В преддверии желтого цунами или утка мандарина

      Внешнее впечатление обманчиво. Короткий человек с
растерянностью в глазах изредка теребил ежик седых коротко стриженных волос. Одет
 он был в темные брюки и серый пиджак, полы которого не сходились на выпуклом животе,обтянутом легкой сиреневой рубашкой. Человек опаздывал.

Назначенное время сбора до вылета в Пекин закончилось десять минут назад. Вся группа — шесть женщин и четверо мужчин — была в сборе. Непейпиво был одиннадцатым. До времени сбора перед регистрацией оставалось еще полчаса.

        Руководитель группы, лохматый мужичок лет сорока, в коричневом костюме и оранжевой рубашке, пряча усмешку за пушистыми усами, выговорил опоздавшему:
— Игорь Петрович, если вы и в Китае к месту сбора будете опаздывать, то рискуете обратно добираться самостоятельно.

Непейпиво на замечание попытался оправдаться:

— Да я давно уже здесь, выход перепутал, ждал вас у семнадцатого, а, оказывается, вы собираетесь у седьмого.

           В марте в Пекине тепло, вдоль улиц цветут первые деревья. Утренний Пекин совсем не похож на Москву. Здесь нет толп таксистов, ожидающих окончания ночи. Улицы города наполняются медленно, многоярусные транспортные развязки исключают появление транспортного коллапса.
Раннее утро столицы Поднебесной пустынно. Гул машин и потоки спешащих людей появляются позднее. А пока возле парков десятки и сотни пожилых поклонников гимнастики, медленно смакуя каждый жест, исполняют традиционные приемы.


При поселении люди порасторопней, в основном это были москвичи, сделав небольшую доплату, разместились в одноместных номерах. Теплову и Непейпиву, туристам из
провинции, достался двухместный номер: две кровати из красного дерева, две тумбочки, письменный стол на двоих. И панорамный вид из окна на городской парк и «Птичье гнездо» — стадион, стены которого были построены из переплета
металлических конструкций, подобных хворосту.

— «Воронье гнездо», — сказал Непейпиво, изобличив в себе скрытого знатока природы.

— Похоже, только на осеннее гнездо, покрытое инеем.

— Теплов также оказался наблюдательным натуралистом.

Цвет стадиона был серебристым. Одно маленькое наблюдение, как это часто бывает среди малознакомых людей, сблизило их, разговор стал непринужденнее.
— Я докторскую защищал в Воронеже. В одном из разделов диссертации предлагал использовать такие конструкции на севере, там, где вечная мерзлота.

— А я свою докторскую защищал в Немчиновке, под Москвой. Тема была «Формирование почвенного покрова лугов северных рек». Реки, текущие на север, впадающие в Ледовитый океан, служат природными теплоцентралями, переносят
тепло с юга на север, — пояснил Теплов. — Благодаря им в поймах рек образуется своеобразный микроклимат.

Два профессионала — доктор технических и доктор биологических наук — увлеклись разговорами о севере, общий объект исследования и отсутствие профессиональной конкуренции привели к взаимной симпатии. Непейпиво, прищурившись, спросил у Теплова:

— Сколько, думаешь, мне лет?

— Наверное, лет шестьдесят — шестьдесят пять, — предположил Теплов.

— Не угадал, мне уже семьдесят два, — Игорь Петрович
захохотал хрипловатым баском.

— Сам удивляюсь, начну вспоминать — для меня многие
события происходили будто вчера, а для истории страны миновали целые эпохи. В молодости, будучи еще аспирантом, я помогал двум академикам готовить техническую часть доклада для Косыгина. — Не замечая удивленного взгляда собеседника, Игорь
Петрович, улыбаясь, продолжал: — После выступления председателя Правительства Совета министров СССР мы пытались найти знакомые строки, иногда находили лишь отдельные моменты. Многочисленные корректоры, как морская волна, сглаживающая
следы на песке, почти ничего нашего в тексте не оставляли.

     Ну и фрукт. Настороженность и любопытство охватили Николая Николаевича. «Очень непростой человек», — сделал
он оценочное суждение.

Опровергая его сомнения, Непейпиво, покрутив в воздухе кистью руки, сделал отрезающий жест:

— Я мимо кремлевских часовых для академиков за коньяком бегал. И знаешь, один раз они чуть не попались на пьянке. Окна кабинета, где мы работали, по-моему, это был
кабинет бывшего наркома танковой промышленности, выходили на кремлевскую стену. Охранник же, прохаживаясь по кремлевской стене, изредка заглядывал в окна, — Игорь Петрович опять залился смехом. — Охранник смотрит в окно,
видит — сидят два академика и пьют... чай. Академики бросили в стаканы с коньяком чайные ложки, сидят, помешивают,беседуют, демонстрируют творческий перерыв. Умные, веселые и находчивые были эти люди.

