Снегирь

Электричка, дребезжа стареньким вагоном, катилась по рельсам, колеса отбивали свой привычный ритм по железнодорожному полотну, убегающему за горизонт. Дорога в прошлое, настоящее и будущее… Мелькали поля, речки, деревни, утопающие в потоках воды, льющихся с небес уже не первый день, и если бы не скорость, с которой шел состав, колючие острые капли дождя гулко бы ударялись о стекла, в надежде прорваться в душный салон поезда, чтобы заполнить собой всё окружающее пространство – вода может смыть всё… Но поезд мчался дальше, а дождь на окнах превращался в беспомощные ручейки, стекавшие тонкими струйками вниз.

Мне надоело смотреть в окно на дождь, который будто сорвался с цепи, и на какое-то время я отвлекся от бушующего ненастья. Мое внимание привлекли мальчик и его мать. В попытках скоротать время, они что-то складывали из бумаги, глядя то и дело в книжку с названием «Оригами». Конечно же, в большей степени бумажную поделку складывала женщина, чем ребенок, суетившийся подле и более создававший помехи, нежели помогавший.

- Ну, наконец-то! Сложила… - радостно вздохнула женщина. – Теперь раскрась его. Смотри, вот здесь черная головка и спинка, а внизу розовое брюшко. Мальчик старательно принялся за работу…

- Мам, готово! Смотри! – и он поднял своё сокровище из бумаги вверх.

- Молодец! Красивый снегирь у нас с тобой вышел… - похвалила сына мать.

Снегирь… Маятником эхо далеких воспоминаний, вернувшимся на исходную позицию, опрокинулось на меня…

Прихрамывая, я осторожно ступаю по знакомой ещё с детства тропинке, разбитой затяжными дождями. Ливни напоили землю до пьяного безумия. К моим чистым ботинкам прилипают жирные комья грязи; я знаю, что бороться с ней сейчас бессмысленно и мне не стоило бы из-за этого расстраиваться, но всё же я раздражаюсь и мысленно проклинаю ненастную погоду. С этим настроением я прохожу мимо дома девчонки, которую когда-то давно, как мне казалось, любил. Мама Наташи Нина Андреевна до сих пор живет в этом доме, совсем одна. Старшая Лена уже давно переехала в город: сначала учиться, потом работать, а потом… А потом я не знаю, но каждый раз проходя мимо дома с красной выгоревшей черепичной крышей где-то внутри меня как будто что-то замирает и кажется, что девочка вот-вот распахнет дубовую, хоть и старую, но всё ещё крепкую, дверь дома, и покажется на его пороге в колготках с внушительной дырой на коленке и коричневом шерстяном платьице, поверх которого одет серый махровый мешковатый свитер. Почему-то всегда вспоминая её, я вижу это незатейливое платьице на хрупком силуэте, длинные густые русые волосы, растрепавшиеся от быстрого бега и несколько застенчивый взгляд.

Когда я стал постарше, то редко стал навещать дядьку: после школы институт, потом работа, жена и дочка. Тяготы взрослой жизни брали своё. Но в последнее время я снова зачастил в знакомый дом на отшибе, хоть дядьки в нём больше и нет. Пропал без вести. Соседи только видели, как он уходил в лес… И всё.

Я захожу в обветшавшую хату. Скидываю на пороге грязную обувь. Тихо. Запах нежилого помещения витает в воздухе, почти осязаемый кожей. Я присаживаюсь на простую без изысков табуретку возле двери, прислоняюсь к холодной бревенчатой стене, бегло окидываю знакомый мне до боли дом, в котором я помню каждую мелочь: печь, покрытую налетом сажи, прямоугольный стол без скатерти, на котором виднеются зияющие раны в виде старых следов от ножа, темные пятна от чая и кофе, лампочка в центре без люстры, книжные полки, грубое окно без занавесок. В конце мой взгляд цепляется за пустую птичью клетку, подвешенную к потолку…

Я засыпаю. И мне снится тяжелый тревожный сон: бьющийся снегирь в клетке, размахивающий крыльями до исступления и задевающий ими прутья своей тюрьмы – птицей будто овладело неистовое безумие. Я вижу, как летят перья, обнажая тощий птичий скелет и мышцы. Кровь вдруг брызнула из горла снегиря и угодила мне прямиком в лицо. Я пытаюсь отереть лицо – но чем больше тру, тем больше расползается кровавое пятно, и вот уже не только лицо, но шея, руки – всё в липкой крови. Я задаюсь вопросом без ответа: «Как у маленькой птички может быть столько крови?» Кровь пропитывает мою одежду, отчего становится тяжелой как камень, она давит, и мне не хватает воздуха. Я не могу двигаться и лишь глазами наблюдаю за трансформацией птицы. Снегирь больше не бьется в агонии. Уродливые белые черви покрывают его тощее тельце, полностью поглощая птичий труп. Я резко просыпаюсь. Меня лихорадит, я стираю ладонью липкий холодный пот со лба, и успокаиваю сам себя: «Это всего лишь сон. Просто сон», который снится мне бесконечно давно…, и натыкаюсь взглядом на своего давнего врага.

