Серьёзный разговор

(Медиумический рассказ, написанный при помощи "яснослышания".)

Дело происходило невдалеке от загородного дома, возле небольшой теплицы.
  - Вы мне говорите – я должен, и что, позвольте спросить, я вам должен? Уж неужели всю заимку? Всю?
Антон Сергеевич сердился не на шутку. Неспроста он вызвал гостя на разговор за сараи, где и слуги не всегда бывают: огородники, да крестьяне на отработке.
  - Вот вы мне говорите – не должны. А как, по-вашему, бумагу я от вас получал? За деньги, господин Андрошин, за деньги! Вот и платите. Не можете? Отдайте сюда вашу, пока ещё, заимку.
Разговор ещё долго продолжался, но накала такого не было, иссяк. Антон Сергеевич доказывал гостю неразумность требовать долг сейчас, в разгар страды: урожай ещё убран не весь, пшеница не обмолочена, а он, радеющий хозяин, пшеницу просто так не продаст, а обмолотит и как…
Не добившись уступок, оба господина вернулись в дом; или вид у обоих был расстроенный, или слышно было издалека, но Мария Дмитриевна, закалённый боец за правду мужа, просила гостя уступить Антону Сергеевичу «ещё хоть разок». На что, измотанный спором, кредитор назвал сумму и откланялся.
  - Вот и всё, Маша. А всё твои… - он хотел сказать «игрушки», - непотребные запросы, всё они, Маша.
Мария Дмитриевна и сама знала – провинилась, но не думала, что платить придётся землёй и лесом. Она сидела, опустив голову, и думала: всё, казалось, должно было выйти хорошо, но срок уплаты наступил так скоро, что результата ещё быть не могло.
  - Надо ещё время, Антон.
  - У меня его нет. По дешёвке зерно скупят хоть сейчас, но денег всё равно не хватит. Душенька, душишь ты меня, не бери больше денег, заклинаю!
  - Ещё немного подождать.
Это были её последние слова. Склонённая голова указывала на сон, но зная жену, Антон Сергеевич встревожился не на шутку.
  - Мариюшка! – так называл он свою супругу в первый год после венчания, любил.
Мария Дмитриевна не отвечала. Он тронул её за руку, тело скользнуло на пол. Бездыханная супруга смотрела на захлёбывающегося криком мужа стекленеющими глазами, сердце не билось.
  - Врача, врача скорей!
Слуги столпились за дверями. За доктором послали, но видно было одного, кому ещё возможно помочь. Антон Сергеевич плакал, молился: крестился так истово, что подоспевший доктор дал успокоительного и остался до пробуждения.
Весть разнеслась быстро: Андрошины разорены, Мария Дмитриевна оттого и умерла. Но всё обстояло хуже: Антон Сергеевич потерял рассудок. Лепетал бессвязно заклинания или молитвы, крестился и давал «на чай» воображаемые деньги.
Похороны были скромными: у Марии Дмитриевны друзей почти не осталось, а родственники умерли. Только старая тётушка доживала свои дни, но жила далеко, от приглашения отказалась: «Без меня похоронят бесовщину».
Пока искали племянника Антона Сергеевича, выплата была остановлена, а когда нашли – урожай был собран, пшеница обмолочена. Деньгами отдал всё, найденный судом племянник, но дядя выздоравливать не спешил и племянник остался. Доктор сказал, ещё год и пойдёт на поправку, но больной то ли сказывался больным, то ли хворь была.
Вышла история, виной была всегда «живая» Мария Дмитриевна. И теперь, спустя год, всё напоминало её предсказание: «Умру, вспомнишь меня, всё это пригодится…»
Племянник был человек деловой, в «безумство» дяди не поверил, а как узнал о долге, принял его сторону. Но сидеть на месте ему не хотелось: дел невпроворот, а тут сиди, дядины бумаги перебирай.
  - Как только закончишь, дядя, скажи, уеду.
Но отъезжал надолго, всё поручал своему камердинеру, тот относил бумаги на стол хозяина, а он, в свою очередь сверял расходы и только не подписывал. Племянник возвращался и ставил свою подпись.
