Одноклассники в RU

Одноклассники в RU
Пьеса в двух действиях
(Все персонажи реальны, хотя их имена и поступки вымышлены)



Авторская вставка. Многие, имеющие возможность обратиться ко мне с рекомендациями, обращали внимание на то, что при чтении текста нелегко было идентифицировать реплики действующих лиц в виду многочисленности персонажей. Я тоже задумывалась об этом, когда перечитывала «Одноклассников…». Поэтому, чтобы читающим проще было отождествлять реплики с героями и яснее воспринимать их характерные черты, я решила отступить от стандартных канонов и дать краткое описание каждого из них. Для театральной постановки такое описание может быть помехой, поскольку режиссерский замысел и игра каждого из артистов создадут свой собственный темперамент для каждого из описанных типов людей.

Действующие лица:
- в первом действии:
ИЛЬЯ РОГОВ – ухоженный, изысканно одетый и очень приятный мужчина с явно выраженными лидерскими качествами. Он благополучен и снисходителен, улыбчив и спокоен. Его жизнь удалась, и он ясно отдает себе отчет, что его успех – это дело его рук.
ИГОРЬ СКАЛИН – лучший друг Рогова, верный оруженосец, преданный своему товарищу, и восхищающийся его действиями. Тем не менее, в отношениях Рогова и Скалина присутствует доверие, наработанное годами, и нет никакого следа подобострастности.
ГАЛЯ ШЕПОТИНА – уставшая от забот женщина с поблекшей красотой. Неправильно рассчитав свои перспективы, не хочет признаваться себе в совершенном предательстве и пытается обвинить в собственных неудачах весь белый свет.
КАТЯ КРЫЛЕНКО – активная и энергичная. Типичный пример заурядной, но вполне удовлетворенной жизнью женщины.
ФЕДЯ НИКИФОРОВ – простоват и скромен. Не блещет интеллектом и даже слова подбирает с трудом.
СВЕТА ДОРОФЕЕВА – томная красавица, одета дорого и по последней моде. Олицетворяет светскую львицу, но, в отличие от большинства из них, - с небольшим лексиконом.
СЕРЕЖА РАЙЗМАН – аккуратен, интеллигентен, несколько манерен. Пример школьника – хорошиста, правильного мальчика, выросшего в такого же правильного и тихого дядю.
ДИМА МОРИС – одет неряшливо, слывет за интеллектуала. Его внешность говорит о том, что он пренебрегает условностями и предпочтет собственное удобство признанным канонам. Одним словом – поэт.
АНДРЕЙ ДОБРЯКОВ – полноват и молчалив, эмоции на лице почти не отражаются. Даже сидя производит тяжеловесное впечатление. Сосредоточен и как будто бы важен, хотя на самом деле - просто спокоен. Как только читатель узнает его профессию, образ дорисуется сам собой.
ЛЕНА ЕВЛАМОВА – женщина со вкусом. Старается жить легко и производит впечатление, что ей это удается.
ТАНЯ ПЕРЕСЛАВСКАЯ – скромно одетая женщина, держится с достоинством. Отличница и староста, не утратившая своей серьезности ко всему на свете. (Что тут еще добавить?)
ОЛЯ БАРЛИХИНА – спокойная и непримечательная. Как будто бы слишком уверенная в себе, на самом же деле просто не совсем умна и не очень-то по этому поводу комплексующая.
АЛИК ОБРЕЗОВ – ведет себя несколько развязно, говорит громко, суетлив и хамоват. Типичный среднестатистический наглый тип, из тех, что будут устраивать разборки на дорогах.
ИГНАТ КРОМОВ в рясе священника, говорит медленно, спокойно. Полностью отгородился от мира, реального для его одноклассников, и спрятался в свой собственный религиозный мир.
- во втором действии к вышеназванным добавляются:
АЛЯ МАМЕДОВА – скромная девушка восточной внешности. Абсолютно незаметная, и будто бесхарактерная.
РОМА ЛАЗАРЕВ – улыбчивый и добродушный. Красивый парень, который своей душевностью и вниманием подкупает и женщин, и мужчин.
НАСТЯ КИРЕЕВА – шумная и достаточно развязная. Является ребенком из неблагополучной семьи, до которого ни школе, ни родителям нет никакого дела. Потому и предоставлена полностью сама себе.
ЖЕНЯ ДАВЫДКО – очень подвижный, смешливый и обаятельный. Хохмач, балагур и клоун, без движения и секунды не может усидеть на месте.


В первом действии возраст одноклассников чуть более тридцати лет.
Во втором действии они появляются сначала в качестве школьников - старшеклассников, а позже – повзрослевшими, изображая тех, какими они выглядели в первом действии.

Действие первое.

Зал ресторана, в центре которого - большой продолговатый стол, накрытый для посетителей. Некоторое время сцена остается безлюдной, тихо фоном играет ресторанный шансон. Потом из-за кулис раздается шум, и на сцене появляется веселая гурьба. Это - бывшие одноклассники. Входя, они смеются, толкаются, шумят, демонстрируя возбуждение от встречи.
РОГОВ: Так-так-так, всё! Всё, я сказал! Всем тихо, успокоились! Рассаживаемся все так, кто с кем хочет, а не так, как Надежда Петровна велела (остальные смеются). Скалин, туда садись, будешь ухаживать за девчонками, а вы (обращается к Шепотиной и Крыленко) – по бокам от него. Всё! Тусим, ребята. Первый тост – мой! Тишина, эй, там! (Явно копируя интонацию учительницы и растягивая слова, обращается к продолжающему говорить что-то соседям Никифорову): Никифоров, я два раза объяснять не буду. Учебная программа элементарна и рассчитана на моментальное усвоение, это понятно? (За столом снова смеются, некоторые хлопают, другие кричат: «Точно, точно! А похоже, правда?»). Итак, друзья мои! (Обводит всех взглядом и улыбается, выдерживая паузу). Друзья мои! Мои боевые школьные друзья! Как здорово, что я снова могу всех вас видеть сегодня за этим столом. Я рад, что вы нашли время, что организовали эту встречу, что нашли друг друга в паутине интернета, несмотря на расстояние, местожительство, работу, семейные обязанности и прочую ерунду! Смотрю сейчас на нас и не верю, что мы так изменились, возмужали, а наши красавицы еще более расцвели, похорошели и стали даже очаровательнее, чем были в ранней молодости…
КРЫЛЕНКО (негромко перебивает): Пятнадцать лет цветения ничего хорошего, кроме морщин, не прибавят!
РОГОВ: Разговорчики! Вы для нас остаетесь такими же молодыми, как и в пору гиперсексуального возраста.
ШЕПОТИНА: Вашего или нашего? Мужской и женский различаются…
ЕВЛАМОВА (Шепотиной): Тебе зачем? Ты только вступила, что ли?
ШЕПОТИНА: А у тебя, похоже, уже все позади?
СКАЛИН: Девочки, девочки! Дайте договорить тамаде.
РОГОВ: Продолжаю, несмотря на помехи справа. Итак, родные сердцу одноклассники! Рад приветствовать вас сегодня на этом банкете, посвященном пятнадцатилетию нашего выпуска, с любовью организованном нашими всегдашними активистками Катей и Галей…
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Я тоже немножечко участвовала!
РОГОВ: И Танечкой! И, конечно, первый бокал предлагаю поднять за нерушимую классную во всех смыслах этого слова дружбу, дружбу, которой не страшны ни время, ни расстояния, ни перипетии личных взаимоотношений! Дружбу, которую породила наша судьба или, другими словами, карма, собрав нас всех в один класс. Это единая на тот момент судьба, изловив нас со всего района, позволила нам узнать, что такое настоящая привязанность, дружба и даже любовь. Оценим это! Ура, товарищи! Пьем!
МОРИС: Красиво сказал. Рогов, ты сейчас не спикером работаешь?
РОГОВ: В данный момент я работаю спайкером – создаю спайку алкоголем между давно соскучившимися друг по другу одноклассниками.
КРЫЛЕНКО: Фильм, кажется, такой был про серийного убийцу Спайкера.
РОГОВ: Сравнения здесь неуместны. Общение опирается на интересы, а наши интересы проверены временем. Вспомним хотя бы выпускной!
БАРЛИХИНА: Ой, не надо про выпускной! Мне до сих пор икается, как вспомню.
РОГОВ: Именно об этом я и говорю. Все мы подтвердили, что ничто человеческое нам не чуждо. Тогда мы начали взрослеть, и теперь смело опытным взглядом можем определить друг в друге единомышленников.
ШЕПОТИНА (Барлихиной): А почему не надо про выпускной? Что там такого интересного с тобой случилось?
СКАЛИН: Ладно, проехали!
БАРЛИХИНА: Ты не помнишь, как меня искали и потом откачивали? Мы с Лазаревым так напились в подсобке, что я там же и уснула, а он забыл, где меня потерял, и потом Петровна с завхозихой меня два часа в чувство приводили.
ШЕПОТИНА: Я не помню. Я даже этого и не знала, кажется. И зачем же ты это все сейчас так подробно всем рассказываешь? Мне бы стыдно было.
ЕВЛАМОВА (Шепотиной): Конечно, не знаешь! Тебе не до этого было, у тебя свои увлечения! Мы-то помним, как ты выпускной проводила.
При этих словах все дружно оборачиваются в сторону Рогова, который, улыбаясь, опускает глаза.
БАРЛИХИНА: А чего стыдного? Тут что, никто не напивался никогда? Дети же еще, со всеми бывало. Я на это теперь так смотрю.
ШЕПОТИНА (ехидно): Очаровательно! Так легко говорить о своих недостатках и промахах!
СКАЛИН: Я, кстати, помню, что Лазарев пропал тогда на полчаса и пришел потом на ушах, но держался, гад. Мы его спрашивали - где нычка, а он говорит, - все что было, я вам оставил! Надул, сучок!
РОГОВ: Ладно, ладно, про умерших не будем плохо. Сколько его уже нет с нами?
БАРЛИХИНА: Да года четыре. Мы последний раз в аптеке встретились, он дочке что-то от соплей покупал. Грустный такой был, уставший, что ли…
ДОБРЯКОВ (важно): Семейные обязанности никого не смешат. Семья - это серьезно.
ОБРЕЗОВ: А я вот недавно только узнал про него. Морис, ты мне, кажется, сказал, да? Он от чего умер?
РАЙЗМАН: Его под электричку затянуло, он ночью по путям шел.
РОГОВ: Пьяный, что ли?
РАЙЗМАН: Наверное, кто ж теперь скажет.
СКАЛИН: А ты откуда про него узнал?
РАЙЗМАН: У нас матери в одном институте работают. Ну, работали, в смысле. Сейчас его мать уволилась, на пенсию, кажется, вышла.
ДОРОФЕЕВА (в первом действии говорит всегда медленно, растягивая слова): Надо, что ли, ее навестить?
КРЫЛЕНКО: Зачем это? Чтоб заявиться к ней живыми, в отличие от ее сына, и поливать ей рану скипидаром?
ДОРОФЕЕВА: А что? Мы же должны проявлять снисходительность?
КРЫЛЕНКО: О, Боже! Ну, какую снисходительность? И при чем здесь вообще снисходительность, Свет? (Обращаясь к Кромову): Игнат, ты как специалист в духовном, что думаешь? Надо нам его маму навещать?
КРОМОВ: Надо делать так, как сердце велит. А успокоения ей не у людей, а у Господа необходимо просить, родительское сердце утешение в молитве найдет.
РАЙЗМАН: У него же сестра старшая была, помните? Лет на пять нас старше.
СКАЛИН: Ага, красивая была очень. Она, кажется, в театральном училась. Как ее карьера сложилась, не знаете?
РАЙЗМАН: Я не знаю. Я ее вообще нечасто видел. Пару раз дома у них, когда к Лазарю забегал, да и то только так, издали, когда она из соседней комнаты выходила.
ДОРОФЕЕВА: Вот так бывает в жизни. Живешь, живешь, а потом умираешь!
МОРИС: Истину глаголешь, красавица!
ДОБРЯКОВ: А еще Киреева умерла.
КРЫЛЕНКО: Эта спилась!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Да ты что?! Киреева? Как это? Когда?
КРЫЛЕНКО: Да она почти сразу пить начала. Мы же в соседних подъездах с ней, я ее каждый вечер с какой-то шпаной встречала. Все время деньги у меня просила. Ее даже из колледжа выгнали, так она до кучи насовсем из дома ушла. Родители сначала ее лечиться отдали, она сбежала, болталась где-то с бомжами. В больнице лежала с внематочной беременностью. А когда выписалась, то вообще пропала. Тело потом в каком-то подвале нашли. То ли передоз, то ли водка паленая, я не знаю.
ДОБРЯКОВ: Алкогольное отравление. Она у нас по сводкам проходила.
ЕВЛАМОВА: Так, ладно! Мы что сюда пришли, на траурный митинг, что ли? Рогов, бери бразды правления в свои руки, а то совсем сейчас тут затухнем.
РОГОВ: Но помянуть надо ребят. Давайте, не чокаясь.
(Молча выпивают, Кромов при этом трижды осеняет себя крестом).
РАЙЗМАН: Тем не менее, наша встреча состоялась и в ней принимает участие подавляющее большинство. А это радует! Давайте вспоминать хорошее.
ДОРОФЕЕВА: Ну, не знаю, что там в школе было хорошего.
ОБРЕЗОВ: Хочешь сказать, ничего хорошего не было?
ДОРОФЕЕВА: У тебя, может, и было, а у меня – нет.
ОБРЕЗОВ: Что, и вспомнить нечего?
ДОРОФЕЕВА: А что вспоминать? Я в школу кое-как ходила. У меня в одиннадцатом классе совсем другие интересы были.
ОБРЕЗОВ: Ну, это я уже понял. А как ты за мной бегала, а?
ДОРОФЕЕВА (искренне удивляясь): Кто, я?!
ОБРЕЗОВ (самодовольно, с ухмылкой): Что, не помнишь? Весь класс видел, как ты по мне сохла!
ДОРОФЕЕВА: Дурак, что ли?
ОБРЕЗОВ: Ну, давай, давай, сейчас понятно, что не сознаешься! Мы теперь для вас не того ранга, с таким-то мужем!
БАРЛИХИНА: А кто твой муж?
ДОРОФЕЕВА (без запинки повторяет явно заученную заранее фразу): Предприниматель средней руки, специализирующийся на внешнеторговых операциях, связанных с поставками продовольствия.