        Поддерживая уютный огонь в камине диалога, Теплов подбросил свои откровения:

— А мне уже сорок семь лет, — на вид же он был гораздо старше. Ранняя седина на висках, морщины на широком лбу и сутулая спина увеличивали его возраст. К тому же был он человеком мало улыбающимся, и очень часто в его взгляде
проскальзывала настороженность.

         О своей программе пребывания они были оповещены заранее. Утро следующего дня начиналось с посещения университета. Затем предусматривалось посещение медицинского центра традиционной китайской медицины, а вечером — лечебный массаж.
Университет удивил своей обустроенностью, сочетанием зелени и света. Белые, устремленные вверх стены, переходы из стекла, внутренний двор с декоративными причудливыми деревьями, яркими цветами и водопадом. Поразило своими размерами здание библиотеки, выполненное в таком же светло-воздушном стиле. В читальном зале внимание Теплова привлек знакомый взгляд, взгляд, в котором чувствовалась
мудрость, смешанная с состраданием. На обложке книги, которую держал в руках худенький студент, были иероглифы, но портрет был знакомым. Несомненно, это были черты лица Федора Михайловича Достоевского. Это сочетание взъерошенного студента-очкарика и глубокой содержательности души классика вызвало удивление. Подозвав переводчицу, Теплов спросил, указывая на книжку, что это за произведение. Переводчица, невысокая симпатичная девушка, пояснила — это Достоевский, роман «Братья Карамазовы». Удивление в душе Теплова смешалось с восхищением, чем он, видимо, еще больше смутил студента. Тот, растерянно поправляя очки, с непониманием смотрел на русского.

— Смотри, Игорь Петрович, вот будущий главный менеджер «Чайна Петролеум», которой будут принадлежать нефтяные реки Сибири, с такими менеджерами они далеко пойдут.
Давай сфотографируемся на память.
Худенький черноволосый студент, не пони
мая того сам, держал в руках кусочек русской души. Вот что осталось в восприятии Теплова. Как он распорядится этим знанием, когда вырастет, неужели в собственной шутке, думал Теплов, кроется правда будущего.
         После института было посещение медицинского центра.

На первом этаже аптека, на втором — приемная и кабинеты врачей. Идеальная чистота, внимательные лица медперсонала и диагностика по пульсу. Взяв кисть руки, за несколько минут китайский доктор высказал полный диагноз, тот, что
поставили Теплову врачи в России после многомесячных обследований. Врач не только дополнил диагноз, но и выписал лекарства, которые продавались тут же, на первом этаже. Забегая вперед, скажу: результат от их использования поразительный. А вечером был массаж. Девушки из медицинского центра пришли в номер в назначенный час. Та, что была постарше, занялась Непейпивом, совсем маленькая девушка, с тонкими ручками и смуглым лицом, подошла к Теплову.

— Сид Лун, — представилась она.

Момент знакомства запомнился надолго.

Роскошное здание медицинского центра, позолоченные ручки, мрамор  лестниц, бесшумный скоростной лифт, внимательные девушки в белоснежных рубашках на регистрации, сверхпроницательный взгляд профессора медицины — все это в его воспоминаниях отступило на второй план.

Сверхчистота громадных помещений, пытливость ума многих поколений трудолюбивых лекарей необходимы, но не менее важны и тонкие пальчики массажистки. Она была живым воплощением данных традиций, от нее зависел результат усилий множества людей.

Массаж начался с нагревания стоп в тазике с горячей водой. Высушив ноги сухим полотенцем, девушки растерли их теплым ароматизированным маслом. Растягивая пальцы, нажимая на точки, растирая, массажистки негромко переговаривались друг с другом. Проворство рук, смена манипуляций, аромат масла вызывали легкость в теле и успокоение в душе. Вскоре Непейпиво стал умиротворенно посапывать.
Впал в полудрему и Теплов. Ему вспомнилась солнечная Яффа, ее узкие улочки, выложенные светлым тесаным камнем, лабиринты переулочков, охраняющих тень, уходящие вниз еще на три-четыре этажа. Закрытая голубая дверь Церкви
Михаила Архангела. Почему она была закрыта и почему ее владельцы — кто они, копты, греки или армяне, — спрятали путь паломников к своему богу? Вверху над домами Яффы проходил мост с ажурными металлическими перилами, возле моста росло инжировое дерево, то самое, с которого Адам сорвал плод, утверждал гид, еврей из Самарканда, рослый мужчина с курчавой головой. Перевод был не точен, при
этом голубые глаза гида выражали истину: «Он сорвал инжир, а не яблоко».

— А вы знаете, в прошлом веке, — продолжил гид, показывая рукой на бирюзовое море, — корабли с паломниками доходили только до прибрежных камней. Камни чернели в море за полкилометра. К ним подплывали на лодках, в которые с борта кораблей бросали паломников, в том числе детей, женщин — монахинь, купчих, княгинь, а дальше они на ослах и верблюдах отправлялись по дороге до Иерусалима. Теплов видел эту дорогу. Тогда его поразили маленькие, почти игрушечные автомобильчики цвета «хаки», обшитые броней. Примитивные и настырные, пройдя через огонь засад
мусульман в 50-х годах прошлого века, они все-таки доставили помощь осажденному Иерусалиму, городу Бога. Было в этом что-то неуловимо недосказанное, почти мистическое.

