Человек войны. глава 2. 4 Трудный день 22 июля

  Под натиском превосходящих сил противника, мы продолжали отступать. Я временно командовал 6-й ротой 2-го батальона 283 стрелкового полка. В роте оставалось немногим более половины штатного состава, и состояла она из двух взводов. Первым взводом командовал заместитель политрука – коммунист Середа, вторым – лейтенант, Николай Ляшенко.
  После изнурительного суточного отхода, рота получила приказ – выйти в район села Крымок и занять оборону на левом фланге батальона, по урезу рукава реки Тетерев. Далее, влево, до самого города Радомышль никаких наших подразделений не было. Справа была позиция пятой роты нашего батальона.
  Берег, на котором, пришлось занимать оборону, на полтора – два метра возвышался над уровнем проточного рукава реки. Хотя ручей имел глубину около метра и ширину два-три метра, тем не менее, он был определенной преградой для наступающих немцев. От немцев нас скрывали кусты ольшаника и рясные плакучие ивы. Между рукавом и основным руслом реки пролегал заболоченный остров, заросший высоким, густым камышом и кустарниками лозы, что затрудняло наблюдение и обстрел довольно широкого участка местности, примыкающего к противоположному берегу реки Тетерев.
  Солнце неумолимо катилось к закату. Стояла жара и со стороны реки тянуло прохладой. Бойцы, вдохнув свежего воздуха, получив облегчение, старались до захода солнца закончить оборудование окопов для стрельбы стоя. Одни уже приступили к маскировке, другие же опускали под откос лишнюю землю. Командиры отделений ходили вдоль окопов и показывали каждому стрелку и пулеметчику основной сектор обстрела и дополнительное направление ведения огня. Небосклон уже окрасился в ярко-красные тона.
  С запада послышался гул, приближающихся машин. Это встревожило воинов. Бойцы, почувствовав угрозу, спешно укрывались в окопах. В лучах заходящего солнца, пока еще в большом удалении, я увидел колонну темно-серых машин. Сумерки сгущались. На фоне вечерней зари одна за другой в небо стали взлетать разноцветные сигнальные ракеты. Послышались пулеметные, а затем и автоматные очереди, "залаяли" минометы. Длинные хвосты трассирующих и бронебойно зажигательных пуль рассекали воздух. Поднялось несколько шлейфов густого черного дыма, а затем высоко вверх поднялись языки пламени. Вокруг стало, светло – это горели стога хлеба в поле и хаты в ближайшем селе.
– Вот гады... не свое – все палят, – возмущенно, вслух процедил я.
– Видимо, трусят, – заметил заместитель политрука.
– Похоже на это ...
  Несколько часов спустя, эхо разнесло по реке стук лодок, а затем и всплеск весел по воде. Все насторожились – дремота прошла. "Что же они задумали?" – стараясь понять, подумал я. Ночь была тревожная – никто не спал. Около полуночи я подошел к командиру первого взвода замполиту Середа и спросил его – "Вы сможете сейчас уснуть?"
– Да! – не задумываясь, ответил он.
– Тогда вы и весь наблюдательный пост, ложитесь, с рассветом я вас подниму, а роту уложу спать.
  Я дежурил, обходя от окопа к окопу всю роту. Воины притихли, прислушиваясь к малейшему шелесту листьев. Луна, тускло пробиваясь сквозь серебристые облака, своим серпом медленно сползала по небосклону к закату. К утру потянуло сырой прохладой, поднялся туман. Немцы несколько угомонились. Петухи в селе завершили свою третью перекличку и вот уже первые лучи солнца брызнули сквозь белизну поднимающегося тумана. Уставших и выбившихся из сил воинов тянуло ко сну. Видя это, я подошел к замполиту Середа, поднял его и приказал:
– Просыпайтесь, будите своих наблюдателей. Будьте внимательны, особенно, когда рассеется туман. Если что, подавайте команду "Рота, к БОЮ!" Я буду под крышей сарая. Приступайте к дежурству!
Мне казалось, что я только сомкнул глаза и вдруг слышу тревожный голос наблюдателя:
– Товарищ лейтенант, поднимайтесь... Да подымайтесь же...
– Что случилось? Немцы? ..Где?..
– Нет! Хуже!... Командир полка со свитой ...
– А почему хуже ?
– Мы тоже уснули.
