подобного рода научные «трактаты», знали им цену, не давали себя обмануть и увести от научного познания в мир псевдонаучной подлости, лицедейства и обмана.
      
Все вышесказанное позволяет сделать еще один весьма важный методологический вывод. Теория государства и права учитывает случайные явления государственной и правовой жизни, поскольку они влияют или могут влиять на ее развитие. Но все же не случайности являются предметом ее изучения, а общие и объективные закономерности, т.е. связи между явлениями, которые имеют причинно-следственный, устойчивый, постоянный и необходимый характер.

Теория государства и права представляет собой систему1 знаний об обществе, государстве и праве.

       Что это означает?
      
Это означает, что теория государства и права — это не конгломерат отрывочных, разрозненных и случайных сведений, а целостная совокупность знаний. Эта совокупность знаний объединена единой логикой и методологией научного анализа общественных явлений, какими являются государство и право, единым видением и пониманием их сущности.
      
Это означает, далее, что теория государства и права имеет определенную структуру1 — совокупность частей, разделов, характеризующих ту или иную сторону предмета изучения.
      
Чтобы увидеть структуру теории государства и права как науки, достаточно открыть оглавление любого солидного учебника по данной учебной дисциплине. При этом легко заметить, что разделы курса («Происхождение государства и права», «сущность и типы государства», «Сущность права», «Нормы права» и т.д.) представляют собой не что иное, как элементы единой системы знаний о государстве и праве.
      
При этом разделы курса подчинены определенной иерархии2, т.е. выстроены в определенной логической последовательности, когда изложение основных положений учебной дисциплины идет по принципу от высшего к низшему, от общего к частному.
      
Так, не случайно первоначально в курсе рассматриваются вопросы общего уровня — происхождение и сущность государства и права, затем вопросы частного уровня — их формы, системы, национальные особенности и т.д.
      
Наконец, системность теории государства и права проявляется во множественности описаний, определений изучаемых ею феноменов.
      
В самом деле, едва ли не каждый учебник теории государства и права содержит собственное определение понятий государства, права и других фундаментальных государственно-правовых явлений. Точно так же едва ли не каждый авторский лекторский курс по теории государства и права характеризуется тем же: почти каждый лектор выдвигает собственные дефиниции1 основных понятий теории государства и права.
      
В данном факте нет ничего удивительного — в этом и заключается множественность описаний как признака системы знаний. И вполне закономерно, что в различных определениях подчеркивается та или иная сторона сущности рассматриваемого явления (государства, права, правоотношения, правосознания). Та сторона явления, которая тому или иному автору кажется наиболее важной, характерной, значимой.
      
Возьмем в качестве элементарного примера все то же центральное понятие курса — понятие государства. Одни авторы, определяя это понятие, обращают внимание на его классовый характер и предназначение, другие подчеркивают его общечеловеческий характер и функции, третьи указывают на тесную взаимосвязь государства с правом, четвертые на первый план выдвигают национальные особенности государства, пятые — его экономические основы, шестые — уровень его цивилизованности и т. д.
      
Отсюда и проистекает множественность определений такого центрального понятия теории, как понятие государства.
      
Хорошо это или плохо?
      
Ответим так: это вполне естественно.
      
И это, кстати, соответствует обычным процессам оценки окружающей нас действительности, которую каждый из нас осуществляет по много раз на дню.
      
Так, например, одни мысленно отмечают в своем собеседнике его физические данные (рост, телосложение, тип лица), другие прежде всего обращают внимание на одежду (одет по моде или нет); третьи — оценивает интеллектуальные возможности человека (умен, глуп); четвертые — духовные, моральные качества (добр, зол, честен) и т.д.
В обыденной жизни такой подход кажется нам вполне естественным. Воспринимая другого человека (говоря научным языком, как целостную систему), мы все же обращаем внимание на те его черты, которые кажутся нам наиболее значимыми.
      
В сфере человеческого общения мы делаем это столь же естественно, сколь и безотчетно.
      
Другое дело — сфера научного познания. Здесь не место эмоциям, пристрастиям и субъективизму. Научное изучение системы (в данном случае государства и права) предполагает множественность определений данных понятий как средство и результат всестороннего и объективного их исследования и описания.
      
Поэтому студентов не должно пугать или смущать наличие разнообразных  определений изучаемых ими государственно-правовых понятий. Для какой-либо паники в данном случае нет никаких оснований. Не стоит лихорадочно «метаться» от одного определения к другому, не зная, как угодить экзаменатору. Следует просто познакомиться с некоторыми наиболее распространенными в науке определениями и выбрать то или те, которые в большей степени отвечают основам вашего мировоззрения.
      
