Девятый всадник. Глава 3

Глава 3
Октябрь 1794 года, Антверпен
Кристоф въехал в Антверпен ближе к полуночи и нынче отчаянно думал, где бы найти ночлег. Жители прилежно соблюдали комендантский час, поэтому в окнах - ни огня, все двери закрыты на замки, - даже и те, которые должны быть открыты даже в такой, не слишком поздний час. На улице, меж тем, было промозгло и сыро. Ветер задувал с Шельды, сырость проникала за воротник, морось струилась по лицу и шинели. Барон чувствовал себя хуже бесприютной дворняги. Ничего другого не оставалось, кроме как стучаться в первые попавшиеся двери под кабацкими вывесками. Бывало, что на его стук не откликался никто. Иногда выходил сонный хозяин в долгополой сорочке или хозяйка в ночном чепце, тупо пялились в лицо Кристофа и молча захлопывали дверь, слыша немецкую речь и догадываясь, что перед ним офицер. Третьи бормотали, что им до сих пор за постой из австрийцев никто не заплатил и незачем им брать очередного нахлебника, или же роняли: «Geen plaatsen, Meneer (мест нет, господин)», не растрачиваясь на любезности и даже не интересуясь состоянием кошелька потенциального постояльца. Якоб, слуга барона, был не удачливее его в поиске ночлега. «Приучили их французы», - вздохнул он после очередной неудачной попытки . А Кристоф подумал - что же заставляет падких на блеск золота трактирщиков отшатываться от любого, кто напоминал австрийского офицера? Неужели и здесь уже ввели парижские порядки, и вот-вот сколотят гильотину рядом с собором Антверпенской Богоматери, чтобы отправлять на тот свет «пособников кровопийц»? Кстати, если ему посчастливится найти открытую церковь, можно и туда зайти. Он направился к собору, угловатой громадой высившемуся над домами.
«Герр Кристхен», - окликнул его Якоб, шедший впереди - «Может, сюда попробуем?». Он показывал на одинокий фонарь, висевший над крыльцом и освещавший вывеску De Gouden Haan. Намалеванный выцветшей желтой и алой краской фанерный петух качался на ветру. Кристоф сделал слуге знак - мол, иди, уговаривай хозяев.
Якобу быстро открыли, и барон приблизился, пытаясь уловить смысл их быстрого полушепота. И после последнего Ja wel он понял, что устраиваться на соборной лавке нынче не придется. Это заставило его вздохнуть с облегчением.
Сунув старику-хозяину кошель, полный монет - он понятия не имел, сколько дней и ночей проведет здесь - Кристоф последовал за ним. Трактир оказался крайне маленьким - в общей зале стояло не более трех столов, кухня огорожена хлипкой ширмой, а комнаты, всего числом три, находились на верхнем этаже. Место не слишком хорошее, но здесь, по крайней мере, тепло. И достаточно чисто. За дни странствий Кристоф не переставал удивляться, как в условиях войны и разорения местные жители умудрялись соблюдать чистоту - даже в крестьянских избах ни разу ему не попадалось постели, кишащей клопами, или засиженных мухами стен. В самой комнате находились кровать с распятием над ним, умывальник, окошко, выходящее во внутренний двор, стол с подсвечником. Кристоф знал, что последний предмет ему понадобится более всего. Спросил у хозяина, может ли он пользоваться свечами сколько угодно, но тот покачал головой и пробормотал: «Een kaarsje voor een nacht» (Одна свеча на вечер). Плохо. Предложил еще денег, но хозяин опять повторил ту же фразу. Спорить бесполезно, особенно когда толком не говоришь на этом смешном наречии, лишь отдаленно напоминавшем его родной язык. Поэтому Кристоф смирился. «Что-нибудь придумаю. Пошлю Якоба в лавку, в конце-то концов», - решил он.
Дверь запиралась на замок изнутри, и барон вздохнул с облегчением - воров и разбойников можно не опасаться. А у него было что красть. Его основное ценное имущество заключалось не в гульденах и золотых гинеях, не в личных вещах и оружии - паре пистолетов, двух шпагах и палаше - а в синем сафьяновом портфеле, где хранились донесения. Они стоили намного дороже всего, что имел при себе фон Ливен. И, возможно, дороже его собственной жизни. Якоб знал о них. Поэтому, когда Кристоф, сбросив с себя промокшую насквозь одежду, едва стянув сапоги, бросился на постель и заснул мертвецким от усталости сном, его слуга аккуратно вынул из сумки шпагу и сам лег около двери, подложив оружие под покрывало.
...Фон Ливен проснулся посреди ночи и долго не мог понять, где находится. Вокруг стояла кромешная темень. Где-то близко слышались шаги и голоса. Прислушался. Говорили по-французски. «Черт...», - чуть не сорвалось у него с губ. Захотелось быстро соскочить с кровати и убежать. Но он одернул себя: куда бежать? Да и даже если и французы, то что в этом такого? Кристоф уже не состоит на службе у австрийцев. Пытаться куда-то скрыться - значит, навлекать на себя лишние подозрения. Услышав, что Якоб тоже проснулся, барон шикнул на него. Сам он лишь перевернулся на другой бок, ближе к стене, и стал прислушиваться к чужой речи. Вскоре облегченно вздохнул - то были не военные и не какие-нибудь иные санкюлоты. Говорили двое - мужчина и женщина. Называли друг друга на «ты». От нечего делать он прислушался к разговору. Вопреки его предположению, обсуждала пара вовсе не дела любовные.
«Жюли», - горячо убеждал свою спутницу незнакомец за стенкой. - «Ты не понимаешь! Здесь опасно оставаться. Город вот-вот сдадут. И если они узнают, кто я, то нам не убежать».
Он говорил по-французски свободно и без всякого акцента. Очевидно, для него этот язык был родным.
«Но я должна дождаться его», - возразила тихо женщина. Кристоф едва различал ее реплики. Голос у нее был приглушенный, низковатый, с легкой хрипотцой. Если бы не был столь взволнованным, звучал бы даже соблазнительно. И да. В отличие от своего собеседника, у нее в речи слышался акцент - причем очень знакомый Кристофу: он сам выговаривал французские слова именно так. «Немка или русская. Нет, немка, наших Юлиями не зовут», - решил он. - «Но кто сказал, что это ее настоящее имя?...»
«Тебе не дали никаких сроков. Тебе даже не сказали, что он прибудет именно в Антверпен. Чего дожидаться? Жюли, я нашел человека», - безымянный спутник. - «Нас вывезут на барже. Оттуда - прямиком в Копенгаген. Мне сказали, что через четыре дня якобинцы будут здесь. Ты знаешь, что они сделают со мной...»
«Шарль», - взмолилась дама. - «Я не могу сейчас уезжать. Что бы не случилось. Дай мне неделю».
«Неделю? Ты определенно безумна, ma chere! И если ты не думаешь о себе, не говоря уже обо мне, подумай о Софи. Она-то в чем виновата?! В том, что твоему мужу...»
«Потише», - твердо проговорила Жюли. - «Мы здесь не одни».
«Ты же говорила, что старику можно доверять?»
«Я не о самом старике. Йост и по-французски толком не понимает. Два часа назад он кого-то вселял. В соседнюю комнату. Кажется, военного».
«Почему ты мне раньше не сказала, чтобы я выкупил весь трактир?» - проговорил француз.
«Потому что кому-то очень нужно было отдать долг чести», - голос дамы стал ледяным. - «Если мы от чего и пострадаем, так это от твоих привычек, Шарль».
«Ну и что нам теперь делать?...»
Тут Якоб не выдержал и проговорил в полный голос:
«Это же французы, герр Кристхен?».
За стеной разом затихли. Послышался резкий стук рамы, взволнованный шепот женщины, еще стук, звон стекла, шаги, лепет и всхлипывание разбуженного ребенка где-то вдалеке - в другой, третьей комнате - и утешающий женский голос с опять-таки немецкими интонациями.