– То есть, как уснули? – уже по инерции спросил я, а сам на ходу сбросил плащ, одной рукой потрогал ремень, другой схватил СВТ и как пуля выскочил из сарая. Командир полка со своей свитой были уже совсем рядом. Я по всем правилам начал было докладывать, но командир полка не дал мне сказать даже одной фразы:
– Предатели!... Изменники!... Спите! На судьбу Родины вам наплевать, возмущался он, – вы, командир, почему не организовали наблюдение? Почему и вы, и рота спите? В плен захотели? Предатель! – звук оплеухи громким эхом разнесся по реке.
  Все оторопели. От удара я качнулся, но устоял... В голове зазвенели колокола.
– Я Вас снимаю с должности. Снять ремень!... Арестовать! – продолжал неистовствовать командир полка. Он еще что-то кричал, но я его уже не слышал, жуткий шум стоял в голове. Лицо горело огнем от прилива крови.
  Машинально снял ремень с пустой кобурой и бросил его под ноги командиру. Но когда он закричал "Отдать оружие!", меня, как пружиной отбросило на несколько шагов назад, обдало холодным потом, а волосы на голове к верху поднялись дыбом. Я сначала схватил свою СВТ к бою, затем руками хватил гимнастерку за ворот, и рванул ее с такой силой, что и гимнастерка и нательная рубаха превратились в распашонку, грудь обнажилась, и я неистово заорал:
– Я предатель?... Стреляйте! Но оружия я не отдам. Мне Родина его вручила, с оружием в руках я и умру!
Командир полка оторопел. Видимо, он не ожидал такой реакции. Вся свита замерла, затаив дыхание ждала – что же будет дальше? Тишину нарушил комиссар полка. Обращаясь к командиру, он сказал:
– Товарищ полковник, да оставьте вы его...
– Отдайте ему ремень! Оставайтесь здесь и наведите порядок, – в более сдержанном тоне сказал полковник Порошенко.
  Свита ушла. На сон меня уже больше не тянуло. Я еще долго стоял на месте и никак не мог прийти в себя, пытаясь осознать, что произошло. Мои мысли путались, быстро сменяясь одна другой: "Обстановка трудная – Родина в опасности, а мы?... Мы спим...". Все это происходило на виду у виновников. Все видели, как тяжело я переживал и молчал. Возможно, если бы сейчас я устроил им разнос, им было бы легче пережить свою вину. А у меня в голове искрой промелькнуло: "Нет! Нет... Зачем? Ведь они сами все видели, и это стало уроком и для них". Я запахнул одну полу «распашонки» другой, взял ремень надел его. Заправившись, как ни в чем не бывало, пошел вдоль окопов, проверять надежность и удобство для ведения огня.
  Солнце, тем временем, поднялось уже высоко. Туман давно рассеялся. На горизонте за рекой то и дело сновали немецкие машины. На берегу было тихо. Бойцы роты отдыхали по очереди. Дежурившие молча жевали сухари. К полудню появился посыльный от командира батальона с каким-то "штатским":
– Товарищ лейтенант разрешите доложить, – посыльный запнулся. Видимо, соображая как представить штатского, но то пришел на выручку сам:
– Здравствуйте! Я – Щегловатый, прислан к вам политруком роты.– и не дожидаясь, взаимного приветствия, продолжил: – Еще два дня назад я был председателем колхоза, а теперь вот... – и запнулся.
  Я понял, что теперь это наш замполит и спокойно сказал:
– Здравствуйте. Я исполняющий обязанности командира шестой роты, – а сам подумал: "Вот уже и партийно-политическое усиление пожаловало". – Пойдемте, познакомлю вас с личным составом.
– Да. Да, пойдемте! – согласился замполит, как-то нехотя, словно думая о чем-то другом.
Шагая рядом, он мне тихо проговорил:
– Здесь неподалеку, верст пятнадцать, – указал он пальцем в сторону, занятую немцами, – у меня осталась жена молодая, только вторая неделя пошла, как родилась дочь. Мне бы смотаться туда, я мигом?
– Как это туда? Ведь там же немцы?...
– Я пройду. Я тутешний, все ходы знаю. – с местным украинским говором он стал убеждать, чтобы я его отпустил.
– Нет! На это я не имею права, да и вам делать такое не советую. Вас никто сейчас не поймет.
  Далее, мы шли молча. Проходя от окопа к окопу, я коротко представлял замполиту бойцов. В это время, сзади, послышался шум, мы оглянулись.
