Запятнанная исповедь

Глава первая, в которой я объясняю откуда все пошло.

"Когда мне было 12 лет, я отбывал свое первое наказание за похоть и интерес. Мне пришлось мести граблями огромные, как мне тогда казалось, поля каштановых листьев"
-Не, слишком рано начал,- подумал я и плотно зарисовал написанное на вершине страницы.
"Моя биография начинается с сломанного в 15 лет носа, когда я заступился за практически незнакомую девушку и заработал красивую кровавую юшку, текущую честным водопадом, а не просто капающую, и свой первый привод в полицию, причем по жалобе этой же девушки"
-Не, нихуя. Больно слезливо и далеко,- подумал я и вырвал страницу с корнем, за что услышал несколько не самых мирно-культурных замечаний от своего соседа, чья очередь сейчас была спать.
"Я сломался не так давно, в свои 19 лет. Я закончил тогда отдавать долг родине, так как из-за душевной тяги к щедрости и авантюризму не стал считать и выяснять кто, сколько и кому должен. И как у любого порядочного дембеля, у меня тестостерон плескался через край. Хотелось драться и трахаться. Поэтому перед тем как хорошенечко получить в уже начатый нос в темной подворотне за мобильный телефон, мы пошли в местную проститутошную. Проститутошную, потому что назвать это место борделем было бы слишком уж смело и роскошно. Это была хрущевка, где героиновые селянки ходили в застиранных халатах и прятались с тобой по комнатам, а иногда и кладовкам. Для меня это был первый опыт посещения такого места, поэтому я чутка подрастерялся тогда. Выбрал самую симпатичную из тех, что были и она повела меня в комнату с кроватью, на которой не случайно были черные простыни. Помимо кровати там стояли стул с высокой спинкой и  кофейный столик, на котором стоит работающий ноутбук. Не зная, как непосредственно начать, я говорю ей взять в рот. Когда чувствую щеку, закрываю глаза от удовольствия. А открываю их минуты через две от того, что слышу какие-то посторонние звуки. Всматриваюсь, а на экране ноутбука мальчик лет восьми-десяти в мониторных наушниках разговаривает с этой женщиной. Отчитывается о количестве сданных домашних работ, пока мой член скользит у нее между щек. Естественно, я вынимаю, оставляя характерную нитку слюны на подбородке и с невероятным удивлением и какими-то вопросительными выкриками смотрю на нее. Она же буквально секунду смотрит на меня, пожимает плечами, вытирает подбородок и, как ни в чем не бывало, продолжает разговаривать с мальчиком про оценки в школе. Не надо, думаю, говорить, что по носу я тогда получил в объяснимо расстроенных чувствах."

Глава 2, в которой я познакомился с Викой

С Викой я познакомился уже через год, когда мы пересеклись на вписке, где пьют водку из пластиковых стаканчиков, слушают популярную, "бочковую" музыку с беспроводной колонки и шмаляют на балконе. Она-симпатичная блондинка с умными зелеными глазами и хорошо подвешенным языком. Я-пьяноватый, несуразный, но думал, что харизматичный и красноречивый.
-Да не может существовать бога. По-твоему выходит, что тот, кто нас создал, подразумевал ужасы этого мира? Концлагеря, войны, пытки, рак у детей в конце концов.-высказывал смелые и нигилистичные идеи я.
-Естественно он есть. Не из бульона же мы взялись! А то, что ты описываешь, это просто ошибки человечества. Вещи, которые допускали и приумножали люди старого, адского типа мышления. Думаю, они с лихвой расплатились за это бесконечными мучениями в адских котлах.
-Какая разница, расплатились они или нет, если они уже заставили миллионы, а может и миллиарды невинных, чистых людей уйти из жизни. Тем более это никак не объясняет детские болезни, наводнения, цунами, извержения вулканов и прочее.
-А вот и объясняет! Вся суть жизненного пути сводится к тому, чтобы душа предстала перед божьим судом как раз чистой и могла отправиться в рай, где пребывание станет бесконечным. И если так случилось, значит на то была воля Божья.
-А если нет никакого Бога? Если это произошло просто так?
-Если даже ЕГО,- Вика обратилась головой к потолку,- нет, что я говорю, конечно, исключительно гипотетически, то духовная идея божьего учения все равно является правильным вектором для государства. Оно наставляет людей быть добрыми к другим людям, развивать себя и преумножать мир и добродетель.
-Ага, мир, добро и никакого развития и движения. Вспомни историю. Весь церковно-религиозный период это кромешный мрак, застой, и, как становится модным говорить, бесовство.
-Так почему ты думаешь, что это плохо? Может люди были счастливы от этого. Их жизнь была хороша и без научно-технического прогресса, что приносит нам одни беды. Автомат Калашникова, водородные и ядерные бомбы, вытравливание хлором. И уж если мы обращаемся к истории, то задумайся, кто создал самый большой технический и биологический научный скачок в 20 веке?
-Эм, СССР с железным занавесом?
-Неееа. Как раз нацисты, что ставили опыты над живыми людьми, проводили операции, нарушающие всякий гуманизм и использовали рабский труд. По такой цене ты хочешь покупать прогресс?
-Ладно, может в этом есть смысл,-я понял, что спорить бесполезно, так как мы оба останемся на своем, а голова набита алкогольной ватой и не хочет придумывать мне достойные контраргументы, а не мычание ни о чем,- выпьем?
-Да, давай. Ты же понимаешь правильный путь, но не хочешь себе в этом признаваться.
Я сделал вид, будто не услышал последнюю фразу, будто сглотнув ее с алкоголем. Утром я проснулся на зелено-черноватом, обшарпанном диване с похмельем и Викой. Если происхождение первого я еще понимал, то возникновение второго в моей постели точно нет. Вот вообще не помнил. Схватившись за лоб, я медленно повернул голову направо и тщательно осмотрел ее. Сопит еще. Надо съебываться. Я тихо собрал свою раскиданную по полу одежду, но презерватива не нашел. Это плохо. Или хорошо?
Прошел мимо спящих по лавкам разных тел, больше половины имен которых я не помнил или не знал, и доковылял до двери. Она оказалась открытой, что было мне на руку. Я посмотрел назад, на моего друга Пашу, что привел меня сюда, а сейчас пускал эпичную нитку слюны с дивана. Решил не будить его, потому что если его побеспокоить, то точно проснется парень, который его во сне приобнимает, а дальше это как цепная реакция. Шмыгнув в входную дверь, я, держась за перила, спустился по лестнице вонючего подъезда и пошел домой. Горячий душ, питьевая вода, нормальный сон.