ОБРЕЗОВ: Предприниматели средней руки собственные яхты не содержат.
ДОРОФЕЕВА: У нас их две, только одна совсем маленькая, и стоит здесь, в России. А та, которая побольше, та в Черногории. Только мы на ней почти не выходим.
СКАЛИН (Обрезову): Ты что ли, ее яхты обслуживаешь? Откуда про них знаешь?
ОБРЕЗОВ: Да зайди к ней в «Одноклассниках» на страничку, они там по всем пляжам мира позируют. И со знаменитостями даже. (Передразнивая): «Предприниматель средней руки!». Расскажи нам, как вы в семье время проводите.
ДОРОФЕЕВА: А что рассказывать, я мужа-то практически не вижу. Вечно он в разъездах, или просто на работе пропадает. Один раз за всю жизнь вместе путешествовали.
РОГОВ: Не будем завидовать чужому счастью, каждый из нас достиг того, к чему стремился и чего заслужил.
ШЕПОТИНА: Ты-то сам достиг, чего заслужил?
РОГОВ: Я лично не жалуюсь! Все, что я сейчас имею, мне по душе.
ШЕПОТИНА: Что, - и любимая работа, и достойная жена? Все имеется?
РОГОВ: Абсолютно! Но я бы несколько иначе сказал: все-таки достойная работа, и любимая жена. Так вернее.
ШЕПОТИНА: А дети?
РОГОВ (с гордостью): У меня их трое.
ЕВЛАМОВА: Да ты отец-героин!
ШЕПОТИНА: Молодец! И когда успели?
РОГОВ: Галочка, это вовсе недолго, достаточно совсем небольшого количества времени, чтобы любимая сообщила тебе радостное известие.
ШЕПОТИНА (вполголоса): Любимая, надо же, пять раз уже повторил!
КРЫЛЕНКО (Шепотиной): Успокойся, тебя это давным-давно не должно волновать!
ШЕПОТИНА: Так и не волнует, я просто так сказала.
МОРИС: Галь, а ты-то замужем? Ты, вроде, самая первая после школы замуж выскочила.
БАРЛИХИНА: Нет, первая Мамедова была. У нее свадьба через неделю после выпускного случилась.
ШЕПОТИНА: Я? Не совсем. (После паузы, поймав недоуменные взгляды одноклассников): Нет, не замужем я! Мы развелись через два года после свадьбы.
РОГОВ: Вот как? Действительно, не совсем.
ШЕПОТИНА (с вызовом): Да, вот так! (После паузы): Просто мы живем в одной квартире, потому что я не выписываюсь из-за сына.
НИКИФОРОВ: Печально! Так ведь для себя и не приведешь никого?
ШЕПОТИНА: Мне этого не надо! Если надо будет, так у меня не заржавеет. Муж вот уже привел себе.
РАЙЗМАН: Ого! А квартира-то большая?
ШЕПОТИНА: Нормальная. Четырехкомнатная.
НИКИФОРОВ: Ну-у, это еще ничего, жить можно!
ШЕПОТИНА: Живу. Не жалуюсь. Я пока еще себя в помойку не списала. Пара лет у меня еще есть в запасе.
РОГОВ: Милая Галочка! Что за слова? Ты - секс-символ всех старшеклассников нашей школы, отвергательница и разбивательница сердец, в том числе и моего, как можешь ты так говорить о себе? Вся достойная молодежь была у твоих ног. И если изменились и постарели мы, то ты по-прежнему обаятельна, молода и прекрасна, и так же источаешь флюиды… э-э-э… здоровой сексуальности, заставляющей забыть обо всем, кроме любви!
ШЕПОТИНА: Прекрати, Рогов! Слушать даже противно! Я тебе сердце не разбивала, в твоем четырехкамерном сердце в каждой камере по три бабы поместятся. Если ты такой влюбленный, то что тебе сейчас мешает?
РОГОВ: Родная моя, если уж ты отвергла меня тогда, неожиданно выскочив замуж, можно сказать, прямо из моих рук, то чего я могу ожидать сейчас? И что мне предложить тебе, о, достойнейшая из всех женщин, когда сам давно перестал быть тем элегантным кавалером, которым был в молодости? Кто теперь захочет со мной связаться, с состарившимся и обленившимся? Разве я тебе такой нужен?
ЕВЛАМОВА: Ну да! Брюшко, залысины. Нет, не орел!
КРЫЛЕНКО: Сдал наш красавец, сдал.
ДОРОФЕЕВА (томно): У тебя мешки под глазами появились. Ну, это можно убрать, если захочешь. Только в хорошей клинике надо делать. Могу посоветовать.
БАРЛИХИНА: Ну что вы набросились на человека? Он еще вполне себе ничего, подумаешь, небольшой животик. Мужчинам это даже придает солидности!
РОГОВ (весело): Стоп, стоп, стоп! Я тут что вам, в анатомическом театре экспонат, что вы меня на части разбираете? Залысины, мешки… Девочки, вам еще в школе объясняли, что мужчина красив не внешними данными, а своим внутренним содержанием: силой духа, способностями, умом (стучит себя по голове), благородным и великодушным отношением к женщине.
ЕВЛАМОВА: Этим ты всегда отличался. Всю дорогу был дамским угодником.
ШЕПОТИНА: Хамским угодником.
КРЫЛЕНКО (Шепотиной): Да успокойся ты!
ШЕПОТИНА (обращается к Крыленко, диалог между ними продолжается вполголоса): Я спокойна, у меня давно своя жизнь, что ты думаешь, я по нему сохнуть, что ли буду?
КРЫЛЕНКО: Похоже, что так и происходит. Во всяком случае, ты очень явно это показываешь.
ШЕПОТИНА: Отвали, у нас все давно в прошлом, я его как мужика теперь вообще не воспринимаю.
КРЫЛЕНКО: Ага, а что тогда перед ним бисер мечешь? Оно ему надо?
ШЕПОТИНА: Да с чего ты взяла-то? Какой бисер?! Да пусть идет со своей женой и с их любовью  … в писер!
КРЫЛЕНКО: Ненормальная, думаешь никто не замечает? А бешенство и злоба, между прочим, - удел проигравших.
СКАЛИН: Может, хватит обсуждать личности? А давайте перейдем с личностей на публичности, а? Пусть каждый расскажет о себе. (Никифорову): Кефир, начинай!
НИКИФОРОВ: Я так, ничего особенного. Ну, работаю, ну, женат.
СКАЛИН: Где работаешь-то?
НИКИФОРОВ: В продуктовом, ну, в охране, короче.
ЕВЛАМОВА: Дети есть?
НИКИФОРОВ: Угу, двое.
КРЫЛЕНКО: А жена кто? Где работает?
НИКИФОРОВ: Ну, короче, тоже там, мы вместе с ней. Она на кассе.
ЕВЛАМОВА: Дети-то большие уже? По сколько им?
НИКИФОРОВ: Не-е, одному семь, другому пять. Только они у бабушки живут. У ее матери. У жены. У матери жены. У тещи, значит. Ну, у меня еще старшая дочка есть, только первая жена меня прав лишила, так что я с ней не вижусь совсем.
РОГОВ: Ого! Что же ты такого натворил, что она тебя прав лишила?
НИКИФОРОВ: Да было там за что, ну я тогда не очень как-то, короче, такое дело, в общем… Да и вспоминать не хочется.
СКАЛИН: Да и не вспоминай, хрен с ней, с той, забудь и развей! Рог, ты давай хвастайся теперь.
РОГОВ: Тебе, что ли?
СКАЛИН: Мне не надо, я тебе про тебя сам расскажу. Ты народу хвастайся.
РОГОВ (смущенно, но с чувством удовольствия): Мне хвастаться нечего, ты мой зам, ты и рассказывай!
МОРИС: Так вы работаете, что ли вместе?
СКАЛИН: Ну да! Старый друг не дал пропасть и взял к себе в замы. Раньше я замещал его, когда на классном часе надо было выступать, сейчас он доверил мне более серьезный функционал.
БАРЛИХИНА (Рогову): А ты директор, что ли?
РОГОВ: И директор, и владелец.
КРЫЛЕНКО: И чем фирма занимается?
РОГОВ (Скалину): Рассказывай, зам, раз начал, - так сам!
СКАЛИН: Строительными опалубками фирма занимается. А раскручивал все дело наш любимый Рог. Теперь Илья Рогов – авторитетное имя!
КРЫЛЕНКО: Великий Рог!
РОГОВ: Ладно, если б ты не внес свою лепту, мы бы так не раскрутились. Игорек скромничает, он большое дело сделал, вся постоянная клиентура – его!
ШЕПОТИНА: Как удачно вы спелись, не зря друг у друга списывали все время.
СКАЛИН: Не друг у друга, а я у Рога все время списывал. Если б он у меня хоть раз списал, ему бы золотую медаль разве дали?
Все смеются.
КРЫЛЕНКО: Это точно! Если б вы за одной партой не сидели, ты б и школу-то, наверное, не закончил.
СКАЛИН: Ну, уж не совсем так плохо было. Я был обычным нормальным троечником, а Рог мне помогал по-дружески. Поэтому у меня в аттестате, в основном, четверки.
ЕВЛАМОВА: Это у тебя-то четверки? Откуда они взялись-то?
СКАЛИН: У меня. Ну, ладно, ладно, напополам у меня четверок и троек.
ЕВЛАМОВА: Все равно не верится.
БАРЛИХИНА: Про Рога мы поняли, многодетный отец, владелец фирмы. (Скалину): Ты про свою семейную жизнь расскажи.
СКАЛИН: От первого брака есть сын, сейчас ему шесть. А я женат повторно, и у нас двое – сын у жены от первого брака и общая девочка, ей скоро три года.
ЕВЛАМОВА: Своего сына, значит, бросил, чтоб чужого воспитывать?
СКАЛИН: Никого я не бросал! Я со своим сыном вижусь, между прочим, каждую неделю.
ЕВЛАМОВА: Что, и алименты платишь?
СКАЛИН: И алименты плачу, моя бывшая вообще работать не хочет. Дома сидит, сериалы смотрит.
КРЫЛЕНКО: А нынешняя жена?
СКАЛИН: А что нынешняя? (С улыбкой, нежно): Ей положено не работать, у нас же мелкая.
ШЕПОТИНА (завистливо): Гарем какой-то… Значит, процветает ваша фирма, раз можно несколько женщин содержать…
РОГОВ: Ладно про нас, а девочки-то нам что расскажут? То, что вы все молодые и красивые, - это мы видим без слов. Чем жизнь порадовала? Галь, что скажешь?
ШЕПОТИНА: Я уже рассказала!
РОГОВ: Ты про мужа рассказала, а про себя теперь расскажи. Кем работаешь? Чем увлекаешься?
ШЕПОТИНА: Увлекаться некогда. Сына одна воспитываю. Папаша хоть и рядом живет, но самоустранился. Ему некогда, у него сожительница молодая. А я бухгалтером работаю.
РОГОВ: Прекрасно! И что за фирма?
ШЕПОТИНА: Торгово-промышленный банк.
ОБРЕЗОВ: Это на Кленовой, что ли? Я там живу сейчас.
ШЕПОТИНА: Ну да, там.
РОГОВ: Я там тоже бываю. Обязательно как-нибудь заскочу, приглашу тебя на ланч. Не откажешься? (Шепотина демонстративно отворачивается и Рогов обращается к Крыленко): Кать, твоя очередь.
КРЫЛЕНКО: Работаю, в основном, дома. Эксклюзивный пошив верхней одежды. У меня ИП и две девушки помогают. Мне нравится.
ОБРЕЗОВ: Во, дает! Так ты себе рабсилу наняла? Наемный труд используешь?
КРЫЛЕНКО: Наняла, да! У меня все официально, налоги платим, доходы получаем. Честно все. И народ доволен. Заказов много, скучать не дают. Клиенты, в основном, постоянные, но и новым рады. Если что – обращайтесь. В моих нарядах не стыдно хоть на венский бал, хоть на каннский фестиваль.
ОБРЕЗОВ (Дорофеевой): Слышишь, тебе пригодится!
ДОРОФЕЕВА: Нет, я в России уже давно не одеваюсь.
ОБРЕЗОВ: Что, голая ходишь? (Смеется один, но поскольку его никто не поддерживает, быстро замолкает).
КРЫЛЕНКО: Что еще рассказывать? Два сына у меня, в школу ходят. Моя мама нам с детьми помогает, а то я даже при своем свободном графике все равно ничего не успевала бы.
ДОБРЯКОВ: Что ж муж-то прокормить не может?
КРЫЛЕНКО: А ты попробуй с одной зарплаты трех мужиков и жену содержать? Детям для школы то одно, то другое, на каникулы путевки, секции всякие. Мама пенсионерка, что она там получает? Если бы я не работала, мы бы и не выжили, наверное.
РАЙЗМАН: Да кто он у тебя? Кем работает-то хоть?
КРЫЛЕНКО: Инженером на ТЭЦ. Работает посменно, а платят - сами знаете. На мальчишках все летит, ни одного сезона джинсы не проносили: либо дыра, либо пятно мазутное. А я еще радовалась поначалу, что у них разница в четыре года, от старшего все вещи останутся. Кроме коляски и кроватки ничего и не осталось. (Добрякову): А ты говоришь – прокормить можно. Сам-то сможешь прокормить?
ДОБРЯКОВ: Ну я и кормлю, куда денешься-то. У меня, между прочим, тоже двое пацанов.
ШЕПОТИНА: И жена не работает?
ДОБРЯКОВ: Нет, конечно, с детьми сидит.
ЕВЛАМОВА: А ты кто?
ДОБРЯКОВ (удивленно): В каком смысле – кто?
КРЫЛЕНКО: Работаешь кем, балда?
ДОБРЯКОВ: А-а! Я в полиции служу.
СКАЛИН: Ого! Поздравляю! И в каком звании?
ДОБРЯКОВ: Капитан.
ОБРЕЗОВ: Хорошо же у нас сейчас капитанам платят.
ДОРОФЕЕВА: Так им не платят. Они взятки берут. (Добряков медленно поворачивает голову в ее строну и смотрит на Дорофееву устало, с сожалением. Потом молча вздыхает).
РОГОВ: Светочка, это серьезное обвинение. Можешь поплатиться за такие необдуманные слова.
НИКИФОРОВ: Сам Андрюха тебя и привлечет за клевету.
ДОБРЯКОВ: Я сейчас не при исполнении.