***

Раньше, когда я был совсем мелким, то часто гостил во время школьных каникул у дядьки в деревне. Жены и своих детей у дядьки не было, а из ближайшей родни – только мой отец, я да ещё тогда живая бабушка. Братья, хоть и жили порознь и не виделись подолгу, но всё же относились к друг другу с теплом, поэтому дядька всегда был рад, когда я приезжал погостить к нему. Он научил меня многому из того, чему в городе сложновато научиться: строгать, пилить, рубить дрова, топить печь и баню, ловить рыбу, разбираться в грибах и ягодах. Мы с ним часто выбирались в лес поглубже, где он мог мне показать следы волка, лисицы или зайца. Дядя Матвей был мало образованным человеком, но в жизни повидал многое. Он не был словоохотливым, но иногда под вечер, особенно, когда заряжали долгие дожди, рассказывал удивительные для моего мальчишеского воображения вещи: про степи жаркого Казахстана, в который судьба его забросила отдавать военный долг родине, про то, как путешествовал с товарищем по тайге и чуть не заблудился в ней, про побережье Тихого океана во Владивостоке, в котором очутился всё с тем же приятелем и в котором провел три года, работая в судоремонтной бригаде. Помню, что тогда замирал и слушал, лежа уже в кровати, а иногда и засыпал не дослушав, и мне снились моря, наполненные диким ветром, пенящиеся и грозные, безлесное пространство степи, сплошь покрытое ковылем и хвойные леса тайги, в которой водятся рыси, огромные медведи и лоси.

В детстве всё кажется тебе большим: люди высокими, небо бесконечным, мир огромным. И тогда мне казалось, что наша деревня была большой… Хотя, может это действительно было так. Не было ни одного пустого дома, ни одной заколоченной ставни или двери. Всюду кипела жизнь. Нельзя было пройти по деревне, чтобы не встретить по пути тётю Галю, которая шла с полным ведром воды из колодца или дядю Егора с лопатой или удочкой. Но самое главное – везде были дети, почти в каждом дворе, их шумные голоса доносились с речки, из леса, школьного двора. Я на минуту представил себе город без детского возни и гула… И не смог. Где нет шума детской беды или радости – нет жизни. Все равно, что лес без пения птиц весной и жужжания насекомых…

Когда мне было двенадцать, я приехал к дядьке на очередные зимние каникулы и на следующий день мы пошли ранним утром в лес – ставить силки на зайцев. Помню, тогда мы забрели в лес поглубже. Тишина стояла удивительная. Даже величавые сосны не кряхтели привычно своими тугими гладковатыми стволами. Лишь ослепительно белый снег негромко хрустел под нашими сапогами. Когда мы с дядей Матвеем разобрались с силками, мой взгляд вдруг привлек яркий красный комочек на калине. Снегирь. Я и в городе, да и в деревне не раз видел снегирей, но этот почему-то особенно привлек моё внимание. Он с важным видом сидел на тощем деревце, усыпанном красновато-бурой ягодой, как будто чего-то ждал. Маленький розоватый комочек с черными глазками и клювом. Направление моего взгляда перехватил и дядька.

- Странно… - произнес дядя.

- Что странно? – спросил я.

- Одна она тут. Снегири не одиночки.

- Почему одна? Это самка? – дядька утвердительно кивнул мне головой.

- Тем более странно, что это самка снегиря.

Может быть, этот эпизод со снегирем в лесу и стерся бы из моей памяти, если бы не одно происшествие, случившееся за месяц перед моим приездом в деревню и имевшее последствие для меня не только в этот мой зимний приезд.

Вечером того же дня, когда я увидел в лесу снегиря, за мной к дядьке зашёл один из моих местных приятелей по имени Санька. Санька был старше меня на год, черноглазый, сорви голова и задирал девчонок так, что те ещё издали завидев его, шарахались от него куда подальше, чтобы избежать непристойных шуточек или просто обидных слов. Санька мне не особо нравился, я знал, что он дружит со мной лишь потому, что я городской. Мне не нравились ни Санькины повадки, ни шуточки, ни хитроватый упрямый взгляд исподлобья. Он чувствовал, что неприятен мне, а я чувствовал, что он это знает, а ещё он знал, что без него с деревенскими мне ни за что было бы не подружиться, ибо по природе своей я не был рубахой-парнем, а проводить все каникулы в одиночестве – не самая приятная перспектива даже не для самого компанейского в мире мальчишки.

Санька зашёл к нам в дом в старой кроличьей шапке, зимнем, видавшем виды, пальто и в сапогах, чуть великоватых, доставшимися ему в наследство от старшего брата. Лицо у мальчишки было красным от мороза, изо рта валил пар, а на левой щеке красовались свежие царапины.

