Новогодние каникулы. Глава 4. Чем дальше в лес, те

Некоторое время Барховцев сидел в машине, сжимая руль — до такой степени не хотелось ему выходить в темноту, а отцовский дом осуждающе смотрел на него темными окнами из-за высоких яблонь. Голые ветки деревьев, застывшие под густыми снежными шапками, усиливали впечатление сюрреалистичности зимнего ночного пейзажа и всего происходившего.
Глубокая непроглядная темень по всему поселку, лишь несколько фонарных столбов слабо освещают под собой снег, сверкающий чистыми бриллиантами. Зябко, неуютно, тоскливо.
Словно в другой мир попал.
После шумного и утопающего в электричестве города тишина и темнота в деревне казались, какими-то ненастоящими, как будто здесь живут совсем другие люди, с другими биологическими ритмами — еще и двенадцати нет, а они уже спят глубоким сном. А небо так густо усыпано звездами, что им стало тесно в прозрачной, хрустальной вышине и пришлось спуститься поближе к земле, чтобы не толкаться на высоком своде. Крупные, яркие звезды заманчиво мерцали совсем рядом перед лобовым стеклом — протяни руку и достанешь! Холодная, неземная красота — разве из-за многоэтажных домов увидишь такое небо? Недаром отец корнями вцепился в деревенскую жизнь, хотя своего сына вырастил среди городских джунглей, но под старость решил быть поближе к природе.

Роман был благодарен отцу за то, что тот не привел в дом мачеху, а ведь мог это сделать неоднократно. Вокруг Барховцева-старшего всегда вились женщины, но тот, благосклонно принимая их заботу о себе, не хотел новой матери для сына — в душе все еще кровоточила незаживающая рана. На воспоминания о покойной жене отец был скуп, и сколько маленький Ромка не расспрашивал его о маме, так ничего и не узнал, а в пятом классе он уже и сам перестал вспоминать о ней — одного родителя ему вполне хватало.
 
Отец и сейчас все еще покоряет женские сердца — вон как Наталья старается прибрать его к рукам — старый Казанова.

Барховцев-младший усмехнулся, вышел из машины, открыл ворота, заехал во двор и загнал в гараж свой внедорожник. По всему видно: в доме все давно улеглись. И Лиза спокойно спит одна на широкой кровати в теплой мансарде. Вот сейчас, в данную минуту, Роман горел желанием выяснить все до последней буквы алфавита — расставить все точки над «Ё», если уж, на то пошло.
Приехала жаловаться, дорогая? Ну, ты сама нарвалась! Можно представить, что за выволочку устроили ей здесь Наталья с отцом. Не туда ты приехала, милая — папа всегда был и будет на его стороне — в этом Роман был уверен на сто процентов. Уверен он был и в том, что отец не сделает ни одной попытки разобраться в ситуации и хоть как-то повлиять на решения своего сына, какими бы они ни были.
 
С самого начала он был резко против их женитьбы и считал, что жениться в двадцать четыре года, когда впереди еще целый год учебы в институте — дурь, блажь и, по меньшей мере, несерьезное отношение к жизни, а Лизе вообще, тогда только исполнилось девятнадцать лет. Из воспитательных побуждений отец твердил сыну, что мужчина должен сам обеспечивать семью — и, в результате, два года, пока Роман не закончил институт, и пока привыкал на новой работе они с Лизой считали каждую копейку. Единственное, чем помог им отец — добавил денег, и вскоре после Лизиных родов они смогли переехать в просторную двушку с огромным холлом (его переоборудовали в отличную гостиную), а Барховцев-старший удалился в деревню. В откровенном разговоре наедине со своим сыном перед свадьбой он впервые позволил себе осудить будущую невестку: слишком молода, слишком несерьезна, слишком независима, не умеет готовить, готова проводить дни и ночи в спортивном комплексе.
Художественная гимнастика — и это профессия?! Ах, у нее диплом фармацевта — ну спасибо, успокоили!
«Впервые встречаю женщину, которая абсолютно ничего не умеет делать по дому, как ты мог выбрать такую?»
«Папа, перестань, — заступался тогда Роман за свою беременную девушку. — Я ее люблю.»
Но отец примирился с их браком только, когда увидел крошечного внука. Теперь он ворчал на невестку за то, что та отказалась от пеленания, мало кормит грудью, использует памперсы даже днем, однако, особенно его выводило из себя воспитание ребенка по книгам детской психологии: он сурово отчитывал Лизу, называл ее кукушкой, отбирал младенца и сам носил Сашку на руках, когда тот капризничал, хотя по книжкам этого нельзя было делать. Барховцев-младший разрывался между двумя любимыми людьми, стараясь их примирить, выслушивая жалобы и упреки с одной стороны и гневное осуждение с другой. Даже странно, что Лиза поехала сюда, а не к своей сестре.