«Dummkopf!»- невольно выругался барон. - «Кто тебя просил так орать? Сейчас весь дом на уши встанет!»
Дама за стеной вздохнула и вымолвила: «Gott sei Dank». Эту фразу она произнесла с самым натуральным рижским выговором. Кристоф и Якоб многозначительно переглянулись в темноте.
...Остаток ночи Кристофу не спалось. Вроде бы дело ясное - некая галантная дама, его соотечественница, выбрала совсем неподходящее время для путешествий по Европе. С нею кавалер-француз, скорее всего, ее любовник, если не муж. Не санкюлот - сам от них скрывается. Причем для него они представляют куда большую опасность, чем для этой остзейки. Дело ясное - он эмигрант, из аристократов. Бежит от своих восставших братьев по крови. Но почему же этой Юлии надо кого-то дождаться? Что это вообще за история? Кристоф мог бы забыть об этом - у самого забот хватало. Но природное любопытство взяло свое. К тому же, у этой его соотечественницы голос, от которого у него сразу мурашки по телу пошли... Давненько Кристоф не встречал женщин, которые бы вызывали у него такой прилив страсти. Соседка его представлялась ему роскошной красавицей - высокой, статной, с лицом Афины или Юноны, гривой пышных волос - и непременно темными, прожигающими душу насквозь глазами. У кого же еще может быть такой голос? «Она должна стать моей», - подумал он с блаженной улыбкой на устах, всматриваясь во тьму и чувствуя - каждая новая черта, которой он наделял никогда не виденную им женщину, все более воспламеняет его. Еще чуть-чуть, - он ворвется к ней в комнату. «Успокойся», - в конце концов, сказал себе Ливен. - «Только романа мне нынче не хватало. А вдруг они французские шпионы?» С тем он и заснул. Но таинственная незнакомка пришла к нему во сне и позволила сделать с собой все, что барон мог пожелать. И утром он чувствовал себя крайне вымотанным, словно ночь любви случилась с ним наяву.
Утром, серым и промозглым, одевшись и с наслаждением покурив, Кристоф вышел в общую комнату и смог увидеть ту, из-за которой сегодня не выспался. Обладательница голоса Сирены настолько не соответствовала его фантазиям, что он подумал - возможно, это ее служанка. Но одета она была в дорогое, хотя и довольно сдержанное по покрою дорожное платье темно-вишневого цвета, с белым воротником. Она что-то писала. Приход барона заставил ее поспешно отложить перо и бумагу. После того, как дама поприветствовала его тем же обворожительным голосом, ему оставалось только дивиться, насколько же причудлива природа человеческая. Перед ним сидела невысокая хрупкая блондинка. Красавицей ее нельзя было назвать - слишком невзрачные черты лица, словно их нарисовали пастельным карандашом на бледном овале лица, слишком худощава. Ее голубовато-серые глаза с интересом, без всякой робости, но и без кокетства, глядели на него. Сложно сказать, сколько ей лет - Кристофу показалось, что они ровесники. В любых других обстоятельствах Кристоф бы на эту Жюли даже не посмотрел. Но обворожительный голос, грациозное движение тонких, длиннопалых рук, с которой она поправила выбившуюся из прически прядь пышных, чуть вьющихся волос, со вкусом подобранный туалет, который, несмотря на свою внешнюю непритязательность, подчеркивал все достоинства ее изящной фигуры, заставило фон Ливена задержать на ней взгляд намного дольше пристойного. Взгляд его, однако, ее не смутил, что и доказало лишний раз - девическая пора в ее жизни давно миновала.
...А после того, как они представились друг другу, у Кристофа появился еще один повод убедиться, что все в этом мире завязано в плотнейший узел. Сначала ее имя и титул ни о чем ему не сказали: «Баронесса Барбара-Юлия фон Крюденер». Кажется, жена нашего посланника в Дании, родом из тех, рижских Крюденеров. Но она, очевидно, узнала его первой. «Фон Ливен...», - повторила она задумчиво. - «Кем вам приходится баронесса Шарлотта?» Он ответил. Дама заметно оживилась.
«Вот как? Получается, мой братик Бурхард женат на вашей родной сестре?»- она взглянула на Кристофа уже несколько кокетливо. Барон был уверен в себе и своей неотразимости, поэтому ее взгляд воспринял, как заслуженную награду. И, ежели она и впрямь та самая сестра Бурхарда, о которой шептались на приеме в честь свадьбы Катарины - мол, «на редкость развратная особа», «бросила мужа и сына, шатается по Европе в поисках приключений», «как хорошо, что она не доехала, каким бы позором покрыла нас всех», то возможно все, о чем он давеча мечтал. Если только не помешает отсутствующий здесь француз по имени Шарль.
«Собственно, что привело вас сюда в такое время года?» - спросил он, попытавшись опередить похожий вопрос.
Юлия вздохнула. «Я и не знала, что страсть к путешествиям окажется столь роковой для меня. Сначала нас с Софи чуть ли не схватили в Париже - хорошо, что мой друг шевалье де Фрежвилль спас меня. Потом оказалось, что я не могу вернуться к мужу. Надеюсь, что на этой неделе мне удастся наконец-то приехать в Копенгаген - и даже, если получится, в Петербург. Вы, наверное, тоже жертва страсти к путешествиям?»
«Так вот почему этот Шарль так боится встречи с собственными соотечественниками», - подумал барон. - «На его месте я тоже бы боялся». Кристоф колебался - что ему позволено рассказать, а о чем следует умолчать? Вкратце упомянул о своей службе в рядах австрийской армии, далее сказал отчего-то, что следует в Польшу.
«Не видать конца и края этой войне», - вздохнула Юлия. - «Все в крови. Все разорено. Меня удивляет, с какой скоростью воцарился новый порядок. С какой готовностью они убили короля».
«Вы правы», - подхватил Кристоф. - «Но меня удивило, насколько же они сильны. Нам так и не удалось их остановить».
«Их могут остановить», - Юлия понизила голос, словно хотела сообщить нечто очень важное.
Кристоф знал о роялистском возмущении в Вандее. Знал и о том, что они потерпели неудачу. Поэтому посмотрел на свою собеседницу снисходительно - мол, совсем она не следит за новостями. Та поняла значение его взгляда. Оглянулась, и, перейдя на французский, быстро произнесла:
«Еще остались верные. И кавалер де Фрежвилль среди них».
«Поэтому он так боится встречи с якобинцами?» - невольно вырвалось у Кристофа. Потом, извиняющимся тоном он разъяснил, что случайно стал свидетелем разговора, и добавил:
«Если бы не такой недостаток в трактирах в этом городе, я бы сменил пристанище - здесь очень тонкие стены».
«Не беспокойтесь. Йост, хозяин гостиницы, - верный человек. Не выдаст», - продолжила баронесса, как ни в чем не бывало. - «Нам с вами очень повезло».   
Кристоф хотел ответить, что представляет нейтральную сторону - как, впрочем, и она - но подумал, что лучше покамест помолчать. Почему-то он не мог ей полностью доверять, хотя и не сомневался, что Юлия - именно та, за кого себя выдает.
«А вот и Софи!» - воскликнула баронесса, резко сменив тон. В общую комнату вошла няня с хорошенькой кудрявой девочкой лет шести. «Mammi!» - побежала та к Юлии. Потом, увидев чужого человека, остановилась. Ее синие глаза замерли на лице Кристофа. Тот попытался улыбнуться, - как всегда, когда встречал маленьких детей. «Что надо сказать, фройляйн?» - начала няня. «Доброе утро...», - начала девочка, стараясь на него не глядеть.
«Не беспокойтесь», - улыбнулась Юлия, подхватывая дочь на ручки. - «Софи стесняется чужих, особенно мужчин».
«Я вас покину, чтобы не смущать фройляйн Софию», - Кристоф сказал это невольно.