– Однако! Уже и обед прибыл. Вот это - здорово! – с чувством радости воскликнул я, увидев термоса и мешок с сухарями.
– Товарищ лейтенант, – обратился ко мне один из принесших обед бойцов: – Я получил приказ сообщить, что вас вызывают к командиру батальона.
– Товарищ Щегловатый! Кормите людей, да и сами покушайте, а я пошел к командиру батальона. Вы, товарищ политрук, остаетесь за меня – лишний раз подчеркнул я.
  Путь к командиру батальона лежал по тропинке через ржаное поле. Рожь, налившись золотыми зернами, давно уже созрела и ждала хозяйских рук. За полем виднелся могучий сосновый лес. На опушке в кустарнике стоял разведывательный бронеавтомобиль. Под редкими соснами у опушки леса на привал расположились более двухсот бойцов, вооруженных винтовками и большими саперными лопатами – видимо саперные подразделения. Но тогда меня ни то, ни другое не интересовало. Мои мысли были заняты одним: "Какая же кара меня ждет?" Вот уже и командный пункт батальона. Комбат, прохаживаясь из стороны в сторону, заложив руки за спину, что-то диктовал адъютанту старшему батальона. Рядом с адъютантом, опустив ноги в проход блиндажа, на земле сидел, доселе незнакомый мне старший лейтенант. Он выглядел уже не очень молодым, лет тридцати – тридцати двух. Таких мы называли "стариками". Увидев меня, комбат подошел навстречу. Не став заслушивать мой доклад, взял меня под руку и как-то по-отцовски спросил:
– Ну, рассказывай, что там произошло?
– Что рассказывать? Ночью рота не спала – немцы держали нас в напряжении. Наблюдательный пост уснул тогда, когда я разрешил личному составу роты отдыхать. – и, как-бы в оправдание, добавил: – Ведь, до этого я дал им время на отдых? – потом подумал и добавил: – Да и сам задремал…
  Выслушав внимательно, капитан сказал:
– Ну, на командира полка ты не обижайся – обстановка! Время такое, все в напряжении... Видимо, он погорячился, не разобравшись.
  Он посмотрел в сторону блиндажа, и подозвал старшего лейтенанта.
– Товарищ капитан, старший лейтенант Давыденко прибыл по вашему приказанию. – доложил тот хрипловатым голосом.
– Знакомьтесь, ваш командир роты. Прошу любить и жаловать, – произнес стандартные слова комбат. – Ознакомьте его с ротой и пока оставайтесь у него заместителем.
– Есть! – ответили мы, едва ли не хором, – у меня на душе сразу же отлегло. Ведь, в этой обстановке, для меня все могло закончиться гораздо печальнее.
  Мы шли в расположение роты уже знакомой мне дорожкой через ржаное, не тронутое косой, поле. На солнце колосья так красиво переливались золотистым отливом, что глаз радовался. Я шел впереди, играя ладонью с колосьями. Давыденко за мной следом. Он поведал мне, что пехотой никогда не командовал – его дело минометы, но мин уже давно нет. Минометы, как лишний груз, сложили в повозки, а минометчиков направили в пехоту. Теперь предложили принять стрелковую роту. Я рассказал, что тоже не стрелок, а станковый пулеметчик, но уже месяц как командую стрелковой ротой. В общем, шли мы, мирно беседуя. И вдруг, в расположении роты раздались пулеметные очереди, застрекотали автоматы, где-то на противоположном берегу "залаяли" немецкие минометы, ввысь взлетели одна за другой сигнальные ракеты. С нашей стороны отвечали редкие ружейные выстрелы.
"Тревожно!" – подумал я и тут же обратился к Давыденко:
– Это у нас в расположении. Вы идете этой дорожкой до крайней хаты, а я бегом, – и, сколько было силы, рванул с места.
  Выбежав из ржи, я опять услышал залп минометной батареи немцев. "Это уже по мне". – искрой промелькнуло в голове: "Ложись! Где?" Вокруг все, как на ладони и только рядом оказалась маленькая промоина от дождевого ручья. Я с ходу плюхнулся в нее, зажав голову руками. Взрывы, как сильный грозовой разряд, оглушили меня. Почувствовал тупой удар в левое плечо, и как теплая струя крови потекла у меня по спине. Густые клубы пыли и зловонного дыма заволокли меня. Тошнотворный запах тротилового газа сдавил мне горло. Я стал задыхаться.