- Здорово! – торопливо проговорил Санька.

- Привет! Кто это тебя так? Кошка что ли какая поцарапала?

- Ага, кошка… - зло бросил Санька. – Звать Наташкой Снегиревой эту кошку. – Есть что укусить? – Санька бросил взгляд на тарелку с бутербродами.

Дядя Матвей, который тоже был в хате в этот момент глянул на Саньку и сказал.

- Шапку-то хоть сними в помещении! Вроде как не в сарай зашёл.

Санька торопливо разделся и сел со мной рядом за стол. Дядя Матвей налил ещё одну кружку чая, и поставил рядом с гостем. Отхлебнув пару глотков чая и съев бутерброд, мальчишка начал рассказывать, что пока меня не было, месяц назад к ним в деревню переехала новая семья с матерью и двумя девчонками. Я и дядя Матвей, который в это время штопал свои старые носки и который, конечно же, знал о новичках, внимательно слушали рассказ Саньки.

- Все девчонки как девчонки, а эта сущая кошка. Ничего не боится. Да ещё и на язык язва. Я е й слово, а она мне два в ответ. Встретил вот сегодня на улице, подставил подножку. Другая бы разревелась да мамке жаловаться побежала, а эта… встала, в глазах ни слезинки, посмотрела на меня такая, подошла, да как по лицу когтями своими проехалась!

Дядька усмехнулся вслух.

- Ничего смешного! – взъерошился Санька. – Она у меня ещё попляшет, век помнить будет! – зло пообещал мальчишка. И тон мне его совершенно не понравился, уж я-то знал, каким он может быть. Как-то раз он дразнил собаку, на беду Саньки и собаки, та оказалась плохо привязанной и набросилась на мальчишку, тогда ему повезло, что на нем были теплые вещи, которые смягчили укусы пса, но всё же за ногу пес его ухватить умудрился хорошенько, повредив тем самым сухожилие. Шрамы от укуса остались Саньке на память на всю жизнь. Нога мальчишки заживала медленно, Санька сидел дома или максимум во дворе, мы с другими ребятами навещали его, и мне почему-то становилось не по себе, когда я слышал, как Санька злобно проклинал собаку.

- Ничего, вот заживёт моя нога, она у меня получит!

Я не сказал тогда, что считаю, что приятель сам виноват в том, что пес его покусал да я и предположить тогда не мог, на что способен мой товарищ. Мало ли что, кто говорит. Говорить все умеют, а слово держать – не каждый.

Дело было на летних каникулах, которые только-только начались. Санька пришёл, как обычно к нам в дом под вечер. Он прищурился и почти прошептал.

- Нет больше этой собаки.

Я недоуменно воззрился на товарища, не совсем понимая его.

- Яду ей крысиного подсыпал. Ну и скулила же она! – Санька стал кривляться, изображай вой.

Я не верил своим ушам. Мне хотелось наброситься на Саньку с кулаками, я тяжело сглотнул. Во мне всё кричало от негодования. Я представил себе страдания несчастного животного, но руки мои повисли в нерешительности. Я испугался. Санька был выше меня на голову и крупнее. Всё, что я тогда выдал было.

- Ну и гад же, ты!

- Рохля! – отчетливо произнес Санька, и выбежал из нашего дому.

Никто тогда так и не понял, отчего сдохла собака. С Санькой мы не разговаривали неделю, я его избегал, а он у нас не появлялся. Даже мой дядька удивлялся. Но я молчал.

И вот сейчас после слов «она ещё у меня попляшет» дурное предчувствие охватило меня. Санька допил свой чай и закомандовал собираться во двор.

Когда мы вышли, уже смеркалось. Мороз крепчал, отчего легкие наполнялись колючим воздухом. Мы бегом добежали до школьного двора деревенской школы, где уже собралась приличная компания ребят, уже вовсю сражавшихся в снежки. Когда возня наконец закончилась было совсем поздно. Нам с Санькой было по пути назад, поэтому возвращались мы вместе. Но вдруг приятель свернул с обычного пути.

- Идём! Покажу, где она живёт.

Я, нехотя, побрел за Санькой, предчувствуя нависшую беду не то над незнакомой мне девчонкой, не то над собой.

- Вон, гляди! Её дом.

- Показал?! Теперь пошли по домам.

Но товарищ меня не услышал. Не успел я договорить, как увидел, как тот перелазит через забор. Из-за забора до меня донеслось.

- Ну же давай! Лезь за мной!

И я полез. Мне не хотелось показаться трусом в глазах приятеля, да и адреналин, который выбрасывали в кровь мои надпочечники от страха быть пойманными на месте преступления, почему-то влек меня не назад, а вперед. Санька тихонько крался впереди, по чуть-чуть пробираясь к окнам дома, я следовал за ним. Дом Наташи Снегиревой был хоть и одноэтажным, но достаточно большим, поэтому окно спальни, которое принадлежало именно ей, мы нашли только с третьей попытки. Мы дышали на, заиндевевшие от мороза, стекла, пытаясь не особо шуметь, чтобы на шум не вышла Наташина мама. На втором окне я было уже начал уговаривать Саньку бросить всю эту затею, но тот не унимался.