«Ах, право, не стоит, когда-то ей придется привыкать к обществу кавалеров, правда, meine M;dchen?» Баронесса, по всей видимости, обожала девочку, а та рядом с матерью стала поувереннее. Кристоф невольно восхитился этим проявлением нежности. В его кругах такое было не принято. И в строгих петербургских или рижских гостиных на такое поведение Юлии смотрели бы как на очередное доказательство ее «развращенной» натуры
«Неужели она с дочерью была в Париже и удирала от якобинцев?» - задал себе вопрос Кристоф. - «И почему она не оставила ребенка с мужем? Или эта Софи - не от мужа?». Юлия казалась слишком юной и хрупкой, чтобы зваться матерью семейства; впрочем, внешность обманчива.
Вошел Йост и подал им скромный завтрак, состоящий из яиц, хлеба и молока. Юлия передала дочь няне, которая помогала девочке в еде. Потом ее увели.
Разговор снова свернул на семейные темы, словно они находились в светской гостиной. «Увы, я не знакома с избранницей своего брата», - вздохнула баронесса. - «Но, если она во всем похожа на вас, я очень рада за Бурхарда».
Кристоф покраснел. Дама в открытую делает ему комплименты. И сопровождает их таким взглядом... Боже мой. Так откровенно авансы ему еще никто не делал. И впрямь, постыдилась бы.   
«Катарина всегда отличалась большими добродетелями», - выдавил он из себя. Почему-то вспомнил младшую сестру. Наверное, единственную из его большого семейства, о ком успел соскучиться. Катарина всегда жалела малых и слабых - однажды по ее воле ему пришлось лезть на дерево и снимать застрявшего в ветвях котенка, оглашавшего испуганным мяуканьем всю округу. Тогда он впервые столкнулся с восхищением со стороны кого-то противоположного для себя пола: «Кристхен, ты мой герой!» - говорила она и глядела на него так, словно он и впрямь совершил нечто храброе. Братья же его только высмеяли, а матушка еще и отругала за порванные штаны. Тогда он еще понял, что женщин часто восхищает в мужчинах совсем не то, чем гордятся они сами. Юлия тоже давала это понять своим взглядом. Кристофу показалось, что она каким-то образом знает о том, за что им восхитилась сестра.
«А еще я уверена, что она красавица», - проговорила Юлия, неотрывно глядя в глаза своему визави. Кристоф вцепился за край стола, чувствуя, как потеют ладони. «А как же Шарль?... Он не ревнив? Или у вас с ним иные отношения?..», - так и подмывало его спросить. Он выдавил из себя что-то утвердительное.
«Если нам повезет, то через неделю мы будем в безопасности», - сказала Юлия как ни в чем не бывало, не обращая ни малейшего внимания на его смущение. «Как вы, возможно, слышали, я жду вестей. Когда я их дождусь, то могу уехать отсюда».
«Я бы на вашем месте уехал раньше. Тем более, вы с ребенком», - проговорил он.
«Шарль мне твердит о том же», - вздохнула Юлия. - «Но увы, это зависит не от меня».
«Кого же вы ждете?» - Кристоф знал, что она, возможно, откажется отвечать. Но баронесса, взглянув ему в глаза, сказала откровенно:
«Я жду русского представителя, которого должна сопроводить кое-какими инструкциями. Я ждала его в Брюсселе, но он не явился, и город взяли. Мы еле оттуда выбрались, пришлось прибегать к маскараду», - она чуть усмехнулась. - «Я подумала, что разминулась, но далее мне передали бумагу, что он должен проследовать в Антверпен. Мы здесь уже десять дней».
«Русский представитель...», - задумался Кристоф. - «А не меня ли она дожидается? Но мне дали указание следовать в Амстердам. Это многим севернее».
Словно предугадывая вопрос, она сказала: «У него русское имя. Он адъютант одного генерала... Более я ничего не могу сообщить». 
«Я могу помочь вам его разыскать», - проговорил он. - «Подчинитесь шевалье де Фрежвиллю, и отправляйтесь в Копенгаген. Я останусь здесь и дождусь его, а потом передам все, что нужно. Мы же с ним коллеги. Можете мне доверять».  Он приложил руку к сердцу, словно давая ей клятву, но Юлия отрицательно покачала головой.
«Я с первого взгляда поняла, что у вас доброе сердце», - проговорила она таким голосом, что у барона голова закружилась уже окончательно. - «Мне понятно, что я могу вам доверять. Но пока мы с Софи в безопасности, я должна оставаться здесь. Да и вам нужно следовать далее».
Не зная, зачем он это делает, Кристоф подошел к Юлии и положил ей руки на плечи. Она не отвела их, словно это был самый естественный жест.
«Ma chere», - проговорил он горячо. - «Тогда я буду с вами. Если вы опасаетесь только за шевалье, отпустите его... Я защищу вас обеих».
Он ожидал негодования. Но Юлия только проговорила:
«Я долго пребывала в отчаянии. Мне казалось, что вокруг столько низостей, столько мерзостей... Но судьба меня сводит с настоящими героями. Вы один из них, хоть и столь юны».
«Умоляю вас, отошлите Фрежвилля...», - шептал он, словно в бреду.
«Зачем меня отсылать?» - раздался уверенный голос.
Кристоф быстро повернулся. Невысокий брюнет с весьма миловидной наружностью, переодетый в костюм пастора, стоял напротив него. Под сутаной угадывалась шпага. Глядел он на Кристофа как на нашкодившего щенка. И было за что.
Чтобы замять неловкую паузу, Юлия начала торопливо представлять их друг другу и говорить о неисповедимых путях, столкнувших их, родственников, друг с другом.
«Мир тесен и земля круглая», - подытожил Фрежвилль, присаживаясь рядом с ними. - «Но вы так и не ответили на вопрос, барон фон Ливен - ваше ли родство с мадам Жюли вам право распоряжаться ее маршрутом? Или же есть другие причины не доверять мне?»
Удивляло то, что Фрежвилль не говорил ничего оскорбительного, - наоборот, вел себя подчеркнуто любезно. Но при этом Кристофу страшно хотелось надавать ему пощечин и позвать на дуэль. Впрочем, он понимал, это чувство было взаимно - шевалье он тоже не понравился.
«Мне показалось, что мои причины вам очевидны. Я русский подданный, как и мадам баронесса. Вы же носите титул шевалье, что на территории, оккупированной якобинцами, весьма опасно», - повторил фон Ливен столь же любезно. Но затем добавил вполголоса: «Странно, что вам незнакомы подобные истины».
Юлия перевела взгляд с одного молодого человека на другого. Более всего ей не хотелось, чтобы двое жертв ее обаяния поубивали друг друга прямо на ее глазах.
«Что ж, я вижу, русские офицеры - настоящие рыцари», - проговорил Фрежвилль вполне любезно, но с некой язвительностью в голосе. - «Но меряться благородством нынче не время. Здесь говорят, что французы придут сюда через три дня».
«Mon Dieu», - вырвалось у Юлии.
«Завтра в Амстердам отправляется баржа в Амстердам. Нам надо поспешить...», - сказал Фрежвилль. - «И, думаю, вам тоже, молодой человек. Я понятия не имею, как якобинцы относятся к русским. Тем более, если эти русские - еще, к тому же, и австрийские офицеры».
Кристоф посмотрел на Юлию. Если она проявит упорство и останется с ним, так тому и быть. Он знал, что защитит и ее, и ребенка. Что бы это ни стоило. Если же она поддастся уговорам шевалье, то что ж, он ее тоже поймет. Если этот Фрежвилль действительно увез ее из захваченного бунтом Парижа, то и здесь ее выручит. О Боже, как мучительно Кристоф ему сейчас завидовал!
«Не думаю, что к французским шевалье относятся лучше», - парировал он. - «И вы уверены в том, что осталось именно два дня? Вчера я не заметил их аванпостов».
