Командирша-Сашка

               И почему её назвали пацановским именем, Сашка не понимала. А-х-ха, подстраховались. Папашки ждут первого сыночка, а родилась дочка. Вот и пришлось ей быть пацанкой. Злая она была, как собачонка, и, играючи, творила пакости. Откуда это в ней взялось, кипело и выплёскивалось каким-то совершенно непредсказуемым поступком? Да, командиром родилась, жаль, что не пацаном. Родилась бы пацаном, выросла, точно бы полком командовала!
               Наверное, сказалось то, что папка мамку бросил и уехал жить в другой город. А мамка, раба любви, быстро нашла себе солдатика из Белоруссии. Так он в Сибири и остался. Сашку они не наказывали, даже, когда ещё родились детки. Запомнила она и всю жизнь высказывала обиду, как мамка спрятала от неё вкусную еду, и это долго не давало ей покоя. Значит, любовь такая: "Лучший кусок чужому дядьке отдай бескорыстно." Сашка всё равно не понимала мать; и мамашка ведь была совсем не злая — дочку никогда не лупила.
               Жили они в домике недалеко от речки, и, когда наступало лето, с двоюродными сёстрами там и пропадали. Купались до посинения, выползали из речки, пошатываясь. Девчонки были одна краше другой: Галя — кареглазая брюнетка. Надя —голубоглазая шатенка и Сашка — зеленоглазая блондинка. Весёлая она была, знала омуты и глубокие места. И речка была широкая, на берегу травка, на которой они валялись. Сначала командирша-Сашка старшей Гале сказала: "Иди вон туда купайся, там мелко!" Галя и пошла, закрутило её, на дно тянуть начало, а Сашка хохочет, смешно же, потом приблизилась и вытащила её. А в другой раз Надьке, та на год младше была, показала, где мелко: "Вставай, там хорошо, дно близко." Та и встала: ничего не почувствовав под ногами, начала изо всех силёнок барахтаться и тонуть. "Надо же, тонет и не орёт, на помощь не зовёт. Пусть тонет!, — так думала Сашка, — но какой-то гадёныш увидел, клоп мелкокалиберный, и заорал: — Девчонка тонет, помогите! Так и вытащили Надьку." А на речке красота: песочек у берега, травка шелковистая, солнышко слепит. Пляж. Плавать учились друг от дружки и смотрели, как другие умеют. По-лягушачьи стыдно как-то, начали осваивать все виды. Сначала "по-морскому": ручки в воде в стороны, и ноги одновременно в стороны, и очень легко плыть. Потом узнали, что "брасс" называется. Стали учиться "вразмашку": поочерёдно доставая из воды полусогнутые в локтях руки. А там были и такие орлы, которые выбрасывали одновременно два крыла и вылетали из воды. Красиво! Это считалось непревзойдённым классом. "Баттерфляй" назывался или бабочка. Девчонки тоже пробовали, но почему-то уходили под воду, сил не хватало. А нырять солдатиком научились. Разбегутся с обрыва, руки по швам: "Прыг в воду!"  Постепенно стали совершенствоваться и в нырянии. Поотбивали пузики, потом Надька так сиганула вниз башкой, что воткнулась ей в глину: "Так дуре и надо! А то думает, что лучше всех научилась плавать" — размышляла Сашка, переплывая на другой берег. Пацаны начали на них поглядывать. Один хулиганистый, симпатичный, нравился Надьке. Плывут девчонки, стараются. "Вот гады, камни стали бросать! А не догоните!" — повернулась Надька на спинку, бац и прилетел прямо в лоб! Пацаны захохотали, а она притворилась, будто потонула, ушла под воду и плывёт, думая, что запереживают. "Фигушки, никаких телодвижений. Вот такая она любовь: сразу и проходит, когда в лоб получишь!" — подумала тогда Надька.
                Очень часто Сашка жила у своей тёти Маруси, мамка начала ездить в Казахстан, яблоки привозила ароматные, платья красивые ворсалановые, платки с люрексом и плюшевые ковры. Это считалось шиком. Плюшевые ковры с оленями висели на стенках почти во всех домах, они были яркие, блестящие и с шёлковыми кистями. А у тети Маруси мужа не было, но было четверо детей: сын и три дочери. С Галькой Саша дружила, та была на год старше, а Надька, как хвост, бегала за ними, но они её прогоняли. Сашка, когда была поменьше, не дралась с ними, она кусалась. Впивалась зубами со всей силы, те орали, а ей нравилось. Она ещё крепче сжимала челюсти  и не отпускала: "Пусть орут!" Потом прибегала тётя Маруся и оттаскивала. Тётя Маруся была добрая, племянницу жалела, и Сашка любила жить у них: в доме утром вкусно пахло, и, когда они просыпались, на печи стоял целый таз с пирогами.
            А летом, чтобы пойти на речку, девчонки таскали воду и поливали грядки, потом, счастливые, мчались во весь дух. Шли через парк. Вот девочка маленькая сидит, белый кудрявый ангелочек. Трусики сняла и пописала. А трусики рядом. Сашка взяла эту вещичку и потоптала в лужице. Кроха горько заплакала. А Сашке весело, хохочет и бегом по парку. Вот колодец, и котёнок гуляет, схватила она его за шкирняк и — в колодец! И драпать! Весело ей!