        Очнулся Теплов от того, что Сид Лун осторожно подергала его за руку. Улыбнувшись, он постарался объяснить ей, что он согласен на доплату, если она сделает массаж его больной спины. Впрочем, глядя на ее худенькую фигурку и тоненькие ручки, он испытывал сомнение в значительности возможного
результата. Сид Лун посадила его на стул, зашла со спины и
неожиданно сильно сжала его ключицы. Потом начались Хиросима и Нагасаки для его многострадального позвоночника.

        Оперевшись на руки, девушка острой коленкой пересчитала позвонки, затем костяшками пальцев попыталась расчленить каждое сухожилие и сочленение костей. Полтора часа массажа прошли как полторы минуты. Спина выпрямилась, в теле появилась легкость.

           После ухода массажисток Непейпиво и Теплов, удивленные возможностью из ничего, одними руками, омолодить тело на десяток лет, по традиции русского туриста решили отметить новизну радостного восприятия небольшой выпивкой.
Уютная обстановка предполагала к откровению.

— Сидим мы с тобой в центре столицы Китая, а ведь в шестьдесят седьмом, когда была заваруха на Даманском, я чуть не участвовал в военных действиях против них.
Непейпиво посмотрел на Теплова внимательно.

— Я тогда был призван на офицерский сбор после окончания военной кафедры. Назначили меня командиром танка. Нашему экипажу повезло. Не доехав до места боев, танк наш затонул при переправе через речку. Что-то не сработало. Может, конструкторы недосмотрели, а скорее всего, мы были плохо обучены. Через месяц подготовки нас послали на марш-бросок. Как всегда, повеления генералов
точны и быстры, а исполнение их медленно и не всегда выполнимо. Разборки после этого — вот те были основательными. Таскали особисты так, что готов был признаться в любом смертном грехе. В конце концов обвинения с нас
сняли, видимо, учли срок подготовки, но с тех пор обратно в Москву мне дорога была закрыта. Поэтому пришлось уехать работать в Сибирь.

— А мне тоже в военном конфликте с китайцами чуть не пришлось участвовать, — неожиданно признался Теплов.

— В семьдесят девятом году, когда они напали на Вьетнам, наша группировка в Монголии, в которой я служил, была поднята на колеса. Грузили все снаряды со складов, которые там были созданы едва ли не во времена русско-японской войны. Намораживали лед в ящиках, обматывали его в массети и шли пыльными колоннами вперед — в центр пустыни Гоби, на границу с Китаем. С вечера в бинокль были видны их бронемашины. К утру они отступили вглубь своей территории. Ну а мы,
к общей радости, прокатились вдоль границы и повернули назад в казармы.
За окном стихал шум многолюдной улицы. Зажигались красные фонари-луковицы у дверей ресторанов и кафе. Причудливые всполохи рекламы охватили город.

В уютном номере сидели двое немолодых людей, туристов-соотечественников, бывших военных, превратившихся в этот вечер в необычных разглашателей военной тайны, тайны уже не существующего государства. Удивительным было место воспоминаний. Номер
на пятнадцатом этаже отеля, расположенного в центре Пекина, в столице государства, в войне с которым они могли быть участниками — маленькими ингредиентами большого блюда из пушечного мяса.

— Нам повезло, что не пришлось с ними воевать, неизвестно, чем закончилась бы та война, — Непейпиво задумчиво почесал указательным пальцем переносицу. — Люди
они необычайно жестокие, Лев Гумилев пишет: в эпоху войн троецарствия, со 180-го по 220-й год прошлого тысячелетия, они истребляли друг друга с таким азартом, что численность населения сократилась с 50 до 7,5 миллиона человек. И это  при тех способах и орудиях войны. То время Гумилев назвал «потерей патриотических традиций и периодом близорукого, безудержного эгоизма».

        Да, это определение в значительной части отражает положение в современной России. Теплов, слушая его внимательно, возразил:

— Конечно, если будет обычная война, то «желтое цунами» захлестнет Россию до Урала, но она невозможна при атомном оружии. Скорее всего, вместо войны случится экономическая экспансия.

         При этих словах Теплову вспомнились юноша с томиком
Достоевского, улыбчивая девушка-гид, внимательный и строгий седой профессор медицинского центра, худенькая Сид Лун и многочисленные старики и старушки, начинающие свою гимнастику с первыми лучами утреннего солнца, шумные многоголосые улицы в розовом цветении деревьев. Все было против их прихода с оружием в руках в семидесятых–восьмидесятых годах прошлого века.

— Конечно, «желтое цунами», скорее, миф, чем реальность. Выдумка газетчиков, — уточнил Игорь Петрович.

— Лишь бы сама Россия была здорова, — в голосе его прозвучало сомнение.