Проигнорировав его реплику, Фрежвилль обратился к Юлии:
«Мне не хочется тебя вынуждать, ma chere,  но нужно принимать какое-то решение. Так продолжаться больше не может».
Юлия отошла от них к подоконнику. В неверном свете хмурого утра ее волосы отливали серебром. Она сказала: «Шарль. Поезжай в Лондон. Там тебя ждут. Я же останусь здесь. Мы будем в безопасности».
«Оставаться здесь?!» - вскричал Фрежвилль. Его румяное лицо резко побелело. «В распоряжении вот этого...» - он указал на Кристофа.
«Милостивый государь», - настал черед пылать гневом фон Ливену. - «Я был в четырех сражениях, и ни в одном из них не показал себя трусом. И, ежели вы сомневаетесь, готов с вами драться... Якоб, шпагу!» - позвал он слугу.
«Нет!» - закричала Юлия. - «Так дело не пойдет, я запрещаю вам!»
«Мадам, это дело чести», -  проговорил Фрежвилль сдержанным голосом. - «Ежели вы отдали предпочтение не мне, то я бы готов смириться с подобной неблагодарностью с вашей стороны. Но ваша самонадеянность угрожает вашей жизни - и жизни ни в чем не повинного ребенка».
Кристоф уже взял шпагу из рук Якоба и лихорадочно вспоминал все позиции, которым его учили в фехтовальной школе. Здесь слишком тесно. Это плохо - дело окончится кроваво. Да еще Юлия намеренно встала меж ними, скрестив руки на груди. Кристоф заметил, что она не походила на несчастную жертву обстоятельств. На обоих своих поклонников - давнего и новоиспеченного - баронесса смотрела, как строгая няня - на расшалившихся мальчишек.
«Становитесь в позицию!» - воскликнул Кристоф, удивляясь бездеятельности своего противника. - «Я требую немедленной сатисфакции!»
«Если вы здесь поубиваете друг друга из-за вашей гордыни, я совсем пропаду», - твердо проговорила Юлия. - «Поэтому, мсье фон Ливен, положите шпагу на место. А вы, мсье шевалье, не вынимайте ее».
«Я и не собирался», - отвечал Фрежвилль.
Кристоф неохотно положил свое оружие в ножны. Потом, обращаясь к шевалье и стараясь не глядеть на Юлию, проговорил: «Но помните - мы квиты. И если мы повстречаемся при более благоприятных обстоятельствах, я заставлю вас смыть оскорбление кровью...»
«Не отказываюсь от вызова», - пожал плечами Шарль,  хранивший завидное спокойствие все эти минуты. - «Надеюсь, я смогу лично убедиться в качестве петербургских фехтовальных мастеров». Эта выдержка почему-то заставляла Кристофа чувствовать себя безумно глупо - к чему была вся его прежняя горячность?
Юлия добавила: «Бог мой, и так столько крови проливается, а вы еще больше хотите пролить? Лучше извинитесь друг перед другом».
Фрежвилль извинился первым. Потом добавил: "» вижу, что у вас достаточно храбрости и чести, но достанет ли у вас благоразумия? Очень надеюсь, что да».
Фон Ливен не знал, что на это отвечать. «Еще и дураком отказался», - мрачно подумал он. - «Нет, я уеду». Наскоро попрощавшись, он вышел из трактира, чтобы пройтись по городу. Неровные улицы выглядели пусто и одиноко - при свете дня ничем не лучше, чем вчера вечером. Большинство лавок было закрыто. Шпили соборов скрылись в низких облаках. Город словно готовился к оккупации. Но Кристоф мало обращал внимание на окружающее. Жгучая обида на самого себя ела его поедом. И ярость была направлена на Юлию... Она же спровоцировала. Но было бы лучше, если бы она согласилась уехать с Фрежвиллем? Возможно, что и да...
Он вышел в порт. Здесь было довольно оживленно. Люди толкались, торопясь сесть на баржи, грузчики наполняли их немудрящим скарбом. Куда они спешат? Скоро уже некуда будет спешить. Рядом с ним двое людей, довольно неплохо одетых, обсуждали что-то очень оживленно, но по-фламандски. Кристоф мог улавливать отдельные слова: «Wij kunnen met hun leven ook...», «Maar niet, Lood, ik ga naar Londen». Слово «Londen» повторилось в беседе еще пару раз. Чтобы не возбуждать подозрений, Кристоф отошел от местных господ подальше. Кажется, туда отправляла Юлия Фрежвилля?.. Что ж, неудивительно, таких, как они, в Лондоне ждут. Кстати. А корабли туда ходят? Или надо непременно через Амстердам туда отправиться? Вот бы выяснить... «Надо Якоба послать», - думал с досадой Кристоф. Вряд ли найдется много охотников говорить с ним сейчас по-немецки. Он поднял воротник своего плаща и отправился искать местечко, где можно выпить что-нибудь горячего. Обиды уступили в его душе желанию действовать. Дойдя быстрым шагом до ближайшего трактира, из приоткрытых дверей притягательно тянуло теплом, заказав кружку горячего вина, барон размышлял - может ли он отправить Юлию в Лондон, а сам дождаться агента здесь? Может быть, разделиться со слугой? А хозяин этого «Золотого петуха» - насколько можно ему доверять? Юлия упоминала давеча, что он вне подозрений. Если предложить ему еще денег, может быть, он и сможет отдать вновь прибывшему человеку письмо. Слишком много вопросов, и задать их некому. Разве что баронессе фон Крюденер. Но она не должна считать его беспомощным юнцом. Хотя, наверное, уже его таковым считает... От воспоминания о своем поступке Кристоф покраснел, но смог быстро опомниться. Вино имело приторный привкус, и он оставил недопитую кружку на столе. Огляделся. Народу было не очень много, все люди простого званья. На него никто внимания не обращал, но отчего-то барону было не по себе. «Не надо ходить одному...», - подумал он. На всякий случай нащупал тонкий стилет во внутреннем кармане сюртука. В поножовщине он покамест не участвовал - сложнее ли это штыкового боя? Барон, однако, поспешно встал, кинул горсть монет на стол и вышел из питейного заведения. Пройдя немного вдоль реки, он услышал нестройный гул множества голосов позади себя. Словно бы случился пожар. «Не оглядывайся», - сказал Кристоф себе и резко ускорил шаг. Сзади - топот десятка ног, все нараставший. Гул слился в нестройное пение, слова которых складывались в знакомое ему ;a ira. Прогремела пара выстрелов. И вот его уже догоняют первые, кто решил скрыться бегством - господа и дамы, женщины в чепцах с младенцами, закутанными в шали, уличные мальчишки. Кристоф резко свернул к реке, чтобы толпа беглецов не затоптала его в ужасе. Но и здесь не было покоя - люди катились по обрыву, махали лодочникам, чтобы те забрали их. Барон увидел краем глаза сине-бело-красные знамена, реющие вдалеке. Подумал мельком, что на поле боя они не столь страшны, как в мирное время. «Быстро они», - кто-то говорил по-немецки, кажется, с вестфальским диалектом. «Да не они вошли, а из своих кто-то народ поднял», - отвечал ему другой голос. - «Сколько там надо-то? Пять человек подлецов, а остальные за ними...» «Ты тише с такими речами», - молодой вестфалец покосился на Кристофа. - «Как знать, кто может их услышать». Барону хотелось, конечно, развеять их подозрения, но недосуг. Одно хорошо - он понял, что возмущение портом и ограничилось. Выстрелов больше не было. Кристоф пошел вдоль речного откоса, и ноги его увязали в топкой земле. Ему повезло, однако, что здесь нет каменной набережной - она начиналась чуть далее. Толпа, между тем, потекла в обратном направлении. Он вылез на променад и начал активно расталкивать локтями зевак, выслушав немало проклятий в свой адрес. Люди стекались отовсюду. Кристоф и не знал, что Антверпен такой многолюдный. Такое ощущение, что бунтовщиков здесь ждали. Крики ужаса сменялись воплями восторга. Наконец, ему удалось выйти на узкую улочку, и закоулками добраться до заветной двери, над которой висела вывеска с золотым петухом.
