Я - начальник, ты дурак!

     Был такой факт в нашей истории: где-то там,  «на  Олимпе», вдруг решили  объединить две редакции – узбекскую и русскую –  под началом  одного  редактора, узбекского, естественно.
     Ну, во-первых, какая-никакая  а  экономия: вместо двух редакторских ставок - одна.
     Во-вторых, подумали, наверное, что две головы хорошо, а одна лучше, легче управлять.
     Опять же, русская газета  привыкла  слишком   много  вопросов ставить, а на  них надо было ответы давать. Начальство же этого не любит. Оно  само предпочитает   задавать вопросы, то есть спрашивать, а не отвечать.
     Короче, одну голову - долой.

     К вопросу подошли творчески:  вместе с редактором  вдвое сократили и количество кабинетов.
     Там, где сидел  один сотрудник, стало  по два, где двое - там троих, а то и четверых  разместили.
     Новый редактор  объяснил  это так: «Скромнее надо быть» и обещал показать нам «небо в алмазах», в переводе с узбекского – Кузькину мать

     Человек он был не со стороны, вырос здесь же, начинал подчитчиком в корректуре, работал корреспондентом, заведующим отделом, ответственным секретарем, пока не дорос до редактора.
     Всегда приветливый, улыбчивый парень, став  начальником, оказался  настоящим  Чингисханом. 
     Как только он  появлялся  на работе, подчиненные  от страха  вмиг  разбегались по своим кабинетам, в коридоре ни одной живой души не должно было быть.
     Если  кого увидит, окриком подзывал,  подавал руку  как дама для поцелуя и ждал, пока  жертва  на полусогнутых   подбежит  и  с поклоном, не поднимая глаз, обеими  ладонями  обхватит  ее.  После этого повелевал: «Говори!» Без  команды никто не смел рта  раскрыть.
     Слушал на ходу, «собеседник»  семенил на два шага позади и оправдывался.

     Когда у него было хорошее настроение, любил обходить кабинеты.
     Появлялся  внезапно, широко распахивал дверь и, стоя на пороге,  вопрошал:   «А-а-а?»  Это, надо понимать, было приглашением к  разговору.
     Все моментально испуганно  вскакивали и становились в очередь  для  прикосновения к начальственной длани.
    «Хозяин» явно наслаждался  произведенным  эффектом. Позволял себе шутки, над которыми  сам же и смеялся  во все горло, остальные  подобострастно хором подхихикивали.
     Картинка была та еще.
     Мы, в русской редакции, не привыкшие к такому средневековью, смотрели на все широко раскрытыми глазами. Это были показательные уроки,  призванные   воспитывать в нас  ту самую «скромность», которой, по мнению  нового шефа,  всем   не хватало.

     Планерки с русской и узбекской редакциями он проводил отдельно. Причем, если с нами - минут сорок, то с  «узбеками» – часа полтора. Это потому, что  при «русских» он еще поначалу как-то сдерживался, а  у своих, по их признанию,  «кровь пил ведрами», наводя на подчиненных  страх и ужас , «чтоб больше  уважали».

      Многиe eго «цeнныe указания» в  нашем сознании не  укладывались.
      Ну, к примеру, мог  на планерке  поучать: «Вы меньше на телефон надейтесь, больше на  свои ноги. А то, ишь, манеру взяли - звонить, договариваться о встрече  заранее. Идите, сядьте под дверью и ждите, когда позовут. Хоть сутки сидите, в ногах валяйтесь, но нужный  материал добудьте. Кто вы такие, чтоб по телефону звонить, важных  людей беспокоить?!»

      Греха на душу брать не буду, ко мне он  относился гораздо лучше, чем ко многим коллегам. Нам  в прежние годы много раз пришлось пересекаться по работе, когда оба  были  еще корреспондентами, затем заведующими отделами, и отношения у нас сложились  с тех пор, говоря языком дипломатов,  корректные. Он  видимо это помнил и  особо на меня  не  наезжал. Я  же  пользовался  «расположением»  начальника, чтобы  защитить  наших  от  его диктаторских замашек.

     -Ты пойми,- говорил он мне в редкие минуты откровения,- обязательно нужно, чтоб боялись, только тогда уважать станут. И  меня, в свое время не щадили. У нас ведь как принято: я – начальник, ты - дурак!

      Переубедить его я   не  мог. Так и жили, оставаясь каждый при своем мнении.

      Был у  нашего «хозяина», как его за глаза звали узбeкскиe коллeги, первый заместитель, некто Убайдула - здоровеный такой мужик, под сто пятьдесят килограммов, чем-то очень смахивающий  внешне на  мультяшного  героя  Громозеку. Несмотря на  угрожающую внешность - обаяшка.
      Всю черновую работу   за  своего шефа он  делал безропотно. Усидчивости был невероятной, мог сутками из редакции не выходить.
      В отличии от редактора,  Убайдула  этот слыл человеком  воспитанным, сердечным, даже мягким, за что его уважали коллеги, а «главный»  постоянно упрекал  в бесхребетности. И хоть были они друзьями  с молодости, но на людях  «хозяин» сёк Убая, «как сидорову козу».

      То ли роли у них так были расписаны заранее, то ли  действительно  главный входил в раж и уже  не мог остановиться, но редкий день проходил для первого зама без публичной порки. Тот мужественно все  сносил.
      Я ему сочувствовал и, когда сам  нет-нет все же попадал под горячую руку, заходил «поплакаться в жилетку». Он меня в эти минуты понимал  без слов: разводил руками и тяжело вздыхал.
      Выходило точно по Высоцкому: «Мы оба пострадавшие, а значит обрусевшие».

      Была у Убайдулы   одна  унизительная обязанность – провожать шефа от его кабинета  до лифта. Вот сколько раз  за день  тот выходил   из редакции,  столько раз первый заместитель  должен был  идти следом и нести  барсетку и бумаги  «хозяина».
      Почему-то больше никто   не   удостаивался  такой «чести»  кроме друга юности.
      Наши узбекские коллеги    воспринимали это как должное, а мы –  нет.
      Конечно, никто ничего вслух не говорил, но верный «Санчо Пансо», проходя мимо, опускал глаза, и было видно, что ему мучительно стыдно.
      Почему он это терпел, никто не знал,  но, наверное, причина была.

      Прошло несколько лет, и вдруг Главный идет на повышение, а его первый  зам  становится и.о.редактора.
      Через неделю он ходил с точно такой же, как у «хозяина», барсеткой.
      Через две  - эту барсетку уже нес за ним  водитель.
      А  вскоре можно было  наблюдать, как  новый  шеф  обходит  кабинеты сотрудников. 
      Появлялся внезапно, широко раскрыв дверь, и,  стоя на пороге, вопрошал: «А-а-а?»

      Все уже знали, что надо делать.