Конечно, задолго до этого надо заранее позаботиться о том, чтобы такие основы существовали. Но если они имеются, то вам не составит особого труда, критически оценив предложенные варианты, выбрать то, что ближе вам по душе. А может быть, и выдвинуть собственное определение рассматриваемого вами явления.
И последнее, что касается теории государства и права как системы.
Понимание теории государства и права как системы знаний об обществе, государстве и праве предопределяет необходимость использования системного подхода к изучению данных общественных явлений.

Прежде всего, это означает, что государство и право изучаются во всем многообразии их возможных типов и форм с различных фактологических, теоретических и методологических позиций.

Так, опираясь на достижения исторической науки, теория государства и права исследует различные исторические типы государстве и права.
Опираясь на достижения философской мысли, теория государстве и права изучает различные философские концепции государства и в особенности права. Изучение второго феномена привело к созданию самостоятельной научной дисциплины — философии права.

Основываясь на положениях экономической науки, теория государства и права изучает типологию государств, основанную на формационном подходе, когда в основу определения типа государстве положено понятие общественно-экономической формации, экономических отношений.

В противовес этому, используя научное понятие цивилизации, большая группа ученых изучает типы государства, основывая их типологизацию на основе типа и уровня цивилизации общества.

Разработаны серьезно аргументированные предложения изучать типы государств исходя из достижений этнографической науки (Л.Н. Гумилёв1), психологической науки (Л.И. Петражицкий2), национальной психологии.

Хорошо известно, что одна из самых древних попыток объяснения происхождения государства и права связана с идеей божественной воли («всякая власть на земле — от Бога»).

Принятие многообразия подходов к изучению государства и права — вещь такая же естественная и очевидная, как принятие многообразия существующих объяснений окружающего нас мира. Государство и право лишь частица этого многогранного мира, его социальный, общественный аспект. Как все окружающее нас не может быть объяснено каким-то одним универсальным законом, так и происхождение и сущность государства и права не могут быть объяснены какой-либо одной теорией, какой бы глубоко обоснованной она ни казалась (классовой, психологической, экономической и др.).

Именно поэтому системный подход в изучении государства и права не только не отвергает, а, наоборот, предполагает изучение различных концепций, по-разному объясняющих сущность изучаемых данной наукой процессов и явлений в сфере государственно-пра-вовой жизни общества.

Кроме того, системный подход к изучению государства и права предполагает исследование этих явлений во всем многообразии факторов, которые их обусловливают, и связей, в которых они участвуют. Это означает, что государство и право должны изучаться не как изолированные от окружающего мира феномены или абстрактные категории, а как явления, самым непосредственным образом связанные с многообразной жизнью породившего их общества.

       Теория государства и права представляет собой систему не эмпирических (опытных), а теоретических знаний о государстве и праве.

       Что это означает?
      
Это означает, что в процессе длительной эволюции теория государства и права из совокупности разрозненных фактов истории, философии, политики, экономики и, конечно, собственно права постепенно сложилась в стройную и целостную систему теоретических представлений о государстве и праве как важнейших институтах общественной жизни.
      
Произошло это, разумеется, не сразу. В течение многих веков лучшие умы человечества разрабатывали сложнейшие вопросы теории государства и права: о ее предмете и методе, о закономерностях происхождения, сущности и социальном назначении государства, его типа и формах, понятии правового государства, о механизме государства и его функциях, о сущности права, его источниках и функциях, о формах применения и толкования права, о содержании правоотношения и механизме правового регулирования и т.д.
       
Значительный вклад в создание основ теории государства и права внесли выдающиеся мыслители древности, такие как Сократ, Платон, Аристотель, Цицерон, Гераклит, Полибий, Конфуций; мыслители Средних веков — такие как Ф. Аквинский, Н. Макиавелли, Т. Мор, Т. Кампанелла, Г. Гроций, Б. Спиноза, Т. Гоббс, Ч. Беккариа; мыслители Нового времени — Дж. Локк, Ф. Вольтер, Ш.Л. Монтескьё, Д. Дидро, Ж.-Ж. Руссо, И. Кант, Г. Гегель, Э. Верк, И. Бентам, К.А. Сен-Симон, О. Конт, Г. Спенсер, К. Маркс, Ф. Энгельс, Р. Иеринг, Ф. Ницше, Г. Кельзен и др.
      
Неоценим вклад в развитие теоретических основ государства и права отечественных юристов, философов, историков, политиков XIX—XX столетия, таких как С.А. Муромцев, Л.И. Петражицкий, Г.Ф. Шершеневич, И.Л. Ильин, Е.Н. Трубецкой, Н.М. Коркунов, В.С. Соловьев, Н.Г. Чернышевский, Б.Н. Чичерин, В.М. Хвостов, К.П. Победоносцев, П.И. Новгородцев, Н.А. Бердяев и др.
      