БАРЛИХИНА: А…это… в каких войсках служили? Ну, я имею в виду, что за подразделение у тебя?
ДОБРЯКОВ: В МУРе я работаю.
СКАЛИН: Круто, ребят. Вот такие люди, как мы с Добряковым, в итоге выходят в люди!
ШЕПОТИНА (ехидно): Да-а, кто бы мог подумать…
ЕВЛАМОВА: Ну и что? Какие «такие люди»? Подумаешь! Школьные оценки еще никогда не были залогом будущего статуса! Все знаменитости обычно выходят из увлеченных троечников.
ШЕПОТИНА (Евламовой): Ты еще Эйнштейна приведи в пример для пущей красочности. «Увлеченные троечники…». (Добрякову): И чем же ты был увлечен в школьные годы? Что-то мы не замечали никаких пристрастий.
ДОБРЯКОВ: Я ну… выжиганием по дереву.
ШЕПОТИНА: По дереву. Понятно, по дереву и осталось.
ЕВЛАМОВА: Что вы докопались-то до человека? Мало ли, кто как учился? И, вообще, главное, ни кто как стартует, а кто как финишировать будет. Добряков работает и зарабатывает, а то, что он умеет и семью свою содержать – это только в плюс человеку. Не все и одного-то ребенка достойно прокормить смогут. Правильно я говорю, Андрюш?
ДОБРЯКОВ: Мы еще родить хотим. Не получается пока.
ШЕПОТИНА: О, Господи! Я смотрю, тут сплошные многодетные олигархи повырастали. Причем из кого?
РОГОВ: Из кого?
ШЕПОТИНА: Да в том-то и дело, что из никого!
РАЙЗМАН: А вот и нет! Я, например, не олигарх. Хотя и хотел бы им стать.
КРЫЛЕНКО: Ты еще станешь, куда тебе деваться? Тебя фамилия обязывает.
МОРИС: Я, кстати, тоже далеко не олигарх. И тоже не теряю надежду. (Крыленко): Как считаешь, моя фамилия подыграет?
КРЫЛЕНКО: А ты чем занимаешься?
МОРИС: Я работаю системным администратором в страховой компании. Работка непыльная, но и неприбыльная. Поэтому заявляю о себе как о компьютерном гении. Если надо отладить, настроить, почистить, сайт забабахать – с удовольствием. И за умеренную плату. Обращайтесь, останетесь довольны.
РАЙЗМАН: Ты вроде стихи писал?
МОРИС: Писал. И сейчас пишу. В конкурсах участвую. Только без толку.
КРЫЛЕНКО: Неужели еще не прославился?
РОГОВ: Димон, у тебя же гениальные стихи были, а? А какие ты на нас эпиграммы писал! Тебе сборник полагалось выпустить!
МОРИС: Э-э, ребят! Больной вопрос. Там такая система, что я уже и не лезу.
БАРЛИХИНА: Какая система? Ты пробиваться хоть пробовал?
СКАЛИН: Стихи-то, наверное, сейчас за свой счет выпускают. А вот продать текст певцу или композитору, это, наверное, дело выгодное.
МОРИС: Всё, мужики, не хочу говорить даже. Мне мои стихи тоже нравятся. Ну, предлагал я свои стихи, ну рассылал везде. Толку – ноль. Сайтов тьма, а поэтов-песенников хоть завались. Мне, знаете, что непонятно? Тексты в эфире такие звучат, что волосы рвать хочется сначала на себе, а потом на исполнителе. Ну как можно в люди выпускать «я ресницами как веником машу», или «я сгорела до самого тла». Ребят, ну про «делай меня, забивай мне голы», «коплю, коплю на коноплю» и подобные штучки я совсем молчу!
ШЕПОТИНА: Димка, а ведь ты действительно классно писал, я тоже помню. Неужели вообще никто не оценил?
МОРИС: Почему же? Оценили! Знаете, как? Мне из одной редакции, не хочу называть даже из какой, пришло официальное письмо (меняя интонацию): «Мы благодарим Вас за присланный в нашу редакцию материал и сообщаем, что, к сожалению, не можем включить его в публикацию, поскольку Ваши стихи не соответствуют предъявляемым к ним требованиям». Требования, к стихам, вы понимаете? У них – требования! А мои стихи – это материал! «Вам следует обратить внимание на чрезмерное отсутствие рифмы…» Чрезмерное отсутствие рифмы, как вам это нравится, это в официальном ответе редактора!!! А теперь – внимание, цитата, дословно (произносит медленно и со значением): «   поскольку рифмой можно считать лишь полное совпадение трех последних букв в рифмуемых словах». Поняли, да? Поняли, что рифмой называется? Еще раз скажу: «рифмой можно считать лишь полное совпадение трех последних букв в рифмуемых словах»! Я в шоке был.
РОГОВ: Подожди, я не понял. Если три последние буквы совпадают – это в рифму, а если не совпадают, то нет, что ли?
МОРИС: Ну да! В официальном ответе редактора было написано именно так. Не береди, Рог! Это осознать невозможно.
РОГОВ (грустным голосом): Смешно.
БАРЛИХИНА: Ничего себе! Например, «Я – поэт, зовусь я Димкой. От меня вам – балалайкой». Это, получается, рифма. Три последние буквы в рифмуемых словах совпадают. Им что, такого совпадения надо было?
МОРИС: Видимо, да! А вот «Мудрости и радости достиг Тот, кто хочет недруга спасти» - это никуда не годится, понимаешь? Буквы не те! Не совпадают, видите ли!
РОГОВ: Ладно, ладно, не горячись, Димон. Я тут знаю одного шалопая, надо будет переговорить с ним на предмет что такое рифма, а что нет. Не знаю как насчет сборника, но предложить тексты для песен попробую. Телефон свой мне оставь потом.
МОРИС: Рог, ты если попробуешь, очень обяжешь. Спасибо тебе!
РОГОВ: Да погоди благодарить, рано еще, посмотрим, что получится. Удочку закинем, может клюнет, может – нет.
ЕВЛАМОВА: Джончик наш тоже мог бы в поэты выйти. Помнишь, Рог, какие он песни сочинял?
ОБРЕЗОВ: А что с Джоном-то? Вроде искали его, так и не вышел на связь?
ДОБРЯКОВ: Сидит Давыдко. Тоже по сводкам информация проходила.
СКАЛИН: Женьку посадили?! За что?!
ДОБРЯКОВ: Ножевое с отягчающими. Я не очень вникал. Восемь лет дали, кажется.
ЕВЛАМОВА: То есть, ты знал, и не вникал? Ты в таком месте работаешь, и не навестил, и не поговорил? Добряков, я не верю!
ДОБРЯКОВ: А что? Я только по информационной ленте узнаю. С чего мне его навещать-то? Ты вроде с ним гуляла, ты б его и навещала. Я тут при чем?
СКАЛИН: Вот те раз! Душа компании, такой парень! Как его угораздило-то?
ШЕПОТИНА (тихо): Боже мой! Кто бы мог подумать. Он ведь у нас самый светлый человечек был, самый добрый, самый веселый.
БАРЛИХИНА: Это ты сейчас так говоришь. А помнишь, как прорабатывали его, когда он в окно на третьем этаже посреди урока в трусах влез? У Циркуля тогда от страха даже лысина вспотела! Весь класс тогда наказали, а мы на него, на Джона обиделись, бойкот ему решили объявить.
КРЫЛЕНКО: Только бойкотировали Джона не больше, чем полчаса. Да с ним вообще поругаться невозможно! Тем более не верится в такой исход.
ЕВЛАМОВА (Добрякову): А ты знаешь, где он сейчас? Можешь узнать?
ДОБРЯКОВ: Ну, могу.
ЕВЛАМОВА: Так вот твоя задача – узнать. И устроить нам свидание. Поедем и навестим его. Причем вместе с тобой.
ДОБРЯКОВ: Узнать - узнаю, а ехать я никуда не собираюсь. Надо – сама и поезжай. Я при исполнении.
ЕВЛАМОВА: Сволочь ты, Добряков, хоть и при исполнении.
РОГОВ: Стоп, стоп! Без агрессии. Андрей, правда, узнай, где Давыдко сидит. Может, действительно, связаться с ним, написать хотя бы. Сам поверить не могу, что такой человек может кому-то рану нанести. Защищался, может?
ДОБРЯКОВ: Ага, защищался, тесаком ночью в парке.
НИКИФОРОВ: Ну, это еще ни о чем не говорит. Тесак и у нападающего отобрать можно было.
РАЙЗМАН (задумчиво): А ты, видать, знаешь?
НИКИФОРОВ: Я сам тоже под следствием был, знаю. Тогда моя жена родительских прав меня и лишила. Ну, со мной-то все понятно было, сам виноват. По пьяни я. Гуляли в компании, ну, выпили, короче, на улицу вышли. Там набрели на этих, ну на других, короче. А там оказался один, знал нашего приятеля, ну он ему этот… кредитор какой-то, короче; ну стал требовать деньги какие-то вернуть. Наехал, в общем, на нашего другана. Они нас зацепили и сами же драку устроили. Мы только отбивались. А вот Джон за что? Не мог он. Может он это… в состоянии этого… эффекта?
ОБРЕЗОВ: Однозначно! Эффект пострадавшего от ментов при ночном нападении в парке с тесаком.
МОРИС: Аффект подкрался незаметно!
ДОБРЯКОВ: Мог, не мог. Следствие было, суд, все как положено.
ШЕПОТИНА: Ага! Знаем мы, как у вас там положено. Закрыть дело тем, кто под руку попадется, а там хоть трава не расти.
Добряков тяжело вздыхает. Видимо, он привык к подобным критическим оценкам и не видит оснований на них реагировать.
РОГОВ: Не сейчас, ребята! Давайте не будем.
КРЫЛЕНКО: Ну почему, почему не будем? Мы близкие люди, с детства в одном котле варились. А сейчас встретились и ведем себя как... как не знаю кто… как чужие! У каждого свои дела, заботы. Что с другими происходит - даже не интересуемся. Вот, сидят (показывает рукой на Переславскую, Кромова). Вот что вы молчите всю дорогу? Переславская, Кромов, скажите что-нибудь! Ингат, что ты думаешь? Ты как-никак религиозный человек, с людьми общаешься, исповеди слушаешь. Прав Добряков, что не проявил никакого интереса? А Давыдко там, может, безвинно страдает. Это же наш друг, между прочим, его все любили.
КРОМОВ: Только плоть мертвая не страдает. Душа же всегда мытарства испытывает.
КРЫЛЕНКО: Ой, Кромов, только не нуди заупокойным голосом. А ты, Тань, ты же старостой у нас была, ну ты скажи что-нибудь.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Ребята, я считаю, что с Давыдко обязательно надо связаться. Виноват он или нет, в любом случае наше участие может его поддержать. Не так уж весело ему там, это очевидно. Посылку передать необходимо. Что можно передавать, Андрей? Ты узнай нам про него все, пожалуйста, а мы скооперируемся.
ДОБРЯКОВ: Да понял я уже. Будет вам адрес, наведем справки.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Когда с тобой связаться лучше?
ДОБРЯКОВ: Как узнаю, сам свяжусь, не волнуйтесь.
Некоторое время продолжается пауза, во время которой некоторые едят, сидящие рядом чокаются и выпивают, кое-кто остается в задумчивости.
РАЙЗМАН: Грустно стало. Тема, что ли, такая? Или мы стареем?
МОРИС: Не стареем, а мудреем. Оттого и грустно.
БАРЛИХИНА: Морис, почитай свои стихи.
ОБРЕЗОВ: Валяй, Морис!
МОРИС: Давайте, что ли, правда… Недавно навеяло вот под настроение как раз. На тему доказательств. Они шекспировской Дездемоне адресованы, но Джону тоже подойдут. (Декламирует грустно и безжизненно): Сохрани платок, сохрани! Яго бродит где-то поблизости. Что любовь и верность? Они Черным мыслям не станут известью. Отведи навет, просвети, Обличи грех рукою нежности. Сложно вырваться из сети, Что сплели для беды безбрежности…
ЕВЛАМОВА: Морис, прекрати! Почитай хорошее что-нибудь, без этой твоей дурацкой философии. И без того тошно на душе.
ШЕПОТИНА: Так у него все стихи философские были, не помнишь, что ли?
МОРИС: Ладно, ладно. Ты права, Лен! Неподходящие я стихи выбрал. Я вот тут с одним дружком общался, он мне все время про свои победы рассказывает. А я его понять никак не могу – чего, мол, тебе надо, столько женщин у него, а как сойдется с кем-то, сразу интерес теряет. Так он мне говорит: «Ну, не могу я иначе, мне не секс даже важен, а количество побед. И чтобы все о них знали».
БАРЛИХИНА: Сколько же твоему приятелю лет, малыш еще, что ли, совсем?
МОРИС: Да не такой уж малыш, наш ровесник.
КРЫЛЕНКО: Значит, больной просто. На всю голову.
ШЕПОТИНА: На все головы.
МОРИС: Вот я ему и посвятил. (Встает и декламирует с выражением): «Люблю жонглировать сердцами. Их можно бросить вверх, повыше, Забыть поймать, столкнуть боками, Или, вообще, – метнуть на крышу. Талант мой грамотно отточен, Но совершенству нет предела. Я тренируюсь часто очень И действую весьма умело. А публика всегда найдется Такие смаковать моменты. Когда же сердце разобьется – Аплодисменты - мне! Аплодисменты!».
Все аплодируют. Морис раскланивается.
СКАЛИН: Хитришь? Сам себе стих посвятил, а?
МОРИС: Нет, я не такой.
РОГОВ: Так мы про тебя еще не все услышали. Женат?
МОРИС: Нет… Ну, как? Живем вместе, ну это так, несерьезно, детей нет.
ШЕПОТИНА: Скажи на милость, мне это нравится! Он не женат, но несерьезно живет вместе. И сколько ты уже вместе живешь?
МОРИС: Пять лет.
ОБРЕЗОВ: Серьезный срок.
ШЕПОТИНА: Для несерьезной совместной жизни. А что не женишься?
МОРИС: Не хочу.
КРЫЛЕНКО: А что живешь тогда вместе?
МОРИС: Хочу.
ЕВЛАМОВА: Мне интересно, вот если твою подругу спросить замужем она или нет, она что ответит?
МОРИС: Она считает, что замужем, так всем и говорит.
ЕВЛАМОВА: Она за тобой замужем, а ты на ней не женат, верно?
МОРИС: Ну, что я могу сделать? Ну, не хочу я жениться, не хо-чу.
