О съёмках фильма Возврата нет

     Жила недаром, любила
     (газета «Литературная Россия», 07.09.1973)

   Над Доном – ветры и дожди. Август в нынешнем году неровный, с резкими перепадами от знойных дней к холодным, грозовым. Далеко в степи, по самой кромке её, золотая узкая полоска света – напоминание о том, что солнце пробивается сквозь плотные этажи облаков на многокилометровом пути от Ростова до станицы Мелиховской. Там, в Мелиховской, Раздорной, на хуторе Пухляковском, где живёт писатель Анатолий Вениаминович Калинин, работает в эти дни кино-экспедиция студии «Мосфильм»: идут съёмки картины «Возврата нет». А в полях Придонья, споря с ненастьем, ходят комбайны и грузовики, собирая невиданный урожай хлебов, и трактора поднимают лемехами жирные глыбы плодородной донской земли в тех местах, где хлеба уже собраны.
   Тёмен и неспокоен в ненастный день Тихий Дон. Но люди светлы, приветливы и добросердечны: не успеваю я сойти на мелиховский берег, как два доброхотных проводника, молодая казачка и мальчик, берутся довести к базе мосфильмовской киногруппы.
   По дороге они на перебой сообщают мне, что фильм называется «Возврата нет», что повесть написал их земляк Анатолий Калинин («он же у нас и депутат – добился же, чтоб школу новую построили, техникум, дорогу ж асфальтировали»), что фильм снимает «тот самый режиссёр Салтыков, что сделал кино за председателя, за директора и бабье царство», и, наконец о том, что главную роль играет Нонна Мордюкова – «наша ж казачка, только с другой станицы».
   – Тут видели, – рассказывает женщина, – как она коня обрядила да верхи прыгнула. Так казаки говорят: «Разве ж это артистка? Это ж по всем статьям наша баба, казачка – складнее мужика с конём управляется. А если вы имеете отношение, я вам так скажу: народ удивляется тут на одного артиста. Знаете, он ишо в кино «Бег» беляка-генерала играет и вора в «Возвращении святого Луки». Как ему фамилия?
   – Дворжецкий.
   – Во-во! Так что они там в Москве, малохольные, что ли – такого хорошего человека и такого хорошего артиста на беляков и воров тратить! Пусть бы плохие артисты и играли плохих людей. А этот такой обходительный, серьёзный оказался… 

   По дороге встречались станичники, какое-то время шли с нами, рассуждали:
   – Мы думали, что у артистов хлеба лёгкие, а тут насмотрелись – мать моя женщина! Нонночку нашу бедну один немец загонял – так в чём душа была! От зари до зари мучились и только чуть сняли…  А другой артист прям с обрыва спиной кидается, аж у всех в глазах темно: думаем, что смерть человек принял. А он вылазит и опять, опять…

   В этих местах сейчас живут работой киногруппы, соучаствуют в ней, радуются, что и кому-то из земляков выпадает на долю потрудиться перед кинокамерой.
   В пансионате «Мелиховский», в длинных дощатых корпусах, стоящих на высоком, правом берегу Дона, было малолюдно. Оказывается, всё-таки снимали в этот день, отчаявшись дождаться солнечной погоды. К вечеру всё заполнилось обветренными, залубеневшими от загара людьми, похожими на колхозников, махавших нам с пристаней…
   Я читал сценарий взапой, не отрываясь. Читал, как читают хорошую книгу. Автор сценария, режиссёр-постановщик Алексей Александрович Салтыков, бережно сохранил дух повести и характеры, созданные Калининым. Передо мной живо, словно на киноплёнке, сменялись картины, одна другой неожиданнее и увлекательнее.
   А в комнате напротив пела Нонна Викторовна Мордюкова. Самозабвенно, истово, в полный голос. Сочное слово Калинина, неожиданные образы Салтыкова, пение большой актрисы оживляли воображение, складывались в сознании в фильм, пусть и не тот ещё, что мы увидим на экране.
   Я слышал взбудораженные голоса людей, не сумевших понять председателя станичного колхоза Антонину Каширину в чёрный для неё день. Видел её отчаянный, замкнувшийся в себе взгляд, особенный, пронизывающий взгляд Мордюковой.
   Вот Антонина выхаживает раненого комбата Николая Никитина (в этой роли снимается Владислав Дворжецкий, за которого горой стоят мелиховские и раздорские жители). Но она пожертвует для него большим, чем жизнь – есть и такая плата. Закончится война. Пройдут годы. Он вернётся к ней, и покажется, что их захватила любовь, которая огромней самой любви. А потом, неожиданно, несправедливо, горько нагрянет разрыв. И такой, который не обойдёшь, как нельзя обойти свою смерть…
Читая, я вижу её – разлучницу. И не могу, как не пытаюсь, возненавидеть эту молодую женщину, умницу, учительницу математики. Не могу, потому что и Калинин, и Салтыков исподволь, через слово, мимолётный жест, взгляд этой женщины помогают мне понять её. А «понять» и «простить», как известно, слова если не однозначные, то сходные сутью. Я разделяю горе Антонины, тоску её сына Гриши, восхищаюсь мудростью её, женской и материнской, но не нахожу сил осудить ту, другую, хотя поступок её, кажется, разбил сразу три судьбы, да, если посмотреть вперёд, и четвертую – свою…