– Хлопец, тебя ранило? – потревожил меня чей-то незнакомый голос. Я поднял голову и, словно сквозь пелену пыли, увидел склонившиеся надо мной два женских силуэта. Они, увидев кровавое пятно на гимнастерке, не ожидая моего ответа, схватили меня под руки и бегом потащили в находившийся рядом блиндаж. Блиндаж был набит, в страхе прижавшимися друг к другу женщинами и детьми. Едва втиснувшись в проем прохода, я снял ремень и разорванную гимнастерку – "распашонку". Нижнюю рубаху превратили в широкий бинт и затянули мне рану. Мне стало немного легче. Делали они все быстро, сноровисто, как медики профессионалы, при этом приговаривая: "У нас на селе в работе на лесозаготовке и не такое бывает. Мы тут сами себе врачи"… Тем не менее, мне этот процесс показался целой вечностью: "Что же там?" Мешкать было нельзя. Поблагодарив их, схватив в руки гимнастерку и ремень, я снова побежал к роте. Не успев выбежать за первый, стоящий на берегу, дом. Увидел своих убегавших бойцов - мне стало не по себе. Они бежали вдоль камышовых зарослей в направлении Радомышля. Я понял, что медлить нельзя – надо остановить, но как? Еще немного... и они скроются из вида. А я даже не мог крикнуть, слова застряли – горло пересохло. Преодолевая боль, прохрипел:
– Стойте! Да стойте же!
  Боец, бежавший последним, оглянувшись, увидел меня и неистово закричал:
– Командир ранен! Стойте! – услышав крик товарища, рота с такой же силой, с какой она в страхе убегала от противника, неслась обратно на помощь своему командиру.
– Вы куда? – со злостью в голосе прохрипел я.
– Так там же немцы ... таки здорови, та ще з орлами на груди, – ответил один из убегавших.
– За мной! – скомандовал я и рванул в сторону наших позиций.
  Все развернулись в цепь и бегом ринулись за мной. Какое же было наше удивление, когда пробежав половину пути, мы немцев так и не обнаружили.
– Эх вы, струсили! – укорял я своих бойцов, – где же ваши немцы? – кричал я.
  Чувствуя свою вину, бойцы стояли, потупив глаза. Я уже начал проверять наличие личного состава…
– Так, вон же они! – радостно воскликнул сержант Дорожко.
  Я оглянулся назад и увидел, как те самые верзилы зелено-мышиного цвета, о которых говорили мне бойцы, бежали, путаясь во ржи. Они бежали в нашу сторону, но немного правее, подставляя нам правый фланг.
  Впервые увидел, как серая масса лавиной движется на тебя. Ощущение испытываешь не самое приятное.
– Примкнуть штыки! За мной, в цепь, в атаку – Вперед! – не раздумывая, скомандовал я. Бросив на землю рваную гимнастерку. Дослал патрон в патронник своего парабеллума, выкинул обойму и вставил полную. У идущего рядом бойца, я отстегнул лопатку, взял в левую руку и описал круг в воздухе. Боли я уже не чувствовал, но повязка сковывала движение. Крутанул руку с лопаткой еще раз, повязка ослабла, по спине потекла струйка крови.
  Я побежал не чувствуя под собой ног. За мной, разбегаясь в цепь, побежали все остальные. Раздались выстрелы. В тылу немецкой цепи, с позиций нашей роты, послышалось "Ура" и выстрелы. Немцы пришли в смятение: одни продолжали бежать на нас, кто-то бросился назад. Подбегая к противнику, я успел несколько раз выстрелить. Добежав до первого, принявшего бой, на бегу ушел влево от удара штыком и с разворота рубанул лопаткой по шее. Резко упав на одно колено, я продолжал стрелять из пистолета.
  Подоспели воины, завязался штыковой бой. Слева от меня, вырвался вперед и ловко откидывал немцев сержант Дорожко. Он умело работал штыком и прикладом, используя нехитрые, но отработанные до автоматизма приемы. Строй роты стал смыкаться, охватывая немецкую цепь по фронту и сминая ее в правый фланг. Немцы падали, путаясь во ржи. Поднимались и снова падали. Их настигали штыковые удары и меткие выстрелы.