ЕВЛАМОВА: Слов нет, до чего мужики развратились!
РАЙЗМАН: Это не мужики, это во всем мире нравы сейчас другие, институт семьи полностью отмирает.
ЕВЛАМОВА: Да ничего не отмирает, вы просто ведете себя безнравственно. Живете как удобно, без обязательств. Если мужик непорядочный, так он и будет искать себе оправдание в том, что времена изменились.
РАЙЗМАН: Ну, разошлась, сторонница официальных отношений.
СКАЛИН: Самим не надо мужиков безнравственными делать! Я вот считаю, что мужчина по своей изначальной природе очень даже благороден. И остается таким до тех пор, пока не попадет под влияние безнравственной женщины. Из нас же все что угодно слепить можно! И в зависимости от того, какая женщина возьмется, то себе и слепит.
РОГОВ: Молодец, Скалин, за что и ценю. Сходу можешь самую суть отметить!
МОРИС: Ну что непонятного-то, что? Я вот сознательно не влюбляюсь, и знаю все, что вы мне тут сказать можете. Ведь с женщинами как? Если в нее влюбился – то объективно увидеть уже не сможешь, любой порок будет достоинством казаться. Разглядывать издали надо, выбирать, предпочитать, а не любить. А выбранную женщину уже потом выделяешь, и это естественно. Потому и живу спокойно, не влюбляясь, но ценя. И, как следствие, лучше к ней отношусь. Вот такая у меня красивая идея. Верно же?
РОГОВ: Да-а, Морис… Только красивая идея, как правило, редко бывает верна. (Многозначительно взглянув на Шепотину): Впрочем, как и красивая женщина.
БАРЛИХИНА: С Морисом все понятно. Ты-то как, Лен? Самой-то есть чем гордиться?
ЕВЛАМОВА: Я горжусь тем, что у моего мужа дома все хорошо! Это достаточный повод, на мой взгляд.
РОГОВ: Вполне. А занимаешься чем?
ЕВЛАМОВА: Я дизайнер. Закончила университет технологии и дизайна, работаю в серьезной компании. Замужем, дочери восемь лет.
ДОРОФЕЕВА: А мы всегда думали, что ты за Давыдко замуж выйдешь, хоть он, насколько помнится, всех девочек любил. Без разбора.
ЕВЛАМОВА: Кто это «вы», которые вдруг неожиданно для всех думать стали?
ДОРОФЕЕВА: Да все мы! Вы ведь, кажется, даже уехали вместе после школы. Работать куда-то подрядились, что ли?
ЕВЛАМОВА: Да, мы в археологическую экспедицию уезжали вместе на полгода. И если ты на что-то намекаешь, то я могу сознаться, что там наша любовь и произошла. Кстати, я у него оказалась первой женщиной, так же, как и он у меня – первым мужчиной.
ДОРОФЕЕВА (томно): Быть первой женщиной – это еще ни о чем. Я в таких случаях предпочитаю оказаться последней.
Одноклассники значительно переглядываются, оценив смысл услышанной фразы, явно принадлежащей чужому уму.
ШЕПОТИНА (иронично): Боже мой, какие высокие мысли! Одна нашла свое предназначение в том, чтобы создать уют для мужа, другая гордится, если очередного мужика на всю жизнь под себя зациклила. Это ваши интересы, девочки?
ЕВЛАМОВА: Галь, не расходись. Ты и сама не против была бы кого-то «зациклить», как ты выражаешься (взглянув на Рогова, который слушает внимательно и улыбается).
СКАЛИН: Очевидные вещи иногда вызывают непонимание. Ведь совершенно верно, что любой женщине хочется быть любимой всю жизнь, и чтоб мужчина никогда не смог ее забыть, а? Да, впрочем, как и мужчине, ему тоже этого хочется.
ДОБРЯКОВ: Тебе что, хочется, чтоб тебя бывшая жена до сих пор любила? Когда ты уже на другой женат?
СКАЛИН: Эх, Андрюха, бывших жен не бывает! Раз попался, считай - на всю жизнь ответственный. И не важно, как потом отношения складываются. Вот моя после развода ко мне кучу претензий имеет, это, наверное, у нее до сих пор любовь такая, не знаю.
КРЫЛЕНКО (смеясь): Конечно, любовь. Если б был другой любимый, она б к нему цеплялась!
ОБРЕЗОВ: Все вы, бабы, такие!
СКАЛИН: Да есть там у нее какой-то любовник, только что-то жениться не спешит. Пока бывшая замуж не выйдет, ясное дело, будет меня мучить.
ШЕПОТИНА: А ты и согласен? Любовнику-то зачем жениться, ему все хорошо! Женщина свободная, бывший муж содержит, никаких обязательств!
РОГОВ: Ты определись, Галь, ты вроде за семейные союзы. А сейчас чужого любовника защищаешь.
Шепотина, поджав губы, молча смотрит на Рогова, потом демонстративно отворачивается.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Тему подняли интересную. Давайте Игната спросим.
ЕВЛАМОВА (Кромову): Точно, расскажи-ка, ты что по этому поводу думаешь?
КРОМОВ: Церковь против небрачных отношений.
РАЙЗМАН: Нет, ты подробно ответь. То, что церковь думает, мы и без тебя знаем.
КРОМОВ: Я проповеди читаю, там говорю, что думаю. Да вот только мирское мудрование не есть истина. Сердцем жить надо и заповеди соблюдать.
БАРЛИХИНА: Да как их соблюдать, если все вокруг живут не по-христиански? Время совсем другое. И церкви уже пора к браку по-иному относиться, все кругом невенчанные живут. Что ж, вообще тогда в пустыне уединиться, чтоб соответствовать?
КРОМОВ: Время не другое. И венчаний много. Только не для всех это. Заповеди ведь не снаружи соблюдаются, а изнутри.
МОРИС: Это как?
КРОМОВ: Если сдерживаешь себя в греховном поступке, значит уже грешен. В сердце не должно быть желания заповедь нарушить. И мыслей тогда не возникнет о прелюбодеянии. И в других вещах воздержание. Заповеди Господь давал не потому, что людей ограничивал, и не для того, чтоб их удовольствия лишить, а потому, что путь к блаженству показывал. Если живешь по заповедям, то и даются они легко, и не думаешь о них как об ущемлении, а потому и не преступаешь.
ОБРЕЗОВ: Ерунда какая-то!
РОГОВ: Почему ерунда? Все как раз понятно! И объясняет наши грехи. Не умеем мы еще заповедям следовать. Не готовы.
КРОМОВ: Готовы! Все люди готовы. Боятся только.
КРЫЛЕНКО: Чего боятся?
КРОМОВ: Боятся, что им хуже будет. Они думают, что во грехе счастье, то есть - в удовольствии. А счастье и удовольствие - разные вещи. Можно праведником в счастии пребывать, а можно и в удовольствии маяться.
ОБРЕЗОВ: Во, загнул!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ (Кромову): Как точно сказано!
ОБРЕЗОВ: Да хватит эту поповскую лабудень слушать. Ты сам-то на «Мерседесе» приперся, что ты нам тут про праведность вещаешь?
ДОРОХОВА: Ты что, правда на «Мерседесе» ездишь?
КРОМОВ: Езжу, машина надежная, удобная. Выручает меня.
ДОБРЯКОВ: И как это понимать?
МОРИС: Это что, заповедям не противоречит?
ОБРЕЗОВ: Я на свою старую «Бэху», знаешь, как пахал? А тебе, выходит, с неба упало?
КРОМОВ: С неба не упало, а по воле Божьей прихожане поднесли.
ДОРОХОВА (мечтательно): Что-то мне никто по воле Божьей не подносит. Все выпрашивать приходится. Моей «Инфинити» два года скоро, менять надо.
КРОМОВ: У меня приход, хоть и небольшой, но люди в разных районах живут, я потому много пешком ходил, навещал чад своих много. Вот они и постарались.
РАЙЗМАН: Ребят, ну вы что набросились-то? Подарки разные бывают, некоторые вон все имущество свое церкви завещают. А тут какой-то «Мерседес» подержанный.
КРОМОВ: Чадо у меня было духовное, старушка одна парализованная, много лет не вставала. И сын у нее - машины продает. Я к ним часто захаживал. А когда она упокоилась, он мне одну из своих машин отдал. «Чтоб, - говорит, - батюшка, к пастве поспевать». Спаси, Господи, добрые люди.
МОРИС: Освятил хоть?
КРОМОВ: А как же!
РОГОВ: Ну, Игнат, ты молодец! Значит, прихожане тебя любят. Видимо, и ты их в беде не оставляешь.
КРОМОВ: Упаси, Господи! По мере сил своих…
ОБРЕЗОВ: В святые метишь?
КРОМОВ: Не готов я к святости, грешен. (Крестится).
НИКИФОРОВ: Я вот тут спросить хочу. Тебя, Игнат. Скажи мне, как ты ко всему относишься? Ну, к жизни, например, к смерти.
КРОМОВ: Мое отношение, Федор, не разумом формируется, но сердцем. Да и зачем ты меня спрашиваешь, коли сам знать должен.
НИКИФОРОВ: Мне откуда знать? Это я тебя, как умного человека, спрашиваю.
КРОМОВ: Человек не умом силен, но праведностью. И истину нельзя себе присваивать. Вот взгляните, сколько истины кругом, и каждый за нее борется. Каждая религия, каждая партия, каждая группа свое проповедует, и все истину прославляют.
СКАЛИН: Так что же, считать, что нет истины в результате?
КРОМОВ: Отчего же? Всё есть истина. Проявление Божие многолико. Доказывать только ни к чему, упорствовать и убеждать. Как только человек убеждать начинает, сразу у него гневливость появляется, и он, вопреки Божьей воле, бороться начинает.
ШЕПОТИНА: Ну, это толстовщина какая-то. Ты всепрощение пропагандируешь?
КРОМОВ: Не пропагандирую я. О том и говорю. Пропаганда - это ведь тоже борьба. За идею, за мысль. А любая борьба подразумевает врага. К чему ж из ближнего своего врага делать? Борьба против врага приводит к обману. К обману самого себя. Как только вступишь в борьбу, так и проиграл. Известно ж всем: чему сопротивляешься, то и усиливаешь.
РОГОВ: Игнат, ты, насколько я помню, всегда к Богу шел, вот тогда и проясни нам: как же сочетается земная жизнь, с ее пороками и борьбой за выживание, с той праведностью, о которой ты говоришь? Ведь стремление к чему-то должно у человека остаться? Карьеру сделать, например, или признания достичь? А как стремление без борьбы реализовать?
КРОМОВ: Стремление должно остаться, верно. Стремление это – Богу угодить, а Бог в душе. Мы же умом живем, пользу только для себя высчитываем. Суету мирскую за жизнь принимаем. Говорят же, ум - хороший слуга, да хозяин плохой. А сердцем жить боязно, разучились мы. И не то даже, что не готовы на кресте висеть, а ведь и спасенными не хотим быть. И человеку самому понять бы: кем ты являешься прежде мыслей своих и чувств, что останется от тебя, когда ты тело свое сбросишь?
ШЕПОТИНА: На эти вопросы ответа никогда не было. Это все философический вздор для пустобрехов.
КРОМОВ: Для того, кто ответ получить хочет, для того – не бредни. Я, например, литературы много изучил, и разной: по философии, по теологии; физикой и биологией увлекся, а ответы ко мне все равно как будто бы изнутри приходят. От Бога, значит.
БАРЛИХИНА: Хочешь сказать, что учиться вообще необязательно? И книжки не надо читать?
КРОМОВ: Надо, надо книжки читать, а то как же? Только книжки людьми писаны, а люди из души понимание берут. Христос нас заповедям учил, а ведь ни одной книжки не написал. Апостолов своих в мир посылал, чтоб жизнью своей правду показывали. Книжное слово хорошо, а искра Божья – вернее.
Некоторое время продолжается пауза.
РОГОВ: Это все хочется осмыслить. Молодец, Игнат. Ты, кажется, один среди нас, кто достиг того, о чем мечтал.
Кромов молчит, но видно, что он соглашается с тем, что сказал Рогов.
СКАЛИН: Ну, так тост готов! Выпьем за исполнение мечты! Каждый за свою, и общую - для всех!
Чокаются и выпивают.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Давайте-ка, ребята я вам о себе расскажу. Можно?
Возгласы: «Конечно, можно!», «Давай, давай», «Твоя очередь».
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Я в институте иммунологии работаю. Биохимик. Старший научный сотрудник. Сразу после аспирантуры туда пошла по собственному желанию. Зарплата маленькая. Очень. Но работу бросать не хочу. Не могу даже, так вернее. Я на своем месте там. И муж мой там же работает, в другом отделении только. Специализация моя – диагностика заболеваний, вызванных так называемым вирусом иммунодефицита. Чтобы понятно было, я вам скажу, что до сих пор нет ни одного научного доказательства наличия ВИЧ, вызывающего СПИД. В мире вообще никто еще не видел вируса СПИД.
НИКИФОРОВ: Как это нет? А с чем же медицина борется?
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Огромное количество ученых с мировым именем пытается докричаться: проблемы ВИЧ не существует, поскольку не существует самого вируса. Есть состояние ослабленного иммунитета, которое вызывается массой различных факторов, как социальными, так и физиологическими. Иммунитет у человека может снижаться до критических размеров, до таких, когда его трудно или невозможно восстановить. Но это не работа вируса, это воздействие отравляющих веществ. И вот вместо того, чтобы лечить реальную болезнь с ее конкретным возбудителем, создается перечень заболеваний, которые условно называют СПИДОМ и объявляют неизлечимыми. А финансирование исследований, связанных с этой темой, лишает конкретной помощи плохо продиагностированных людей, и, в конечном итоге, приносит им вред, порой смертельный. Это очень серьезный вопрос. И я работаю как раз по этой теме. Исследования, по большей части, закончены. Поиск вируса СПИД, существующего самостоятельно от уже известных медицине болезней, полностью  прекращен. Так вот сейчас лабораторию, которую я возглавляю, зовут переехать в Канаду, в Торонто. Там нам обещают дать возможность работать в этой области дальше, и еще - опубликовать свои исследования о переливаниях крови, в том числе и зараженной якобы этим вирусом. Нас немного, четыре человека всего, ну еще мужа моего пригласили тоже. Я закончу здесь работу через пять месяцев, через полгода мы должны уезжать.
ЕВЛАМОВА: Насовсем?
