Декомпрессия. Глава IX

К обеду улицы Москвы оживились: люди сновали везде и всюду, ездили катафалки, откуда-то кричали уличные продавцы газет, городские деревья покрывались первыми почками и где-то среди веток трещали птицы — в общем, жизнь шла своим чередом и смерть Маяковского пока не пошатнула государственных или моральных устоев. Мне, на самом деле, не очень повезло с адресами, фактически, я покружил по внутреннему краю Садового кольца, но хотя бы за его пределы ехать не надо.

Как бы то ни было, но мы прибыли на место довольно скоро. Я выскочил из машины и легко взошел по лестнице, постучал в дверь. Мне открыла пожилая худая миловидная женщина в зеленом платье. Я назвался, озвучил цель прибытия, и она молча отошла, пропуская меня.

В коммунальной квартире ей принадлежало две комнаты, в одной из которых в кресле сидела Вероника Полонская: такая же худая, бледная, но ухоженная и одетая по последнему слову дизайнерской техники.

— Добрый день, — поздоровался я с ней, представился и сел на предложенный мне хозяйкой стул.

— Я знала, что кто-то должен приехать. Мне следовало бы самой сходить в отделение, неудобно получилось, но я вчера была сама не своя и только сейчас понемногу прихожу в себя. Вы подозреваете меня?

С места в карьер. Она старалась говорить спокойно, но голос её временами дрожал и выдавал сильное волнение. Было видно, что она боится подозрений или всё ещё не может отойти от случившегося.

— Пока что нет никаких оснований. Я прибыл сюда не на серьёзный допрос. Моя задача установить верную последовательность событий, составить картину преступления, так сказать.

— Вы, всё же, называете это дело преступлением, товарищ Сырцов.

— По долгу службы я не могу заниматься подменой понятий, поэтому пока картина не соберется полностью, я вынужден именовать этот случай преступлением. По крайней мере, со стороны Владимира Владимировича было действительно преступлением оставить страну без поэта революции в такой сложный период.

— А когда в нашей стране был легкий период? — спросила подошедшая из коридора Ольга Григорьевна. — Но я, пожалуй, не буду лезть в ваш разговор и приготовлю чаю.

С этими словами дама культурно ретировалась из комнаты, оставив нас наедине.


— Итак, — начал я, — расскажите, во сколько и почему вы с Маяковским встретились тем утром, как оказались в его комнате и, собственно, последующие события. Если вы будете хотя бы примерно называть временные рамки, это очень поможет следствию.

— Маяковский попросил встретиться около восьми утра, он знал, что у меня утренняя репетиция, и в это время я была уже готова к выходу. Мы немного прогулялись, потом, где-то в половине девятого пошли к нему на Лубянку. Он, как обычно, уговаривал меня полюбить его, остаться с ним, бросить Михаила...Михаила Яншина, моего мужа, — уточнила она, хотя я итак это знал, — В общем, мы говорили, где-то через час к нему постучали. Владимир был очень зол на пришедших. Я не видела, на кого именно, но сказали что-то о книгах.

Я помечал у себя только время, остальная информация не помогала расследованию или была уже известна в более подробном ключе.

— Ещё через какое-то время я взглянула на часы и поняла, что уже одиннадцатый час, а мне в половине одиннадцатого надо быть в театре. Начала собираться, он просил меня остаться. Потом требовал. Пытался меня удержать почти силой, но быстро смирился и отпустил. Как только я вышла, — она на секунду осеклась, перебирая пальцы рук на коленях, — Как только я вышла, сзади послышался выстрел. Прямо у меня за спиной. Я тут же, как-то непроизвольно, бросилась обратно, вбежала в комнату, а он уже лежит на полу и еле двигается. Я успела его приподнять, тут же прибежали другие люди. Дальше у меня всё как в тумане. Я помню, как спустилась встречать скорую, а потом проводила её наверх, но...Было уже время, а у меня генеральная репетиция. Думала, что потом поеду к себе, но, вот, я у мамы, побуду здесь ещё пару дней.

Речь Полонской была обрывиста и давала слишком мало информации. Понятно, что, в отличие от Райковской, которая работает медсестрой, или Марии Татарийской, которая, по долгу службы, привыкла держать себя в руках, Вероника была моложе и, к тому же, актриса. Актеры и писатели должны воспринимать мир ярче, импульсивнее, иначе другие люди забудут, что такое экспрессия и мир станет чересчур тосклив. Однако в данном случае эти "краски мира" мешали мне работать.

— Скажите, в каких отношениях вы состояли с Маяковским?

— Господи, да какие там отношения? — всплеснула она руками. — Он ходил за мной, как неприкаянный, всё просил бросить театр и Михаила, потому что якобы любит меня.

— Якобы?

— К своему счастью, вы знаете Маяковского как поэта революции со всеми вытекающими, но в последнее время возникало ощущение, что ему лет не больше, чем годовщине этой самой революции. Он часто вёл себя совсем по-детски, вот хотя бы позавчера, когда мы сидели на квартире у Валентина Петровича, он придумал переписываться со мной на листах из своего блокнота, а когда я на этих же листах написала ему прекратить, он разобиделся и ушел в другую комнату. Ах, я совсем забылась, его уж нет с нами...
Полонская достала платок и аккуратно вытерла слезы.

— Простите меня, я ещё не могу осознать, что его уже нет и до сих пор при упоминании его имени больше злюсь, чем скорблю. Это нехорошо. Нельзя так о мертвых.

—  Не волнуйтесь, Вероника Витольдовна, мой отчет не описывает чувства.

—  К великому счастью.

В этот момент из коридора в комнату вошла Ольга Григорьевна, неся на большом серебристом подносе аккуратные маленькие чашечки.

P.S. На фото Вероника Витольдовна Полонская