Кристоф поспешно спустился по ступенькам, взялся за дверную ручку - не заперто. Самые страшные подозрения родились у него.
«Юлия! Якоб! Там ужас...», - начал он. Никто не отозвался. Дверь в его комнату была заперта. Тревога охватила его. Немыслимо!
«Юлия! Где вы? Там начался бунт!» - начал он. Опять тишина. Неужели она все-таки уехала с Фрежвиллем? И успел ли обернуться он за три часа?... Вряд ли.
 «Это вы, барон?» -  баронесса поспешно спустилась с лестницы На ее плечи был накинут черный плащ, закрытый наглухо, голова была покрыта.
«Слава Богу, вы здесь! И живы! Видели, что творится?» Она сбросила на ходу платок, расстегнула плащ. Кристоф подбежал к ней.
«Нам надо или скрываться, или бежать», - говорил он, не выдавая своей тревоги за нее, помогая ей справиться с застежкой. - «Где Софи и няня?»
«Я отправила их наверх. К нашему хозяину. Но это ненадолго», - Юлия говорила, чуть задыхаясь. Ее лицо раскраснелось при беге, и могло нынче назваться даже красивым. «Лучше, я думаю, затаиться», - проговорил Кристоф. - «Мы вряд ли сейчас убежим, только подозрение возбудим».
«Все точь-в-точь как в Брюсселе, Бог мой», - Юлия присела на стул в изнеможении. - «У нас есть шанс сбежать... Попробуем переодеться. Вам определенно нужно будет», - она осмотрела его критическим взглядом.
«У нас могут проверить документы», - сказал Кристоф, покачав головой. Юлия вздохнула. Потом, не обращаясь ни к кому, сказала: «Если бы Шарль не проиграл тех денег, то документы у нас были бы».
«Ах, он еще и игрок!» - вырвалось у барона. - «Сам-то он переоделся в кюре. Только, боюсь, нынче маскарад несвоевременный». «
Они пока не трогают священников, здесь все-таки не Вандея», - быстро проговорила Юлия. - «Знать бы, где он?.. Может быть, еще придет».
Кристофу, несмотря ни на что, менее всего хотелось видеть здесь господина шевалье. Отчаянная мысль пришла ему в голову.
«Сколько эти документы могут стоить и как их выправить?» - спросил он, понимая, что мелет глупость. Вряд ли баронесса такие вещи знала, а даже если и и знала бы, то где он в охваченном восстанием Антверпене найдет этих людей? Юлия предсказуемо покачала головой.
«Где Якоб?» - Кристоф оглянулся на закрытую дверь.
«Я его отправила искать вас», - тихо ответила Юлия.
«Наш хозяин...», - продолжал размышлять вслух барон. - «Насколько вы можете ему доверять?»
 «Он из наших», - отвечала женщина.
«Из наших? Кто эти наши?»
 Юлия замолчала и указала на камин, выложенный изразцами. Кристоф недоуменно уставился на них и заметил, что они составляют целую картину - алую розу. Что в этом? Внезапная догадка - воспоминание - пришло к нему, словно из забытого сна. «Ищите да обрящете». Точно, какое-то тайное общество. Но что за общество, в котором состоял его дед, эта баронесса сомнительного поведения, приближенный короля Густава-Адольфа - и антверпенский трактирщик? «Что это значит?» - спросил он.
«Это значит, что Йост не выдаст ни меня, ни вас даже под пытками», - голос Юлии был тверд. Кристофу внезапно захотелось все рассказать: от той самой башни до Армфельда - и спросить: «Почему вы спасаете меня?» Но лишь начал, как женщина приложила палец к губам: еще не время. И не место.
«Знайте одно - когда являемся мы, то это значит, что скоро все изменится к лучшему», - произнесла она.
«И нам придется остаться здесь», - добавила Юлия. - «Никуда не выходить».
«Но сможем ли мы скрыться, если здесь хозяйничают якобинцы?» - спросил он ее. Мучительно хотелось курить, но весь табак и принадлежности остались в запертой комнате. «В первые дни  всегда переполох. Я видела это в Париже, в Брюсселе...», - Юлия откинулась назад, поправила волосы. Ее спокойствие Кристофа поражало. Любая другая давно бы лежала в обмороке, билась бы в тревожной истерике. А баронесса словно знала, что все закончится хорошо.
«Но не отрежут ли они пути сообщения с Амстердамом?» - продолжал размышлять вслух Кристоф, все более досадуя на невесть где запропастившегося слугу. К тому же, подспудная тревога грызла его: а если Якоб не вернется? Или кого-нибудь приведет за собой?
«Я так думаю, в Амстердаме сейчас творится то же самое», - спокойно проговорила его спутница. Кристоф отвернулся. Менее всего хотелось ему показываться перед Юлией трусом - но так и было. Все пути к отступлению отрезаны. Напрямую в Копенгаген не отправишься. Хотя... Они и впрямь мало чем рискуют. Разве что его бумагами. Для якобинской военной разведки там будет очень много чего интересного. В крайнем случае, документы можно повторно зашифровать, а их оригиналы сжечь. Чем он и занялся бы, если бы имел доступ к своей комнате. Уже начал думать - а не вышибить ли дверь силой? Или все-таки постараться попросить у трактирщика запасной ключ?
«Ваш русский сюда вряд ли доберется», - проговорил он далее. - «А вы случайно не сможете припомнить его фамилию?»
«Зачем я вам должна об этом сообщать?» - Юлия взглянула на него пристально. - «Да и потом, он должен сам меня найти».
«Я думаю, что он уже давно в Амстердаме», - Кристоф выдержал ее взгляд. - «Знаете, если этот олух встретится мне в Петербурге...»
«А если он не явится, то можете ли вы выполнить его поручение?» - спросила баронесса. - «Я думала об этом в ваше отсутствие...»
Кристоф пожал плечами. «Почту за честь», - бросил он несколько небрежно, что было не вполне уместно в таких обстоятельствах.
«И потом», - добавил он. - «Что-то мне подсказывает - я именно тот человек, которого вы ищете. Слишком много совпадений».
Юлия запустила руку в висевшую у нее на поясе небольшую сумку. Вытащила листок. Шесть букв. И рисунок - косой крест в круге. Это был один из официальных шифров, которые передало ему через Корсакова дипломатическое представительство в Нижних Землях. Разгадку барон знал наизусть: «Озарение». Так и ответил. Юлия рассмеялась.
«Если бы вы поступили так раньше, все было бы гораздо проще. Но я на вас не подумала...», - проговорила она.
«Я так не похож на человека, действующего по особым поручениям?»
«Почему же? Но послать меня с поручением к родственнику...».
«Очевидно, полагали, что нам будет проще договориться...», - Кристоф улыбнулся в ответ. Тревога, несмотря на странное отсутствие слуги, уже прекратилась. «Но мне не говорили про Брюссель».
«Возможно, вас несколько».
«Не отрицаю. Но я все равно так вас не оставлю», - проговорил Кристоф.
Юлия смотрела на него пристально, не отводя глаз.
«Если бы вы сразу показали мне эту бумагу, то шевалье остался бы здесь...», - продолжил барон.
«...И вы бы об этом очень сожалели, не так ли?» - взгляд баронессы сделался теплым, зрачки расширились, придавая ее светлым глазам глубину. Кристоф снова побагровел. Стоило ли признаваться? Он только кивнул и добавил: «Я сейчас понял, что люблю вас».
«Ох, mon cher, не разбрасывайтесь такими фразами», - меланхолично улыбнулась дама.
«Но ведь это правда», - добавил барон.