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Считается, что на пять лет. Но, думаю, для нас с мужем это будет насовсем. Детей у нас нет. Есть старенькие родители, но это решаемая проблема. Поэтому я и хотела всех вас найти, собрать, увидеть. Смотрю сейчас и будто прощаюсь.
ДОРОФЕЕВА: Понятно, двойное гражданство будете оформлять?
ОБРЕЗОВ: Продалась проклятым империалистам за денежки?
ПЕРСЛАВСКАЯ: Я просто хочу работать. Заодно избавить людей от грандиозной мистификации. Сейчас это возможно только там. Игнат, ты меня понимаешь?
КРОМОВ: Понимаю, Таня. Но ведь больно тебе страну покидать, а?
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Больно.
КРОМОВ: А что ты здесь можешь сделать?
ПЕРСЛАВСКАЯ: В том-то и дело, что ничего, Игнат. Совсем ничего. За восемь лет моей реальной работы по этой теме здесь я встречаю только противодействие. Ни одного государственного финансирования не было. Ни одной серьезной конференции. Ни-че-го! А без работы я не могу. Мне очень грустно, что подавляющее большинство обманным путем вовлечено во лживые идеи и спекуляции.
КРОМОВ: Я тебе так скажу, Танюша: получение второго гражданства противоречит божественной заповеди любить христианской любовью весь мир. Любить ведь не снизу вверх надо, не от себя к семье и государству, а сверху вниз, сначала от Бога, и потом вниз, до социального устроения, до себя. Иными словами, - от божественного к личному. Где бы ты ни была, Бог с тобой везде, в тебе он. Потому идею свою продвигай, работай в Канаде, и - домой возвращайся. А дезертиры, лучшей жизни ищущие, – несчастные люди, потерянные. Думают, что в Англии хорошо, а в Америке еще лучше. И о том забывают, что свое в себе уносят. Куда бы вы не приехали – душу свою не выбросишь…
ПЕРЕСЛАВСКАЯ (тихо, опустив глаза, пожимает руку Кромову): Спасибо, Игнат.
СКАЛИН: Я сейчас в каком-то непонятном состоянии нахожусь! Рассчитывал на веселую встречу одноклассников, на шутки и смех, на сметки и штух. И что получается? Веселая встреча поднимает какие-то проблемы мироустройства. Ребят, ну, давайте забудем, а? Ну, мы ж не для того собрались сегодня. Да, понятно, что у каждого проблем по горло и выше, только кто нам мешает встрече радоваться? Оставим заботы на пару часов, дорогие мои!
ШЕПОТИНА: Кто бы говорил о заботах! У вас с Рогом их, по-моему, вообще нет.
СКАЛИН: Галочка, это прекрасно, что ты так думаешь. Только ты совсем чуть-чуть ошибаешься. И, при этом, на сто процентов. Рог, можно я скажу? (Рогов вопросительно поднимает глаза). У нас клиент один есть, фирма известная, имя называть не буду, но строительство такое ведет, что не слышать о хозяйке этой фирме вы не могли. (Рогов понимающе кивает головой, догадываясь о чем пойдет речь). И, заказывая у нас поставки, клиент этот ошибся в характеристиках. Заказали то, что не соответствует требованиям для их строительства. Ну, поторопились, может, или человек некомпетентный там у них оказался, - не знаю! Подчеркиваю только: они, они ошиблись, не мы! Мы даже расследование проводили. Мы им все поставили, как они запросили, то есть, как договаривались. А дальше они, видимо, свою ошибку поздно, но просекли. Заказ крупный был, отменить ни мы, ни они уже не можем. Куда деваться? Они нам оплату не перечисляют, кормят только гарантийными письмами. Больше года прошло. Мы в суд обратились, все сроки вышли, платить-то надо, в конце концов. А там личность такая во главе, дамочка, что к ней подступиться вообще страшно. Фамилия и в политике, и в «Форбсе», мы перед нею вообще никто. И тут началось. Они, оказывается, эти материалы все-таки на свое строительство приспособили. Вот жадность людская, а? Стройка их завершается обрушением полуготового здания. Причем со смертельным случаем, рабочий погиб. Так она не только платить не хочет, но и свою вину теперь на нас перекладывает. Чистой воды нарушение технологии, там даже неспециалисту ясно, и экспертиза это же показала. Всё честь по чести, и заключение есть, и актов неимоверное количество! А они заявляют, что виновники - мы, которые поставили им продукцию, несоответствующую стандартным требованиям. Вот теперь веселимся, неизвестно чем дело кончится.
РАЙЗМАН: Почему неизвестно, вы же правы? Раз экспертиза показала! И платить за поставки все равно надо.
СКАЛИН: Да я сначала тоже так считал. Сейчас уже вообще ни в чем не уверен.
РОГОВ: Я поясню. Она, владелица эта, подала на нас встречный иск. Полностью ложные все обвинения. Вообще несостоятельные. В экспертном заключении сказано, что при производстве строительно-монтажных работ была проведена некорректная установка опорных элементов опалубки. Несоответствие требованиям, и так далее… Но, по сути, суд все равно их поддерживает. Судья даже не скрывает. У нас юристочка молодая приходит с заседания и рыдает по полдня. Ей судья прямым текстом говорит: «А что вы от меня хотите, я вас понимаю, только сделать ничего не могу». (Грустно улыбаясь): Так что не в той мы пока еще степени крутости, чтоб на судей влиять. Чем дело кончится, вообще неизвестно.
СКАЛИН: Тьфу, а я ведь развеселить всех хотел!
РАЙЗМАН: Давайте я вас повеселю.
МОРИС: Давай, Серега, спасай ситуацию, а то вечер встречи искалечен…
РАЙЗМАН: Я как институт закончил, так инженером устроился, все простенько так, без всяких там звезд с неба. На кабельном заводе работаю. Так нас, ИТР-ов, на три месяца в связи с кризисом попросили отпуск за свой счет взять. То есть, как попросили? Приказали, одним словом. Мы все написали заявления, ушли на вольные хлеба. Вот иду как-то домой, грущу, мыслю сам себе, как теперь дальше буду жить. У меня-то ответственности немного - ни по работе, там все и без меня крутиться будет, ни по семье - я один живу, и чем детей кормить – думать не надо. Но тоскливо ужасно, конечно…
ЕВЛАМОВА (разочарованно): Веселенький рассказец, ничего не скажешь…
РАЙЗМАН: Ты не торопись. Мне навстречу, наперерез можно сказать, вытряхивается откуда-то из-под лавки пьяный бомжара, грязный, зачуханый весь и от него дешевой сивухой - за километр! Бросается на меня и орет: «Помоги, мил человек, не дай с голоду помереть, мне на лечение не хватает, хочешь, ногу покажу?», и пытается своими язвами меня заинтересовать. А я-то весь в своих собственных мыслях, так и отвечаю ему: «Да ты бы мне подал лучше, я теперь безработный». И что, вы думаете, он мне отвечает? Оторопел так, а потом рот в улыбке расплывается, типа решение нашел, и выдает мне восторженно: «Так чего ж ты тогда? Пойди работать скорей, и приходи, я тут всегда бываю!».
Одноклассники вежливо улыбаются, видно, что рассказ их не порадовал.
СКАЛИН (Рогову, вполголоса): В отдел закупок технический консультант нужен был…
РОГОВ (также, негромко): Да вот тоже думаю, только это не совсем то… (Громко, Райзману): Так и не нашел куда пристроиться?
РАЙЗМАН: Не-е, месяц уже как соседям велики - телеки чиню.
РОГОВ: Телефон оставь свой, я позвоню тебе.
РАЙЗМАН: Да ты что, Рог, я ж не про то совсем!
РОГОВ: Ничего, ничего, там видно будет…
ШЕПОТИНА: Рогов, твоя фирма в бюро добрых услуг перепрофилироваться не хочет? Ты всем помогаешь или так, только тем, кто сам ни на что путное не способен?
КРЫЛЕНКО (Шепотиной): С ума сошла?! Угомонись уже, что ты цепляешься-то ко всем, злыдня?
ШЕПОТИНА: Да ничего! Хорошо быть добреньким, когда все хорошо. Когда и деньги, и успех, и интерес к жизни. Почему бы тогда и другим не помочь, подачкой там какой-нибудь? Поверьте, я тоже добрая была, пока у меня все хорошо было!
СКАЛИН: Что же именно плохо стало? Если так все испортилось, так понимать должна, как важно в нужный момент друзей иметь. Обратись, и тебе помогут, если сама не справляешься…
ШЕПОТИНА (с нарастающей истеричностью): А я справляюсь! Я со своими трудностями и несчастьями сама справляюсь, мне чужое сочувствие и помощь ваша без надобности! Да я, если хотите знать, получше всех вас тут себя чувствую, и все у меня просто замечательно, ясно? За-ме-ча-тель-но!! (Срывается на рыдания).
Никифоров наливает ей воды и дает выпить, обнимая и нежно поглаживая по голове. Рогов грустно и молча смотрит на рыдающую Шепотину, Скалин – вопросительно на Рогова. Остальные, в основном, сидят, потупившись, чувствуя всю неловкость ситуации. Невозмутимыми остаются лишь Кромов, он откидывается на стуле, поправляет рясу, поглаживает крест, - и Дорофеева, которая продолжает спокойно есть, не обращая внимания ни на что.
БАРЛИХИНА: Я тут недавно Алинку Мамедову встретила. Ходит, в этот свой жуткий платок закутанная, по-моему, так и не получилось у нее с ребеночком. До сих пор не родила…
МОРИС: Да, ее часто видно. И все время одна, грустная такая. Здороваться даже перестала.
БАРЛИХИНА: Я ей про встречу даже говорить не захотела, все равно бы не пошла.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Откуда ты знаешь, может и пришла бы? Сказать надо было.
ЕВЛАМОВА: Да знает она про встречу, я ей говорила, она как не ходила никуда, так и не ходит, совсем нелюдимая стала… Муж, что ли у нее такой, не знаю, может, не пускает? Она так и не родила, а у них это ведь не принято. Думаю, муж ее совсем загнобил по этому поводу, его она и боится.
РАЙЗМАН: Она и была нелюдимая, причем тут муж? Забыла, что ли, что она как нечеловек пряталась все время? Было бы странно, если б она пошла куда-то.
ДОБРЯКОВ (с усмешкой): Кто как с детства воспитан, тот в жизни к тому и пришел… (Барлихиной): Сама-то как? Что не рассказываешь?
БАРЛИХИНА: Да нечего рассказывать. Я с мамой живу. А она болеет. Не хочу говорить про это, честно. Нечем хвастаться. Сиделка я у нее. Третий год не встает.
ЕВЛАМОВА (сочувствуя): Ну и не надо подробностей, если не хочешь. Пройдет и это, все хорошо будет.
КРЫЛЕНКО: Даа-а, если будет. Так и состарились, не повзрослев.
РОГОВ: Почему же это состарились? У нас еще много чего впереди! Мы еще планы строим!
КРЫЛЕНКО: Планы мы всю жизнь строим, толку-то!
РОГОВ: Толку, может, и нет, а жить, зато, приятно. Помните, как мы мечтали тогда, когда нас за общий прогул лишним уроком наградили, сочинение еще заставили всех писать не по школьной программе.
ШЕПОТИНА (успокаивается, отрывается от плеча Никифорова, нежно поглядывает на Рогова): Я помню!
БАРЛИХИНА: Да все мы помним, ой, какие же мы дураки были…
СКАЛИН: Да и не совсем дураки, ведь кто-то же своего добился. О чем в сочинении писали, помните? (Мечтательно): Тема такая, которую и взрослый-то не опишет: «Каким я вижу себя в будущем»…
МОРИС: На такую тему только в отрочестве и можно писать. Взрослый точно не сфантазирует.
ЕВЛАМОВА: Жаль, не сохранили записи, вот бы сейчас почитать.
ОБРЕЗОВ: Да что там вспоминать-то, писали, лишь бы нас отпустили скорее…
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: А я помню, и что писала - помню, и как при этом мечтала – тоже помню… И как мечту свою осуществляла… Разве такое забудешь?
ОБРЕЗОВ: А я наоборот все сделал: сначала не знал о чем в сочинении писать, решил - напишу, что военным хочу стать. Ну, просто так. А потом, думаю, раз уж написал, так и надо сделать. Вот, шесть лет на сверхсрочной и отслужил, потом на гражданке туда-сюда мыкался. Сейчас мерчандайзером в ИКЕА работаю. Не скажу, чтоб прям по душе. Рогов, может, ты и меня к себе пристроишь?
РОГОВ: А делать что будешь? Я так понимаю, у тебя специального образования никакого нет?
ОБРЕЗОВ: Делать я все могу, что скажешь, то и сделаю.
СКАЛИН: Обрезов может как копать, так и не копать.
ОБРЕЗОВ: Понятно. Не то образование у меня, оказывается, которое вам подходит. А шанс дать?
РОГОВ: Алик, ты пойми, в нашем возрасте уже все шансы розданы. Если он перед тобой не маячит, значит вышел весь.
ОБРЕЗОВ: Да понял я, понял. Не того поля ягода я для вас. Зазнался ты, Рогов! (Скалину): И ты, Скала, с ним! В люди вышли!
ШЕПОТИНА: Стоп! Рог что, обязан тебя на работу брать?
ОБРЕЗОВ: Ладно. То пыхтела сидела, а то заступаться вдруг вздумала! Я просто спросил.
НИКИФОРОВ: Ты еще про семью не рассказал.
ОБРЕЗОВ: А что про семью? Женился, когда служил. Только жена с сыном там и остались на Украине, переезжать не захотели. Они там, я здесь, так и живем.
КРЫЛЕНКО: Счастливо живете?
ОБРЕЗОВ (мрачно): Не жалуемся. Всех устраивает. У вас, что ли, у всех, мечты в шансы превратились?
РАЙЗМАН: Эх, мечты, мечты… А как верилось-то!
Все замолкают, вспоминая, кто-то улыбается своим воспоминаниям, кто-то хмурится, кто-то покачивает головой. На сцене воцаряется тишина, свет постепенно меркнет, занавес закрывается.

АНТРАКТ

Действие второе.

Картина первая.

Сцена представляет собой два помещения, соединенные между собой общим проходом. Одно из них - это школьный класс с партами и периодической системой Менделеева на стене, другое - нечто среднее между лаборантской и комнатой завхоза, в ней складывают инвентарь для уборки помещений, свернутые плакаты и прочую не очень-то нужную утварь. Одноклассников больше, к уже появлявшимся в первом действии добавляются те, которые упоминались, но не присутствовали на встрече. Все выглядят молодо и одеты соответствующе – как старшеклассники.
