Не говори мне о любви. Глава 10

          - Давным-давно в совсем другом веке и государстве, даже можно сказать - мире, я жил со своей бабушкой, Зинаидой Алексеевной, в маленьком городишке под смешным названием Мышкин, на берегу большой, самой главной реки европейской части России – Волге. Ну, и над чем ты сейчас так стараешься не рассмеяться? – прервал свой только начатый рассказ Олег, заметив улыбку на лице обычно серьёзной и мало улыбчивой девушки.

          - Прости, но ты так забавно говоришь…

          - Не понял – что именно показалось тебе столь забавным?

          - Посуди сам: городишко ма-а-ленький, а река больш-а-а-ая… И при этом всё так давно, словно при царе Горохе, в то время как ты…

          - Что я? Договаривай, уж коль начала!

          - Ты… Не обижайся, но ты никак не тянешь на сказочного героя… Ну, какой из тебя древний персонаж, когда ты мой ровесник, ну, почти…

          - Ага, ровесник… Если бы… Глупышка, да я старше тебя на целую твою жизнь…

          - Забей! Это по паспорту, а на самом деле всё абсолютно не так! Ты же больше мальчишка, чем я девчонка! А для меня так ещё и… - и внезапно поняв, что чуть было не выложила ему свою самую сокровенную тайну, инстинктивно прикрыла рот ладошкой…

          Но Олег сделал вид, что не понял, не заметил то, что уже несколько дней было более, чем очевидно: Ветка стала заметно симпатизировать ему, да и он сам привязался к ней настолько, что уже с трудом переносил даже вечер вдали от неё. Но он также прекрасно понимал и то, что всё это может оказаться, с её стороны, во всяком случае, банальным дефицитом общения с ровесниками, а потому ни на что особо не рассчитывал, отпустив ситуацию по течению... но это была опасная игра для них обоих. Каждый рисковал привязаться ещё больше, а каким болезненным бывает самообман, Олег знал не по наслышке. Однажды полюбив, он совсем не был готов к предательству той, с кем мечтал пройти по жизни рядом. А Веточка... У неё всё это впервые, она ещё не совсем способна отличать влюблённость от настоящего чувства, а потому нужно было прекращать частое общение с нею уже сейчас, на этом этапе, но он не мог... Пробовал несколько раз, но пропустив один вечер, во второй уже бежал бегом, каждый раз воскресая в свете её взгляда и улыбке предназначенной только ему. Боясь признаться самому себе, Олег понимал, что влюблён, и что уже ничего с этим поделать нельзя... Но сейчас, когда чуть было не услышал её признание, изо всех сил постарался «не заметить», и просто продолжить говорить, как ни в чём ни бывало:

          - Ладно, оставим мой возраст в покое, тем более, что он не имеет никакого отношения к тому, о чём я собрался тебе рассказать, то есть почему у меня такое трепетное отношение, если хочешь знать, к дурацким конфетным обёрткам. Ну, так вот… Город Мышкин мне, двенадцатилетнему пацану, при первом знакомстве с ним не понравился совсем – так, большая деревня с низенькими маленькими домиками, украшенными деревянной резьбой и непременно цветущей геранью в каждом окошке. Улицы, лишь частично имевшие дорожное покрытые, тесные, с молчаливо сидящими стариками на лавочках и толпами всякой домашней живности от кур-гусей, до коз и коров.

          - А почему он так назывался?

          - Почему – назывался? Называется! А почему - Мышкин? Версий множество. Ну, вот хотя бы одна из них: рассказывают, что однажды один очень важный и влиятельный князь был в походе со своей дружиной, и остановился на отдых на высоком, крутом берегу Волги. Легли спать. И вдруг этот князь почувствовал на своём лице маленькие торопливые лапки. Сразу же проснувшись, понял – мышка! Поначалу-то сильно рассердился, но через минуту понял, что эта кроха по сути спасла ему жизнь, предупредив о надвигающейся опасности – о приближении к месту, где он спал, гадюки… Вот в честь своей спасительницы, якобы, тот князь и повелел возвести на этом самом месте крепость и назвать её Мышкино. Так оно было или нет, не подтвердить, не опровергнуть некому. С годами буковка в на конце названия потерялась, а вот город до сих пор есть! Но ты опять увела меня в сторону… Как же давно я там не был… После смерти и похорон бабы Зины, ни разу так и выбрал время заехать… А надо бы… Ладно, дело поправимое!

          - А почему ты жил с бабушкой, а не с родителями?

          - Ох, Ветка! Ну и дотошная же ты! Всё по полочкам разложить нужно, да? Ну, хорошо… Потому, что на тот момент мы с сестрёнками остались сиротами…

          - У тебя есть сёстры? – вновь перебила Ветка.

          - Есть, две, только я не знаю ни того, где они, ни того, что с ними стало… Искал, делал запросы: тайна усыновления не разглашается… Но одна нянечка в детдоме, где они находились после того, как нас разлучили, шепнула мне по секрету о том, что она слыхала из разговоров заведующей с одной из воспитательниц, якобы их сразу двоих усыновили в одну семью и увезли в Италию, а, может, в Испанию – она не совсем разобрала название страны, так что никакой гарантии на этот счёт нет.