Глава 3, после которой моя жизнь изменилась.

Второй раз я встретился с Викой, которая, как вы уже поняли или потом поймете,главная фигура моего повествования, когда попал к ней на работу. Не сказал бы, что впечатление из приятных. Я прогуливался по улице в центре города, открытой только по выходным, мимо розовой церкви и не заметил, как наступил полдень, что значит время обеденной молитвы. Паша-приятель, с которым я прогуливался, тут же кинул циновку на асфальт, лег на спину, сложил руки на груди и начал шептать текст молитвы, смотря проникновенно в небо. Я же ухмыльнулся и проигнорировал этот обряд, провтыкав в телефон. Однако, полицейский патруль неожиданно прибежал сзади, предварительно сфотографировав, как я презрительно стою во время всеобщего лежания. Повернувшись, я увидел совсем близко двух полицейских и начал бежать от них, за что мгновенно схватил парализующий удар электричеством, после чего меня вдвоем скрутили, как ковер со стены советского жилища и запаковали в буханку, что довезла меня до пункта задержания Сталинского района. Обшарпанные стены, столы и шкафы из ДСП, зеленое и разросшееся цветулеще в углу, что впитало в себя негативной энергии больше любого прикомпьютерного кактуса и, конечно, иконы и портреты светил политики и религии на этих же стенах. За столом сидит Вика и пишет мне какую-то бумажку.
-Нет, ну ты правда дурак. Я думала, что просто притворяешься, чтобы произвести впечатление, а ты действительно неадекватный.
-Ага, настоящий на все сто процентов,-хмуро протянул я слоган из навязчивой рекламы сока
-Ладно, сделаем вот как. Я напишу тебе только административный штраф, будто ты просто долго искал место, куда можно лечь, а ты обещаешь мне, что сходишь в воскресенье в церковь. Ну и меня в кафе сводишь, естественно.
-Нууу. Церковь не обещаю, но кафе устроить можно, да.
-Не в твоей ситуации можно торговаться.
-Окей, можно и церковь.
Пишу это сейчас и думаю, как же пошло это было. Кстати, знаете, почему про плохой художественный текст говорят, будто он пошлый? Я думаю, причина в тупости. Невозможно сказать нечто пошлое, особенно непосредственно в постели или любом другом месте действа, чтобы это не звучало ужасно тупо. Но такие вещи нужно говорить, даже не смотря на то, что они очень тупые и приторно слащавые, потому что отказываться от такого аспекта общения очень вредно для отношений. Тупости, тупо, тупые. Похоже, что я очень пошлый автор для своей единственной, но достойной большего книги. Не книги, книжки. Нет, даже книженции.

Глава 4, кратко показывающая мое становление.