Входная дверь оказалась закрытой изнутри. Чертыхаясь, подсвечивая себе телефоном, Роман пробрался на задний двор, чуть не переломал себе ноги, споткнувшись о слишком высокую ступеньку (десять раз уже собирался переложить крыльцо — все руки не доходят!), и наконец, проник в дом. А попав на кухню, неожиданно понял, как проголодался: еще бы, ведь он ел последний раз у Сереги в гостях, а после только пил, к тому же, на папиной кухне у Романа всегда возникало желание хорошенько набить себе желудок.
Он зажег маленькую лампочку над столешницей, открыл дверцу холодильника, стараясь не шуметь, и присвистнул — да тут еды на целый полк! Наталья расстаралась для Лизы, а может, для Сашки.
Барховцев вытащил пластиковый контейнер с пловом, нашел кетчуп и через две минуты с аппетитом наворачивал вкусное блюдо.
Ладно, с разговорами придется до утра подождать — не будить же всех. Сашка может напугаться, да и самому уже хочется спать, надо, кстати, найти себе обособленное спальное местечко — уж к Лизе не будет подниматься.
Насытившись, Роман с хрустом потянулся и зажмурился от ярко вспыхнувшего света — отец услышал возню на своей кухне и поднялся. Из-за спины Барховцева-старшего выглядывала, кутаясь в теплый халат Наталья. О как! 
— Ромка? Ты зачем приехал? — негостеприимно встретил его отец.
— Ромочка, а ты хоть разогрел? — всполошилась его соседка. — В холодильнике сырнички, сметанки положи себе, может, молока налить?
— Нет, Наташ, спасибо, — Роман улыбнулся и похлопал себя по животу. — Я и так уже обожрался, очень вкусно.
— Да на здоровье! Сейчас постелю тебе, наверху как раз протопили сегодня — жарко даже стало, чуть-чуть приоткрою окошко, ты ведь любишь, когда попрохладнее, — Наталья поторопилась скрыться в темных недрах дома.
Роман проводил ее недоуменным взглядом: собралась постелить ему в мансарде, рядом с Лизой — как это понимать? Раскладушку что ли хочет ему поставить там?
— Извини, перебудил вас, — взглянул он на отца.
Барховцев-старший уселся на другой стул рядом с сыном.
— Ну, так что случилось?
— Лиза у тебя?
— Нет.
— Черт! А была?
— Была вместе с Сашкой, — не стал скрывать отец. — Часа три назад уехали. Потащила ребенка на электричку, ничего слушать не стала, двадцать минут подождать не захотела, я бы отвез их. Ушел прогревать машину, а она убежала, как будто гнались за ней — и это мать, по-твоему?! Кто же по ночам таскает детей на электричке?! Переночевала бы и ехала с утра. Что там за такие особенные занятия у него в саду, что их нельзя пропустить — не школа же! Логопед, видите ли, будет ругаться! Самой заниматься надо с сыном — вот и научится правильно слова выговаривать! Небось, включит мультики — он и сидит в них целый день! Издергала всего мальчишку.
Роман молчал, выслушивал претензии, привычно пропуская их мимо ушей, и соображал: то, что они не уехали на отцовской рухляди даже хорошо — сто процентов застряли бы посреди дороги.
Вероятно, Лиза ненамного с ним разминулась, если выехала отсюда три часа назад. Наверное, он уехал, а она приехала буквально через несколько минут. Он нажал быстрый вызов жены, но через три длинных гудка звонок сбросили. Лиза не хотела с ним разговаривать.
Вот так, да?!
Роман почувствовал, как его заполнило раздражение: чего она добивается? Чтобы он бегал за ней и просил прощенья? Не дождется! Ладно, раз она уехала обратно, ему, видно, лучше остаться здесь. Если так пойдет и дальше, что им остается — развод, что ли? В дальнейшем придется разменивать квартиру, надо подыскать такой вариант, чтобы устроил их обоих, желательно в том же самом районе, до работы ехать пять минут, а у Сашки рядом и садик, и школа. Ничего, вырастет! Роман и сам вырос без матери, и ребенка своего сможет воспитать достойным человеком, а баб для удовлетворения физических потребностей вокруг полно!
Испугавшись таких страшных мыслей, он тряхнул головой — не дай бог! — куда это его занесло?!
Снова появилась противная, безнадежная пустота, не торопясь, заполняла внутренности и куда деться от нее Барховцев не знал — было ему тошно, противно и гадко. 
— Пап, я поживу у тебя немного, ладно?
Собственно, это был риторический вопрос — разве отец будет против? Отчего-то Роман ощутил себя безмерно уставшим, как будто вручную вскопал огород под картошку, одним махом все двадцать соток, и желание немедленно отрешиться от всего мира перевесило все остальные чувства. Он представил, как растянется сейчас на кровати…
— Что значит, поживешь у меня? — ошарашил его папа. — У тебя свой дом есть, там и живи. У тебя ребенок, не забыл?
Такого ответа Роман не ожидал и даже остановился на пороге кухни и обернулся. Отец против, чтобы он остался?!
Конечно, Барховцев-младший и не ждал бурных восторгов, но вот к такому резкому отказу был совсем не готов. Обычно отец радовался его приездам, а это что еще за старческие закидоны начались? Вроде рано пока для маразма.
— Это почему же нельзя-то?! — вскипел он, еле справляясь с голосом.
По телу пронеслась вспышка жгучей обиды, как будто подожгли изнутри, губы сжались в ниточку, глаз нервно задергался. Родные и любимые люди предавали со всех сторон.