- Вот её окно! – крикнул он мне шепотом. – Смотри!

Комнату, в которой находилась небольшая спальня Наташи, озарял неяркий электрический свет, почему-то мне запомнились бежевые скучные обои с каким-то геометрическим узором, небольшой платяной советский шкаф, стол и стул у стены, политическая карта мира, висевшая над столом, полка с какими-то книгами, узкий диванчик с незатейливой обивкой напротив стола. Вот и всё убранство комнаты. Девочка сидела на диване, склонив голову над книгой. Лица за длинными распущенными волосами было не разглядеть. Про себя я подумал, что читать при таком освещении просто невозможно, и словно, прочитав мои мысли, девчонка подняла голову, она поправила волосы, заправив их за уши, и потерла уставшие от тусклого света глаза. Наконец я смог разглядеть её лицо сквозь уже успевшую подернуться инеем небольшую надышанную Санькой прореху в стекле. У Наташи были приятные черты лица: на чуть кругловатом личике выделялся тоненький прямой нос, чуть припухлые губы и выразительные большие глаза, которые как будто были даже не пропорциональны лицу. Девочка вдруг встала, вернула книгу на полку и принялась скидывать халат. Я вдруг почувствовал, как краска стыда начала заливать моё лицо, я никогда ни за кем не подглядывал, и сейчас ощущение того, что я вторгаюсь в чужое личное пространство, куда мне никто не разрешал входить, начало меня душить и мне захотелось отвернуться. Я взглянул на Саньку, но тот ни о чем таком и не думал.

- Гляди, сейчас совсем голая будет! – шепотом хохотнул Санька, но я не смотрел. – Блин, под халатом ночная рубашка. – разочарованно протянул приятель, а я облегченно вздохнул и снова посмотрел в окно. Девчачий стройный силуэт, ещё не совсем оформившийся, казалось утопал в рубашке не по размеру. Последним, что я успел увидеть, как тонкая рука коснулась выключателя, погрузив комнату во мрак.

- Ну что? Пойдем уже по домам? – с надеждой, что всё закончилось, спросил я.

- Ещё чего! – и в это же мгновение я увидел, как Санька достал откуда-то из-за пазухи увесистый камень и бросил с силой его в окно, отчего последнее задребезжало и разбилось.

- Беги! – скомандовал Санька, и мы со всех ног бросились наутек. Мы перестали бежать только тогда, когда оказались на развилке между нашими домами.

- Зачем? – спросил я.

- Не за чем, а за что! И это ещё только начало… Нечего руки распускать!

- Но ты же ей подножку поставил!

- Ну и что, что подножку. Она тут без году неделя.

- Но девчонка ведь…

- Слушай, ты, чей друг? Мой или ее? Если ты будешь за неё заступаться, то дружбе нашей конец наступит. Смотри, как бы и тебе не досталось!

В голосе Саньки слышалась неприкрытая угроза.

- Ну и ладно! – сказал я и сам удивился собственному голосу. – Видал я такую дружбу!

Я увидел, как недобро блеснули глаза мальчишки.

- Как знаешь! Смотри только как бы пожалеть не пришлось потом сильно… С этими словами он развернулся и зашагал прочь.

Дома меня встретил дядька с недовольным ворчанием, что мол не встану с утра и что теперь ему одному придется тащиться утром в лес проверять силки. Часы пробили четверть двенадцатого, когда я разделся и лег спать, но мне не спалось, я всё думал о своём: и большей степенью не о уже бывшем товарище и последствиях нашей ссоры, а о той девочке в окне, о том, какой она беззащитной мне казалась и красивой. Почему-то вдруг захотелось взять ту книжку с полки, которую она читала, и не для того, чтобы узнать, кто автор или ее название, а лишь потому, что она до нее дотрагивалась. С этими мыслями я незаметно уснул и проснулся даже раньше дядьки, чем сильно его удивил.

- Чего это тебе не спится-то? Влюбился что ли? - не то в шутку, не то всерьез поинтересовался дядя Матвей. Я промычал что-то нечленораздельное в ответ, отхлебнул последний глоток успевшего уже остыть чая, и начал собираться в лес.

Где-то высоко ветер раскачивал кроны сосен, отчего последние стонали, наполняя лес скрипами, похожими на тяжелые вздохи, будто деревья боялись, что вот-вот стволы не выдержат напора и оборвется, пусть и неподвижная, но всё же жизнь.

Мы проверили силки, но они оказались пустыми. Дядя Матвей разочарованно развел руками.