  - Я говорил с доктором, - без тени раздражения, обратился он к своему дяде, - он посоветовал побыть ещё немного с тобой, но моему терпению предел наступит раньше, решай теперь.
  - Хорошо, Илья, ведь всё так удачно, не бросай меня, - он чесал свой расцарапанный лоб.
  - Думаешь, он не узнает?
  - Он знает, Илья, я сказал, просил и умолял. Мы были товарищи, любит он меня, жалеет и жену мою любил. Нет, пойми меня правильно, не то что они…, ну ты понимаешь… Только Игнатов поддержал меня, не дал свихнуться, а я мог тогда, он выходил. А потом уж решили сыграть по-крупному, долг отдать, как полагается. Что ему было месяц подождать? Нет – землю ему давай! А покойница, - хотел перекреститься, но передумал, - царство ей небесное, все жилы из меня вытянула.
Илья ещё долго смотрел на дядю в надежде получить ответ: на что были потрачены такие большие суммы, не дождавшись, высказался.
  - Не всё мне понятно, дядя, но главное я понял: были причины растраты и мне не дано это знать. Однако, вот что: пока я здесь нужен, буду бывать часто, но жить – увольте, своих дел…
На этом разговор был закончен. Антон Сергеевич был недоволен собой: племянник его не понял, а он не смог объяснить.
Действительно, через два дня племянник уехал, сказал не надолго, а пробыл неделю. Теперь всё шло своим чередом: приезжали навестить соседи, но, сказавшись больным, Антон Сергеевич не вышел к гостям. Те посидели, попили чай, посмотрели новые журналы, что приготовил для гостей Илья Лукич и уехали «по своим делам», как передали хозяину.
Больной сидел в своём кресле и думал: надо бы рассказать племяннику обо всех делах, но что-то мешало, это было недоверие. Илья был мальчиком неповоротливым, всегда позади друзей и в службу не определён из боязни за него. Но мальчик вырос и стал вполне смышлён в делах: освоил криптографию и преуспел, говорят. Однако было ещё что-то, дядя не знал, не догадывался даже, куда уходят деньги у племянника и откуда появляются. Был ли игроком? А, может, стал вести сомнительные действия, но мошенником Ильюша не был, Антон Сергеевич не сомневался. Секрет был и у него, сейчас самое время им заняться.
Под потолком, на полке хранилось нечто особенное, его и достал Антон Сергеевич. Прислугу попросил не беспокоить его, залез на стул и придвинул на себя шкатулку, но не рассчитал, и она с грохотом упала на пол. На шум сбежались слуги и что же они увидели?
На полу, размазана была жидкость тускло-зелёного цвета с запахом миндаля, от него кружилась голова. Антон Сергеевич просил отойти подальше: это его лекарство, у других от него в сон клонить будет.
  - Убирать не надо, я сам уберу.
Слуги ушли, хозяин на корточках стал собирать листком, сложенным в четверо, жидкость в посуду, она была маслянистой и тянулась. Закрыв крышкой банку, он оглянулся, ища место, куда её можно поставить. На месте, за его спиной стояла женщина, чем-то напоминающая покойную супругу, но не она. Жалобно смотрела, изъявляя понимание, но не произносила слова вслух. Она пыталась передать мимикой всю сложность её переживаний от сочувствия к нему. Антон Сергеевич нарушил молчание первым.
  - Сударыня, как вы изволили здесь оказаться? Я не принимал сегодня, как впрочем, и вчера.
Не дожидаясь ответа, он взял её за руку, но рука исчезала. «Она бесплотная, - догадался Антон Сергеевич, - вот, в чём секрет «воды», моя милая супруга говорила «не готово ещё», теперь вижу – не говорит».
Антон Сергеевич помолчал, потом продолжил.
  - Я должен представиться…
Женщина замотала головой, отвергая произношения имени.
  - Значит так, дайте знать, что я могу и чего не должен говорить и делать.
Женщина стала исчезать. Диалог не получился.
Антон Сергеевич теперь знал, как поступать с имеющейся жидкостью. Она быстро испарялась, и надо было вовремя задать вопрос. Имени называть нельзя – он усвоил. Но как быть с не говорящей собеседницей? Одной мимики могло не хватить, нужны знаки. «Илья! – сразу пришло в голову Антону Сергеевичу. - Он сможет помочь. Придётся рассказать племяннику о находке, пусть поможет».