В. И. Ленин в прикладном аспекте не только развил положения марксистского учения о государстве и праве применительно к условиям отсталой полуфеодальной полукапиталистической России, но и, возглавив революцию, еще при своей жизни воплотил некоторые идеи этого учения в реальную действительность, что является случаем исключительным даже для всемирной истории.
      
Важное значение для развития теории государства и права имеют труды зарубежных ученых XX столетия, таких как А. Фердросс, В. Кубеш, А. Кауфман, Г. Кельзен, Г. Харт, Еллинек и др.
      
В настоящее время есть основания констатировать, что теория государства и права убедительно демонстрирует способность аккумулировать в своих научных положениях лучшие достижения различных школ и направлений теоретического осмысления государственно-правовой действительности.
    
Можно без преувеличения утверждать, что современная нам теория государства и права — это одна из наиболее разработанных с теоретической точки зрения отраслей российской юридической науки.
      
Освободившись от идеологического монополизма и крайностей некоторых учений, отечественная теория государства и права получила реальную свободу творчества и исследований. Это позволило добиться ощутимых научных результатов, особенно благодаря происходящему в последние годы активному осмыслению бесценного наследия русских мыслителей, философов и юристов XIX — начала XX столетия, таких как Б.Н. Чичерин, П.И. Новгородцев, В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев, И.А. Ильин и др.
      
Немало сделано в плане критического анализа догм и «абсолютных  истин» марксистско-ленинской теории государства и права.
      
Многого удалось добиться в осмыслении современных тенденций и процессов на нынешнем этапе развития отечественного государства и права.
      
Наконец, в целом увенчались успехом стремление науки «осознать» содержание, предмет и методы теории государства и права, уточнения ее предназначения, функций, основных задач, точного понимания содержания центральных понятий и положений данной науки.
      Признавая все это, нельзя вместе с тем не отметить некоторые обстоятельства, как нам представляется, негативного характера, которые также характеризуют современную нам теорию государства и права.
      
Прежде всего, это безудержное, порой никак не обоснованное забвение, отрицание, отбрасывание бесспорных и совершенно очевидных достижений отечественной теории государства и права последних десятилетий.
      
Когда под предлогом восстановления «исторической правды и справедливости», упрочения «демократических и общечеловеческих ценностей», прав и свобод личности, идеи правового государства и гражданского общества осуществляется очернительство, искажение подлинной истории отечественного государства и права, опорочивание личностей, которые внесли значительный вклад в развитие российской государственности.
      
Когда под предлогом борьбы с марксистско-ленинскими идеями в теории государства и права отбрасываются безусловно справедливые, обоснованные и точные положения и оценки марксизма в сфере государственно-правовой жизни.
      
Когда на словах отрицают классовый и партийный подход в научных исследованиях, а на деле, что называется, «по тихой» проводят именно классовые и партийные интересы компрадорской буржуазии, современной российской олигархии, тех немногих, кто весьма сомнительным путем сосредоточил в своих руках несметные богатства России и кто, не скрывая своих властных амбиций, в действительности очень далек от интересов укрепления российской государственности, защиты Отечества, чаяний большинства российского народа.
      
Когда с теоретико-правовых позиций оправдываются деяния некоторых политических деятелей, которые немало сделали для разрушения некогда великой державы — Советского Союза, уничтожения его экономического, военного могущества и промышленного потенциала.
      
Когда находят правовое оправдание разрушению основ конституционного строя, игнорированию воли народа как высшего источника государственной власти.
      
Наша «официальная» теория государства и права нередко, к сожалению, не замечает или не хочет замечать фактов, которые отражают реальную государственно-правовую действительность нашего времени. Последняя же сохраняет немало весьма опасных и очень тревожных явлений.
      
Коррупция, проявления терроризма и экстремизма: деятельность организованных преступных групп, продолжающийся криминальный передел собственности, незаконный вывоз капиталов и другой собственности за рубеж, теневая экономика, наркобизнес, подпольный водочный бизнес, торговля людьми и оружием — все это, к сожалению, продолжает оставаться явлением правовой и государственной жизни страны.
      
Каким образом теория государства и права как базовая юридическая наука чаще всего реагирует на перечисленные выше явления общественной жизни?
      
Главным образом — двумя путями: либо замалчивает их, уводя нас от живой действительности в мир мыслей древних, либо явно идеализируя положение дел в окружающей нас реальности.
      