Он подошел к ней и взял ее руки в свои. Она встала, не отнимая рук, - тонких, как веточки, и горячих, как раскаленные угли - и припала к его груди...
Дальнейшее Кристоф запомнил смутно: они целовались так, словно оба обезумели от страсти. Умело расправляясь с его одеждой, Юлия покрывала поцелуями его шею и грудь, и сама млела от его ласк, становившихся все более нетерпеливыми... Он уже гладил ее ноги и готов был перейти к более решительным действиям, но тут раздался стук двери, сменившись шагами по скрипучей лестнице.
«Герр Кристхен!» - в дверном проеме появился Якоб. - «Вы живы, слава Богу! А там бунт в самом разгаре...» Он был полураздет - очевидно, потерял свой плащ и шляпу в толпе, у сюртука половины пуговиц не хватало. Двусмысленность положения, в котором оказался его господин и вот эта знатная дама, Якоба не смутила.
«Отпирай скорее дверь!» - Кристоф постепенно опомнился от морока страсти. - «Ты как, цел?» Якоб кивнул.
«Завтра мы выезжаем. Срочно. В Амстердам». Добравшись до своих вещей, Кристоф вынул бумажник, отсчитал шестнадцать гиней и еще добавил несколько.
«Прошу тебя, доберись до порта. Высмотри баржу, которая отправится в Амстердам и выпроси места для пятерых». Увидев сомнение в глазах слуги, он добавил: «Ну, или место в трюме... Чего бы это не стоило. Если не хватит, скажи, что я потом еще добавлю».  Этому латышскому парню дальнейших разъяснений не потребовалось. Взяв деньги, он ушел.
«Я надеюсь, его не обкрадут по дороге», - поделился он с Юлией, которая ловко, за какие-то секунды, смогла поправить истерзанный туалет и нынче смотрелась весьма респектабельно.
«Не обкрадут. И баржу для нас он найдет», - повторила она прежним, неподражаемым голосом, от которого барону захотелось продолжить действия, прерванные явлением слуги.
«Откуда ты знаешь?» - выдохнул Кристоф.
«Тсс...», - Юлия провела указательным пальцем по его губам, призывая к тишине. Затем скользнула ниже, к глубокой ямке на его подбородке, и еще ниже, к горлу, шее, впадине между ключицами... Далее фон Ливен уже не позволил ей продолжать. Отведя ее руку, он подхватил ее и бросил на кровать...

CR (1824)
Наверное, многие слышали про Барбару-Юлию фон Крюденер. Кто-то - особенно девицы - зачитывался ее романами - на мой вкус, весьма посредственными, про роковую любовь и страдающих девиц. Кто-то знает ее как "пророчицу", "жену, облеченную в Солнце". Но я - да и не один я, надо полагать - узнал ее как учительницу древнего Ars Amandi. И это - в охваченным революцией Антверпене, в страхе, что нас  могут счесть подозрительными, что хозяин «Золотого Петуха» нас выдаст властям (хотя позже оказалось, что да, Йост ван Буссум состоял 20 лет в Братстве), с постоянной тревогой в сердце, что моего слугу ограбят и убьют, а из города мы так и не выберемся. Я могу сказать, что мадам фон Крюденер стала моей первой настоящей женщиной (всевозможные простолюдинки и шлюхи, которыми я лакомился с 13 своих годов - не в счет). И она научила меня плотской любви во всей полноте. Так, что я потом мог этим поделиться со своими избранницами.
...Если вы видели ее портреты, то можете понять, что образцом красоты моя тогдашняя спутница никогда не была. В других обстоятельствах я бы ее, возможно, даже не заметил. Но в ней была грация и вот это je ne sais pas quoi, которого, подчас, нет и в признанных красавицах. Ее самой обворожительной чертой был голос. Чтобы влюбиться в Юлию без памяти, достаточно было всего лишь закрыть глаза, и слушать ее - причем неважно, что именно она при этом говорит. Неудивительно, что мы вели длинные беседы обо всем на свете. С виду было сложно сказать, сколько ей лет, и я страшно удивился, когда она назвала свой истинный возраст - на десять лет больше моего. В силу своей юности я считал даже мужчин, которым удалось перевалить за тридцатилетний рубеж, стариками, - что уж говорить о дамах?
Когда оказалось, что Юлия стала пиетисткой, а потом и пророчицей, и даже возымела особое влияние на государя, который после Большой войны проникся мистическими настроениями, я долго недоумевал: как та, которая была близка к Розе и Кресту, решила возгордиться настолько, что отринула наши заповеди? Уж не выдаст ли она Тайну?
Многие из нас ее осуждали и называли самыми мерзкими словами - очевидно, из страха, что она возомнила себя Магистром и решила провести ни много ни мало - посвящение самого Государя. Одно из этих не всегда справедливых обвинений правдиво - баронесса фон Крюденер и в самом деле была большой авантюристкой. Чего стоит ее поездка по охваченной пожаром возмущений и войн Европе в 1790-х? Не каждая может на это решиться. А ее роль в тайной дипломатии тоже многого стоит.
... Я встречал ее в 1817-м. Юлия дала понять, что прекрасно все помнит, я же притворился, что вижу ее впервые. Невольно вспомнились мне строки из Катулла - некий Постум делил ложе с блудницей, которая затем стала жрицей Дианы. Как и этот герой, я желал воскликнуть: разве ты достойна общаться с Богами? Баронесса, конечно, сильно переменилась, превратившись в благообразную старушку. Но ее голос остался прежним - закрыв глаза, можно было представить ее четверть века тому назад. Если она таким голосом рассказывает Государю - и все желающим - о Господе, то представляю, сколь много поклонников она собирает и скольких она вгоняет в экстаз своими проповедями - причем в экстаз далеко не только религиозный.  Неудивительно, почему Юлия достигла успехов именно на этом поприще.
Ее дочь София, которую я помню маленькой девочкой, продолжила дело матери, но у нее не было таких способностей, да и замужество, пусть даже с приверженцем мадам Крюденер, положило конец ее деятельности. Сама Юлия умерла в 1824-м в Крыму, подорвав здоровье постоянным умерщвлением плоти. Похоронили ее там, где она скончалась, - Фитингофы от нее отреклись окончательно, Крюденеры, включая ее старшего сына Павла, которого она бросила с отцом совсем малюткой, ее ненавидели. Я же стараюсь хранить воспоминания о той, какой она была в 1794-м - решительной и вдохновенной, расчетливой и разумной.
О судьбе шевалье де Фрежвилля, с которым я поссорился и помирился на протяжении 10 минут, я расскажу отдельно. Мы с ним тоже встретились. Но не через 20 лет, а гораздо раньше...

 
Антверпен, октябрь 1794 года
Якоб явился под утро, когда его отчаялись ждать. «Насилу смог договориться», - сообщил он своему господину и его любовнице. Они уже собрались, забрали у Йоста Софи с ее няней, и собрались в ожидании отхода. Трактирщик сообщил, что к нему уже подходили с предложением - или, скорее, требованием - взять постояльцев-французов, поэтому надо было им выезжать. Впятером у самого него они не поместились бы, и делать ничего не оставалось, кроме как попытать судьбу и попробовать выбраться из Антверпена рано утром, пока все еще спали.
Якоб потом рассказал, что выиграл у капитана баржи «Эглантина» место в трюме. Но надо было поспешить, так как отправлялись они через полчаса.
… «Эглантина» перевозила в Амстердам дрова. Они спустились в трюм, и лишь только баржа отчалила, их всех сморил нервный сон. Сырость, зябкий холод, поскрипывание кормы, плеск холодных волн, тяжелые шаги, время от времени раздающиеся сверху - ничто не мешало им. Проснулись только тогда, когда уже причаливали. Софи няня все не могла добудиться. «Что с ней?» - обеспокоенно прошептала Юлия. «Горячая вся», - грустно проговорила нянька. «Mein Gott», - вздохнула она. - «Как не вовремя. Ну ничего. Надеюсь, доктор сможет с этим что-то сделать».