—  Нечего бегать искать углы! Да и будешь мешать, — невозмутимо пояснил ему отец, твердо глядя сыну в глаза. — У меня и своя личная жизнь есть.
Внутри Романа заклокотало, забулькало:
— Чего?! — на одну секунду он потерял дар речи от такого заявления. — Так ты еще не всех баб оприходовал в этой деревне?! Растягиваешь удовольствие, или «Виагра» не помогает?!
Не успел он закончить предложение, как получил такой замечательный хук справа, что еле устоял на ногах. В голове снова кто-то изо всех сил замолотили вчерашние африканские барабаны, из носа капнуло на грудь. Роман провел по носу рукой и, увидев кровь на ладони, отступил назад.
— Ты охренел что ли, на старости лет?! Совсем с катушек слетел?! — заорал он, вытирая нос.
За это он получил еще раз — во рту появился солоноватый привкус, сжались кулаки, а в голове промелькнула мысль:
«Если отвечу, он же упадет».
Барховцев-старший угадал его мысли и врезал еще — на этот раз он отбил себе всю руку.
Роман отлетел к стене, больно ударился об нее в районе лопаток, прикусил себе язык, сморщился и съехал на пол. Ответить отцу на удар он не посмел, гневно и шумно сопя, глянул снизу-вверх, криво усмехнулся на то, как тот трясет отбитой об него кистью, потрогал рукой челюсть, языком ощупал зубы, полой рубашки вытер кровь под носом.
Вот и поговорил с папой!
— Чертов кобель! — отец тяжело дышал, нависая над ним. — Мудила! Я тебе покажу, как гулять от жены! Как бросать ребенка одного!
Ах вот оно что! Кинулся защищать любимую невестку — ну теперь-то все понятно! Интересно, о чем они говорили? Небось, ей тоже досталось тут по первое число, иначе не уехала бы обратно.
Романа так и подмывало сцепиться с отцом, высказать все, что накипело внутри, но предпочел стиснуть зубы и помалкивать — уподобляться Лизе, приехавшей искать на него управу, он не собирался. От стены отлепляться не стал, просто сел поудобнее, положил ладони на согнутые колени и зло сверкал глазами.
— Она что, тебе жаловалась на меня? — осведомился у отца.
— Нет! — ответил тот. — О тебе вообще не было разговора, Лиза сказала, что Сашка очень соскучился, поэтому они с ним и приехали на часок. На часок! Из города по морозу полдня тряслись в электричке, чтобы приехать сюда на часок! Я уже тогда был готов оторвать тебе яйца, за одну только их поездку. А потом Сашка проболтался, что папа с мамой поругались, и папа ушел
— Но ты ведь не знаешь, из-за чего все произошло, — угрюмо оправдывался Роман.
— А я и знать не хочу! — крикнул отец. — Но обижать мать моего внука я тебе не позволю! А как вы Сашку делить собрались?! Кто-нибудь из вас о нем подумал?!
Роман заценил, как кинулся отец на защиту Лизы — прямо курица-наседка. Готов избить своего сына за ту, которую сам же называл кукушкой, неумехой и лентяйкой. Он провел по лицу ладонями, незаметно стирая влагу в уголках глаз.
— Поезжай обратно, поговори с ней, — отец нервно ходил по кухне. — Что вы, как маленькие: «Она первая начала!» — передразнил он сына. — Объясни, попроси прощения! Скажи, психанул, в таком состоянии у мужчин могут быть иногда… случайные связи — так уж мы устроены, такие у нас природные инстинкты — если Лиза тебя любит она простит!..
— Во-первых, папа, я ей не изменял, с чего это ты так решил? — перебил с пола Роман. — А во-вторых, не собираюсь я просить у нее прощенья. Это она вдруг, с чего-то вообразила себя рабыней в нашем доме. Это ей показалось, что у нее мало развлечений. Прежде чем кидаться с кулаками ты послушал бы, что она мне наговорила, и в том, что я уехал, она сама и виновата. Она и должна прощенья просить!
Он поднялся с пола, еще раз вытер ладонью размазанную по щеке кровь.
— Так ты пустишь меня пожить? — спросил он на всякий случай, хотя уже догадывался, каким будет ответ.
Отец не ответил, он тяжело дышал, поискав рукой опору, опустился на стул.
— Тебе плохо, пап? — испугался Роман и кинулся поддержать.
— Наташу позови, — выдохнул отец, отпихивая его руки.
Барховцев выскочил из кухни.
— Наташа! Там отцу плохо!
Мимо него маленьким вихрем пронеслась испуганная женщина, по пути неожиданно сильно оттолкнула его с дороги. Роман поспешил за ней. Наталья быстро накапала лекарство в стакан с водой и дала выпить Барховцеву-старшему.
— Может, скорую? — засуетился младший.
— Нет, уже легче, сейчас отпустит, — отец махнул рукой, облокотился на спинку стула и старался дышать ровно.
— Долго едут, — объяснила Наталья Роману. — Часа полтора, а могут и дольше по нашей дороге.
— Пап, тебя, может, в больницу отвезти? — сын опустился перед отцом на корточки и заглядывал в лицо, искаженное болью. — Это не шутки.
— Да никуда я не поеду, — воспротивился отец, куда более бодрым голосом. — Просто отдохнуть надо и успокоиться.
Он поднялся со стула, отстранил от себя сына, который сунулся было помочь, и держась за руки Натальи медленно пошагал к двери. На пороге обернулся к растерянному и обеспокоенному сыну.
— Время позднее, второй час уже — на ночь оставайся, но утром, чтоб ноги твоей здесь не было. Хоть в ногах валяйся у Лизы, но помирись с ней! И не приезжай, пока не помиришься.
Из-под его руки на Романа грозно сверкнули глаза Натальи.