Раздается звонок и в класс заходит Переславская с портфелем и открытым учебником, который старается читать на ходу. Следом в классе появляется Киреева.
КИРЕЕВА: Не пойму, а чего нет никого? Уроки же кончились.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: У нас сейчас дополнительный час здесь будет. Мы должны сидеть и новое сочинение писать. Наказание нам такое учителя придумали. И тему дали соответствующую - «О чем я мечтаю и кем вижу себя в будущем».
КИРЕЕВА: Чего это за дополнительный час такой? За что это вдруг?
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: За позавчерашний прогул, между прочим. И за поголовное желание принять участие в массовке! Говорила я вам – не надо было сбегать, подумаешь - съемки фильма на набережной! Если на каждые съемки с уроков удирать, в школу вообще некогда будет ходить. Хорошо, что всем классом! (Улыбается). Сейчас ребята подойдут, приступим.
КИРЕЕВА: Ясно. Ерунда опять какая-то. Кем я себя вижу? Королевой Маргой я себя вижу! А? А ты чо там читаешь?
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Анатомию. (Закрывает учебник, понимая, что читать дальше не получится). Ты опять сегодня прогуляла?
КИРЕЕВА: (возмущенно): Я?! Да ты что? Я у врача была! А зачем тебе анатомия, если сейчас сочинение писать, а завтра первым уроком химия? Я не путаю, химия завтра, да?
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Насть, ты же вчера у врача была.
КИРЕЕВА (растерянно): Да? (Поспешно добавляет): А мне сказали еще сегодня придти.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Я хочу тебе сказать, что за твои прогулы влетает мне, как старосте. И именно я должна повлиять на тебя в этом плане. Конец года на носу. Что предлагаешь?
КИРЕЕВА: Слушай, Славка, не парь мне мозг. Мне некогда было, я, между прочим, плакат делала, мне химоза велела уже к сегодняшнему дню нарисовать, чтоб повесить успеть. Смотри! (С гордостью разворачивает лист ватмана, на котором красиво и очень красочно выписано слово «ЦИНГ»).
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Что это?
КИРЕЕВА: Мы на этой неделе цинг будем проходить, вот она мне и пообещала, что трояк поставит, если я сумею сделать плакат цинга.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ (с ужасом): Какого цинга? Настя! Ты что? Нет никакого цинга!
КИРЕЕВА: Дура ты, она мне сама сказала, что мы цинг проходим. Она-то, наверное, лучше тебя знает!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Боже мой, Настя, ну что ты за человек такой! Цинк! Цинк – это химический элемент, посмотри (кивает на таблицу Менделеева).
КИРЕЕВА: Ну! А я что говорю? Вот мы его и будем изучать. А мне за этот рисуночек - три в четверти (изображает танец веселья).
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Настя! В слове «цинк» буква «К», а не «Г», опомнись! Ты что, даже в учебник не заглянула?
КИРЕЕВА: Как?! Правда? (Подходит к таблице Менделеева, ищет где в ней расположен цинк, но не находит и беспомощно поворачивается к Переславской): А ты точно знаешь? (Медленно отходит от стены и вновь разворачивает свой рисунок). И что мне тогда делать? А? Нет, ты это точно знаешь?
Переславская достает из портфеля учебник, открывает его и молча показывает страницу. В это время в класс влетает Морис, через несколько секунд за ним появляются Шепотина и Крыленко.
МОРИС: О, глядите, Киреева нарисовалась, здорОво!
КИРЕЕВА: Мне домой надо, я ухожу.
МОРИС: Ну, естественно, никто и не думает, что ты на дополнительный урок останешься.
КРЫЛЕНКО: Доиграешься уже со своими прогулами.
КИРЕЕВА: Да я хотела как раз завтра… Вот (указывая на свой рисунок).
ШЕПОТИНА: Что это?
КИРЕЕВА: Да вот рисовала, как мы с химозой договорились. Она говорит, все равно не выучишь – оформляй нам тему урока. Это чтоб мне трояк поставить…
МОРИС (со значением) О-о-о! Сильно! Это не трояк, Киреева, это - Нобелевская премия за открытие нового элемента!
ШЕПОТИНА (Киреевой): Не расстраивайся. Может, успеем исправить? Рисунок-то красивый.
МОРИС: Бесполезно! Исправлять надо не рисунок. А мозг Киреевой исправляется только лоботомией. И получается МОЗК с буквой «К» на конце. Да, Киреева?
КИРЕЕВА (забирая ватман и сворачивая его в трубочку): Отвянь, козел!
ШЕПОТИНА: Прекрати, Морис! Только я, правда, не знаю, как это исправлять. Может, заклеить?
КИРЕЕВА: Чем ты клеить-то собралась? Все равно перерисовывать надо. Эх, сорвалась оценочка, ну, может, к следующему уроку нарисую. (Раздумывая): Тогда тема другая будет. Вот, блин, зараза. Хоть бы сказали, как писать надо. Сволочи вы, а не одноклассники!
КРЫЛЕНКО (ехидно): Да, виноваты, не доглядели. А тебе про все слова информация понадобится или только тематическая? В последнем случае рекомендую приобрести словарь химических терминов и читать на ночь.
КИРЕЕВА: А какие еще бывают… эти… ну, которые вместе с цинком? Следующее что проходить будем? Впрочем, этот все равно надо переделывать. Может, успею еще. Ладно, все, ушла я, вы меня сегодня не видели, ясно? (Уходит).
Появляются Скалин и Рогов. Они разговаривают между собой, при этом один из них дружески похлопывает другого по плечу. Рогов подходит к Шепотиной и садится рядом. Постепенно в классе появляются Никифоров, Давыдко, Дорофеева, Райзман, Добряков, Барлихина за ручку с Лазаревым, Евламова и Кромов. Давыдко широко улыбается и постоянно гримасничает. Последней тихо входит Мамедова и скромно садится одна на последнюю парту.
ДАВЫДКО (говорит очень быстро): Ребят, ребят, ребят, тут чего было-то: сейчас Киреева здесь была, я ее сам видел, вот этими вот глазами собственными. Я ей анекдот рассказал, а она мне врезала. Чего это с ней, не знаете, не?!
РАЙЗМАН: А ты какой анекдот ей рассказал?
ДАВЫДКО: Да такой, легкий совсем. Не обидный вообще ни разу! Вот такой, обычный. Приходит Наська Киреева в магазин и говорит: «Я у вас вчера конфеты покупала, «Старик Хоттабыч» называются. Развернула фантик, а там волос. Я, говорит, волос порвала и желание загадала, чтоб мне «три» поставили. А у меня все равно одни «пары». Замените мне волос, пожалуйста, этот, наверное, просроченный». (Все смеются). Да не смешно (потирая шею). Весело вам, да? Вот вам бы врезали, я бы поржал!
СКАЛИН: Мы осторожничаем в анекдотах с Киреевой, здесь важно не переборщить.
ЕВЛАМОВА: Да, Джон, поостерегся бы так необдуманно шутить.
ДАВЫДКО: Так я и не шутил. (Наклоняется к Евламовой): Смотри, синяк остался? Кровь идет? Шрам теперь будет, да? Надо швы наложить. Мне, наверное, переливание понадобится. Ой, голова закружилась! (Падает на парту перед Евламовой).
ЕВЛАМОВА (с наигранным ужасом): Давыдко, у тебя голова отрывается, ой! Тебе скорую надо.
ДАВЫДКО: Давай сразу реанимацию! Не довезут же, спасайте одноклассника, ребята! (Неожиданно подпрыгивает и целует Евламову в щеку).
ЕВЛАМОВА (смущенно): Ты чего?
ДАВЫДКО: Чего «чего»? Я спасаю свою жизнь. Ценой твоей. Этот поцелуй влил в меня дополнительную энергию. А ты что подумала? Что я тебя целую? Неееет! Кажется, мне полегчало. (Бодро вскакивает). Евламова, ты будешь моим эликсиром. За это я посвящу тебе стихи. А за это ты будешь ими восторгаться.
КРЫЛЕНКО: А до этого за что ты Евламовой стихи посвящал?
ДАВЫДКО: Она много раз спасала меня. Только это было в другой жизни. Но я помню!
ДОРОФЕЕВА: А остальные ничего не делали тебе в другой жизни? Я, например?
ДАВЫДКО: Ты, Светка, тоже делала. Пока Евламова меня спасала, вынося на своих плечах из-под обстрела, пока она пробиралась в виде черной кошки в подвалы инквизиции, ты, Дорофеева, меня одухотворяла. Из-за тебя я кричал: «И все-таки, она вертится!» И тебе я тоже посвящу стихи. Обязательно. В следующей жизни. В этой я не могу распыляться.
РАЙЗМАН: Правильно, в этой жизни следует быть исключительно последовательным. Вот как Мамедова, например. У нее есть цель, и она неуклонно к ней стремится. Да, Мамедова?
Мамедова поднимает голову, но ничего не говорит.
ШЕПОТИНА (Рогову, тихо): А ты не хотел бы посвятить мне стихи?
РОГОВ (так же тихо): Хотел бы. Я тебе не только стихи, я тебе всего себя хотел бы посвятить.
ШЕПОТИНА: Рог, ты классный. Хочешь я тебя поцелую при всех?
РОГОВ: При всех не хочу. Это будет несерьезно, как у Давыдко. А у меня не так… Пойдем в лаборантскую, а?
ШЕПОТИНА (смеясь): Все равно все догадаются.
РОГОВ: Конечно, догадаются. А когда ты выйдешь за меня, ни у кого не останется даже сомнений. Все не просто догадаются, а на сто процентов убедятся!
ШЕПОТИНА: А я выйду за тебя?
РОГОВ: Конечно! А разве ты не хочешь?
ШЕПОТИНА: Хочу…
РОГОВ: Заметано! (Берет Шепотину за руку и они удаляются в лаборантскую, где шепчутся и целуются).
ДОБРЯКОВ (провожает их долгим взглядом и даже немного приподнимается с места, чтобы понаблюдать за этой парой. Потом обращается к Кромову): Видал? Как она его, Рога нашего… Дааа… Серьезно, вроде, а? Как думаешь?
КРОМОВ: Жизнь покажет.
ДОБРЯКОВ: А ты веришь в любовь-то?
КРОМОВ: Конечно. Только в нее верить и надо.
ДОБРЯКОВ: Ну, загнул! Я же про всю жизнь тебя спрашиваю. В жизни кроме любви еще много чего интересного бывает.
КРОМОВ: Наверное.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ (прислушиваясь к их разговору): Ты, Игнат, всегда не договариваешь. И на самом интересном месте замолкаешь. Почему?
КРОМОВ: А зачем говорить? Что я такого тебе скажу, что тебе самой еще неизвестно?
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Может, и ничего, но мнением своим хорошо бы поделиться.
КРОМОВ: Нет, Тань, ни к чему это.
ДОБРЯКОВ: Чего так?
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Почему это ни к чему?
КРОМОВ: Да не надо мнением делиться, оно ж у каждого свое. А слова - лишние. Ты ж моим мнением жить не станешь, верно? У тебя свое в душе.
ДОБРЯКОВ: А если станет?
КРОМОВ: А если кто станет, тот, значит, сам дошел.
ДОБРЯКОВ: Ну, ты философ, блин!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Да, в этом что-то есть. Возможно, ты и прав, Игнат.
Кромов равнодушно пожимает плечами.
ОБРЕЗОВ (Никифорову): На тренировку идешь сегодня?
НИКИФОРОВ: Сегодня - нет, матери обещал помочь, она на рынок едет, надо сумки поднести.
ОБРЕЗОВ: Ну и я не пойду тогда, что-то надоело мне. (Сладко потягиваясь): Задвину в этот раз, поваляюсь лучше, телек посмотрю.
ЛАЗАРЕВ: Ребят, я что придумал тут! Вот нам в качестве наказания сочинение дополнительно не по программе задали, да?
СКАЛИН: Ну да! Хочешь прогулять?
ЛАЗАРЕВ: А вот и нет! Я кое-что другое придумал. Сочинение не по программе, и писать его мы тоже можем не по программе.
СКАЛИН: Как это?
Одноклассники прислушиваются, постепенно заинтересовываются, подходят ближе друг к другу.
ЛАЗАРЕВ: Давайте напишем одно большое общее сочинение. Мы же класс, социальная группа. Хоть и небольшая, но единая.
ДОРОФЕЕВА: Я не представляю, как это можно изобразить. (Отходит в сторону, теребя и поправляя свою одежду).
Из лаборантской, заметив оживление, возвращаются Рогов и Шепотина.
ЛАЗАРЕВ: Сам не знаю. Я – идеист, то есть идейщик. А вы – исполнители, вам и решать.
Дорофеева тем временем заинтересована своим туалетом, расправляет складки, поправляет пояс на платье и случайно делает неловкое движение. Что-то нарушается, со стуком падает застежка, разъезжается молния на платье. Дорофеева поспешно удаляется в лаборантскую, чтобы, уединившись там, привести себя в порядок. Видно, как она старается изловчиться, но вывернуться нужным образом, чтобы застегнуть молнию, ей не удается.
ДОРОФЕЕВА (выглядывает из лаборантской и громким шепотом зовет Крыленко, которая в этот момент оказывается к ней ближе всех): Кать! Катька! Ка-тя! Крыленко!
КРЫЛЕНКО (оборачивается к ней, не сразу услышав, что ее зовут): Чего тебе?
ДОРОФЕЕВА (шепотом): Подойди сюда!
КРЫЛЕНКО (так же шепотом): Да ты лучше сама иди сюда, сейчас обсуждать будем.
ДОРОФЕЕВА: Я не могу, ну подойди же!
КРЫЛЕНКО: Ну, подожди тогда.
ДОРОФЕЕВА: И ждать не могу, мне твоя помощь нужна.
Крыленко удаляется в лаборантскую, там они пытаются поправить платье Дорофеевой, крутятся, ойкают и хихикают.
ОБРЕЗОВ: Предлагаю выразить общую идею, что все мальчики хотят стать космонавтами, а девочки – артистками. И каждому расписаться.
МОРИС: Или всем устремиться в президенты. Без половых предрассудков.
ДОБРЯКОВ: Ну да, каждому из нас - по президентскому сроку!