Но ведь все приведенное выше — явления правового характера, правовой действительности.
      
Однако после прочтения работ иных авторов иногда складывается впечатление, что реальная жизнь государства и права — сама по себе, а наука теория государства и права — сама по себе. И нет между ними никакой объективной взаимосвязи.
      
Между тем марксистско-ленинское учение о государстве и праве потому и имело успех, что оно носило практический, преобразующий, революционный характер, было тесно связано с жизнью, более того — проистекало из нее, самой этой жизни. При этом оно не только описывало язвы современного ему капиталистического общества, но и говорило о необходимости и, самое главное, о реальной возможности его радикального преобразования к лучшему.
      
В одной из ранних своих работ молодой Маркс сделал заявление, ставшее девизом всей его жизни: «…до сих пор философы только объясняли мир, наша задача — изменить его!»1
      
Именно эта практическая нацеленность марксистско-ленинского учения о государстве и праве, утверждение необходимости конкретного разрешения острейших проблем современности, устранения вопиющей социальной несправедливости, ликвидация социального гнета и увлекло в свое время за собой многомиллионные массы России, захватив вихрем революции.
      
И речь шла не только о простых, темных, малообразованных людях, поверивших в возможность коммунистического рая на земле. Речь шла и о людях незаурядного ума, образования, таланта.
       «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием слушайте революцию!» — призывал Александр Блок2.
      
На службу в Красную армию, как мы уже писали, пришли сотни генералов и тысячи старших офицеров царской армии. Так, вскоре после Октябрьской революции в ряды Красной армии вступило 775 царских генералов и 1726 штаб-офицеров (980 полковников и 746 подполковников), т.е. всего две с половиной тысячи ;человек. Позднее (с января по май 1918 г.) в Красную армию вступило 8 тыс. бывших царских офицеров3.
      
Революционные перемены приветствовала едва ли не вся российская интеллигенция.
      
Впрочем, не только интеллигенция. Великий князь Кирилл Владимирович, член царствующего дома Романовых, надев красный бант, в дни Февральской революции 1917 г., пришел в Таврический дворец во главе революционного гвардейского морского экипажа — воинской части, которая входила в состав личного конвоя государыни императрицы!
      
Современное Российское государство развивается, крепнет, но по-прежнему сейчас испытывает немалые трудности. «Романтизм» перестройки давно ушел в небытие, «кураж» первых лет «радикальных демократических реформ» исчерпал себя еще в «лихие девяностые».       Вместо энтузиазма обновления и «надежда юности» народное сознание нередко испытывает скепсис, неверие, злобу, уныние и разочарование.      Экономический и духовный кризис предшествующих лет в полной мере преодолеть не удалось.
      
Часто встречающаяся несправедливость, низкие доходы значительной части населения, вседозволенность, продажность бюрократии, казнокрадство и преступность сопровождаются техногенными катастрофами, лесными пожарами и наводнениями.
      
Расширение НАТО на Восток, активные действия извне и внутри страны, направленные на дестабилизацию политической обстановки в Российском государстве, на подрыв его экономических и политических основ, на снижение международного авторитета и влияния России в современном мире, экономические и иные «санкции» Запада против России — вот только некоторые, наиболее острые проблемы, с которыми сегодня приходится сталкиваться государству в лице его исполнительной, законодательной и судебной власти, правоохранительных органов.
      
И теория государства и права в пределах своей научной компетенции, безусловно, должна разрабатывать конкретные теоретические рекомендации по разрешению существующих в государстве общероссийских и региональных проблем.
      
На каких направлениях в наши дни должны быть сосредоточены основные усилия теории государства и права? Убеждены (повторим еще раз): не на пережевывании абсолютно бесспорных истин мыслителей прошлого, а на конкретных проблемах совершенствования государственно-правового механизма России.
      
1. Подлежит неотложному теоретическому и практическому разрешению проблема понятия и содержания политической (государственной) власти в современной России. Каковы ее истоки, возможные формы выражения, допустимые пределы, кому она служит, кому подконтрольна, в чьих интересах осуществляется, в какую сторону развивается?
      
И это отнюдь не абстрактные вопросы, как это преподносится в некоторых учебниках по теории государства и права. Для России данные вопросы всегда носили актуальный, а в отдельные периоды истории — судьбоносный характер. Именно такой период мы переживаем сейчас.
      
Учение церкви утверждает, что высшая государственная власть дарована обществу Всевышним.
      
Может быть, это действительно так и божественный характер власти неоспорим? Тогда зачем нужна теория государства и права? Разве она способна познать пути Господни, предвидеть и объяснить промысел Божий?
      
