Из материалов следственного дела Бухарина-102

Вечернее заседание 4 марта 1938 года.

Продолжение допроса Розенгольца

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:
Армвоенюрист В. В. Ульрих Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР
СЕКРЕТАРЬ:
Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер

Вышинский. Позвольте спросить обвиняемого Крестинского и Рыкова.
Подсудимый Крестинский, подтверждаете ли вы показания обвиняемого Розенгольца?
Крестинский. Да, но есть некоторые сравнительно незначительные неточности.
Вышинский. В основном?
Крестинский. В основном, да. Но неточность заключается в том, что в 1933 году, в начале, у меня не было письма от Троцкого, от него, видимо, имел письмо Радек.
Вышинский. А о письме на имя Радека вы знали?
Крестинский. От Радека я знал.
Вышинский. Он показывал?
Крестинский. Нет, он рассказывал.
Вышинский. Значит, вы знали?
Крестинский. Да, я знал. Но письма я начал получать после меранского свидания и разговаривал с Тухачевским не в 1933, а в 1934 году.
Вышинский. Подсудимый Крестинский, скажите, в 1936 году вы говорили Розенгольцу о том, что Тухачевский медлит с контрреволюционным выступлением?
Крестинский. Говорил, но тут, по-моему, иначе было.
Вышинский. Говорили на эту тему или нет?
Крестинский. Да. Дело в том, что в 1933 году Троцкий разговаривал со мной в Меране, он подробно развивал пораженческую теорию.
Вышинский. Вы об этом потом скажете, а вы скажите, в части показаний, которые суд слышал от обвиняемого Розенгольца, который говорил, что в 1936 году Рыков нервничал и говорил, что Тухачевский назначает срок осуществления своего преступного плана - восстания, и оттягивает. Об этом сказал Розенгольц, говорил и Крестинский. Я спрашиваю, правда это?
Крестинский. Это не так, потому что с самого начала с Тухачевским было обусловлено, по поручению Троцкого, что выступление будет увязываться с войной. В конце 1936 года вопрос был поставлен одновременно и Троцким за границей в письме Радеку, и Тухачевским самим о том, чтобы ускорить переворот и чтобы этого не увязывать с началом войны.
Вышинский. То есть, выступать, не дожидаясь войны?
Крестинский. Да.
Вышинский. То есть, ускорить войну, то есть поторопиться?
Крестинский. Да.
Вышинский. Значит, Тухачевский торопил?
Крестинский. В конце 1936 года Тухачевский стал торопить.
Вышинский. А вы в это время торопили его?
Крестинский. Я с ним согласился.
Вышинский. Торопили или нет?
Крестинскнй. Я не торопил, но соглашался.
Вышинский. Значит, вы считали, что надо ускорить контрреволюционное выступление, то есть поторопиться. Если держались такой точки зрения, значит, торопили?
Крестинский. Да, но в более поздний период.
Вышинский. В конце 1936 года? Мне важно знать, что вами овладевало нетерпение, нетерпеж, ускорения Тухачевским восстания и об этом вы заявили Розенгольцу.
Крестинский. Да, в 1936 году.
Вышинский. Значит, он правильно говорит?
Крестинский. Это было в ноябре месяце 1936 года.
Вышинский. Но ноябрь 1936 года, это 1936 год?
Крестинский. Да.
Вышинский. Позвольте спросить обвиняемого Рыкова.
Обвиняемый Рыков, правильно ли излагает вопрос обвиняемый Розенгольц?
Рыков. Относительно Тухачевского?
Вышинский. Вы с Тухачевским разговаривали?
Рыков. С Тухачевским? Нет.
Вышинский. С Розенгольцем разговаривали?
Рыков. С Розенгольцем я разговаривал раза два.
Вышинский. Относительно того, что вы торопили и говорили, что Тухачевского надо торопить?
Рыков. Нет, этого не было.
Вышинский. Обвиняемый Розенгольц, где у вас происходила встреча?
Розенгольц. Встреча с Алексеем Ивановичем Рыковым была в кулуарах Совнаркома, и я твердо помню, что такой разговор был.
Вышинский. Был?
Рыков. Я тоже твердо помню, что такого разговора не было.
Вышинский. А о выступлениях, предполагавшихся Тухачевским, вам было известно?
Рыков. Я вчера сообщал, что существовала военная группа, связанная с переворотом и заговором.
Вышинский. А сегодня это подтверждаете?
Рыков. Да.
Вышинский. Вы только не припомните такого разговора с Розенгольцем, но сам факт остается фактом?
Рыков. Да.
Вышинский. Но с существовавшей заговорщической группой вы были в связи?
Рыков. Я был в связи через Томского и Енукидзе.
Вышинский. Через Томского и Енукидзе?
Рыков. Совершенно правильно.
Вышинский (к Розенгольцу). Вы припоминаете, что Крестинский и Рыков говорили на эту тему?
Розенгольц. Да.
Вышинский. Как вы реагировали на арест Пятакова в этом плане?
Розенгольц. Уже после суда над Пятаковым пришло письмо от Троцкого, в котором ставился вопрос о необходимости максимального форсирования военного переворота Тухачевским. В связи с этим было совещание у меня на квартире.
Вышинский. А что это за письмо было, нельзя ли подробнее узнать?
Розенгольц. Там Троцким ставилось несколько вопросов. Прежде всего указывалось, что если будут медлить, то произойдет то, что по частям будут разгромлены все контрреволюционные силы. Поэтому, поскольку уже значительный разгром кадров произведен, необходимо ряд возможных акций максимально ускорить.
Вышинский. Например?
Розенгольц. Главным образом ставилось два вопроса: первый вопрос - относительно того, чтобы в ответ на приговор по делу Пятакова ответить террористическими актами.
Вышинский. То есть на приговор суда?
Розенгольц. В ответ на приговор суда о расстреле Пятакова ставился вопрос об организации террористических актов.
Вышинский. В отношении кого?
Розенгольц. В отношении руководителей партии и правительства и вопрос в отношении максимального формирования военного переворота.
Вышинский. Больше ничего в этом письме не содержалось?
Розенгольц. Ставился вопрос о большей активности моей и Крестинского.
Вышинский. А не содержалось ли в этом письме мнения Троцкого о поведении на суде Пятакова? Не припоминаете ли вы, что в этом письме Троцкий давал оценку поведения на суде Пятакова, сознавшегося в своих преступлениях?
Розенгольц. Я точно не припоминаю этого момента. Здесь мне наиболее запомнились два момента, о которых я говорил: относительно активного момента в предложении Троцкого об ответе террористическими актами и вопрос относительно ускорения военного переворота.


Продолжение следует…