Илья не приезжал, дела задерживали его, оставалось ждать.
  - Как только будет Илья Лукич, сразу докладывать.
  - Да он тут, барин, вчера приехал.
«Считают ненормальным, вот и не доложили, - сокрушённо качал головой Антон Сергеевич».
  - Позвать!
«Пора ставить на место слуг, да и другим надо сообщить о выздоровлении. Так легко ли будет?»
Антон Сергеевич знал – консилиума не избежать, доктор не поможет. «Ах, Игнатов, Игнатов! Затянули мы с тобой с моим выздоровлением».
Антон Сергеевич принял племянника как никогда приветливо.
  - Ильюшенька, жду.
  - Давно не виделись, дядя. Дела, вот сейчас уезжаю.
  - Что вчера не зашёл?
  - Не было времени, бумаги разбирал.
Соврал племянник, дядя нахмурился.
  - Доложили, значит. За хозяина уж считают.
  - Боятся за тебя, дядя.
  - Так видишь – здоров.
  - Теперь здоров, вижу. Но ты разлил что-то…
  - Доложили и это.
  - Как видишь, дядя.
  - Вот об этом Илья я хотел поговорить с тобой. Тайнопись знаешь? Разбираешься? Ну, знаки там всякие…
  - По конкретней, дядя, может, не всё разбираю, но кой-чему обучался – помогу если надо.
 Антон Сергеевич вздохнул.
  - Не хотел, а придётся… Смотри сюда, - он достал банку и открыл крышку, плеснул на пол, - вот смотри, не удивляйся. Не представляйся, имени своего не называй, я это узнал. Спрашивать буду я, поймёшь меня скоро.
Женщина появлялась медленно. Черты те же, но что-то изменилось – платье. На ней было платье угольного цвета с проседыми жилками, длинными крапинами.
  - Вначале она была в тёмно-сером, платье другое, - шёпотом доложил племяннику Антон Сергеевич, - мы будем говорить, а она сказать не сможет. Что-то просила Мария Дмитриевна подождать, но теперь не узнаем.
  - Барыня-то какая, - это заглянула в кабинет горничная, доложить Илье Лукичу о госте.
  - Ступай, сейчас выйду. Скажи, пусть подождут.
  - Слушаюсь.
  - Не закрыли, - сокрушался Антон Сергеевич.
  - Что теперь? Будь, как будет.
Илья Лукич имел решительный вид, и это успокоило дядю.
  - Хорошо, теперь вот что, - он быстро освоился и стал давать указания, - вот она, - племянник указал на дверь, - больше не говорит. Слышишь?
Женщина кивнула и тихо стала произносить имя: «Пелагея».
  - Палаша, будто уточняя, повторил за ней Антон Сергеевич.
  - И ещё вот…
Но женщина стала исчезать, дальше не было смысла продолжать.
  - Из коридора послышался крик:
  - Палаша упала! Вот тут! Вот тут!
Дядя с племянником выскочили в коридор, в конце маячили фигуры слуг.
  - Сюда, Илья Лукич. Вот здесь она стояла, потом упала, вниз…
Из объяснения следовало: Палаша поскользнулась и кубарем скатилась по лестнице. Доктор был уже здесь: сегодня день визита, и он с гостем пили в гостиной чай, ожидая приглашения.
  - Прибежал на крик, - кивая обоим, - отрапортовал доктор. Похоже, умерла. Да, вот шея, перелом. Вот так, господа, бывает – с лестницей шутки плохи.
Переполох в доме был большой. Дядя с племянником многозначительно переглянулись, оставшись наедине. Доктор ушёл, считая свой визит завершённым. Гость же посидел ещё, стараясь ободрить больного, понимая какой удар испытывает душевнобольной от плохого известия. Наконец и он уехал.
  - Не ожидал? – Илья принял скучающий вид.
  - Не такое ещё видел, - дядя закурил, - надо другой замок поставить.