   На съёмочной площадке многочисленные зрители плакали, когда в дыму, в грязи над разбитыми пушками, над трупами, в грозный час отхода наших войск за Дон, из-за холма, словно вознесённая, появлялась женщина в белоснежной кофте. Точно видение мира, символ родины и любви.
   – Такой я, Николай Никитин, раненый в голову и грудь, увидел её в первый раз, – рассказывает Владислав Дворжецкий. – Как образ самого дорогого – матери, жены, дочери. Меня, актёра и человека, потрясла эта сцена.
   Такой и мы с вами увидим её на экране. И – это уже сегодня ясно – не забудем долго.

   – Мы добиваемся, – говорит Алексей Салтыков, – романтической тональности фильма. Картина многолинейна, но прежде всего это фильм о любви – великом двигателе человеческих мыслей, чувств и поступков. И о драме любви, о расплате за неё, пусть несправедливой, – что ж поделаешь! О драме, в которой не всякому из нас дано выстоять так, как смогла Антонина Каширина. Я верующий человек. Не в религиозном, разумеется, а в естественном, природном понимании этого слова. Вера и идейность для меня понятия равноправные. Героями моих фильмов – тем же председателем Егором Трубниковым – движет вера в правоту поставленной цели, в победу справедливого и гуманного уклада жизни на земле. В жизни я привязываюсь к таким же людям, дружу с ними, стремлюсь работать именно с ними, только с ними. Я убеждён, что они, многое умея и желая отдавать другим, не опустошаются, а обогащаются душевно.
   Нонна Мордюкова не только многое знает и чувствует, но и умеет продуктивно распорядиться всем этим. На съёмках бывают моменты, когда мне хочется ей аплодировать… Кстати говоря, при первой моей встрече с Анатолием Калининым я сказал ему, что Каширину будет играть Мордюкова, и это мгновенно решило проблему полного творческого доверия между нами…
   Но у любви, о которой я говорю, есть и более глубокие корни. В конце сороковых годов я побывал на Дону со съёмочной группой Сергея Герасимова. Я был помощником режиссёра в его «Молодой гвардии». И случилось так, что я упал с повозки полковой кухни, получил серьёзные травмы. Выходила меня казачка в одном из старых куреней. Выходила точно так же, как Антонина – комбата Никитина. С тех пор я мечтал снять картину о Доне, о его людях, о его зелёной воде, о полыни в степях. И вот – сбывается… Потому-то в этом фильме не должно быть ничего похожего на объективный протокол жизни. Мы избегаем буквальности, стараясь найти выражение нескольким мыслям одновременно. Это не везде возможно и нужно. Но в важнейших, скрепляющих действие местах – необходимо…
   Я спросил Салтыкова, по какому принципу он отбирал актёров для своего фильма. Спросил об этом, вспомнив разговор со станичниками о «малохольных», которые хорошего, доброго человека заставляют играть злодеев.
   – В творческой биографии Дворжецкого, – уточнил я, – нет аналогий с той ролью, которую вы ему поручили.
   – Может быть, – ответил Салтыков. – Но я заметил, что у Дворжецкого – сострадательная интонация. Её легко уловить, мне кажется, даже в его ранних ролях в кинематографе. Человек он совестливый, душевно чистый. Настоящий труженик. Что же ещё надо, чтобы быть уверенным: такого актёра можно пригласить на многоплановую, вовсе не «отрицательную» роль? Мы никого другого и не искали, а ему не делали проб – сразу утвердили.

