Евсей-великан
Командиром орудия в сорок первом у нас был пожилой с виду сержант по фамилии Устинов. У него было странное имя - Евсей. Он был небольшого роста, худой и какой-то весь нескладный. Голос повышал только тогда, когда кричал "Огонь!" Я относился к нему с некоторым превосходством. Дескать, я молодой, большой, сильный (пушечку нашу могу один протащить за сотню метров), а ты? Не дай Бог, рукопашная, что с тобой фашист сделает? Да просто размажет! На расчёт свой ты и рявкнуть не можешь. Посмотри на других командиров. Орлы! Когда идёт бой, они на солдатиков своих орут громче канонады. И "в рот", и в "печенку". И мать постоянно поминают. А ты? Команды подаешь спокойным негромким голосом. "Спасибо" и "пожалуйста" в твоей речи звучат так же часто, как у других "мать".
В ту пору я полагал, что он никудышный командир, да и воин тоже. В общем, я не питал к Евсею никакого почтения. Но подчиняться его командам был обязан, и это меня тяготило.
Однажды, в середине сентября, случилась история. Надо сказать, что мы месяц напролёт не вылезали из боёв. Нашу батарею бросали то на пять километров вперед, то - на 10 влево, а то и назад. Иногда передвигались с помощью грузовиков, иногда на конной тяге, а порой тащили орудие как бурлаки по нескольку километров. А пушечка у нас была тяжеленькая. Одним словом, усталость накопилась адская.
В тот день прибыли на место, окопались, установили нашу "ляльку", как называл пушку один ездовый. Привезли обед. Мы расположились с максимальным комфортом. Поели, покурили и до особого распоряжения уселись возле орудия отдохнуть. День был солнечный, тёплый. Я вскоре провалился в крепкий сон. Не знаю, сколько прошло времени. Сквозь сон слышу крик: "Приготовиться к бою!" Потом прогремел взрыв буквально в двадцати шагах. Потом ещё взрыв, ещё! Меня немного присыпало землей, но я успел, вскочив на ноги, броситься к орудию.
- Ильин! ... твою мать ! Куда?! Ложись! - с удивлением понял, что это кричит Устинов. Я упал, где стоял, не столько выполняя команду, сколько обалдев от услышанного.
Бомбёжка (а это была бомбёжка) продолжалась недолго, но дел натворила изрядно.Когда немецкие самолёты отвалили, мы стали приводить себя в боевую готовность и разбираться с потерями.
Два орудия нашей батареи были уничтожены. В соседнем расчёте орудие было цело, но погибли четверо бойцов. Несколько человек были серьёзно ранены.
В общем, укомплектовав два расчёта, наша батарея стала готовиться к бою. Вдруг крик: "Танки!"
Должен сказать, что с самого своего первого и до самого последнего боя я всегда испытывал сильное волнение, но странным образом оно проходило сразу же после первого выстрела нашего орудия. Устинов крикнул: "Огонь!", я ответил:"Выстрел!" и началась рутинная работа. Первый залп нашей "ляльки" и на этот раз привёл меня в рабочее состояние. Снаряды подносили, заряжающий "пхал", я наводил и " дёргал." В общем, дело пошло.
Мы потеряли многих в том бою. Снаряды израсходовали полностью. Пехота, прикрывавшая нас, не удержала атаки немцев, которые стали приближаться к батарее. И надо же такому случиться - я оступился и подвернул ногу. В ту пору у артиллеристов-рядовых не было личного оружия. Я даже не смог бы отстреливаться. Ну, думаю, хана тебе, Ванька Ильин. Попадёшь ты в плен, ведь и застрелиться-то не из чего.
Вдруг вижу - ползёт Евсей.
- Ильин, ты ранен?
- Ногу вывихнул, встать добром не могу.
- А вставать и не надо. Давай, ползи за мной. Там есть линия окопов. Может и пехота там. Всё равно снарядов нет. А с одной моей винтовкой мы здесь долго не проживём.
- А как же другие?
- А никого не осталось. Фомин с Жучковым комбата раненого потащили к тем же окопам. Больше никого. Всё, пошли.
Мы поползли в ту сторону, где должны были быть наши пехотинцы. Нога болела нещадно, но ползти я смог довольно быстро. Устинов был сначала впереди, потом подотстал. Сзади шёпотом "давай-давай" подгонял меня.