ЛАЗАРЕВ: Переход президентского кресла из рук в руки, то есть из-под одной задницы в другую, чтоб всем удалось повластвовать всласть. И страна преобразится!
ДАВЫДКО: Ура! Дорвемся и накуражимся! Всем хватит!
РАЙЗМАН: Неужели каждый политик так и рассуждает?
МОРИС: Каждый! В России две напасти: внизу власть тьмы, а наверху – тьма власти.
ШЕПОТИНА: Нет, по-моему, это не лучшая идея. Сейчас если начнем писать, получится сочинение на тему «Что бы я сделал, если бы меня выбрали президентом». И надо будет как-то тему раскрывать. Что тогда писать будем?
ДОБРЯКОВ: Вот пусть каждый свой план и напишет. По очереди, как будто мы друг друга сменяем.
РОГОВ: Тогда выходит, что каждый последовательно исправляет ошибки другого, предыдущего. Это нехорошо.
ШЕПОТИНА: Да-да, именно! Придется описывать все недостатки выборного правительства.
ДОБРЯКОВ: Не понял! А что плохого в выборном правительстве?
ДАВЫДКО: Понял Я! Я, я, я все понял! Галина Шепотина – монархистка! Власть одна, от Бога и на всю жизнь. (Шепотиной): Так?
ШЕПОТИНА: Я не знаю, монархистка я или нет, но чувствую, что власть должна быть долгосрочной. А частая смена властителей ни к чему хорошему не приводит. Как-то иначе все должно устраиваться.
ЛАЗАРЕВ: Не, не монархистка… Анархистка. (Передразнивает): «Само все должно устраиваться». Анархия – мать порядка!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Галя правильно говорит, я с ней согласна.
ШЕПОТИНА (оживляясь): Правда, Тань? Ты, наверное, тоже чувствуешь. Это, понимаете, как будто надежнее, что ли… Если выходишь замуж и рожаешь ребенка, то знаешь, например, что это на всю жизнь, правильно ведь? Что муж будет заботиться, защищать, ребенка поднимать. А тут приходит президент новый и говорит: доверьтесь мне, положитесь на меня, я с вами только на ближайшие четыре года.
ЛАЗАРЕВ (подхватывая): А потом придет новый папа и как-нибудь уж довоспитает нашего сыночка.
Все смеются.
РАЙЗМАН: А что, если просто написать, каким каждый из нас видит себя в будущем?
РОГОВ: Ребят, а давайте представим, что мы встретились все лет так через пятнадцать, и рассказываем о себе, у кого как сложилась жизнь. Вот все собрались и делимся, а?
НИКИФОРОВ: Здорово! Мне нравится.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Замечательно! Давайте именно такое сочинение и напишем.
БАРЛИХИНА: Только каждый из нас должен сам написать, а потом все листочки сложим вместе.
ЕВЛАМОВА: Я тоже - за!
Появляется Киреева с рулоном ватмана.
КИРЕЕВА: Я рисовать больше не буду, все равно к завтру не успеваю. Вот, как могла, поправила. (Разворачивает ватман. Это прежний рисунок, но на нем очень некрасиво, совсем другими красками крупная буква «Г» исправлена на «к». Получилась странная смесь: буква «к» с горизонтальной чертой сверху. Видно, что сначала была ошибка, а потом ее исправляли впопыхах. Вопрошает, явно гордясь собой): Как думаете, пройдет?
БАРЛИХИНА: Ой!
ДОБРЯКОВ (протяжно): Да-аааа…
СКАЛИН (сочувственно вздыхая): Да нарисуй уж новый, что ли?
КИРЕЕВА: Некогда мне! Меня там ждут, я идти должна!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Никуда ты сейчас не пойдешь! Садись!
КИРЕЕВА (оторопев от неожиданности): Чего? Чего это я никуда не пойду? Мне надо!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Нам тоже надо! Садись. Сочинение сейчас будешь писать.
Киреева хочет рвануться в сторону, но Райзман и Морис хватают ее и усаживают за парту, вставая по обе стороны, чтоб Киреева не сбежала. Киреева недовольно подчиняется, лицо при этом кривит так, что некоторые смеются, глядя на нее.
КИРЕЕВА: Какое еще сочинение? Я писала недавно!
ЕВЛАМОВА: Мы сейчас все будем писать, какими видим себя через пятнадцать лет. Каждый должен участвовать.
КИРЕЕВА: Вот вы и пишите, а я-то зачем?
ШЕПОТИНА: Весь класс будет писать. И ты тоже. А где это моя Катюха?
БАРЛИХИНА: И Светки нет.
РОГОВ (Обрезову): Позови их, они там в лаборантской закрылись.
ОБРЕЗОВ: А чего это они закрылись?
ЕВЛАМОВА: Ну чего закрылись?! Шепчутся!
ОБРЕЗОВ: А чего шепчутся?
ШЕПОТИНА (с улыбкой): О тебе, Алик! О чем еще могут шептаться Дорофеева с Крыленко?
По лицу Обрезова видно, что он принимает шутку Шепотиной за чистую монету, и он поспешно направляется в лаборантскую за девочками.
ОБРЕЗОВ (резко открывая дверь в лаборантскую): Эй, девчонки!
Дорофеева застывает неестественно прямая с выпученными глазами, поскольку ей до сих пор так и не удалось привести платье в порядок. Она чувствует, что малейшее движение выявит катастрофу в ее туалете.
КРЫЛЕНКО: Ну, чего приперся? Иди отсюда!
ОБРЕЗОВ (спрашивает Крыленко, указывая на застывшую Дорофееву): А чего это она?
КРЫЛЕНКО: Ничего, нормально все. Иди, давай.
ОБРЕЗОВ (Дорофеевой): Вас там ждут.
Дорофеева медленно кивает, не отводя глаз от Обрезова. Тот же воспринимает ее взгляд как любовный посыл и заинтересовано наблюдает за Дорофеевой, совершенно не собираясь выходить.
ОБРЕЗОВ: Свет, а ты чего?
Дорофеева медленно покачивает головой из стороны в сторону. Она хочет показать, что ничего не случилось, но Обрезов воспринимает эти движения так, как будто завороженная его неотразимостью девушка любуется им. По его лицу пробегает довольная усмешка. Он подходит к Дорофеевой и протягивает к ней руку, желая то ли обнять, то ли взять за плечо и вывести из лаборантской. Дорофеева набирает воздух и поспешно закрывает глаза, опасаясь, что ее платье сейчас расползется на ней. Она похожа на застывшую статую. Обрезов же вновь истолковывает эти движения в свою пользу как невозможность Дорофеевой сопротивляться его обаянию.
КРЫЛЕНКО: Ну что тебе надо? Иди уже, сказали – сейчас придем.
ОБРЕЗОВ (убирая руку, протянутую к Дорофеевой): Я-то пойду. Только и вы идите. Мы сейчас все вместе сочинение будем писать - кто как себя представляет лет эдак через пятнадцать. (Поворачивается уходить и слышит за спиной протяжный вздох Дорофеевой. Только для нее это – вздох облегчения от его ухода, а для него – томный вздох страсти).
КРЫЛЕНКО: Иди-иди!
Обрезов выходит из лаборантской и появляется в классе.
ДОРОФЕЕВА: Вот придурок! Еле выстояла, думала сейчас все по шву разойдется, как бы я выглядела! Я же сегодня без лифчика.
КРЫЛЕНКО: Да, веселая сценка получилась бы! А этот трепач потом бы скалился!
ДОРОФЕЕВА: Ну, давай уже тогда заколками зацепим, делать нечего.
Кое-как Крыленко и Дорофеева заканчивают приводить одежду в порядок и через некоторое время выходят из лаборантской в класс. После этого эпизода на лице Обрезова постоянно присутствует довольная ухмылка, периодически он бросает взгляды на Дорофееву, которая совершенно не обращает на него никакого внимания.
СКАЛИН: Теперь, кажется, все в сборе? Ну что, начнем писать?
БАРЛИХИНА: Ребята, только давайте договоримся писать очень честно, ладно?
РАЙЗМАН: Обязательно честно, иначе неинтересно.
ЛАЗАРЕВ: А через пятнадцать лет это все перечитаем. Чур, я читать буду! Стоя на табуретке!
ДАВЫДКО: Вот здорово будет! Взрослый жирный мужик на табуретке!
МОРИС: С брюшком и лысиной.
ЛАЗАРЕВ: Ладно, ладно, через пятнадцать лет я вами тоже полюбуюсь, еще неизвестно, кому веселее придется.
Все смеются, говорят одновременно, подходят ближе друг к другу. Слышны голоса: «А давайте по очереди… Или в одной тетради? Только, чур, чужое не читать! Закроем сверху! Нет, лучше скрепим! Вот, посмеемся… А я и не знаю, что писать… Важно, чтобы все!»... и т.д. Постепенно свет на сцене меркнет.

Картина вторая.

На сцене те же декорации, что и в первом действии. Зал ресторана, только теперь в нем присутствуют все без исключения действующие лица. Одноклассники расположились иначе: Рогов с Шепотиной, Евламова с Давыдко, Барлихина с Лазаревым. Сидят так, что каждый последующий рассказчик находится рядом с предыдущим. На Кромове ряса. Все улыбаются и очень доброжелательны друг к другу.
РОГОВ: Ну, вот мы и встретились после столь долгого отсутствия, дорогие мои одноклассники.
ШЕПОТИНА (прижимаясь к Рогову щекой, улыбается): Как будто и не расставались!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Пятнадцать лет пробежали как один день, а столько всего нового произошло. Вроде и небольшой срок, когда оглядываешься назад. Но звучит внушительно. Долгожданная встреча состоялась! Давайте рассказывать.
ВСЕ (вразнобой, шумно, весело): Давайте, давайте! Я готов начать! Мне есть чем похвастаться!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: По очереди? Только все, без исключений. У кого как сложилась жизнь?
ЕВЛАМОВА (Переславской): Танюш, ты староста, ты и начинай!
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: Я занимаюсь наукой. Возглавляю биохимическую лабораторию, где исследуются самые современные и невероятные гипотезы о жизни человека. У нас потрясающий состав ученых, лауреаты различных премий. И мы близки к сенсационным открытиям, позволяющим продлить жизнь. Да, я провожу на работе много времени, но при этом совершенно не устаю, поскольку время там улетает мгновенно. Мне интересно, и я знаю, что делаю полезное и важное дело. (Поворачивается к Дорофеевой): Теперь ты, Света.
ДОРОФЕЕВА (восторженно, никакого скучающего тона, который соответствовал ей в первом действии): А я очень удачно вышла замуж. Мой муж меня любит, заботится, выполняет все мои капризы. Он занимает высокое положение, а я сопровождаю его в деловых поездках. Поэтому тоже не успеваю скучать, мне все нравится: новые впечатления, новые знакомства, разные неожиданные встречи. Муж вынужден много времени проводить на людях, он достаточно известный в своей области человек, пользуется авторитетом. Поэтому приемы, обеды, рауты и всякая такая дребедень. Но мне нравится, мы практически не расстаемся с ним, и в то же время не успеваем друг другу надоесть. Еле-еле выбрала время для нашей встречи, завтра улетаем в Голландию. (Поворачивается к Шепотиной, сидящей рядом с ней, и кивает, как бы передавая слово).
ШЕПОТИНА: Ну, как видите, мы с Рогом поженились. Воспитываем деток, у нас их двое.
РОГОВ: Трое!
ШЕПОТИНА (улыбаясь Рогову, нежно): Да, теперь уже скоро трое.
РОГОВ (нежно гладит Шепотину по животику): И ведь это не предел? А? Что скажешь, любимая?
ШЕПОТИНА: Думаю, да. Мне с тобой, родной, и спокойно, и надежно. (Обращается к одноклассникам): Можно больше и не думать ни о чем, знай себе рожай, а Рогов обо всем позаботится. (Смеется). Вот фирму свою открыл.
РОГОВ: Жена пусть дома сидит. Тем более такая красавица, какая мне досталась. А я ее и детей наших обеспечивать должен. Бизнес у меня свой, строительная фирма. Пока дело есть, с голоду не умрем. (Шепотиной): А как иначе? Я же тебе заботиться пообещал? Пообещал! Любить тоже обещал? Обещал! Все, на всю жизнь теперь!
ШЕПОТИНА: Обещал, я помню. Я в тебе никогда и не сомневалась.
РОГОВ (Скалину): Ну, теперь ты, Игорян.
СКАЛИН: Так у меня тоже детки. И тоже жена красавица. Все, как у лучшего друга. И работаю я в Роскосмосе, наведывайся к нам, Рог, если твоя фирма не устоит. Буду рад лучшего друга на престижное место посадить. Бизнес, конечно, хорошо, но только пока он процветает. Серьезную работу надо иметь, основательную, которая не прогорит.
РОГОВ: Если что, - обращусь. Всякое бывает. Спасибо.
КИРЕЕВА (оказавшись рядом со Скалиным, принимает эстафету): А я чего? Я нормально. Работать мне не надо, мне дед квартиру завещал. Я ее продала, теперь вот живу в свое удовольствие. Друзья у меня. Много друзей, нам весело. Все время у меня собираемся, живем нормально, не хуже других, даже лучше – нам по работам ходить не надо! (Мамедовой, толкая ее в бок): Ну а ты-то хоть скажешь что-нибудь, или так и будешь молчать всю дорогу, как раньше?
МАМЕДОВА (скромно потупившись): Почему же, скажу, Я замуж вышла, меня родители еще школьницей сосватали. И жениха своего я с детства знала. Так что все по плану. Мы давно друг другу предназначались, родители наши всю жизнь дружили. И как школу закончила, я сразу женой стала. Деток у нас уже восемь. (Вокруг раздаются одобрительные возгласы: «Ого! Вот это Мамедова, тихоня! Молодец! А не мало?». В ответ на последнюю реплику): Девять в самый раз будет. (Улыбается): Только вот я рассказывать не умею, но хорошо живем, дружно. (После паузы, застеснявшись еще больше, кивает в сторону Крыленко): Пусть лучше Катя…
КРЫЛЕНКО: Ребята, а я в модельном бизнесе! И модельер одежды, и сама модель! Мои коллекции почти по всему миру показывают. Известные люди у меня одеваются. Цены доступны, красота необыкновенная, закачаешься!
ОБРЕЗОВ (весело): Тебе ж нельзя качаться, ты ж модель, ты ж на подиуме!
