Неизвестный портрет неизвестной

ГРИГОРИЙ СЕРДЮКОВ И КНЯЖНА ТАРАКАНОВА


Малоизвестный живописец второй половины XVIII века Григорий Сердюков (1745 – 1785) таинственным образом оказался связан с именем авантюристки-самозванки известной в русской истории как княжна Тараканова.

О творчестве Сердюкова известно очень мало. Все известные на сегодня его работы датируются 1770-ми годами, поэтому тем удивительней вписывается в его творчество портрет неизвестной из коллекции Симсона Павла Фёдоровича (1845-1924) историка-археолога, основателя историко-археологического музея г. Ржева.

Впервые её репродукция была опубликована Александром Александровичем Гоздаво-Голомбиевским (1863 – 1913) в журнале «Старые годы»  за май 1911 [1]. В годы Великой Отечественной войны картину не успели эвакуировать из ржевского музея, и она бесследно исчезла.

Симсон П.Ф. приписывая этот портрет неизвестной Г. Сердюкову, исходил из надписи на обороте холста:
«Григорей Сердюков 1770 году октября 19 числа в С.ПБурге».
Именно эта датировка дала основание А.А. Голомбиевскому усомниться в том, что на портрете изображена именно княжна Тараканова, так как по имеющимся в его распоряжении сведениям, она в это время находилась где-то в Европе.
Он предположил, что изображённый на картине персонаж в восточной одежде, скорее всего, является действующим лицом французской оперы «Калмык» [2], которая как раз в этот день шла в «Оперном доме» и которую слушали императрица и её гость — принц Генрих Прусский (1726 – 1802).

В этот день действительно шла некая комедийная опера, но ни названия её, ни содержания, ни тем более списка действующих лиц не сохранилось. Так что предположение А.А. Голомбиевского не находит своего подтверждения. Но Н.М. Молева, в своём характерном экспрессивном стиле, пишет:
«Костюм колодницы [3], но именно 19 октября в петербургском придворном театре шла опера «Калмык». Так почему не костюм одной из актрис? Глаза Елизаветы Петровны, фамильное сходство. Только много ли значат в узнавании детей глаза родителей, да ещё когда скрыто лицо? И как неопровержимое для многих, даже самых серьёзных исследователей: «Взглянул и понял: конечно же она, Тараканова!»» [4]
И уже нет сомнения, что на портрете самая заурядная оперная певичка, участвующая в спектакле 19 октября 1770-го года, а ни какая не княжна Тараканова. Так один миф накладывается на другой, и добраться до истины становится все трудней и трудней.

 Отождествляя портретируемую с княжной Таракановой П.Ф. Симсон исходил, очевидно, из следующих соображений.

Во-первых, это результат сравнения известного мраморного барельефа женского профильного портрета из коллекции великого князя Николая Михайловича (1859 – 1919). На обороте которого предыдущий его владелец, Николай Александрович Безобразов (1816 – 1867), оставил надпись, что эта «головка княжны Таракановой». Барельеф достался ему от матери Анны Фёдоровны (1795 – 1830) дочери Фёдора Орлова, которая вероятно получила этот портрет от своего дяди, самого Алексея Орлова, незадолго до его смерти в 1808 г., возможно в связи с её днём рождения в 1805 году. Можно предположить, что барельеф был подарен графу самой «княжной» или изъят его людьми при обыске дома "самозванки" в Пизе после её похищения.
Сравнивая два портрета нельзя не отметить сходство профилей носа портретируемых женщин. И на барельефе, и на портрете Сердюкова это прямой узкий нос. Хотя на портрете Сердюкова, он более заострён, чем на барельефе. Но это несоответствие вполне укладывается в некоторую вариативность авторской интерпретации портретируемой, которая присутствует во всех портретах одного и того же лица разными авторами. Но общее сходство профиля носа безусловно.

Во-вторых, это сравнение портрета Сердюкова с прижизненными описаниями «самозванки».

Из правительственных отчётов, после заключения её в Петропавловскую крепость:
«Средняго роста, изящная, худощавая съ энергичными р;зкими движеніями, она им;ла черныя брови, большіе глаза, проницательные, каріе, широко раскрытые - немного косые. Б;лое молочнаго цв;та лицо, окрашенное часто румянцемъ, только слегка покропили веснушки.
Продолговатый носъ съ горбинкой и черные волосы придавали лицу «княжны Волдомірской» итальянскій характеръ.»