Довольно скоро мы добрались до линии окопов, где действительно было порядком наших пехотинцев. Спрыгнув в ямку, где сидели двое ребят с противотанковым ружьём, Евсей помог мне сползти.
- Привет, пушкари! - рослый солдат с веснушчатым лицом не особенно радостным голосом встретил наше появление. - Откуда вас занесло?
Передвижение ползком, конечно, не бег, но дыхание наше было сбито и мы молча сипели, как загнанные кони.
- Пушечку за пазухой спрятали? - ехидничал рыжий здоровяк.
Устинов одарил его тяжёлым взглядом:
- Знаешь, сынок, сколько ребят мы потеряли?
- Мы тоже здесь не в шашки играли, но не бежим, как вы! Что, забздели?
- Тут произошло то, чего я никак не мог ожидать. Евсей вскочил на ноги, оказавшись лицом к лицу с конопатым. Вернее лицом к груди конопатого:
- Если б ты видел, паскуда, что там творилось! Ни один наш солдат не отступил! Почти все полегли! А ты, сука, живой! И вякаешь, ...дь. Я тебя прямо здесь кончу, мразь!
Конопатый ошалел от такого напора. С минуту висела тишина. Вдруг откуда-то (мне показалось, с небес) раздался ангельский голосок:
- Мальчики, раненых нет?
Симпатичная, но чумазая санинструктор свалилась к нам в яму. На вид ей было не больше семнадцати лет. Глазища свои сразу направила на меня, не обращая внимания на застывших друг против друга в недружелюбных позах сержанта артиллерии и бойца пехоты:
- Что у тебя, родной?
- Ногу подвернул. - Я уже раскручивал обмотки.
Девушка сноровисто стянула с меня ботинок. Потискала ступню и щиколотку, вызвав мой глубокий болезненный вздох.
- Пошевели пальцами. Перелома нет. Расстяжение. Сейчас я тебе тугую повязку.
Через пять минут, перевязанный и обутый, я повернуля в сторону спорщиков. Евсей сидел, привалившись спиной к стенке ямы-окопа и закрыв глаза. Веснушчатый пехотинец сидел в напряжённой позе и тупо смотрел в какую-то ему одному известную точку. Второй пехотинец потянул из кармана кисет. Обратился к Устинову:
- Закуривайте, товарищ сержант!
Евсей открыл глаза, удивлённо посмотрел на солдата:
- Спасибо! Не хочу.
Девочка-санинструктор исчезла также незаметно, как и появилась. Ей на смену в яму спрыгнул здорово небритый, черноволосый и черноглазый капитан с большим "горбатым" носом.
- Кто такие? - акцент выдал в нем кавказца.
- Артиллеристы, товарищ капитан! - доложил Устинов.
- Я - командир батальона, капитан Аванесян. Предъявите документы!
Посмотрев наши красноармейские книжки, Аванесян снял пилотку и вытер ею лоб.
- Закурить дайте. Двое ваших в окопе, метров сто отсюда. - рукой показал влево.
- Как двое? - удивлённо вскинулся Устинов.
- Старший лейтенант ещё был, его на телеге в тыл отправили. Личное оружие есть?
- У меня винтовка, у бойца нет. Патронов две обоймы.
- Найдём. - Аванесян выбрался из ямы и сверху, обернувшись - Я вам пришлю ваших пушкарей с оружием. А ты, сержант, принимай команду над отделением.
Вскоре к нам присоединились Фомин с Жучковым. Мне принесли "шмайссер" с тремя магазинами в запас, показали как пользоваться.
Прошло больше часа. Было тихо.
- Куда это немцы подевались? - Фомин достал кисет и закурил.
- Обедают, суки! - конопатый злобно ощерился.
- А что, ребята! Давайте знакомиться. Я - Гриша Жучков. Из Саратова.
- Вася Нарваткин. Из Мордовии. - Конопатый отозвался первым.
Второго солдата звали Сашей, фамилии не помню. Представились и мы.
- Приготовиться к бою! - Крик откуда-то слева.
Стало слышно как клацают затворы. Потом мы услышали шум моторов немецких танков.
- Ильин, Фомин, Жучков - отсекам пехоту, когда появится. - негромко скомандовал Устинов. Нарваткин - на тебе танки. Посмотрим, как ты управляешься со своим ружьём.