Как побитый щенок (в переносном и в буквальном смысле) Барховцев-младший поднялся в свою мансарду, посрывал с себя одежду, отшвырнув ее в сторону, и рухнул в постель. Закрыл глаза, повернулся на левый бок, на котором обычно всегда засыпал, но что-то и его сердце разошлось: гулки и тревожно бухало в груди, прогоняя весь сон. То ли предчувствовало беду, то ли заболело от всех этих переживаний.
«Нажрался на ночь», — сердито обругал себя Роман.
Перевернулся на правый бок, глубоко вздохнул, приготовившись окунуться в мир сновидений, но из окошка мансарды прямо в глаза лился дивный лунный свет, серебрил подоконник, подкрадывался к кровати, прокладывая мерцающую дорожку. Вот поди ж ты: весь день метет и крутит снегом — а ночь просто сказочная!
И Лизы нет рядом.
Роман остро заскучал по жене — невыносимо захотелось обнять ее. В этот момент он готов был отбросить все обиды, позвонить ей, услышать родной голос и сказать, что соберет все звезды с неба и бросит их к ее ногам, только бы у них все осталось по-прежнему.
Кого он обманывал, когда врал самому себе, что хватит на его жизнь баб, что свистни — и любая прибежит к нему! Никто ему не заменит Лизу, и не нужен ему никто, пусть хоть самая раскрасивая, какая-нибудь мисс Вселенная.
 