  Бой был коротким, не больше минуты. Нам на встречу подоспели бойцы роты, оставшиеся в окопах и разбежавшиеся в стороны, при прорыве немцев через наши позиции. Фактически мы взяли их в кольцо. Пленных не было, и уйти обратно ни одному из них не удалось. Когда прозвучал последний выстрел, на лицах бойцов появилась улыбка. "Ура!" – охрипшим голосом, закричал сержант Дорожко. "Ура" – подхватила вся рота. Получив полное душевное удовлетворение, закричал и я.
"Здорово получилось!" – подумал, и вслух произнес: – Ну и денек!?
  Я стоял, шатаясь. Еще не совсем отдавая себе отчет в том, что произошло. Раненое плечо снова невыносимо болело, по спине текла кровь. Через какое-то время меня пробил нервный озноб. Чувствовалось, как от нервного перенапряжения подрагивала каждая жилка. Тем, кто бывал в рукопашных схватках, знакомо состояние, когда остываешь после боя.
– Куды ж вы… так ломанулись? А кабы мы не поспели..? – спросил Дорожко.
– Спасибо, что не отстал, а в остальном я и не сомневался…
– Когда "в штыки", главное – строй и взаимовыручка, а на ваше счастье, немцам было не до того... Да, и пока я добежал, у вас пистолет уже пустой был. А, вон от того Бугая вы ловко увернулись и уделали… – сказал он, забирая у меня из рук окровавленную лопатку.
  Я проверил парабеллум, он действительно был полностью разряжен. Подошедший боец протянул, брошенные мной перед боем ремень и рваную гимнастерку.
  Я проверил наличие личного состава и спросил:
– А где же наш политрук?
– Так он же первым с нами утикал, но мы вернулись, а он...
  Я понял, что воспользовавшись ситуацией, Щегловатый дезертировал к семье на оккупированную территорию.
  Тем временем командир первого взвода Середа сосчитал немцев, убитых на нашем участке, и громко крикнул с ржаного поля:
– Товарищ лейтенант! Пятьдесят шесть!
– Молодцы! Хорошо поработали! – крикнул я. – Слышали? – спросил я у подошедшего ко мне старшего лейтенанта Давыденко.
– А вас, лейтенант, уже и ранить успели?
– Ничего! Заживет! Пойдем, роту принимать будете, – и только теперь я обратил внимание, что до сих пор ношу гимнастерку, зажатую в руке. Надел ее, запахнулся и затянул ремнем. Левого рукава у гимнастерки не было, его второпях отмахнули при перевязке.
  Построил роту, проверил – раненых в строю не было. Поблагодарил за успешные действия всех участников боя и представил нового командира роты. И тут я вспомнил:
– А где же командир второго взвода, лейтенант Ляшенко?
– Так его, наверное, убило сразу, когда немцы проскочили через наши окопы, – ответил кто-то из строя, – мы его не видали ни в начале боя, ни после...!
  Мы подошли к его окопу и увидели, прикрытое дважды прострелянной каской, осунувшееся на дно тело лейтенанта. Было понятно – немец, пробегавший над окопом, остановился и дважды выстрелил ему в голову…
– Вот как ему угодило. Надо бы его похоронить с почестями, где-то под теми плакучими ивами, – обратился я к подошедшему комвзвода Середе.
– Нет... Нет – я жив... вдруг придя в себя, еле слышно проговорил Николай. Мы наклонились над ним.
– Коля! Жив!? Ну, брат, ты в рубашке родился! – с радостью воскликнул я.
– Да помогите же ему выбраться... – торопливо распорядился подошедший старший лейтенант.
  Лейтенант Ляшенко с помощью воинов вылез из окопа, снял с головы каску с двумя сияющими дырами, и мы увидели на его макушке две красные царапины с вырванными клочьями волос. Он еще долго не мог прийти в себя: ходил, держась за голову обеими руками, его качало из стороны в сторону, в голове гудело, тошнило и рвало.
  Свою шестую роту, я сдал со спокойной душой. Простившись со всеми, отправился на командный пункт батальона.

  После удачного боя, я прибыл к комбату в приподнятом настроении. Еще бы! Со своей ротой в сорок человек, нам удалось отрезать отход и уничтожить пятьдесят шесть немцев. Командир батальона, посмотрев на мой вид, не стал выслушивать официальный доклад. Посадил меня рядом с собой и попросил рассказать все по порядку. Выслушал меня внимательно и сказал:
– Похвально! Благодарю тебя за службу! Буду ходатайствовать о поощрении всего личного состава роты. Молодцы, уже который штыковой бой прошли! Сейчас я напишу донесение, и со связным доставите его командиру полка. Там вам, кстати, обработают рану и сделают квалифицированную перевязку.