Столица Нижних Земель встретила их туманом. Шпили церквей, изогнутые линии крыш, мачты кораблей в порту даже серая неподвижная гладь каналов - все тонуло в белой дымке. Они сошли на берег после того, как баржу разгрузили и отвели в западный док.
Юлия, казалось, знала, куда им следует отправляться дальше. «Laurielgracht, дом под лебедем», - сказала она первому встреченному им извозчику.
Баронесса тихо пояснила: «Там тебя встретит тоже наш человек... Оставь у него бумаги. И далее - жди».
«Снова ждать?» - Кристоф сказал несколько разочарованно. - «Кого же на сей раз?»
«Тебе должно прийти назначение», - продолжала Юлия.
«Но... как же ты?»
  Извозчик оглянулся при этих словах. Потом проговорил на чистейшем французском: «Не беспокойтесь, m-r le baron. «Мария-Амалия» отправляется в Копенгаген сегодня вечером», - Фрежвилль, а это был именно он, снял картуз и добавил: «Как видите, кучером мне притворяться идет».
«О Шарль!» - воскликнула Юлия. - «Я так рада, что тебе удалось вовремя скрыться. Ты не представляешь, что там было...»
Кристофа слегка покоробило ее поведение. Значит, баронесса с ним просто развлеклась от нечего делать, тогда как сердце ее принадлежит Шарлю?
«Ничего особо страшного не случилось, если даже мой слуга смог найти нам место в барже», - прервал он ее.
«Ваш слуга в этом деле куда более сподручен», - проговорил шевалье ироничным тоном. - «Вы же, я думаю, не владеете фламандским? И не играете в брик-о-бра?»
 Кристоф снова вспомнил про то, что, несмотря на формальные извинения, от вызова не отказался. Но сейчас - не время и не место напоминать о нем.
«Я не силен во французских забавах», - не нашел ничего лучшего, что сказать, барон. Далее он хранил угрюмое молчание, пока Юлия, как ни в чем не бывало, болтала со своим предыдущим кавалером. Кристоф чувствовал себя обманутым в лучших чувствах. И гнев его, как водится в таких случаях, обрушился, в том числе, и на даму, подарившую его своей благосклонностью.
...Они остановились у одного из бесчисленных домов, выстроенных из красного кирпича и обрамляющих канал в одном из предместий города. Юлия стукнула три раза ручкой двери в форме грифона. Открыла высокая, несколько нескладная девица в черном платье. Ее вьющиеся белокурые волосы выбивались из-под белого кружевного чепца. «Аннализа?» - спросила баронесса. «Нет, мадам. Фемке... Фредерика», - поправилась левица, косясь поминутно на Кристофа и Фрежвилля. - «Ой, а как же малютка? Вы ее оставили?»
«Ну как же можно, Фемке?", - улыбнулась Юлия. - «Но ей не очень хорошо. Кажется, жар поднялся». «О Боже!»
 «Отец дома?» - спросила баронесса.
«Покамест нет. Но он непременно посмотрит Софи, как только придет», - Фемке уже рвалась взять заснувшую девочку из рук няньки. - «Надеюсь, ничего опасного».
«Ужасно не вовремя. Нам уже вечером надо отправляться в Копенгаген...»
Девица Фемке проводила их в гостиную, обставленную весьма скромно - полосатые бумажные обои, два гобелена со сценами охоты, портрет пожилой женщины в черном платье и белом воротнике , хмуро взирающий со стены напротив окна. Высокие окна занавешены были темно-коричневыми портьерами, что делало комнату крайне мрачной. Несмотря на день, на каминной полке горели свечи. Фемке продолжала хлопотать над девочкой, распорядилась, чтобы приготовили спальню. «Доктор ван дер Сханс многому обучил дочь», - заметил Фрежвилль. - «А где вторая?»
«Я сейчас ее приведу», - проговорила между прочим Фемке. - «Пусть побудет с вами, пока мне некогда».
Аннализа вышла откуда-то из боковой двери. Шла она довольно неуверенно, опираясь о стену, и Кристоф поначалу подумал, что она хромая. «Младшая дочь доктора очень плохо видит», - шепнула ему Юлия, увидев его взгляд, направленный на девушку. Первым порывом его было встать ей помочь, но он понятия не имел, прилично ли. Кроме того, Аннализа явно ориентировалась в доме. Она поклонилась всем. Кристоф смог ее рассмотреть. Она была пониже ростом, чем ее сестра, черты лица помягче, в движениях виделась осторожная плавность. Глаза у нее были синие и неподвижные, с длинными ресницами. Зрение не мешало ей весьма оживленно участвовать в светской беседе, и девица, казалось, знала, кто находится перед ней. Кристоф счел своим долгом представиться, и та весьма пленительно улыбнулась ему.
«Аннализа очень талантлива», - проговорила Юлия. - «Вам надобно услышать, как она играет на флейте».
«Ах, вы мне льстите», - девушка зарделась. - «Это сущая безделица».
«Однако ж вы сами сочиняете музыку. Причем такую, что ее следует услышать более широкой публике», - произнес Шарль-Луи. Вскоре к ним присоединилась Фемке. Разговор пошел в обычном ключе - ужасы революции, приближение войны. «У нас же тоже вот-вот восстанут», - заговорила старшая из дочерей доктора ван дер Сханса. - «И стадхаудера нашего доброго свергнут. Надеюсь, не казнят».
«Он может бежать», - проговорил Фрежвилль. - «И, если он не совершит такую глупость, какую совершил наш Луи, да будет земля ему пухом, и не пойдет договариваться с вашим Парламентом, то у него есть все шансы».
 «Я слышала, что с англичанами он уже сговорился», - понизила голос девушка. - «За это, кстати, его и хотят свергать. Но даже если придется бежать, то только по морю. А зиму обещают суровую - у нас уже дров не напасешься. Как бы не замерз пролив».
Кристофа поражало, как осведомлена, оказывается, эта, на первый взгляд, легкомысленная девица. По-французски что она, что сестра болтали как на своем родном.
«Что думает ваш отец, мадемуазель Фредерика?» - спросил Фрежвилль.
Та задумалась. Наконец, проговорила: «Вы знаете, он человек своеобразный. Никогда не поддерживал Оранских. Но я бы не сказала, что ему нужна революция. Здесь и так люди бедствуют. А еще и кровь если прольется...»
Аннализа внезапно проговорила, обернувшись к Кристофу:
«Monsieur фон Ливен, а в России возможна революция?»
«Никоим образом», - уверенно проговорил он. - «Попытки уже были, причем ровно двадцать лет назад. Но наша государыня справилась...».
«Так это был бунт черни, насколько мне известно», - поправил его шевалье. Кристоф возмущенно посмотрел на него. Так и хотелось высказать, что пять лет назад такие, как этот Фрежвилль, тоже сочли поход на Версаль «бунтом черни» - и до сих пор огребают последствия своего легкомыслия.
«Я не вижу различий между бунтом и революцией», - проговорил Кристоф. - «Одно легко переходит в другое».
«Я соглашусь с вами, Monsieur le Baron», - поддержала его Фемке. - «Но где же отец? Нам пора уже обедать».
Доктор ван дер Сханс пришел в тот момент, когда кухарка, заглядывая в кухню, жаловалась на то, что скоро весь обед остынет. Он оказался невысоким человеком в толстых очках, в непритязательном темно-лиловом сюртуке и скромном тупее, перевязанном черной лентой. После церемонии знакомства он проговорил: «Удивительно работает эта ваша служба. Донесение я получил сегодня утром. После обеда, Monsieur le Baron, пожалуйте в мой кабинет. А пока я осмотрю mademoiselle Sophie».
...Выйдя из спальни через 10 минут, доктор объявил, что у девочки ничего серьезного нет, и жар, судя по всему, спал - она пропотела.