А может быть, источником государственной власти является все-таки воля народа? Но тогда как и кем эта воля народа формируется, как должна выражаться, кем должна представляться, с тем чтобы адекватно отражать действительную волю всего народа России, а не отдельных узких социальных групп?
      
А как в этой самой воле народа должен выражаться классовый интерес? И вообще, существуют ли какие-либо классы и их интересы в современном российском обществе?
      
Если да, то какие?
      
Может ли в нынешних условиях какой-либо один класс современного российского общества выражать волю всего народа и через нормы права становиться выразителем государственной воли всего народа?
Должно ли государство, в свою очередь, прислушиваться к воле всего народа или только какой-то его части, если да, то в какой степени и как часто?
      
С другой стороны, может ли современный российский народ в нынешнем своем состоянии и положении при всей своей неоднородности и идеологической «многоликости» быть реальным источником высшей государственной власти?
      
А отсюда вопросы практического характера: как часто и по каким вопросам надо испрашивать волю всего народа и, исходя из этого, когда: в каких случаях, по каким вопросам проводить референдумы? Как относится к предложениям о возрождении монархической формы правления, будто бы близкой историческим и нравственным устоем российского общества? Не следует ли доверить выборы Президента России не всему народу, а коллегии выборщиков или парламенту — лучшим представителям народа, как это имеет место в ряде зарубежных государств мира?

2. Серьезного осмысления требуют проблемы государственно-правового режима. Сегодня Российская Федерация представляет собой демократическое правовое государство. Так записано в ст. 1 Конституции РФ. Но тогда почему слово «демократический» стало у нас почти ругательным?
    
Обратите внимание, какие метаморфозы произошли с данным политическим и государственно-правовым понятием. Под лозунгом демократизации жизни всего общества в России свершилась (ни много ни мало) социальная революция в подлинном смысле этого слова. Произошла смена общественно-экономической формации.
      
Российское общество и государство перешло от социализма к капитализму.      Многомиллионные массы народа, как и в 1917 г., в перестроечные и постперестроечные годы были захвачены процессом «революционного обновления всех сторон нашей жизни». И это революционное обновление проходило под идеями, лозунгами, целью которых было изменить содержание и характер государственно-правового режима, проще говоря, переход от авторитаризма к демократии.
      
Что же тогда произошло за последние 25 лет, если это понятие стало вызывать у многих отвращение, а слово «демократ» — плохо скрываемое презрение?
    
Каковы причины столь быстротечной метаморфозы? В недостатках теоретического осмысления понятия «демократия» или в плохой практике воплощения этой идеи в жизнедеятельности современного государства?
      
Кто-то из великих однажды сказал: «Демократия — это диктатура подлецов!»
    
Неужели мы согласимся с этим? Неужели мы допустим, чтобы этот зловещий афоризм получил полное подтверждение в практике современной государственно-правовой жизни России?
      
Чего же тогда стоит многовековая история человечества, насквозь проникнутая идеей, стремлением к подлинному народовластию — демократии? Ведь хорошо известно, какие великие подвиги человеческого духа совершались во имя этого великого понятия.
      
Что государство и право современной России могут и должны сделать, чтобы демократия в нашем государстве из призрачной мечты или способа обмана человеческих надежд превратилась в живую реальность?
Разве это не важнейшая и теоретическая и практическая проблема для современной теории государства и права?
      
А вот другая сторона этой «медали».

Загляните как-нибудь в Дом книги на Арбате в Москве или на Невском проспекте в Петербурге. Подойдите к полкам «Новейшая история России». Нетрудно будет увидеть, что полки этого раздела за последние годы все больше заполняются книгами о Сталине. Причем если лет двадцать назад работы, посвященные этой исторической личности, носили почти поголовно ругательный характер, то позднее эти книги приобрели в основном комплиментарный характер1.
      
Данное обстоятельство имеет не случайный, а вполне закономерный характер: литература, а тем более литература исторического, общественно-политического направления, как правило, в большей или меньшей степени, но все же отражает общественные настроения людей. Поэтому появление многочисленных работ в защиту Сталина по-своему отражает изменения, происходящие в сознании общества. Люди все больше обращают свои взоры в наше недавнее историческое прошлое. Там они ищут моральную, духовную опору, которая должна помочь им пережить трудности нынешнего времени.
      
Но как же тогда демократические ценности, во имя которых так много разрушено в последние два десятилетия? Что это было? Всеобщее затмение разума, всеобщие галлюцинации, бред?
      
Конечно, нет!
      
Подлинная демократия, как мы уже отмечали, — это великое завоевание человечества, и нам выпал еще один исторический шанс — возможность доказать это на российской почве.
      