            У речки люди жили в землянках. Это, когда все стены были вырыты в земле и укреплены брёвнами, досками, а наружная с дверью. В одном из этих домиков жила добрая, одинокая женщина, она держала много кошек, иногда гуляющих на улице. Как-то тёмным зимним вечером Сашка пошла к землянке, из трубы вился дымок, топилась печка. Там она поймала кошку, прошла по крыше и бросила животное в печную трубу и... драпать как всегда. Весело! Почему у неё не было ни жалости, ни сопереживания? Неужели все недолюбленные дети такие?
                Сашка была врушка, скорее не врушка, а фантазёрка. Любимый предмет у неё — история. Вот где простор для фантазий. Она представляла себя царицей и рассказывала разные небылицы: всё, что происходило в её царстве-государстве. Там жили очень красивые люди, у которых не было бровей и ресниц, поэтому они их тонко рисовали. И тут же тёти Марусина младшая дочка остригла себе брови и ресницы, а средняя Надька состригла все кисти с кашемирового красивого платка. Нинку-любимицу не тронули, а Надька залезла под чугунную кровать, откуда мать доставала её кочергой. А Сашке вообще ничего не было, всё-таки она была чужая дочка, то есть племянница.
                Идут девчонки по улице, а там красотка в туфлях на шпильках, какие и в глаза не видели. Спереди сине-белое переплетение, а каблук тонкий-тонкий, как гвоздь. Надя любовалась, они были самые дорогие в магазине. Ей казалось, что это, как в музее, для выставки. А оно нет. Идёт красавица по фамилии Гончарова в необыкновенных туфлях, а Сашка говорит: "Ой, посмотри-посмотри, вображуля! Думаешь почему идёт и подпрыгивает? В этих дорогих туфлях есть пружинки под стелькой, вот поэтому у неё и походка такая. — А Надька отвечает: "Вырасту большая и себе заработаю такие туфли с пружинками!" Потом старшая сестра Галя купит ей на выпускной в педучилище туфли на шпильке с украшением-переплением и белоснежное модное платье.
               А Сашка, чтобы не быть никому в тягость, сразу после школы пошла на шахту работать, и девчонки изредка приходили к ней. Был там шурф и рельсы, надо было толкать немного вверх вагонетку. Вот Сашка и толкала эти вагонетки с пятнадцати лет. Здесь и любовь нахлынула первая: прицепился к ней здоровый симпатичный Витя. Семья у Виктора была большая,  все парни  в районе шахты пользовались авторитетом. Считались блатными. Хулиганы, в общем. Вот и Сашкин такой же. Как-то зимним вечером девчонки решили прогуляться. Идут назад и Витька выходит с ножом: "Вы где шарились? Саша, ты куда ходила?" И нож выставил впереди себя. Сашка, не будь дура, спряталась быстро за Надьку, и мимо них в нескольких сантиметрах пролетела финка. Вскоре хулиган с хулиганкой поженились. Витька, было дело, погуливал сначала, выпивал, избил как-то молодую жену. Потом пришёл пьяный, начал дебоширить и опять поднял на неё руку. Переклинило тогда Сашу, схватила топор, замахнулась и зарычала: "Сейчас зарублю, козёл, даже рука не дрогнет!" Побледнел, перепугался Витька, и как рукой сняло его агрессию, даже пить бросил. С того разу больше ни разу! Дочка Лена родилась, а не проснулись ещё родительские чувства. Ох и наказывала её Александра. Угол был частым местом проживания. Боялась дочка мать, поэтому врала на каждом шагу. Скажешь правду — накажет, не скажешь, может, и нет. А потом родилась вторая, копия мамы. И расцвело тогда Сашино сердце материнской любовью, а потом и внуки пошли.
               Крепкий характер оказался у Саши. Благодаря тому, что почти с малолетства работала на шахте, заслужила много почётных званий. Стала очень хорошей, чистоплотной хозяйкой, хотя в детстве у неё всё валилось из рук: била стаканы, тарелки, как говорила тётя Маруся: "Сашка, у тебя руки, как крюки!"  И даже криворукой называла. Один раз тётя Маруся купила шоколадное масло — это было ароматное, сладкое наслаждение, таящее во рту. И послали Сашку в подполье за ним. Залезла она в подпол, достала масло и на верхней ступеньке лестницы уронила весь шматок вниз на землю. Ну это было из ряда вон выходящее событие. Если б кто другой, наверно, тётя Маруся отлупила бы, а Сашку поругала, масло поскоблила.
              Пока Саша работала на шахте (на подъёме, выдаче приборов ШИ-3), научилась вязать спицами, да ещё и с узором, заработала квартиру в новом доме, добилась и девкам своим жильё. Состояла в рабочем комитете, в шахткоме, профкоме, отстаивала не только свои права, но и права коллег. Сейчас она — уважаемая мать семейства, бабушка, всего добившаяся сама, чем сильно гордится. А что же — есть чем! Она — мать, берегиня семейного очага. А вот этот хулиганский задор так и остался. Как-то сидит в гостях у Нади, смотрит на медали её сына, ветерана боевых действий, и говорит ему: "Сашка, у меня тоже вся грудь в медалях, мы с тобой ветераны. А ты вот в горах был, там, говоришь, чеченец приезжал, картошку вам привозил, не хотелось ли тебе пульнуть ему в задницу, когда он отъезжал? Я бы не сдержалась!"
               Интересно, кем бы в этой жизни стала Александра, если бы у неё в то время появилась возможность получить высшее образование? Думаю, что была бы она известным политиком с её лидерскими, командирскими способностями. Но это теперь  останется в наших и её фантазиях!