Глембоцкий [5], духовник графа Потоцкого (1752 – 1805), писал в Рим, примасу Подосскому (1719 – 1777), что «она очень хорошо сотворена Богом, и, если бы не немного косые глаза, она могла бы соперничать с настоящими красавицами».

Глаза портретируемой на картине Сердюкова действительно большие – немного косые. Большие черные брови. Облик открытой части лица, соответствует аристократическому типу, который отмечают все, кто с ней был лично знаком.

В-третьих, сравнение одежды портретируемой, с её личными рассказами во время допросов в Петропавловской крепости.

Во время допросов, она неоднократно в разных вариантах касалась темы своего персидского заключения. Одежда портретируемой на картине Сердюкова соответствует описанию публичных костюмов персидских наложниц того времени. На голове куполообразный головной убор, нижняя часть лица закрыта плотным платком (а не вуалью, как пишут некоторые исследователи). Из этого соответствия можно заключить, что она действительно была знакома с персидской культурой, по крайней мере, на уровне театрализованного костюма.

Остаётся открытым вопрос датировки портрета и известной хронологии жизнеописания «самозванки».

Сердюков указывает точную дату 19 октября 1770 г. На допросах «самозванка» в легендах своего до европейского турне сообщила князю Голицыну, что в конце 1769 года, она одну ночь провела в Петербурге.
Её след в Европе тайный сыск смог отследить только с 1772 года, с момента её прибытия в Париж. Где она была до этого, ни кто не знает.

Если предположить, что показания о персидском этапе её биографии имели под собой какие-то реальные основы (вряд ли она могла быть уверена, что тайный сыск не найдёт её персидский след), то можно предположить, что в 1770 году она действительно была в Петербурге, в оперной труппе французской оперы, чтобы лично увидеть Екатерину II, которою ей предстояло в ближайшем будущем сместить с престола. Сообщать Голицыну об этом по понятным причинам она не стала.
Мало вероятно, что она была действующей участницей представления, но вот в массовке вполне могла участвовать. Почему Сердюков из всех актрис оперы выбрал именно её остаётся загадкой.

Возможным объяснением этого стечения обстоятельств может быть то, что она, как полагают некоторые исследователи, была польским восточным резидентом, которую выбрали на роль очередной «самозванки». И то, что в Европе она была под постоянным надзором польских представителей, даёт основание полагать, что Сердюков, каким-то образом был вовлечён в эту интригу через масонов, которые готовили крупномасштабное разрушение европейских монархий. Вряд ли можно назвать случайным, что «самозванка» называла Пугачёва своим братом, и события самой масштабной крестьянской войны совпали с её активной деятельностью в Европе.


[1] Российский журнал, издававшийся в 1907 - 1916 гг. в Санкт-Петербурге, «ежемесячник для любителей искусства и старины».

[2] С названием этой оперы связана курьёзная история. Камер-фурьерский журнал отметил: «...смотреть... представленной на театре малыми певчими оперы камык» (т.е. оперы-комик, комической). Издатели журнала, нисколько не вникая в обычное тогда обозначение жанра, сделали поправку «Калмык».
Алоиз Мозер (1876 – 1969) в справочнике, выпущенном в 1945 году в Женеве, среди других названий опер, поставленных в России XVIII века, помещает оперу «Калмык» - со ссылкой на запись камер-фурьера и даже с рассуждениями о том - не был ли это «Гурон» (1768, комическая опера по повести Вольтера «Простодушный») Андре Гретри (1741 - 1813). Мозер опирается на запись камер-фурьера, сделанную 19 октября 1770 года («Французская опера «Камык» с балетом...»), поскольку безразличный к обозначению жанра позднейший издатель журнала на грех сделал примечание - не «Калмык» ли? (вместо «Ко-мык»). Между тем, и 19 октября 1770 года, и 26 августа 1772 года (когда шла «Анюта»), есть всего-навсего искажённое обозначение жанра «опера-комык», но никакого «Калмыка» нет и не было.
Следует также отметить, что летописец русской оперы Якоб фон Штелин (1709 – 1785), опубликовавший свои «Известия о музыке в России» в 1770 году не упоминает об опере «Калмык» на русской сцене.

[3] Буйная писательская фантазия преображает персидскую наложницу в русскую колодницу в ни когда не существовавшей комедии. Да и персонаж «колодница» весьма странный для французской комедийной оперы.

[4] Н.М. Молева «Её звали княжна Тараканова»

[5] Ксендз Элизиуш Глембоцкий легендарный «отец-утешитель». Его миссионерство в России продолжалось 40 лет, он ездил из города в город на санях со складным алтарем и литургической утварью.