  - Тут бы… это, - обводя полки пальцем, Илья озабоченно размышлял, - надо всё поменять, - закончил он фразу решительным голосом. – Здесь не хватает знаков. Это не то, - уже сам с собой стал говорить Илья, - ей не хватает силы, а мы не помогаем. Ещё немного и она будет говорить. Ты понял, дядя, какую силу ты ей дал?
  - Я? – Антон Сергеевич вопросительно посмотрел на племянника, потом, вспомнив про дверь, - а-а-а, прав, старость, голубчик.
  - Теперь Палаша её. Мы можем просить, а она исполнять. Но так ли? Чего просила у неё Мария Дмитриевна? Или имя своё назвала?
  - Можно узнать, теперь всё это можно узнать, - дядя потёр руки.
  - Теперь спросим у себя: есть ли право вмешиваться в тайное? Если есть, то что мы хотим?
  - Ильюша, я знаю, знаю, чего хочу я. Но вот ты? Я ведь не знаю тебя, вижу взрослым, а помню несмышлёнышем. Как с тобой? Хочешь забрать имение, забирай, я теперь богат, - он посмотрел на банку.
  - Всё проще. Она теперь не отпустит ни тебя, ни меня, хоть я здесь ни при чём. Пошлём за доктором.
  - Ильюша, зачем?
  - После узнаешь.

Цепь смертей потянулась за домом Андрошина: умирали друзья, первым был доктор. «Напасть какая», - и люди обходили стороной усадьбу Антона Сергеевича. Новый доктор появлялся редко, оставлял рецепт и уезжал, мельком взглянув на опустившегося больного. Антон Сергеевич не жаловал никого, прислугу запросто таскал за волосы, но смертей не было. Илья Лукич приезжал редко: дядя был «не буйный», в досмотре не нуждался, а за делами присматривал сам. Однажды в праздник, слуги были отпущены в церковь, Илья Лукич, осмотрительно закрыв за собой дверь, обратился к дяде:
  - Пора.
  - Думаешь, Ильюша?
  - Больше нельзя тянуть, сегодня.
  - Вижу, решил. Что ж, давай.
В этот раз плеснули побольше, времени должно было хватить.
  - Вот что, голубушка, - изъясняясь по-простому давно, Илья Лукич продолжил, - подай сюда карету, но того мира, надо прокатиться.
  - Не могу, не велено. Возьму, обратно не верну.
  - Не надо, теперь только туда.
  - Кто едет?
  - Имени не назову, да ты сама узнаешь.
Женщина исчезала со словами:
  - Иди за мной.
Илья Лукич плеснул под ноги дяди остатки «воды» и он стал таять, но потом, передумав, отступил.
  - Что так?
  - Забыл, возьму её, - он скрутил пергамент, сунул под мышку и снова вступил в «воду».
Исчез, снова появился:
  - Я прав, Ильюша.
И исчез совсем.
 Склянку Илья Лукич взял с собой: пустой её не считал, кое-какие бумаги и уехал. В городе рассказал, что видел дядю в плохом состоянии: «Не сбежал бы», - добавил. Письмом сообщили – дядя исчез, ищут. Илья Лукич вздохнул: «Говорил же…»
Поиски заняли много времени, до тех пор в завещание не заглядывали. Потом оказалось, что племянник не наследник, мотивов убивать старого дядю у него не было. Старая родственница, с которой и не общались при жизни, получила наследство. Не успела войти в права, как скончалась.
Илья Лукич – единственный наследник, унаследовал всё. Поговаривали разное, но всё сошлось к лучшему.
Женился Илья Лукич на дворянке из обнищавшего рода и горя не знал, умерла рано. Так что ж? Умирают и молодые. Только после смерти открылось наследство: богатый дядюшка завещал. Муж всё сполна получил.
Дважды был женат и всё жёны умирали. Сам говорил: «Женюсь на богатой, чтоб достойной была». Так что после смерти последней «жёнушки», оплакивал очень, сказал: «Хватит, больше не женюсь», - хранил память. Стал ездить по заграницам, бывал на водах. Приезжал ненадолго, уезжал, потом и след простыл – исчез.
 Богатство осталось бедному…, имени не скажу.