Роман перекатился на спину, подальше от лунной дорожки, дразнящей ослепительным блеском, и вспомнил, как приводил Лизу на старую квартиру, где они с папой жили, как два старых холостяка. Стоило отцу (тот еще ловелас!) остаться у своей очередной пассии, как Ромка приглашал к себе девушку.
С задумчивой улыбкой и нежностью вспоминал тот момент, когда однажды утром Лиза в ванной разрыдалась над тестом:
«Тетка меня убьет! А тренер, вообще, разорвет!»
Роман стоял с ней рядом, смущенно смотрел на две полоски в окошке бесстрастного пластика и чувствовал себя виноватым и гордым одновременно — он смог зародить новую жизнь в таинственных глубинах женского организма. Лизе было девятнадцать лет и впереди ее ждали соревнования по художественной гимнастике. Она стояла перед ним босиком, в его футболке, доходящей ей до колен, взъерошенная после сна, и боялась не предстоящей беременности, а теткиного гнева — это было так умилительно смешно. Именно тогда, глядя на ее заплаканные и беспомощные глаза, Роман понял, как эта девочка дорога ему.
И началась радостная кутерьма с поездкой к ее родне, из которой только одна тетка у нее и осталась после гибели в горах родителей, любителей-альпинистов, но приличия все же следовало соблюдать, на этом настаивал его отец, потом была свадьба, жизнь втроем в просторной двушке, пока отец не провернул операцию с недвижимостью. Он продал старый дом его собственных родителей, выстроенный в ближайшем пригороде, и квартиру, в которой они жили, вытряс все свои сбережения, часть денег занял у брата Юрия и в результате, приобрел хорошую двушку из вторичного жилья для детей и великолепный дом с большим участком для себя. Себе жилье отец выбрал далеко от города, где земля была не такая дорогая. Но порознь все равно не жили: зимой в городе, летом уезжали на природу, чтобы ребенок дышал воздухом и закалялся на деревенских просторах. А потом у отца появилась Наталья и он переселился в свою деревню насовсем, зато поездки в его захолустье стали приятным праздником для всех Барховцевых, особенно для Сашки.

Господи, неужели больше ничего этого не будет?! Что отвечать сыну на неизбежные вопросы о матери? И как быстро Лиза утешится в объятиях другого мужчины? С такими подругами она долго скучать не будет, и какой-нибудь козел приберет ее к своим копытам! А теперь еще и отец подкачал со здоровьем. Надо будет заняться, провести его по врачам, только бы разобраться с Лизиными капризами. 
Возможный развод представлялся, как маячивший впереди, надвигающийся танк со взведенной пушкой.
Роман застонал, шарахнул кулаком по кровати и вскочил. Электронные часы показывали четверть пятого, сверкающая лунная дорожка, издеваясь над ним, разлила свое серебро по всему полу — до рассвета еще далеко, но звезды за окном подернулись туманной дымкой — наползали снеговые облака. Барховцев измаялся, снова лег и вертелся на постели, словно она оказалась полна клопов.
Так и не заснув, в шесть часов он поднялся, собрал свою одежду с пола, на кухне глотнул из-под крана холодной воды и вышел в темное утро. Уже крутила легкая метель.
Жизнь рушилась на глазах: семьи нет, своего дома нет, да и родительский теперь закрыт для него. А все из-за Нади Гарановской! Черти дернули этого Мухина купить кольцо!..