И задача теории государства и права в современных условиях заключается в том, чтобы убедительно, доказательно показать, в чем заключается подлинное, а не мнимое народовластие и какой должна быть конкретная роль государства и права в обеспечении именно такого государственно-правового режима.

3. Чрезвычайно актуальной становится проблема соотношения субъективных прав и обязанностей личности. На экзамене по теории государства и права студенты, отвечая на вопрос о правах и обязанностях граждан, как правило, очень бойко перечисляют многочисленные права, принадлежащие гражданам РФ, и обычно быстро «угасают», когда надо говорить об обязанностях тех же самых граждан. Начинаются, что называется, «муки адовы». Студенты с большим трудом вспоминают две, три, самое большое — четыре обязанности гражданина нашей страны. И все. Большего из них, как говорится, и клещами не вытянешь.
      
И это неудивительно.
      
Данная ситуация отражает то реальное соотношение, в которое российский законодатель поставил субъективные права и обязанности граждан в Российской Федерации. Откройте, например, Конституцию России. Сосчитайте, сколько прав и сколько обязанностей российских граждан предусмотрено в ней. Операция займет всего несколько минут, но результат будет впечатляющим и запомнится надолго.
И действительно: в Конституции содержится более сорока разновидностей субъективных прав человека и гражданина. Что же касается обязанностей — то их и десятка не наберется!

Можно ли назвать такую ситуацию нормальной?
      
Конечно, нет!
      
В реальной правовой жизни объем прав гражданина не может настолько превышать объем его обязанностей.
      
Юристам, по крайней мере, хорошо известно, что содержание правоотношения, в которое вступают его субъекты, составляют прежде всего их взаимные права и обязанности. Иначе и быть не может. Иначе правоотношение просто не может быть реализовано! Всякому праву кого-либо всегда должна соответствовать чья-то обязанность.        Хрестоматийный, всем надоевший пример: моему праву собственности всегда корреспондирует обязанность окружающих не нарушать это право, не препятствовать его реализации. В то же время продолжением моего права собственности является моя обязанность использовать это право таким образом, чтобы не нарушать права других людей, тем более не наносить им ущерба.
      
Однажды судом по уголовному делу был осужден хозяин приусадебного участка, который в целях сохранения урожая яблок не только окружил свой яблоневый сад колючей проволокой, но и пропустил через нее ток. В результате один из подростков, перелезавших через ограду в сад, задел проволоку и погиб от электротравмы.
      
Этот случай является показательным примером того, что даже обладание священным правом собственности вовсе не освобождает собственника от обязанности пользоваться этим правом разумно, не причиняя необоснованного или несоразмерного вреда окружающим даже в том случае, когда эти священные права собственности неправомерно нарушаются.
      
Вопиющее несоответствие объема прав и обязанностей гражданина недопустимо и с точки зрения практической: ни одна не только правовая, но и социально-экономическая система государства не способна выдержать такую нагрузку. Представьте себе, каким экономически и финансово мощным должно быть государство, чтобы суметь обеспечить если не все, то хотя бы только социально-экономические права граждан, предусмотренные Конституцией, не требуя от них никаких встречных обязательств по отношению к государству и обществу!
      
В результате складывается ситуация, когда некоторые субъективные права граждан только декларируются и никак государством не обеспечиваются. Кроме того, они не подкрепляются соответствующими обязанностями: ни со стороны государства, ни со стороны граждан, ни со стороны других субъектов правоотношений (государственных органов, юридических лиц и т. д.).
      
В итоге создается положение, когда все имеют право, но никто никому ничего не должен. В таких условиях невозможно ни экономическое, ни социальное, ни морально-политическое развитие и благополучие общества.
      
В конечном счете такое положение дел порождает правовой нигилизм, а     точнее — правовой цинизм, следствием которого является крайний эгоцентризм, индивидуализм, неверие и жизненная мораль: «каждый за себя — один Господь за всех».
      
Люди все больше начинают верить в то, что устраивать свою жизнь надо собственными силами и средствами, не надеясь ни на государство, ни на право, ни на общество и веря только в себя. При этом, как считают многие, для обеспечения собственного благополучия все средства хороши.
    
Разве вся эта проблематика не должна быть предметом внимания теории государства и права?

4. Накопился ряд нерешенных проблем в сфере определения сущности и типа государства. В самом деле, какова сущность современного Российского государства и какой она должна быть?
      
В Конституции РФ (ст. 7) записано, что Российская Федерация является   социальным государством, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека.
      
Совершенно очевидно, что это — не констатация достигнутого, а идеал, к которому надо стремиться.
      