          - А почему вас разлучили-то? Разве нельзя было оставить вместе пусть и в детдоме?

          - Нельзя. Понимаешь, когда мы остались одни, мне было уже девять лет, я учился во втором классе, а им одной три с половиной, а другой неполных два года.

          - А вы тогда все жили в Мышкине, да?

          - Нет! Мы жили в тоже старинном, но большом и очень красивом городе Ярославле. Сразу же скажу, предупредив твои вопросы: родители пили. Оба. И однажды в пьяной разборке схватились за ножи… Я всё видел… Мы с сестрёнками от страху спрятались под кроватью… А потом, когда там всё стихло, я их увёл к соседке, которая и вызвала полицию…

          - Ни фига себе… Прости, пожалуйста…

          - Простить?! Тебя?! За что?

          - Ну, как… Примоталась: расскажи, да расскажи… Заставила вернуться туда…

          - Да… Весёлого мало в этих воспоминаниях. Но пусть это тебе станет ещё одним подтверждением библейского изречения: когда вам плохо, посмотрите по сторонам и непременно увидите того, кому тяжелее многократно!

          - Ты на что сейчас намекаешь?

          - Я не намекаю. Я утверждаю то, что всё, что с нами случается в жизни – хорошее или плохое – всё оно для чего-то, а не за что-то.

          - Ах вот как? - вскочила Ветка с дивана, на котором сидела, не умея скрыть раздражение - Ну, и для чего же, согласно твоей теории, со мной произошло то, что произошло?

          - Во-первых, ты успокойся, пожалуйста! Не нужно срывать своё раздражение на вовсе не причастных к твоей беде людях, а мы с твоей мамой ни сном, ни духом, как говорится…

          - А при чём тут моя мама?

          - А при том, что уже несколько раз в разговоре с нею проскальзывала мысль, что ты отдалилась от неё, хотя прежде вы были с ней очень близки. Это так?

          - Нет, не так! Я по-прежнему очень её люблю, хотя она порой бывает… слишком назойливой, что ли…

          - А, может, это не она, а ты бываешь слишком раздражительной, что ли? Хочешь совет?

          - Нет! Сама разберусь!

          - Как знаешь, но всё же… Поговори с ней… Расскажи всё, что помнишь, откровенно и ничего не скрывая… Она женщина мудрая – поймёт.

          - Ты себя слышишь? Я изо всех сил пытаюсь забыть, а ты мне советуешь… Ты в состоянии понять, через какой ад мне пришлось пройти абсолютно неподготовленной, почти ничего не понимающей во взаимоотношениях между полами, убеждённой в том, что хороших людей гораздо больше? И потом - зачем ей добавлять? Не знает, что со мной вытворяли, и не надо… Она и так почернела вся… Пойми хоть ты меня, наконец…

          - Ещё как понимаю… Ты думаешь, я сразу забыл то море крови, через которое переносил ревущих от ужаса, ничего не соображающих сестрёнок? Да я три года потом вообще ни с кем не разговаривал. Спать без снотворного не мог. Напомню, мне было на тот момент всего девять лет. А тебе сколько сейчас? Девятнадцать? И ещё… И она, и я, мы - врачи. Не хочу тебя разочаровывать, но картина насилия для нас с ней более, чем видна и понятна, так что ничего ты ей своим откровением не добавишь, воробышек… Однако я ни на чём не настаиваю, поступай, как считаешь нужным… Просто на своём опыте знаю, что потом станет не то, чтобы легче, но исчезнет глупейшая убеждённость в собственной сопричастности, если не вине… Ведь, ты же наверняка обвиняешь саму себя, не так ли?

          - Да! Да, обвиняю. Я виновата в том, что легко поддаюсь уговорам вопреки своему внутреннему «нет!». Ведь останься я тогда дома, не послушайся маму с Сонькой, и ничего бы этого не случилось, понимаешь? А я попёрлась на эти проклятые танцы, как дура безмозглая…

          - Никакая ты не дура! И уж тем более, не безмозглая! – приобнял девушку Олег – Вот уж чего не могу тебе позволить, так это подобного отношения к себе. Нет, ты не дура… Наоборот, не по годам и умна, и мудра… Просто ты ещё слишком юная, чтобы уметь предвидеть хотя бы на один шаг последствия своих поступков. Но знаешь, даже умудрённым годами мудрецам свойственно ошибаться. Чем мудрец отличается от глупца?

          - Ты у меня спрашиваешь?

          - А то у кого же ещё? Нас тут двое, пока во всяком случае. Так вот, мудрец из любого негатива постарается извлечь пользу, чтобы впредь быть осторожнее, а глупец обвинит весь мир в своих просчётах, и утонет в жалости к себе… Поговори с матерью, слышишь меня? А вот, кстати, и она! – услыхали оба, как хлопнула входная дверь – А мне пора, я уже и так засиделся у тебя!

          - А рассказ?

          - Продолжим как-нибудь в другой раз…