- Надо бы переставить их. – и мы отправились в другое место. Напоследок я взглянул на калину, больше напоминавшую куст, чем дерево. Гроздья ягод всё так же алели на дереве, другие же ягоды, чуть присыпанные шедшим ночью снегом, словно, капельки не запекшейся крови, были как будто разбрызганы по снегу тут и там. «Следы вчерашнего пиршества снегиря, - подумал я, - Интересно, где она сейчас? Нашла ли своих сородичей или отыскала новое дерево с ягодами и лакомиться ими в одиночестве?» Внезапно мой взгляд привлек небольшой холмик, укрытый снегом. Недоброе предчувствие заставило меня подойти к нему, и снять рукой верхушку снега. Я вздрогнул, когда мои замерзшие пальцы коснулись маленького неподвижного птичьего тельца. Я аккуратно вытащил снегиря из снега, погрузил его на варежку, которую снял до этого и побежал следом за дядькой, который успел отойти за это время шагов на сто вперед от меня. Я старался бежать как можно более осторожно, хотя это удавалось с трудом, потому что то и дело проваливался ногами в ещё мягкий снежный покров.

- Дядя Матвей! – сопел я, окликая дядьку. Голос мой был взволнованным, поэтому дядька обернулся сразу.

- Что случилось?

- На вот… - я развернул варежку и показал замерзшего снегиря.

Дядька бережно взял варежку с птицей, поднес снегиря поближе к лицу, касаясь его своей густой бородой, часто задышал на птицу, а указательным пальцем начал растирать ему грудку. Мы стояли так в тишине и ожидании минут пять, дядя Матвей уже было покачал головой, мол, птицу не спасти, но та вдруг подала признаки жизни, дернув маленькой когтистой лапкой. Силки были забыты напрочь, мы понесли замерзшую птицу домой.

Наспех раздевшись, поднесли птицу к ещё теплой, не остывшей до конца печи. Затем дядька достал бинт, разрезал его на крохотные лоскутки и начал перевязывать снегирю лапки: «Для того, чтобы избежать слишком быстрого согревания лапок. Если лапки перегреются, кровь не сможет побежать по ещё замерзшим сосудам» - пояснял свои действия Матвей. Пока дядька занимался перевязыванием, я принес из бывшей бабушкиной спальни настольную лампу, под которую мы и уложили птицу, соорудив ей из подручных средств небольшое гнездо.

Мы принялись ждать. Прошло, наверное, полчаса, прежде чем снегирь начал подать явные признаки жизни. Он попытался вскочить на лапки, но тут же упал и сжался в дрожащий комочек.

- Неси скорее медовое питьё! - наказал мне дядька, и я побежал на кухню за чашкой и шприцем с уже приготовленным напитком для птицы. Матвей набрал в шприц питьё, аккуратно взял птицу в руки, раскрыл ей клюв и влил небольшую порцию жидкости. Понемногу птица оживала. Я хоть и устал, но был по-настоящему рад, что самое страшное осталось для снегиря позади.

Мы не виделись с Санькой несколько дней. Мне было абсолютно не до него и до других ребят. Всё моё время было занято: походы с дядькой в лес или на зимнюю ловлю рыбы, выхаживание снегиря, домашние дела, чтение книг – съедали всё моё время, пока, однажды дядя не выдержал.

- Может, хватит уже сиднем дома сидеть? Пошел бы уже с ребятами что ли куда… - но я лишь отрицательно помотал головой. – Может, ты с Санькой разругался? – внезапно догадался дядя Матвей. – Он, конечно, никогда мне не нравился, всё ждал, когда же эта ваша дружба закончится... – я удивленно воззрился на дядю, комментировать чье-либо личное пространство было не в его правилах. На этом наш разговор закончился, а на следующий день он послал меня в дом, где недавно Санька разбил окно с просьбой отнести маме Наташи, пойманную накануне на рыбалке добычу.

- Сходи к Снегиревым, отнеси рыбу. – я удивился ещё раз. Дядя слыл на деревне чудаковатым, общался с кем-либо только по необходимости, в гости ни к кому не ходил да и к себе никого не звал. Дядька закурил. Задавать лишних вопросов я не стал – захотел бы что-то объяснить – рассказал.

Меня вполне устроили бы в любой другой день и штопанные носки, но в тот вечер я вытащил всё же новые, которые уложила с собой на всякий случай мать, отутюжил брюки и рубашку, натянул на рубашку более-менее приличный свитер и под насмешливым взглядом дядьки отправился в гости с подарком.

По началу ноги сами меня несли к знакомому дому, но по мере приближения шаг мой начал замедляться, к двери я уже подходил на совсем ватных ногах. Я несмело постучал в дверь. Никто не открывал. Я постучал смелее, так как если дома никого нет, то и бояться нечего. С одной стороны я испытал облегчение, а с другой – некоторую досаду. И вдруг за дверью я услышал торопливые шаги и вопрос: «Кто там?»

- Это Андрей, племянник дяди Матвея.

Мне отворила мама Наташи.

- Здравствуй! – Нина Андреевна, высокая, лет сорока пяти, и в юности должно быть очень эффектная, окинула меня недоверчивым взглядом.