Тогда возникает вопрос: насколько приблизились мы к этому идеалу и сколько для его достижения придется еще пройти? Что может этому способствовать, а что препятствовать?
      
Какие меры должно принять государство, чтобы ускорить тот процесс?
      
Или другой вопрос из этой же сферы: каково соотношение между классовым и общечеловеческим началом в сущности современного государства? Можно ли утверждать, что современное Российское государство начисто лишено классовых функций, что ему безразличен вопрос о классовой структуре современного российского общества?
      
Тогда каким критерием можно определить социальную структуру общества, как и в какой форме и степени эта социально-классовая структура должна быть представлена в органах законодательной, исполнительной и судебной власти?
      
Иногда, например, слышатся призывы сделать так, чтобы в Федеральном Собрании Российской Федерации работали только экономисты и юристы. Пусть они, люди грамотные, и представляют интересы всего российского народа.
      
В связи с этим возникает вопрос: могут ли юристы и экономисты при всей своей профессиональной подготовке представить интересы всех слоев (классов) общества — рабочих и крестьян, предпринимателей и военнослужащих, студентов и пенсионеров, инвалидов и безработных и т.д.?
      
В то же время мы наблюдаем, как активно объединяются люди в различные общественные движения и политические партии. При этом объединение идет по различным признакам — и не только политическим, но и по профессиональным, возрастным, по интересам в сфере досуга. Наряду с объединениями политического характера существуют партии пенсионеров, садоводов и даже любителей пива ( правда, в последнее время партия любителей этого напитка серьезно снизило свою ) активность ).
      
Хорошо и ли плохо? - наличие большого числа партий. И как государство должно относиться к подобным процессам ктивизации общественных инициатив народа?
    
Эта проблема относится к вопросу о политической системе современного российского общества и его взаимоотношениях с государством, и данное понятие также нуждается в современном теоретическом осмыслении наукой государства и права.
 
       5. В теории государства и права основополагающим понятием
всегда было понятие типа государства. В последние годы для определения данного понятия применяется не только формационный подход, но и другие, например цивилизационный. В связи с этим возникает еще одна проблема теории государства и права, ждущая своего разрешения.

Исходя из каких критериев следует определять тип того или иного государства, в частности Российской Федерации? Если исходить из формационного критерия, состоялся ли переход из социалистической общественно-экономической формации в капиталистическую? А если исходить из цивилизационного подхода, то на каком уровне цивилизации находится наше государство?
      
Правильное разрешение данных вопросов имеет не только теоретическое, но и важное практическое значение. Разрешению этих вопросов и должна способствовать теория государства. Перечисленные и целый ряд других чрезвычайно актуальных проблем, о которых речь еще пойдет впереди, должны непременно находиться в орбите внимания теоретиков правовой науки и, следовательно, входить в предмет ее исследования.
      
Подводя итог сказанному, можно утверждать, что теория государства и права — это общественная наука, которая представляет собой систему теоретических знаний о сущности и закономерностях возникновения, функционирования и развития государства и права.

Это не простой для изучения и осмысления объем знаний. Поэтому и деятельность по его освоению носит трудный, сложный характер. Она требует настойчивости, терпения, трудолюбия и большого чувства желания познать, узнать, разобраться.
Помните, как у Б. Пастернака?

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

      До самой сути!
      
Как это сильно и правильно сказано поэтом! Но это, разумеется, относится не только к познанию сути поэзии и «сердечной смуты», которые, конечно, окружают нас в нашей повседневной жизни. Это относится и к теории государства и права, практические постулаты которой, безусловно, повседневно и с огромной силой оказывают воздействие на жизнь государства, общества и, конечно, на жизнь отдельного человека и гражданина.
      
И чтобы эта жизнь становилась содержательнее, справедливее, гуманнее, надо познавать законы, которым эта жизнь подчиняется. Познавать хотя бы для того, чтобы не плыть по течению или против, по воле волн, и безмолвно существовать, смиряясь со всем, что происходит вокруг. Для того чтобы жить осознанно, понимать смысл и значение происходящего вокруг и по мере сил влиять на развитие общества и государства в его поступательном развитии ко всеобщему благоденствию.
      
К этому мы и призываем наших слушателей и прежде всего российское студенчество, тех, кому предстоит в самое ближайшее время принять на себя всю полноту ответственности за исторические судьбы нашего великого народа, нашей Великой Родины! И конечно, за судьбу каждого человека, живущего на нашей Земле!
      
Удачи вам, дорогие коллеги, в этом благородном деле — на ниве познания и труда благородного!