   Мы вообще знали заранее, кто у нас будет занят в картине. Кому-то может показаться неожиданным, что роль хуторской женщины Настюры Шевцовой мы дали Татьяне Самойловой. Роль трагическую, с противоречивым характером героини. Но сегодня, просмотрев отснятый материал, мы уже знаем, что это одна из лучших работ в будущей ленте. Столь же уверенно мы утверждали на роли молодых героев картины – Ирины и Григория Кашириных – выпускников мастерской С. А Герасимова Ольгу Прохорову и Николая Ерёменко. Двух секретарей райкома партии у нас играют Борис Кудрявцев и Алексей Баталов.
   Люди донского края нас не просто уважают – они, я бы сказал, «кохают» нас. И мы ощущаем их радости как свои. Это очень важно – фильм-то мы снимаем о них. Вот смотрите: Ростовская область идёт впереди по уборке хлеба, а раньше всех сдал зерно государству Усть-Донецкий район, в нём же первым оказался совхоз «Пухляковский» – земляки писателя Калинина, наши хозяева. И я радуюсь за своего друга, директора совхоза Вороновского, не меньше, чем он заботится о том, чтобы мы жили и работали на земле его совхоза удобно, плодотворно. Есть у этих людей ощущение, что мы делаем одно с ними дело – вот что дорого…
   Во время съёмки узнаю любопытное: консультант картины, кандидат филологических наук Борис Челышев обнаружил дерезу – стремительный в росте и распространении сорняк.
   – Что значит обнаружил? – удивился я. – Да Придонье зарастало этой дерезой испокон веков.
   Оказалось, устарели мои представления о современном Доне. Действительно, когда-то, особенно во время войны, этот буйный сорняк забивал огороды, крушил плетни, бушевал в садах. В то время не было сил с ним бороться. А сейчас дереза изгнана, её почти нет. В фильме же она необходима, поскольку именно дереза и скрывает яму, в которой Антонина прячет раненого комбата от постороннего глаза. Сорняк с трудом обнаружили в огороде у одной нерадивой хозяйки, и это был странный, не классический случай, когда нерадивость послужила общественной пользе.
   Ливень снова не даёт снимать. И это открывает мне возможность побеседовать с Нонной Викторовной Мордюковой.
   – Знаете, – говорит она, – впервые мне кажется, что я играю в фильме себя, свою жизнь, своё отношение к любимому человеку, мужчине, мужу. Может, и спорным покажется поведение Антонины. Может, многие женщины и скажут, что не надо, не стоит так уж опекать наших мужиков, «придумывать» характер любимого человека, обстирывать его, ухаживать, делать из него прямо уж таки бога. Но я не умею иначе любить. Я за любовь, которая была бы одна у человека, только одна на всю жизнь. Чтобы вместе люди умели радоваться, грустить, глядеть на мир одними глазами. Нет, не надо «для освежения ощущений» менять объект любви. Трудно найти двух людей, которые бы стали половинками одного целого? Знаю по себе и по другим – трудно. Но в этом-то и счастье – найти. Нашла ли моя Антонина? По-моему, да. Вы скажете: как же так – он ушёл от неё, от её выстраданной любви, после такого риска, таких её жертв ушёл. Она ведь видная женщина, председатель колхоза, могла бы и выйти замуж за другого, не ждать его, не отдавать ему всё – даже славу свою. А я скажу так: ей непостижимо точным показался именно этот вариант. Антонина не простит любимому, что он отшатнулся от неё, даже если он придёт назад. Но и не изменит этой любви. И мы добьёмся, что фильм у нас будет оптимистическим. Добьёмся того, чтобы люди сказали: «Эта женщина жила недаром. Она любила». С чем она осталась? Вы подумайте о том, что многие дети так и не родились на свет. А мы вот с вами родились, жили, радовались и печалились, видели солнце, знаем, что такое любовь. Так ведь это же счастье, что большая, всепоглощающая любовь заглянула к Антонине Кашириной! И хорошо, что мы работаем здесь в обстановке радости. Меня колыхнуло этим чувством ещё весной, когда мы приехали сюда в первый раз. Нам сказали, что ожидается невиданный урожай. А я-то знаю с детства, что это значит для Дона и Кубани. Места здесь капризные: то такой ветер понесёт, что баркас угонит на середину реки, то засуха, и земля вся в трещинах лежит, то уж такой урожай – только успевай собирать. Люди кругом ходят – улыбаются нам. Хлебороб всегда улыбается урожаю, потому что кормить людей – самое гуманное дело.

   …Уезжаю я от них в погожий день. Кинематографисты много работали, устали. Широко, по-казацки, шагает мимо нашей машины Нонна Мордюкова и, верная себе, поёт. Истово, озорно, во весь голос.

Кравцов А.