- Здравствуйте! – сказал я. – Меня прислал к вам дядя, передать вам небольшой подарок. Вот. – и я указал на авоську, полную свежей рыбы.

Нина Андреевна стояла в недоумении. Видимо, она силилась вспомнить, кто такой дядя Матвей, но у нее ничего не выходило, и поэтому я помог ей.

- Наш дом находится на самой окраине деревни, а ещё мой дядя немного похож на огромного косматого лешего.

Лицо Нины Андреевны вдруг озарила улыбка, перешедшая в приятный задорный смех.

- Я вспомнила, вспомнила… - продолжала смеяться Наташина мама. – Ну что ж проходи, гостем будешь, раз уж такие дела!

Я прошел внутрь дома. Внутри было тепло и пахло свежей выпечкой. Мы сразу оказались в коридоре, который сразу же переходил в кухню, как и у нас с дядей: заходишь в дом и на тебе – сразу и кухня, и коридор.

- Только дяде моему не рассказывайте, что я его косматым лешим обозвал, - улыбнулся и я. – Иначе бы вы не сразу поняли, о ком идёт речь. – уже добавил я серьёзным тоном. Нина Андреевна снова заулыбалась, одновременно пряча рыбу в холодильник.

- Хорошо-хорошо, не скажу. – Нина Андреевна усадила меня за простой кухонный стол и поставила на плиту чайник. Мы замолчали.

- А вы одна живёте? – решил начать я беседу, делая вид, что ничего не знаю о том, с кем она живёт. Мама Наташи лукаво улыбнулась.

- Это тебя дядя попросил спросить или сам интересуешься? – вопрос поставил на мгновение меня в тупик, и тогда я решил сказать правду.

- Сам.

- Нет, не одна. – весело ответила женщина. – С двумя дочками: Леной и Наташей.

- А почему же их нет дома?

- Потому что Лена сидит в школьной библиотеке, а Наташа в магазин побежала.

- А муж? – было, заикнулся я.

- Ну и бестактный же ты мальчишка! Неужели тебя не научили отец с матерью, что подобные вопросы взрослым задавать неприлично? – я вдруг испугался, что Нина Андреевна рассердилась, но взгляд её говорил обратное, мне показалось, что она забавляется моими вопросами. – Мужа нет и никогда не было у меня. Мы с дочками сами по себе живём, и радуемся жизни как умеем. – Она не сказала это зло, но что-то в её тоне было такое, что я решил воздержаться от дальнейших расспросов. Нина Андреевна заварила крепкий чай и поставила передо мной тарелку с домашним печеньем и вазочку с малиновым вареньем.

- Угощайся! За компанию и я, пожалуй, выпью чая. – И мама Наташи присела напротив меня.

Только мы начали чаевничать, как входная дверь отворилась, в которую почти бегом вбежала Наташа. Волосы её были растрепаны, дыхание прерывалось, на плотных колготках зияла дыра.

- Что-то случилось? – спросила Наташу мама, указывая рукой на дырку в колготках.

Я заметил, как Наташа быстро отвела взгляд.

- Нет, ничего не случилось. Я просто быстро бежала домой, зацепилась о какую-то корягу по пути, упала и разодрала колготки.

Нина Андреевна недоверчиво покачала головой.

- Интересно и где ты эту корягу нашла-то?

Наташа промолчала, а Нина Андреевна продолжила.

- А у нас, Наташа, гость, - и показала на меня кивком головы. Я заметил, как и без того раскрасневшееся лицо Наташи от мороза и бега покраснело ещё больше. Она явно меня не заметила сразу, хотя это и неудивительно, я сидел в самом углу за столом частично заслоняемый мамой девочки. – Снимай пальто, мой руки, и садись к нам за стол, пока чай не остыл. – Наташа положила пакет с продуктами, быстро скинула пальто, шапку и валенки, ополоснула руки в раковине, чуть прибрала волосы, и села к нам.

- Знакомься, дочка, это Андрей. Андрей – это Наташа. – Мы мельком взглянули друг на друга и одновременно проборматали: «Приятно познакомиться». Андрей нам принес гостинец от своего дяди.

- Какой гостинец? – спросила Наташа, обращаясь к матери.

- Дядя попросил меня передать вам рыбу, – ответил вместо Нины Андреевны я.

Мы пили горячий чай и молчали. Когда чаепитие было окончено, Наташина мама обратилась к девочке, чтобы та показала мне свою комнату, а сама принялась за чистку и разделывание принесенного мною улова.

Наташа, молча, провела меня через незатейливый зал, посреди которого стоял огромный обеденный стол, заваленный каким-то рукоделием и кипой старых газет и журналов, в углу возле окна находился ламповый телевизор «Горизонт», старые полинявшие от времени обои то тут, то там прикрывали вышитые картины…

- Это мама вышивала… - пояснила Наташа, уловив мой любопытный взгляд.