Через полгода после "кафе" мы с Викой начали жить вместе в моей однокомнатной квартире в промышленном районе, что осталась от бабушки, которая была одной из немногих дождавшихся своего жилища под конец СССР. В размерах немножко жмет, но вдвоем было вполне уютно. А еще через полгода мы начали обрастать карьерными возможностями. Если ее возможности были вполне очевидные, вроде как повышения, ордена, медали, награды за поимку и прочее, то моим возможностям требовался качественный полив и удобрения. Я скажу вкратце, так как в наш век быстропрожевываемой литературы, этот рассказ скорее станет первой бумажкой в моем костре, чем неплохим произведением, критикой или оправданием. Просто пока не решил, что я пишу. Так вот если в кратце, то я начал обрастать людьми, коих притягивал мой принципиальный нигилизм и твердая оппозиция. Сейчас я понял, что моя оппозиция бурлит только для того, чтобы быть оппозицией, и если бы стороны были распределены наоборот, то я бы все равно воспротивился правящей идее. Но тогда я этого, конечно, не знал и был железно уверен в правоте моей точке зрения и отсутствии всяческого права на существование противоположного мнения. Предвосхищая ваш вопрос, нет, жить с Викой, дослужившейся до офицера инквизиции, мне это не мешало. И эти люди видели во мне лидера и хотели действий, а я же видел в них паству и хотел денег, чтобы не работать больше в легкой промышленности. Мы собирались сначала в подвалах, снятых на часть зарплаты, толковали о науке, о том, как плоха религия и как можно изменить государство в лучшую сторону. Занимались болтовней. Постепенно я стал монетизировать болтовню, за что с меня начали требовать сильно больше. Из подвалов мы поднялись в портовые кафе, владельцам которых приходилось платить сверху, но они все равно регулярно нас сдавали. Паства разрасталась, приходилось снимать залы и менять их после каждого собрания, но и деньги, что у меня водились к тому времени, позволяли менять залы хоть после каждого доклада.
Дома я эти деньги никак не объяснял, а отмазывался всякими премиями, добавками, чудесами да манной небесной. Сначала она пыталась выяснить происхождение более дотошно, но когда мы пару раз из-за этого поссорились, она будто охладела к этой идее. Просто надо было не спорить с идеями вроде покупки тостера или какого-нибудь платьишка. Мне казалось, что Вика верит и разбираться не хочет, а происходящее в ее карьере меня не сильно волновало, так как я был занят своей карьерой пророка-революционера. Признаться честно, она вскружила мне голову. Все больше и больше человек в пастве, больше денег, славы и, что гораздо более пьянящее, власти. У меня была власть. Вы думаете, конечно, что ее не было, а она была. Вот так вот. Меня слушались, а если сказать честно, то подчинялись, люди самых разных постов и возможностей. Следовательно, все эти должности и потенциалы были в моих руках, чем я, каюсь, пользовался. Опьяненный властью, я задумал нечто действительно опасное.

Глава 5, которую вы наполовину знаете.

Вика, что в последнее время вела себя очень странно, захотела проводить меня до места вечернего собрания организации, на которой наш уже не скромный клуб договорился доработать план по внедрению нашего фильма в официальные СМИ. Из-за этих перепадов настроения я решил ей не отказывать, ибо иначе будут расспросы, истерики, выяснения и изъяснения. Вообще, я как-то в плохом ключе объясняю Вику, но это не так. На самом деле, в нашей совместной жизни было достаточно много хорошего и красивого, но как я уже выше говорил, мне некогда раскрывать здесь неключевые моменты вроде приятных прогулок, крутого секса или совместного чтения перед сном. Мы вместе дошли до автобусной остановки, что находилась напротив церкви, в которой будет проходить собрание. Вечерело, самые подозрительные личности города, одетые исключительно в бело-серое, заходили в церковь розового цвета на якобы вечернее собрание. Пара воротил у церкви объясняли тем, кому на собрание не надо было, что сегодня в церкви ждут только евреев, про которых мы заранее узнали, что тот малейший процент их содержания в населении все равно придерживается наших идей. Квадрокоптеры с иконами мягко освещали улицу, мне кивнули, что на обсуждении ждут только меня и я устремился прощаться. Вика смотрела стеклянным взглядом сквозь меня и будто ничего не могла произнести. Потом быстро поцеловала меня в щеку, развернулась и ушла. Тогда мне показалось, что всхлипывая, а сейчас я надеюсь, что всхлипывая. В центре белоснежного зала церкви были две колонны, соединяющие округлый свод, а между ними стоял длинный дубовый стол, накрытый только с одной стороны, чтобы все могли видеть картинку проектора, на котором будет финальный прогон нашей короткометражки. Когда все уселись, окна потрескались, дверь с грохотом ввалилась внутрь церкви и со всех сторон вылезли полностью вооруженные штурмовики соаа значками инквизиции. Дальше задержание, избиения, суд без суда и неумолимый приговор, из-за которого мне пришлось все это писать и объяснять. В финале этой "книженции" я не буду давать моральных наставлений и стараться передать вам невероятную мудрость, потому что у меня ее нет. Придумайте лучше ее собственной головой. Пусть даже не эксклюзивную, но близкую вам.
А я хотел бы выразить свое последнее желание, которое кажется понятным только вкупе с этим текстом. Прошу, еще до того, как подо мной начнет гореть хворост, даруйте свободу моему действительно невиновному другу-Моисею, чтобы он напечатал книгу и принес светловолосой женщине с родинкой под левым глазом, что проживает по адресу Коммунистическая, 79, тридцать серебряных монет в холщовом мешочке.