1 См.: Бадрак В. Антология гениальности. Киев: КВЦ, 2005;
Белоусов Р.С. Частная жизнь знаменитостей. М.: Олимп, 1999; Буянов М.И. Психиатры и политика. М.: Российское общество медиков-литераторов, 1996; Валлотон А. Александр I: Пер. с франц. М.: Прогресс. 1991; Галант И.Б. Эвро-эндокринология. (Эндокринология гениальности) // Клинический архив Гениальностей и Одаренности. 1926. Вып 4. Т. 2. С. 225—261; Щиголев И.И. Психиатры об известных личностях. Брянск: БГПУ, 2003; Bergber E. Unbewusste Motive im Verhalten Napoleons su Talleyrand // Psychoanal. Bewegung. 1933. № 5. С. 319—369; Hoffman H. Das Problemdescharakteraufbaus. B.: Springer, 1926; Zange-Eicbaum W., Kurth W. Genie, brrsin und Ruhm.

2 Факт обследования И. В. Сталина В. М. Бехтеревым нельзя считать бесспорно установленным. Так, исследователи Р. Баландин и С. Миронов отрицают саму возможность такого обследования. (См. Баландин Р., Миронов С. Заговоры и борьба за власть в 1930-е гг. М., 2002. С. 146.)

1 Леонард Гендлин. Исповедь любовницы Сталина. Минск: «Современное слово», 1998.

1 Мазуркевич С.А. Энциклопедия заблуждений. М., 2002. С. 27—28.

1 Крупный водоворот у Лафонтенских островов у побережья Норвегии.

2 Карлейль Т. Французская революция. М., 1991. С. 125—127.

1 Всемирная история / Под ред. М.М. Смирнова, Н.А. Ерофеева, А.Р. Иоаннисена А.С. Нифонтова. Т. VI. М., 1959. С. 21.

11 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 367.

1 Драйзер Т. СССР — маяк человечества: Ст. и выступ. / Пер. А. Епистратовой. 1934.

1 Барбюс А. Сталин. М.: Худ. лит. 1936.

2 Коммунист. 1957. № 15. С. 38—39.

1 Френкин М. Захват власти большевиками в России и роль тыловых гарнизонов армии: Подготовка и проведение Октябрьского мятежа 1917—1918 гг. Иерусалим, 1982. С. 288—289.

1 Стронгин В.Л. Вольф Мессинг: Судьба пророка. М., 2002.

1 Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Русь и Рим. Правильно ли мы понимаем историю Европы и Азии? Книга третья. М.: Олимп: АСТ, 2001.

1 Там же. С. 7

1 Цит. по: Смолярчук В.И. Анатолий Федорович Кони. М., 1981. С. 196.
1 Колпакиди А.И., Север А. Спецслужбы Российской Империи: Уникальная энциклопедия. М.: Яуза: Эксмо, 2010.

1 Система (от греч. systema — целое, составленное из частей, соединение) — это множество элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, образующих определенную целостность, единство. Любая система характеризуется рядом особенностей: целостностью, структурностью, иерархичностью, множественностью описаний.

1 Структура (от лат. structure — строение, расположение, порядок) — взаиморасположение и связь составных частей чего-либо; строение, внутреннее устройство чего-либо.

2 Иерархия (от греч. hieros — священный, iarche — власть) — расположение частей или элементов целого в порядке от высшего к низшему.

1 Дефиниция (лат. difinitio) — определение.

1 См.: Гумилёв Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., Мысль, 1989; Он же. От Руси к России. М., 1992; Тысячелетие вокруг Каспия. М., 1993; Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: АСТ-Астрель, 2005.

2 Петражицкий Л.И. Очерки философии права. Вып. 1: Основы психологической теории права. СПб., 1900; Введение в изучение права и нравственности. Эмоциональная психология. СПб.,1905; Л.И. Петражицкий. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. 1, 2. СПб., 1907.

1 Маркс К. Тезисы о Фейербахе, 1845.

2 Блок А. Интеллигенция и Революция. Собр. соч.: В 6 т. Т. 5. М.: Правда, 1971. С. 406.

3Кантон Ю. Белые в красном // Российская газета. 2013. 29 января.

1 См., например: Липартелиани Г. Сталин великий. СПб., 2001; Куманев Г. Рядом со Сталиным. Смоленск, 2001; Соловьев Б., Суходеев В. Полководец Сталин. М., 2001; Аллилуев В.Ф. Аллилуевы — Сталин: хроника одной семьи. М., 2002; Слово товарищу Сталину. М., 2002; Баландин Р., Миронов С. «Клубок» вокруг Сталина. Заговоры и борьба за власть в 1930-е годы. М., 2002.