Не буду описывать бой. Ничего этакого. Единственный момент, который невозможно забыть. После первого же выстрела "тигра" снаряд разорвался, в общем-то, далековато от нас, но какой-то чокнутый осколок прилетел точно в голову второго номера, которого звали Сашей. На моих глазах неведомая сила швырнула его навзничь.Левая часть лица Саши в секунду стала багровой, а на месте глаза зияла огромная чёрная дыра. Стало жутко и тоскливо. Потом, в горячке боя, жуть притупилась.
Нарваткин сжёг два танка. Вторым номером у него теперь работал Фомин. Мы с Евсеем и Гришкой косили пехоту. Поработали неплохо. Устинов с Жучковым расстрелялись полностью. Я зарядил последнюю обойму. У противотанкового ружья осталось с десяток патронов. Фомина легко ранило - было задето ухо. Обильное кровотечение привело его в жуткий вид. Вся щека, шея и плечо гимнастёрки были в крови. Нарваткин кое-как перевязал его. Лицо Гришки было такого же цвета, что и бинт, бело-серого.
Через пять минут после отката фашистов к нам опять приполз Аванесян. Принёс фляжку с водкой, буханку хлеба и две обоймы винтовочных патронов.
- Гранат нет. Нарваткин, что у тебя?
- Десять штук, товарищ капитан!
- Хреново...- Аавнеся посмотрел на Евсея.- Как обороняться будешь, сержант?
Устинов посмотрел на капитана, потом молча мотнул головой в сторону немецких танков.
- Попробуй. - после паузы сказал Аванесян, поняв жест Евсея. Опять обернулся при уходе. - На всякий случай...- досадливо махнул рукой и что-то злобно пробормотал по-армянски.
- Жучков, за мной. Остальные внимание! - Устинов вылез из ямы и быстро пополз к "тиграм". Гришка не отставал.
Вылазка удалась. Примерно через четверть часа они вернулись. Добычей стали - пяток гранат с длинными рукоятками, десяток магазинов для "шмайссера". пара автоматов, несколько кусков шпига и чудной металлический сосуд, внутри которого оказалось какао.
Не успели мы поесть сала и выпить какао, как раздались крики: "Немцы!", "Приготовиться к бою!" И завязался бой с новой силой. Патроны и гранаты израсходовали быстро. Пара танков дымилась буквально в полусотне метров от нас. Противотанковое ружьё вышло из строя. Нарваткин ранен в руку. Фомин уткнулся в свои ладони и плакал навзрыд. Гришка Жучков погиб в самом начале боя. Немецкая пехота, несмотря на большие потери, упрямо пёрла на нас. Мы уже могли рассмотреть лица фашистов.
Неожиданно Устинов, выскочив из окопа, какими-то галсами. или, скорее, заячьими скидками побежал навстречу немцам. Через пару секунд он добрался до ближайшего солдата и резким ударом ножа привёл того в "негодность". Потом ловко вскинул автомат-трофей и начал палить веером. Ещё три-четыре фашиста упали, сражённые очередеми Евсея. Долго это продолжаться не могло. Сержант завалился на бок и не подавал признаков жизни. Эти несколько секунд спасли жизнь мне и остальным нашим ребятам. Когда я, сжимая рукоять ножа, прикидывал, сколько врагов я смогу "порешить" до того, как погибну сам, за нашими спинами раздался шум моторов. Обернувшись, я увидел несколько "тридцатьчетвёрок", унизанных как виноградными гроздьями пехотой-десантом.
Исход боя был решён, немцы отступили.
"Тогда считать мы стали раны". Мы с Фоминым первым делом бросились к Евсею. Он был жив! Без сознания, но было видно, как дыхание вздымает ему грудь.
Его и Нарваткина нам удалось проводить до медсанбата. Перед входом в палатку Евсей открыл глаза, взглянул на меня с улыбкой и сказал:
- Ваня, будешь пить за Победу, вспомни меня! Я все долги отдал. Прощай!
Больше я его не видел. Потом узнал, что он умер на следующий день. Вот уже тридцать лет каждый раз девятого мая я первую рюмку пью в память об Евсее Устинове! На моих глазах маленький щуплый человек стал ВЕЛИКАНОМ! Наверное, в той войне на нашей стороне было много таких великанов, если мы всё же победили, вопреки всему.
Свидетельство о публикации №218080601025