Как Ван Ваныча женить хотели-глава 3

(Из серии–Живёт такой Ваныч.)

(Фото автора.)

Пять лет уже Ваныч вдовствует. Сельские женщины-одиночки засматриваются на него, виды имеют, а он все прислушивается к себе: тренькнет или не тренькнет... Глухо сердце пока.

 Неделю назад Веня, молодой диджей при санатории, отпросился в город по делам. А по вечерам на летней эстраде для санаторных танцы устраивают. Кинулись к Ванычу: помоги, мол, замени.

 Вспомнилось Ванычу, как в юности в клубе для молодежи как-то музыку врубил, сам сидит, ковыряется в аппаратуре. Поднимает глаза, а там... Зал кипит. Дерутся все. Ну, он остановил музыку и предложил продолжить это мероприятие на свежем воздухе. В эту ночь мордобитие было массовым. Шли бои между городскими и поселковыми. Классика, в общем. И вот он уже домой шел, а навстречу толпа городских. А он-то поселковый! Ну, настроение упало, конечно, но идти продолжает. Хорошо нашелся среди них наблюдательный: «Этого не трогать! Он музыку гоняет!» Прямо как у ковбоев –"в пианиста не стрелять!" Такая вот история была.

 Так вот...заменил Ваныч диджея, сидит, музыку гоняет для отдыхающих. А одна гражданочка, из приезжих, все от эстрады не отходит, глаз с него не спускает и танцевать ни с кем не идет. Ваныч даже заерзал от такого неудобства, а сам-то разглядеть ее успел: миловидная такая женщина, в очках больших, лет на пяток моложе его будет, в светлом бежевом костюмчике, блузочка беленькая, прическа строгая. Так и прождала она его до тех пор, пока он в подсобку аппаратуру не убрал. Слово за слово, познакомились.

 Женщина эта, Элеонора Карповна, москвичкой оказалась, учительницей русского языка и литературы. Услышал это Ван Ваныч и сразу напрягся, стал за языком следить, чтобы не вылетело ненароком привычное "едрихен штрихен". Пришлось проводить незнакомку, а чего б не проводить: санаторий - то рядом. Для начала историю этих мест решил поведать:

 – Земли эти когда-то принадлежали русскому дворянскому роду Нарышкиных...
 – Я в курсе, – сказала Элеонора Карповна и добавила: – К этому роду принадлежала мать Петра 1 – Наталья Кирилловна.
 – Ну да...– сбился Ваныч. – У Нарышкиных в Саратовской губернии было тридцать сёл и деревень да более тридцати тысяч душ крепостных...
 – Ах, Иван Иванович! Какие у вас здесь места красивые! – опять перебила новая знакомая.– Жила бы здесь и жила!

 Дошли до санатория, попрощались.
А на следующий день вызвали Ван Ваныча к ней в номер кран починить, потом дверку на тумбочке. Понял, что неспроста это. И вот с тех пор, где бы на территории Ваныч не появился, глянь, а эта Элеонора Карповна рядышком уже, неровно дышит.

 «А что? Женщина из себя ладненькая, спокойная, может, и выгорит что. Одному жить тяжело! Если бы еще внук Антошка не навещал, совсем бы от тоски завыл»,  – размышлял Ван Ваныч. Вот только имя её запомнить не мог, то Эльвирой назовет, то еще что сморозит. Решил пока просто на "Вы" обращаться. И все к себе прислушивается – тренькнет или не тренькнет?.. Пока тихо было – молчит душа.

 Вскоре учительница в гости к нему напросилась. «Ну а чего?.. Посидим, – думает Ваныч, – чаю попьем». Внеочередную уборку пришлось затеять, чтобы перед москвичкой не оконфузиться. Привел. Пока Ваныч с чаем гоношится, Элеонора Карповна глядит по сторонам и все носик морщит, вопросы задает:

 – А это к чему? – и теребит салфетку кружевную на телевизоре, что жена его когда-то с любовью вязала.
 – Для красы, – отвечает Ваныч уверенно.
 – Надо говорить правильно – "для красоты", – поправляет гостья и добавляет:– Ну совсем ни к чему!
 
Остановилась у стены, где в большой рамке под стеклом висели старинные фото предков его:
 – А это здесь к чему?
 – Да это я все собирался родовое дерево составить, – оправдывается Ваныч.
 – Надо говорить "древо", – поправила она. – Ни к чему здесь! В альбом бы надо!

 Чувствовал себя под этим взглядом Ваныч, как школьник у доски, того и гляди
из класса выставит! За чаем разговор легче пошел. В свои руки гостья его взяла.

 Рассказала о своих проблемах: через полгода на пенсию уйдёт, в школе уже намекают, что пора место молодым уступить. Живет в двухкомнатной с дочкой, внучками и зятем нехорошим, который спит и видит, как от нее избавиться. Да она и сама бы ушла от них с глаз долой. А куда? Вот если бы здесь годы свои доживать, а на лето внучек привозить, в красоте такой пожить...

 – Ну, у нас иногда и продают тут старые домики под дачу, – подал идею Ваныч.
 – За что покупать?! – запричитала потенциальная пенсионерка.

 На том разговор и окончился, да вот только теперь Элеонора – Эльвира каждый день приходила чаи гонять и порядок свой наводить. Вскоре и половички полосатенькие в кладовке оказались, стали шлепать по полу не разуваясь. «Так теперь принято, –учила новая "жиличка", – ни к чему это, ИВАН ИВА-НО-ВИЧ!» Четко так выговаривала, для слуха непривычно.
 Даже когда Антошка, внук, в гости забегал, то и ему доставалось: то разговаривает слишком громко, то со стола не то схватил. От такого перевоспитания пацаненок совсем перестал появляться.