  Пока комбат диктовал писарю содержание донесения, я прислушивался к обстановке на переднем крае. Было тихо. В это время подошел связной из штаба полка. Комбат его спросил:
– Саша, ты с чем?
– Пока ни с чем. В штабе полка волнуются: почему из вашего батальона до сих пор нет донесения за сегодняшний день?
– Бой шел!.. Кончился, пишем… Уже заканчиваем писать. Я задержал лейтенанта, чтобы его отправить. Вот и хорошо, что ты пришел. Заберешь и лейтенанта, проводишь до штаба полка. Донесение готово. – Комбат подписал, хотел отдать его связному, но тут передумал:
– Нет! Товарищ лейтенант, вы лично вручите его командиру полка. Я просил Ивана Павловича, чтобы он лично выслушал вас. Вы сможете лучше разъяснить ему обстановку.
  Положив донесение в планшет, комбат пожал мне руку, и сказал:
– С богом! Я думаю, что с вами, лейтенант, мы еще встретимся.
  Штаб полка походил на цыганский табор. Он располагался под кронами высоких стройных сосен. Под одной из них, полулежа на бурке, принял мой доклад командир полка. Он бегло прочитал донесение, спросил у меня обстановку на переднем крае. Еще раз окинул взглядом мой внешний вид и спросил:
– Вас ранило в этом бою?
– Нет. Это старое ранение…, то есть, еще до боя минометы накрыли… – ответил я под его тяжелым взглядом.
– Прав Морозов, лезете везде, как пацан! А пушки, повозки с минометами и знаменами немецких частей вы отбили?
  Я посмотрел в сторону и увидел ту пушку и повозки, стоявшие поодаль от штаба, но уже без лошадей.
– Да! Совместно с пятой ротой...
– Помощника начальника штаба по учету ко мне... Оформить на этого лейтенанта представление к награждению орденом "Красной Звезды"*. После того, как вас обработают наши медики, снова подойдете ко мне.
Узнав о награждении, ко мне подошли корреспонденты с расспросами:
– За что вас представляют к награде?
– Не знаю. Вероятно, за то что будучи раненым восстановил позицию роты. Отрезал отход прорвавшимся немцам, при этом ни одного из них не выпустили живым?...
Они меня еще что-то спрашивали, но подробности стерлись из памяти.
Раненых на медицинском пункте не было, и медики сразу взялись за меня. Им пришлось немного повозиться с моей раной. Они быстро определили месторасположение осколка, но удалить его никто из них не решился. Я разделся, и они увидели "созвездие" фурункулов, усеявших все мое тело. Санинструктор спросил:
– Как вы можете это терпеть?
– Рахметов, и не такое терпел.
– Да, но вы ведь не Рахметов!
– Я воин Страны Советов, и защищая ее – должен терпеть все.
После перевязки, я возвратился к командиру полка.
– А пришел? Ну, как обработали, полегчало?
– Стало лучше…
– Так вот, я принял решение: пока обстановка остается неясной, и я не знаю куда вас можно отправить на излечение, оставайтесь при штабе полка до полного выздоровления. Так как вы раненный ходячий, то будете временно исполнять обязанности офицера связи между штабом полка и вторым батальоном. Подлечитесь, заодно и остепенитесь. Правда в штатном расписании такой должности нет – она не предусмотрена, но обстановка нас вынуждает ввести ее хотя бы временно.
Полковник окинул меня своим пытливым взглядом и промолвил:
– В таком оборванном виде Вас оставлять негоже. Начальник вещевой службы ко мне! – тот вынырнул, как "из-под земли", и встал перед командиром полка навытяжку.– Я помню, каким щеголем он выглядел еще месяц назад – представлялся, весь с иголочки. Знаю, что этого делать нельзя, но свое обмундирование он изорвал, защищая Родину. Война "все спишет", лейтенанта – одеть-обуть во все новое, и мне доложить. Выполняйте!
Через час я был и одет и обут. На мне подогнанная летняя форма и новые хромовые сапоги. Только ремни, планшет и пилотка остались старые.
Так закончился первый месяц войны.

* Не реализовано, как и большинство награждений за тот период по ЮЗФ.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/08/15/861