Плохой

Video meliora proboque, deteriora sequor
Ovidius. Metamorphoses
 «Вижу и одобряю лучшее, а следую худшему». (Овидий «Метаморфозы»).

В детстве родители часто меня ругали за мои плохие поступки, но они меня  никогда не упрекали за то, что я какой-то не такой. Поэтому первым, кто мне дал уничтожающую оценку, был мой соученик по классу 4«Г» Слава Егоров, - паренек из простых, но умненький. Он сказал: «Сенат (таково было мое прозвище), ты – самый х….й парень в нашем классе» Сделав короткую паузу, он аргументировал свой вывод. «Ты думаешь только о себе. Тебе нет дела до нашего класса, он для тебя совсем не существует, как если его бы не было».
Молча поразмыслив над славкиными словами, я понял, что он прав: мне и на самом деле наш класс был совершенно безразличен, и, если из этого следует, что я х….й, значит это приходится признать; главное – не пытаться кого-то вводить в заблуждение, ибо врать нехорошо.
Следующей, кто меня охарактеризовал, была моя малолетняя дочурка, как-то с серьезным видом  сказавшая «Папа – плохой». Сначала эти слова меня по душе резанули, и я что-то хотел возразить, но потом вспомнил, что устами младенца глаголет истина, и теперь уже невозможно ничего не изменить. Главное – не притворяться хорошим, ибо это – лицемерие, и оно не только аморально, но и бессмысленно, так как будет все равно разоблачено.
В третий раз меня припечатал технолог Ильин, заявивший на парткоме: «У Сенатова – нутро гнилое!». Я даже как-то весь обмяк, как от удара под дых, но после этих слов ничего не случилось; присутствовавшие Ильину не возразили, но и не сделали из его утверждения никаких оргвыводов, как будто это самое обычное дело: подумаешь – нутро гнилое! Поразмыслив, я пришел к выводу, что Ильин, пожалуй, прав, и в этом нет ничего страшного; главное – не пытаться вводить людей в заблуждение, делая вид, что нутро у тебя здоровое.
Наконец, уже ко времени завершения моей карьеры мой начальник Метельский принялся меня жестоко преследовать за то, что, по его мнению, я слишком много себе позволяю. Сначала это меня возмутило: кто он такой, чтобы предписывать мне меру дозволенного? И я ввязался в долгую и утомительную борьбу с Метельским за свое право ее определять самому. Но, по прошествии времени, когда отгремели бои, ко мне стало приходить понимание, что я действительно всегда слишком многое себе позволял, и до сих пор позволяю, но что ж здесь поделаешь: такова уж моя природа, - ведь я сам над собой не властен, так как я – плохой – окончательно и бесповоротно.
И на душе поселился подленький страх, что за это мне еще придется ответить.
                Июль 2018 г.