 А уж когда Элеонора о перестановке заикнулась, мол, стол бы от окна отодвинуть и посередине комнаты поставить, то совсем Ваныч закручинился. Привык у окошка на улицу поглядывать, сельчан приветствовать. Что делать теперь - не знает, намекал уж деликатно гостье, что привык в одиночестве жить, но Элеонора вставляла свое привычное: «Ни к чему это – одному жить, вдвоем веселей». Да вот только насчет веселья уж очень она скупая была, за все время и не улыбнулась даже. Хотел как-то Ваныч представить, как они в постель одну лягут... Не представлялось!

 Больше всего Ваныча взгляд её внимательный напрягал. Сидят, бывало, за столом напротив друг друга... Ваныч, пока еще на правах хозяина, развлекает гостью разговорами, байки травит, а та и не улыбнется ни разу, словно и не слышит о чем речь, а как будто сочинение проверяет. Глаза и так огромные, да еще и очками увеличенные. Так и кажется: один раз моргнет - значит точку невидимую в его рассказе поставила. Полтора мига – запятую шлепнула. А уж если три раза подряд реснички трепыхнулись - значит многоточие необходимо. Ну, а молчание в конце одно только может означать – опять двойка!

 Живет Ваныч и дни считает, когда у москвички путевка закончится и начнется его освобождение. Только приходит Элеонора вдруг вечером радостная и с порога объявляет:
 – Иван Иванович, а я путевку...
 – Докупили? – с ужасом ляпнул он, а про себя добавил: - Едрихен штрихен!
 – Неееет, – протянула она улыбаясь и подавая Ванычу надежду, – продлила! Так надо говорить! На две недели!

 Ванычу от такого расстройства аж закурить захотелось, что редко себе позволял. Протянул привычно руку к полочке, где пачку в заначке держал, – пусто!
 – А...? – протянул он.
 – Так я выбросила давно! Вредно это! Ни к чему!

 В эту ночь Ван Ваныч не спал – думу думал: что к чему, а что ни к чему... И надумал!
 Утром к Вене - диджею в санаторий зашел, пошептался о чем-то и какой-то диск в карман сунул. А тут и Элеонору встретил. Пошли по аллейке.

 Атаку на училку (как он её про себя называл), Ваныч издалека начал. Стал ей вроде случай из жизни рассказывать. Постарался на славу. После его фразы: «А я и говорю другану: «Едрихен штрихен! Ляжь, отдохни, а потом и ехай к ихней родне со своими евонными курями!» – на лице у учительницы отразилась такая мировая скорбь, что она, ломая ноги, быстренько умчалась на водные процедуры.

 Но к вечернему чаю опять была тут как тут, нарядная, вся из себя, как никогда: сережки в ушах игриво болтаются, перстеньки поблескивают... «Свататься пришла!» – ахнул Ваныч и решил гостье показательное выступление устроить.

 Появился, шатаясь, из кухни, встал перед проемом двери, обхватил двумя руками голову, отметил размер и попытался примерить. Элеонора Карповна не преминула полюбопытствовать:
 – Что это вы делаете, Иван Иванович?
 – Да днем бухнули с ребятами, голова опухшая до сих пор, проверяю, пройдет в проем или нет?
 Учительница нервно захихикала:
 – И часто вы так...с ребятами?
 – Частенько, но с утра ни-ни, только с обеда. А уж вечером сам Бог велел.

 Быстренько шмыгнул на кухню, налил в графинчик воды и появился с обаятельнейшей улыбкой: – Сомовна, первача не желаете?
Не дожидаясь ответа от насторожившийся гостьи, налил из графина полстакана и хлобыстнул, что называется, не поморщившись.

 – Ой! Ни к чему это! – прошептала перепуганная Карповна свою любимую фразу. – А я вас вроде пьяным и не видела.
 – Так это...я ж запойный! Два месяца могу держаться, а потом месяц – отдай мое! Да вы не беспокойтесь, Сомовна, я когда выпью, смирный, только уж больно музыку люблю слушать. А вы пейте чай, пейте!

 Ваныч решил, что пришла пора применить против училки тяжелую артиллерию, вернее, шумовую атаку. Вытащил диск припасенный и забабашил для гостьи тяжелый рок, да на всю мощь!!! У Элеоноры глаза так увеличились, что чуть стекла у очков не лопнули! Жестами показывает, нельзя ли потише.
 – Нельзя! – кричит Ваныч. – Эффект не тот!

 Но эффект оказался тот: вскочила Элеонора Карповна и, не прощаясь, выбежала за дверь. Больше не приходила.

А попрощаться с ней Ваныч все - таки пришел. Гостинцев принес: грибов сушенных, ягод, трав, с которыми она чай полюбила пить. Извинился за шутку грубую.
 «Да все я поняла, Ваня, – улыбнулась Элеонора. – Не так-то просто две судьбы в одну сложить, особенно две души ».

 На том и расстались. Каждый вернулся в свою жизнь.

 Только женщины на завалинке поинтересовались: «Ну что, Ваныч, где училка твоя? Чего не женился-то?» Посмотрел на них Ван Ваныч, вздохнул и ответил коротко, но понятно: «Ни к чему!» А про себя добавил: «Не тренькнуло!»



Продолжение-http://proza.ru/2018/07/29/1796

(Фото автора)