КРЫЛЕНКО (добродушно): От красоты даже качаться не возбраняется. Приходите на показ, всех приглашаю. Подарки буду дарить, банкет запланирован. Я – разработчик коллекции «Современная весна». Мы за нее в Париже первое место получили. А сейчас как раз у нас здесь проходит.
ЕВЛАМОВА: Интересно как! Я к этой красоте тоже неравнодушна, только в ином смысле. Я художник, вдохновляюсь историческими сюжетами. И выставка у меня была тематическая в Доме художника. А еще мы с Джоном часто в археологических экспедициях пропадаем. Детей у нас пока нет, но мы и не торопимся. (Обращается к Давыдко): Добавь что-нибудь, Жень.
ДАВЫДКО: Детей успеем еще. Главное, не лениться! Но нам самим пока пожить охота. Эх, времени жалко, столько всего кругом!
РАЙЗМАН (Давыдко): А ты что в этих экспедициях делаешь?
ДАВЫДКО: Как что? Ленку охраняю! Я ее одну не пущу. Там, знаешь, какие мужики? Бородатые – во! (Показывает размеры бороды). Я с Ленкой везде езжу.
ЕВЛАМОВА: Я рисую, Джон с археологами работает, там работы всякой хватает. Главное, что интересно очень.
ДАВЫДКО: Ленка рисует, а я песенки пою.
ЕВЛАМОВА (смеется): Ну, в общем, да! Днем наш Джон на все руки мастер, за все берется. Что бы там без него делали – не знаю, даже представить сложно. А вечерами у костра он всегда нам поет. Да еще как! (Нежно лохматит волосы Давыдко): Это я тебя без себя не отпущу! В него там все девчонки влюбляются.
ДАВЫДКО: Ну прям так уж и все, скажешь тоже. Коновалова вот не влюбилась пока.
ЕВЛАМОВА: Коновалова – это наш руководитель. Ей 54 года. (Обращается к Давыдко):Тем не менее, она тебя очень ценит.
ДАВЫДКО: Ага, ценит! Шагу ступить не может, чтобы меня каким-нибудь заданием не нагрузить.
ЕВЛАМОВА: Я и говорю – ты незаменимый. Это потому, что тебе любое дело поручить можно.
ДАВЫДКО: Я знаю. Я вам с детских лет про это говорю. Всё не верили. (Ворчливо): Думали, я только песни пою и анекдоты рассказываю? Нет, я еще на гитаре играю, и звезды над палаткой пересчитываю. Каждый вечер! От меня знаете, какая науке польза! Не верите?
ЕВЛАМОВА: Да кто ж тебе не поверит, зазнайка!
ДАВЫДКО: Нет, что, правда, не верите? Я, между прочим, наскальный рисунок с жертвенником нашел. Настоящий! Донашеэрский! Сам копал!
ЕВЛАМОВА: Да, так и было. Замечательная находка высокой исторической ценности.
Вокруг возгласы: «Верим, верим!», «Как не поверить!», «Да мы в тебе никогда и не сомневались!»
ДАВЫДКО (как бы смущенно, но специально переигрывает, демонстрируя свой артистизм): Да ладно вам… Я скромный, меня хвалить можно, но слегка, немного, по полчасика, и хором. Хором – это важно! А вы сбиваетесь! Вот Кефир, тот всегда в меня верил. (Обращается к Никифорову): Да, Федул? Ты меня хорошо знаешь, я тебе всегда другом был. Потенциальный я чувачок?
НИКИФОРОВ: Ну да…
ДАВЫДКО: Рассказывай тогда, как ты меня от смерти спас. Кефир не говорил вам, что он герой?
НИКИФОРОВ: Да какой я герой! Скажешь тоже… Я просто пожарником работаю. У нашего Джона (кивает в сторону Давыдко) на этаже квартира горела. Не его, а соседская. Мы по вызову приехали. Дети – да, дети соседские в горящей этой квартире были, мы с напарником их выносили. А Джона я просто разбудил. Заснул он крепко. Да его-то квартире и не угрожало ничего. Но выйти надо было, чтоб не надышаться.
ДАВЫДКО: Вот, я же говорю, Кефир герой у нас! Детей вынес, а лучшего друга внес! В том смысле, что внес меня в разряд спасенных от копоти!
Никифоровым бурно восторгаются одноклассники. Слышится: «Вот скромник!», «Мы и не знали», «Гордиться буду, что в одном классе…» и т.д.
НИКИФОРОВ (скромно): Да ну…что там… Работа такая. Мы там все так… Пусть лучше Ромка дальше…
ЛАЗАРЕВ: А я театральный закончил. В труппу сразу позвали. Сейчас новую пьесу репетируем, приходите на премьеру в сентябре. Достоевского ставим. Я Мышкина играю. И в телесериале у меня тоже роль. (Смеется): И тоже дурачка.
ШЕПОТИНА: Не говори, что это твое амплуа, все равно не поверим!
БАРЛИХИНА: Мы тебя слишком любим для этого.
ЛАЗАРЕВ (весело): Ага, любим, а замуж за меня не пошла! Я Ольге после школы сразу предложение сделал, она - ни в какую! Пришлось жениться на другой! (Барлихиной): Давай, колись теперь перед всем честным народом, почто меня променяла?
БАРЛИХИНА: Да не променяла я! Я просто замуж не хотела. И сейчас не хочу. Я свободу люблю. Во всех смыслах. Чтобы поехать куда угодно и когда угодно, чтобы ни к кому привязанной не быть. Я даже в театр люблю одна ходить. Вот Ромка мне в этом отлично подходит. Так и дружим до сих пор, теперь еще и с женой его: они меня на спектакль приглашают, я иду. Ромка на сцене, а мы с его женой – в зале. Не понравилось – ушла. И не надо договариваться, у мужа отпрашиваться, детей на вечер пристраивать, подружек у вестибюля ждать…
ДОБРЯКОВ: А живешь на что?
БАРЛИХИНА: Я юристом работаю. У меня график свободный, я только к компьютеру привязана. Путешествовать люблю, работать можно из любой точки земного шара. Привязка только к дате судебной повестки. С клиентами встречаюсь, когда мне удобно. Даю консультации, дела всякие веду. Интересная, в общем-то, работа. И оплачивается хорошо. Что еще надо? Есть, правда, некоторая тонкость: насмотришься иногда такого! Лишний раз задумаешься – а стоит ли вообще замуж выходить, когда потом у супругов друг к другу столько претензий… То по поводу имущества, то по поводу детей… Не хочу! Видели бы вы эти страсти в зале суда! Не приведи, Господи!
ДОБРЯКОВ: Моя очередь, что ли? Я на большегрузе работаю. Дальнобойщик я. Технику перевожу, продукты, ну, и, бывает, по мелочи, там... Жена бухгалтер. Теща дома с дочкой сидит. Вроде, скажете, и необычного ничего нет, а я и мечтать не мог о такой судьбе. Всю Европу объездил, все повидал. Работа, конечно, непростая, и с таможней проблемы бывают, и с гайцами, но жаловаться не на что. Трудности только закаляют. Хобби у меня появилось. Я готовить очень люблю. С каждой поездки что-нибудь необычное привожу из еды. Специи там всякие, фрукты разные. Не для продажи, конечно, а для себя. Каштаны мы очень любим, жена пристрастилась из них суфле делать. Ну а я больше по крупному рогатому скоту, в том смысле, что по мясу специализируюсь. Оленину тут недавно стал по-особенному готовить. Друзья специально приходят на мясо по-добряковски. Вкусно очень!
МОРИС: Что ты нам про вкус рассказываешь? Мы пока не убедимся, на слово не поверим. Ты нас в гости зови, тогда оценим.
ДОБРЯКОВ: А я для чего стал говорить-то? Я для этого и говорил, чтоб вы знали, кто вас теперь вкусно накормит. Жена у меня гостей любит, и теща народу всегда рада. Хорошая у меня теща, кстати, не вредная совсем. Так что приходите в гости, специально для вас что-нибудь и приготовлю.
МОРИС: Придем, придем, у нас не заржавеет! Я поесть люблю, не смотрите, что худой! Мы, поэты, вечно впроголодь живем, и не потому, что денег нет, а потому, что поесть часто вообще забываем. Я вот как чашку с кофе у компа с утра поставил, так – очнулся! – чашка наполовину только выпита, зато вся пепельница в окурках. Вспомнил – поел, а не вспомнил – так голодным и остался.
БАРЛИХИНА: Что же, покормить тебя дома некому, что ли?
МОРИС: Ой, нет, Олечка, я в этом смысле, как ты – свободу свою ни на что не променяю. Мне одному комфортно, чужого присутствия не выношу совсем. Максимум на что способен – вечер с друзьями за пивом провести, и, больше тебе скажу, предпочтительнее даже не у меня в квартире. Чтобы вернулся, ноги на стол закинул, сигаретку прикурил… Эйфория домашнего быта, ничего лучшего не знаю! Вот в такой обстановке и стихи рождаются. Я так и шучу: моя поэтическая муза со мной живет, а она сущность взбалмошная, никого рядом с собой не потерпит. Я и она в доме, и хватит! Три сборника стихов мы с ней выпустили, четвертый на подходе. Райзман, а ты кто на данном этапе жизни? Скромничаешь?
РАЙЗМАН: Чиновник я. Не государственный, но муниципальный.
МОРИС: Депутат, значит? И облечен властью?
РАЙЗМАН: Властью не очень, а доверием облечен. Есть работа, скучать не приходится. Если думаешь, что я только и делаю, что в кабинете кофе с коньяком пью, - ошибаешься. Рабочий день всегда ненормированный, да и случаи такие бывают, что никакого распорядка не придержишься. Поехал компьютерный класс открывать в спецшколу для незрячих детей. Договорились на время, детишки там подготовились. Выехал уже! А тут эта история с пропажей девочки, слышали, наверное, все? (Одноклассники соглашаются, кивают, показывая, что эта нашумевшая история им известна). Отменил тогда поездку в интернат, зато ребенка нашли своевременно. Полиция же без особого указания даже делать бы ничего не стала. Каждый день что-нибудь происходит. Хорошо, если потом без последствий заканчивается. Работа моя правильно службой называется. Семья есть у меня: и жена, и дочка, ей 11 скоро. Но я большей частью не дома нахожусь, и времени им уделить не могу. Тем более жену свою ценю, что на ее плечи все возложено, и хозяйство, и воспитание дочери, а я, как будто, ни себе, ни им не принадлежу. Это не ропот, ребят, это – призвание! По-другому не смог бы, кипит во мне чувство справедливости. Зато, когда результат есть, когда работа сделана, описать не смогу как на душе легко. С ног валюсь, а сердце поет!
СКАЛИН: Любимая работа как любимая жена…
РАЙЗМАН: Не буду врать, люблю работу как жену, не меньше!
Все смеются.
РАЙЗМАН (Обрезову): Передаю слово.
ОБРЕЗОВ: Я военное автомобильное училище закончил. В Рязани теперь служу, семья у меня там. (С особенной гордостью): Жена – учительница, математику преподает. Сын и дочка в ту же школу ходят. Участок сейчас прикупили, дом достраиваю, чтоб было где детям летом отдохнуть. Сад высадил: яблоки, сливы, груши – все прижилось, даже виноград. Сначала построил, потом понял: вот этот домик в деревне, оказывается, и есть то, о чем мечтал.
КРОМОВ: Ну что ж, я остался?
ОБРЕЗОВ: Твоя очередь.
КРОМОВ: А я о чем мечтал, того с Божьей помощью и достигал. В семинарию пошел, как только школу окончил, тянуло очень. Отслужил. Пока студентом был, обзавелся семьей, деток родили, академию закончил. Специализировался на богословии, философии. Рукоположен в священники, но и преподавание веду. Сейчас доволен, что Господь меня услыхал, все просьбы исполнил. И вам потому хочу сказать - если желание есть, да настоящее – так услышано будет! Всё с Божьей помощью.
КИРЕЕВА: А я помню, ты же со школьных лет религией увлекался, верно? Вечно у тебя что-то такое с головой происходило, всё не как у нормальных людей.
КРОМОВ (с улыбкой, спокойно): То, что я увлекался - не скажу, поскольку вера не увлечение, а смысл жизни, путь такой. Я, по большому счету, с детских лет и не в Бога верил, а Богу самому. Знал, а не верил, потому силе Всевышнего судьбу свою доверял.
ПЕРЕСЛАВСКАЯ: У тебя, видимо, в семье соответствующая атмосфера с детства была…
КРОМОВ: И нет вовсе. Это сейчас мои родители к вере пришли, за моим опытом потянулись. А раньше, когда я в школу ходил, они от ваших не отличались. Родительница - нейрохирург у меня, до сих пор работает. А отец физику в вузе преподает. Специальности земные, тем ценнее приход их к Богу и понимание настоящее. Доволен я своим выбором и судьбой доволен, которую мне Бог уготовил.
ОБРЕЗОВ: Так еще неизвестно, что тебе твой Бог уготовил, а ты уже заранее и доволен…
КРОМОВ: Именно так! Мне уже благодарить Его есть за что, и милостями столькими я награжден, что с лихвой все несчастия покроют. Хотя, конечно, бывает, что прошу чего-то, но знаю четко: то, чего я для себя желать могу, и чего для моего блага Господь желает, несравнимо по благости.
РОГОВ: Хорошее напутствие: понимать надо, что мы в своих желаниях можем и ошибаться.
КРОМОВ: Не совсем так. В желаниях не ошибается человек. Важно чувствовать только, чего душа желает. А мы часто за желания души прихоти разума принимаем. Вот отсюда и несчастия у человека. Социуму стараемся угодить, а не себе. В этом ошибка. Если себя слышать, и Богу доверять - все исполнится, Господь иного не попустит.
КРЫЛЕНКО: Ох, что-то не верится мне, Игнат!
КРОМОВ (с улыбкой, медленно): Отчего же не верится? Разве не доказательство этому, что все мы сегодня здесь собрались, и каждый свою мечту воплотил? Вот она - реальность, все иное – от лукавого, от непонимания и неверия. В реальности Господь воплощен, всё - Он и всё в руках Его. А в нашей власти – к Богу любовь и к ближнему своему. Богу доверимся - и друг другу поверим. (Простирает руки к одноклассникам, как будто призывая их обняться). Вот она любовь и есть.
РОГОВ (смотрит в зал, будто обращаясь к зрителям): Хорошо сказал Игнат. Обнимемся, друзья!
Все одноклассники берутся за руки и так вместе выходят к авансцене на заключительный поклон.

Занавес.
Конец пьесы.