«Наверное, все от нервов и лишений. Вы сами, мадам Юлия, на ногах еле стоите. И перенести нельзя?»
«Это единственный корабль», - отвечал за нее Фрежвилль. - «А события в Антверпене показали нам, что ждать нельзя».
Последовал ужин, который они съели в абсолютном молчании, без всякой светской беседы. Кристоф не осознавал раньше, насколько он, оказывается, был голоден. Кушанья же были простые, но довольно сытные.
После трапезы он поднялся с доктором ван дер Схансом наверх. Кабинет его был обставлен банками с какими-то жидкостями и порошками, чучелами зверей и птиц, некоторые из которых Кристофу были незнакомы, а в углу, к потолочной балке был подвешен целый человеческий скелет. Открыв шкатулку из розового дерева, размещенную на столе, доктор вынул послание.
«Мне еще приказали это расшифровать, но я, увы, не в силах».
Кристоф открыл конверт, бегло просмотрел его содержимое глазами.
«Это мой собственный шифр», - улыбнулся он.
«Вот как?» - доктор был слегка удивлен. - «Да вы человек больших познаний».
«Вы мне льстите, Monsieur le docteur», - улыбнулся он. - «У вас не найдется пера или карандаша?»
Через десять минут Кристоф смог прочесть готовое послание.
«Ничего не понимаю», - прошептал он. - «Лондон... Наследник французского престола. До декабря...»
Доктор ван дер Сханс пристально смотрел  сквозь стекла очков.
«Молодой человек, вам оказана большая честь», - сказал он с ноткой иронии в голосе. - «Вы можете повлиять на судьбу Франции».
«Генерал Корсаков повлиять не мог», - Кристоф вспомнил, что его принципал до своего отправления во Фландрию состоял при «дворе» графа д'Артуа и вспоминал свое тогдашнее назначение совсем не лестными словами. - «А я кто? Всего лишь поручик, да еще из державы, своего интереса тут не имеющей».
«В этом весь и смысл», - доктор перешел на шепот, и огонь загорелся в его синих, как у младшей дочери, глазах. - «У вас будет полная свобода действий. Кроме того, вы же помните: «Те, кто ищут, обрящут. Тех, кого ищут, найдут».
Кристоф побледнел и  начал искать глазами изображение розы. Поймав его взгляд, доктор усмехнулся и покачал головой: «Я осторожнее других. Моя степень того требует. Поэтому, будьте добры, m-r le baron, поверьте мне на слово».
«Что именно мне предстоит делать?» -Кристоф окончательно помрачнел. - «И с какими аккредитациями мне выезжать в Лондон?»
«Если вы отправитесь прямо сейчас, это будет подозрительным», - доктор скрестил пальцы. - «Не откажетесь ли пользоваться моим гостеприимством в течение двух недель? Дочери мои составят вам компанию. И, кстати, за это время прибудут более подробные известия». Кристофу ничего не оставалось делать, как согласиться.
...Расставание с Юлией получилось скомканным. Та явно спешила, к тому же, присутствовал Фрежвилль, рядом с которым показывать какие-то проявления чувств Кристофу не хотелось. Но баронесса все же приобняла его за плечи и шепнула на прощание: «Прощай и прости за все».
После того, как «Мария-Амалия» снялась с якоря и отправилась на северо-восток, Фрежвилль проговорил: «Вот как. Оказывается, теперь от вас зависит наша участь».
 Кристоф понял, о чем говорит шевалье. Судя по всему, о сути поручения он знал довольно подробно.
«Но вы должны мне поединок», - повторил он вслух.
«Пустое. Я убедился в вашей смелости и чести», - продолжал Фрежвилль. - «Вас ждут настоящие и куда более кровавые поединки с якобинцами».
«В Лондоне?» - усмехнулся барон. - «Скорее уж, там моими соперниками станут такие же, как вы».
«О нет», - на чувственных губах Фрежвилля показалась тонкая улыбка. - «Нам с вами предстоит сражаться под одними знаменами».
«Вот как?»
«Подробности узнаете через две недели. А покамест мне нужно поспешить к своему повелителю. Скоро в Роттердам отплывает баржа «Розалина». Оттуда я следую в Саутхемптон на «Палладии». Запомните маршрут и названия кораблей, так как вам, кроме меня, никто вам их не скажет». - говорил Фрежвилль довольно деловитым тоном.
«И да, не держите обиды. Юлия - писатель, и как любому творцу, ей нужны музы. Считайте себя ее вдохновителем и молитесь, чтобы вас не вывели очередным графом де Линаром», - усмехнулся он. - «А пока наслаждайтесь компанией Фредерики и Аннализы. Девицы хорошенькие, да вдобавок еще и просвещенные. И я заметил, что, та, которая может вас разглядеть, глаз с вас не сводила,  а та, которая видеть не может, слушала только вас». «Прощайте», - сухо проговорил Кристоф и пошел стремительным шагом от него, не оглядываясь. Продолжать знакомство ему очень не хотелось. Шел мелкий холодный дождь, фонари тускло светили, едва развеивая марево. Незнакомый город с его стылой водой, прижавшимися друг к другу мрачными домами, казался ему враждебным существом.
...Вернувшись домой, Кристоф почувствовал, что заболевает, и к ужину не вышел, сразу же отправившись в постель. Ночью ему снились какие-то ужасы, - будто он тонет в окровавленной воде, хочет выплыть, но неведомая сила тянет его на дно. Проснулся поздно утром с сильным жаром, болью в горле и ломотой во всем теле - сырость и холод взяли все-таки свое.  Впрочем, болезнь была ему сейчас с руки - чем заняться в этом городе на протяжении двух недель, а то и дольше, Кристоф не знал. А лежа в постели, рассматривая причудливые синие изразцы на печке, то и дело забываясь прерывистым сном, он мог слегка отдохнуть. Тем более, что обе девушки, особенно Фемке, были довольно участливы и заботливы.

CR (1817)
Одна из моих особенностей - я заболеваю всегда в самый неподходящий момент. А болею я хоть нечасто, но всегда тяжело и подолгу. Но иногда судьба - и мое тело - оказывают мне милость, и посылают хворь тогда, когда мне уже был уготовлен неизбежный рок. Не знаю, от какой напасти избавила меня эта злополучная горловая болезнь в октябре 1794-го, но чувствую, что я подхватил ее не просто так. Если б я был здоров, я бы наверняка постарался уехать в Лондон - или дать о себе знать - гораздо раньше положенного. И, возможно, навлек бы на семейство нашего связного опасность.
Во-первых в Амстердаме уже началось примерно то же, что и в Антверпене. Так мне передавала Фредерика ван дер Сханс. Ее отец был куда более сдержан в оценке политики. Принц Оранский низвергнут, и здесь вот-вот объявят так называемую «Батавскую республику». Его семья должна была удалиться в изгнание. Французы уже подступили к Лейдену, в 30 верстах отсюда. Когда я поинтересовался, будут ли резать аристократов, Фемке (так ее называли - я так и не понял, то ли как сокращение от Фредерики, то ли это было одно из ее имен) рассмеялась и сказала, что аристократы здесь все в Гааге, и их почти не бывает. Но чернь, возмущенная подстрекателями, вряд ли будет требовать предъявить герб и родословное древо, прежде чем повесить на фонаре - скорее всего, «подозрительными» окажутся все, кто выглядит более-менее респектабельно.
Выздоровел я дней за шесть, но доктор настоятельно рекомендовал мне «продлить» свою болезнь, хотя все необходимые бумаги пришли. Мне также решили выправить поддельный паспорт. По нему я назывался Яном-Корнелиусом ван дер Бейком, голландским негоциантом. От местных повстанцев эта бумага меня бы не спасла, но от британской подозрительности - вполне. Передышка эта пошла мне на пользу, тем более, я был рад уютной крыше над головой и компании милого семейства.