- Красиво, - похвалил я, хотя думал совсем другое: они были здесь как будто лишними, и совершенно не гармонировали с меблировкой дома.

Наташа на ощупь дотянулась до выключателя в своей комнате. И я оказался теперь внутри уже знакомой мне обстановки: всё тот же неяркий свет, книжная полка, карта, диван.

- Присаживайся, - Наташа указала мне на диван.

- Ты любишь читать? – начал я разговор первым, девочка кивнула. – Можно я посмотрю твои книги?

- Тебе, правда, интересно, что я читаю? – ответила Наташа вопросом на вопрос.

- Да, - ответил я, сделав вид, что не обратил никакого внимания на слегка язвительный тон хозяйки. – Я сам люблю читать и мне интересно, что читают другие. – Наташа улыбнулась краешком губ, и я подошел к книжной полке, и первой книгой в моей руке оказалась та самая, которую держала в руках Наташа, когда Санька зарядил камнем в окно. «Рассказы о животных» Эрнест Сетон-Томпсон. Я немного удивился, ожидая увидеть какой-нибудь роман, а тут рассказы о животных. Я стал рассматривать корешки других книг: Ремарк, Толстой, Моэм, Лондон, Твен.

- Странный выбор для девчонки, - сказал я вслух.

- Почему же? – с иронией спросила Наташа.

- Ну, обычно девочки любят что-нибудь простое, что-нибудь про любовь, и всё такое…

- А многие девчонки вообще исключительно модные журналы читают или не читают вовсе, - саркастично заметила Наташа.

- Не только девчонки, кстати. Мальчишки, конечно, не читают модные журналы, но некоторые не читают вообще ничего, кроме букваря в начальной школе. – я видел, что Наташе моё замечание понравилось.

- Сам-то какую книгу последнюю прочитал? – уже примирительно спросила Наташа.

- «Вьюрковые птицы мира» Паевского.

- О! – удивленно произнесла Наташа. – Ты интересуешься орнитологией? Зачем тебе это?

- Мы просто с дядей в лесу спасли замерзшего снегиря, вот и решил кое-что прочитать на эту тему. У моего дяди большая коллекция книг по анатомии, биологии, зоологии. Если хочешь, как-нибудь покажу.

- Хочу, - сказала Наташа, - Правда, хотелось бы, чтобы у вас была еще и какая-нибудь художественная литература, которой нет в здешней библиотеке.

- Такая литература тоже имеется.

- И когда можно зайти? – воодушевилась Наташа.

- Да хоть сейчас!

- Нет, сейчас уже поздно.

- Приходи тогда завтра.

- Хорошо, завтра можно. В час будет удобно?

Для приличия я сделал вид, будто задумался, не хотелось, чтобы Наташа подумала, что я прямо сильно заинтересован в её визите к нам домой. Выдержав паузу, я деловито сказал. – Да, удобно.

- Вот и договорились. – радостно произнесла Наташа, а спустя мгновение добавила. – А ты не такой как другие мальчики…- и я почувствовал некоторую долю грусти в её голосе. Внутренне я немного сжался, чуя недоброе и зная почему… Санькины проделки. Я взглянул на её колготки с дырой, которые она так и не успела снять, и ощутил неловкость и злость одновременно. Конечно же, дело не в коряге по дороге…

- Санька, да? – указал я на колготки. Наташа тихонько кивнула головой.

- Мы раньше дружили с ним, но сейчас нет, но знаешь, я попробую с ним поговорить. – щеки девчонки зарделись.

Мы сидели и разговаривали ещё около получаса, пока, нас не прервала Наташина мама.

- Извините, молодые люди, что отвлекаю вас от важной беседы, но мне нужна Наташина помощь.

- Если хотите, я тоже могу вам помочь.

- Я думаю, что мы и сами справимся со стиркой, но за предложенную помощь всё же спасибо. – сказала Нина Андреевна, и хоть мне не очень хотелось уходить, но возражать я не стал.

Когда я вышел на улицу, и прошел некоторое расстояние от Наташиного дома, до меня донесся свист, знакомый голос окрикнул меня. Это был Санька.

- А я-то думал, кто меня сдал?

- В смысле? – я смутно начал догадываться, что имеет в виду бывший друг.

- В том смысле, что это ты на меня настучал, что я окно разбил у Снегиревых. А теперь вон и в гости ходишь к ним.

- Ничего я никому не рассказывал, а к Снегиревым заходил по просьбе дядьки, - спокойно ответил я.

- Ну не знаю, не знаю… Уж как-то больно всё это подозрительно. – Санька вплотную приблизился ко мне, окатив меня табачным дымом сигареты, тлеющей в его руке. – Если только узнаю, что это ты, а я узнаю, то… - я не дал ему договорить. Всё случилось в мгновение ока, не то я сильно разозлился на самого Саньку, не то на себя за свою трусость, не то из-за Наташи, но я вдруг направил свой кулак прямо в его нагловатую рожу. От неожиданности бывший товарищ упал навзничь, а я, не теряя времени, навалился на него всем телом сверху, и начал туго затягивать концы шарфа на его шее. Санька пытался сопротивляться, он лягался ногами, дергал туловищем, но я крепко сжал коленями его руки и ещё больше затягивал шарф, пока тот не прохрипел, чтобы я его отпустил.

- Отпущу только, если перестанешь приставать к Снегиревым. – говорил я и сам задыхаясь от нервного напряжения и приложенных физических усилий, чтобы не дать последнему вырваться.

- Хорошо. – хрипел Санька. - Я не буду больше приставать к ним.

Когда я отпустил шарф и слез с него, Санька начал жадно хватать ртом воздух.

- И имей в виду, если только хоть раз Наташа пожалуется мне на твои проделки, я всем расскажу не только про окно, но и про то, кто отравил Джека. Ты меня понял? – я почти кричал. Санька кивнул головой.

Обессиленный, злой, но всё-таки довольный собой я возвратился домой, где поджидал меня мой старик.

- Что-то ты долговато…

- Чай пили. Тетя Нина передавала «спасибо» тебе за рыбу.

- На здоровье, - проговорил дядя. – Пока тебя не было, приходил отец Саньки. Смотри, Андрюха, какую клетку он нам принес для твоего снегиря?

- Зачем? – удивился я.

- Поблагодарить.

- За что?

- За то, что рассказал ему про его сынка. Я всё ждал, когда ты сам на это решишься, но так и не дождался.

- Но откуда ты узнал?

- Про окно и про собаку? Про окно - я сам всё видел, искать тебя ходил, уж больно долго домой не возвращался. А про собаку – случайно вышло, подслушал, - подытожил дядя Матвей…

***

Я вижу его в переполненной электричке. Да, это он, точно он! Вот мы и пересеклись. Наконец-то…

Я иду за ним следом так, чтобы он меня не обнаружил, держась на приличном расстоянии. Вот он зашёл в дом. Что же делать? Как поступить? Я долго не решаюсь. Тошнота подступает к горлу. Я прислоняюсь к стволу толстого дерева и медленно сползаю вниз, пока не оказываюсь возле самой земли. Тихо. Лишь где-то в кроне деревьев щебечут какие-то невидимые моему глазу птицы.

Закрываю глаза, и картины из детства зазубренным ржавым лезвием пронзают меня: стеклянные неживые глаза, вместо рта – подобие огромного птичьего клюва, нагое девичье тельце прибито гвоздями к земляной стене, кожа на руках утыкана острыми иглами, будто перьями, я вижу запекшиеся следы крови, со скелета ног содран кожный покров и мышцы, кровь повсюду, она везде, тело опоясывают тонкие прутья. Будто птица. Окровавленная птица в клетке…

Я был ведь ещё ребенком. Мы были детьми. Как я мог принимать во всём этом участие и молчать? Как? Я ведь всё знал. Почему я так боялся тогда и почему боюсь сейчас? Почему не смог уберечь ту собаку, почему не позаботился о Наташе? Это ведь они, они во всём виноваты: он и дядька,… и я. Я виноват, я тоже виноват… Я ведь видел, что они сделали с девочкой… Зачем я пошел тогда за ними в лес? Зачем следил? Зачем? Прости меня, Наташа! Простите, Нина Андреевна! Простите!

Когда я проник внутрь дома, Андрей ещё спал. И я стал ждать, нависая над ним, вглядываясь в знакомые черты лица, изменившиеся с годами. Но вот он проснулся, и ненависть, злость, презрение, омерзение охватили меня… В безумном порыве я наносил ножевые удары хаотично. Андрей дернулся, вскрикнул несколько раз, и обмяк, он смотрел на меня и улыбался. Мне не хотелось, чтобы он легко подыхал, как его дядя, и тогда я взял себя в руки, придвинул табуретку и сел напротив… Капли крови, падающие в безмолвиии и глухо ударяющиеся об пол, звенели в моих ушах словно колокол. Он зашевелил губами – я встал со стула, подошел и склонился над ним. Его глаза неотрывно смотрели лишь в одну точку, которая находилась где-то у меня за спиной.

- Наташа - первая птичка…

«Первая птичка? Что это значит?» Леденящее душу озарение снизошло на меня. Я обернулся, чтобы найти невидимую точку за спиной. Мой взгляд натолкнулся на клетку, тогда я подошел к ней – пусто, лишь одинокое черное перышко на дне напоминало о том, что когда-то здесь держали птицу. От злости я сорвал клетку с крюка и швырнул её о стену, отчего она разлетелась на части, и из углубления днища вывались как снег белые бумажные птички с розовенькими брюшками – оригами, напоминавшие снегирей. В ужасе я перебирал их, каждую птичку, на каждой из которых было чьё-то имя: Марина, Нина, Вероника…, Наташа.

Тогда я снял топор, висевший у стены, и вонзил его ему точным ударом между глаз.

12