3 курс. Факт и условность в Войне и мире

Позволю себе заметить, что эта книга занимает уникальное и противоречивое место в антологии русской словесности.
С одной стороны, сам Лев Толстой есть один из литературных титанов России, а «Война и Мир» - грандиознейшее из его творений. Поэтому роман воспринимается как своего рода символ русской литературы.
Но с другой, «Война и мир» является произведением, в некоторой мере чужеродным для наших литературных традиций.
Ведь исторический взгляд показывает, что русская классика тяготеет к малым и средним формам.
Нашей беллетристике, отражающей русский - переменчивый и неустойчивый - характер, принципиально противопоказаны чрезмерные объемы: их просто не станут читать. Неслучайно у нас не имеется аналогов умопомрачительным эпопеях типа «Саги о Форсайтах». В русской литературе «Войну и мир» можно сопоставить разве что с «Тихим Доном» - другой подобной книги у нас нет.
Великий роман Толстого имеет исключительное значение.
Даже непрофессиональный, чуждый литературоведческого подхода читатель подсознательно ощущает особое место «Войны и мира», относится к роману по-особому.
Но что больше мы любим в книге Льва Толстого?
Историческую правду о прошедшем времени или высокий вымысел бытового сюжета?
На этот вопрос ответить трудно.
Тем более, что он требует достаточно глубокого рассмотрения.

I

Исторический факт и художественная условность - каким образом и чем именно измерить их соотношение в литературном произведении?
Скажу больше: данная проблема глубже, нежели простой ответ на вопрос о правдивости или неправдивости изложения исторических фактов в тексте.
Вопрос художественной условности заслуживает отдельного рассмотрения. На мой взгляд, понятие условности является одним из краеугольных камней в восприятии искусства как такового.
Само искусство всегда условно.
Более того, любое отражение реального мира в форме материальных образов наделено той или иной степенью условности.
Под «условностью» я подразумеваю отклонение от точного воспроизведения действительности.
Даже столь «объективно-реальный» способ отражения мира, как фотография, дает нам неточное изображение. Снимок не может передать предметы, чьи линейные размеры меньше зерна окиси серебра, участвующего в фотографическом процессе.
Ну и конечно, еще больше условности в тех видах искусств, которые не просто отражают, а пропускают образ сквозь призму авторского мировоззрения. В особой мере это относится к словесности.
Художественная литература условна, как ничто иное.
Это видно с первого взгляда в тех стилях, где автор преднамеренно искажает картину мира. Но даже в реализме у разных авторов мы отмечаем разные степени условности - как в материальном, так и в психологическом смыслах.
С этой точки зрения реализм Тургенева, например, более условен, нежели реализм Достоевского. Первый показывает лишь отдельные повороты духовного движения героев без проработки связующих процессов. Второй дает непрерывную и достаточно детализированную картину психологической деятельности.
Таким образом, форма и степень художественной условности могут служить в литературе  критериями стилевого различия.

II

А что же такое историзм в искусстве?
В узком смысле это точность изображения исторических фактов.
Но в более широком понимании историзм есть мера реалистичности.
Условность и историзм суть две противоположности; их притяжение и борьба представляют собой диалектическое единство, источник жизненной силы художественного произведения.
Писатель редко пишет «из головы»; в основе даже вымышленных сюжетов лежат те или иные реальные переживания. Особенно ярко это проявляется при создании персонажей. Подлинно художественный герой всегда имеет свой прототип: невозможно писать личность, не представляя ее живым человеком.
Но нельзя понимать опору на реальность слишком прямолинейно. Ведь все реалии жизни перед превращением в текст проходят через сознание автора.
Общеизвестен факт того, что прототипом Наташи Ростовой послужила Татьяна Барс (в замужестве Кузминская) - свояченица Толстого, младшая сестра Софьи Андреевны. Та самая, которой Фет посвятил слова популярного до сих пор романса с рефреном

«Тебя любить, обнять и плакать над тобой…»

На первый взгляд все кажется ясным: автор взял и перенес в роман личность запомнившейся ему девушки. Но в одном из писем Лев Николаевич признается:

«Наташа Ростова - это я».

Так в чем же правда?
В том, что нельзя принимать взаимосвязь прототипа с героем за тождественную.
Взяв внешний облик реального человека (в который кроме физических черт, входят и черты характера), автор наполняет его внутренним содержанием (мыслями, чувствами, движениями души, которых нельзя знать, наблюдая снаружи!) уже на основе своих собственных размышлений. В итоге получается некий гибрид: на живую натуру прививается авторская модель психологии. Если прививка талантлива, то рождается образ, гораздо более значительный, нежели реальный прототип.
Рассуждая о соотношении реальности и условности, мы часто забываем, что художественное произведение - в отличие от милицейского протокола - не может быть фактологически  точным на 100%. Оно всегда насыщеннее, плотнее реальной жизни; в романе пространство сжато и время летит быстрей.
В художественном произведении повышена концентрация бытийности по сравнению с жизнью.
Взяв из жизни наиболее интересные сюжеты и конфликты, выбрав характерных героев, автор создает картину безусловно правдивую, но гораздо более выпуклую, более яркую и порой более реальную, чем сама жизнь!
Парадокс?
Возможно.
Но в этом - суть искусства.

III

И все-таки, говоря об историзме, мы подразумеваем именно привязку к историческим событиям - то есть к тем, которые зафиксированы в анналах мировой истории.
Читая страницы, посвященные Каратаеву, мы не задаемся вопросом, существовал ли в природе Платон. Нам это не важно: герой слишком мелок, чтобы интересоваться его прототипом.
Наташа Ростова занимает нас гораздо больше. Это уже не проходной персонаж, а одна из главных фигур романа, ее прообраз нам небезынтересен. Однако это скорее досужее любопытство, нежели стремление к правде. Ведь Наташа - обобщенный тип.
Иное дело, когда мы читаем об Александре I Благословенном. Это реальный исторический деятель; мы сравниваем его художественное изображение с истиной (которую, конечно, не знаем, но имеем понятие как образованные люди, изучавшие историю).
И еще бОльшую строгость проявляем мы к описанию сражений, походов, конференций. Тут уж малейшее отклонение от фактов вызывает бурю негодования.
История интересна всегда  и всем.
Трудно найти человека, который ни разу не читал исторического романа.
Но что такое исторический роман как жанр прозы?
Если как следует подумать, то станет ясным, что сам термин «исторический роман» содержит в себе противоречие.
Два слова несут оксюморон - соседство несопоставимых понятий.
Ведь «исторический» означает «основанный на фактах», а «роман» обозначает художественное произведение, развивающее вымышленные конфликты.
По сути дела, в историческом романе правды о прошлом найти нельзя - там представлен лишь взгляд автора на эту правду. Более или менее точное приближение к истине дает ученый труд. Писатель же - не историк; в своих произведениях он не пересказывает документальные факты, а реконструирует личности и судьбы по сохранившимся фрагментам.
Позволю себе даже такое утверждение: чем талантливее автор, тем меньше в его творениях записного историзма.
Ведь реконструкция не есть фиксация. Точно так же, как при создании чисто вымышленных персонажей, автор берет внешнюю сторону истории и наполняет ее собственным внутренним содержанием.
Историческая правда художественного произведения распадается на две независимые составляющие.
Первая воссоздает цепочку фактов. Это нетрудно: события фиксируются хрониками. И, кстати сказать, читателя в первую очередь интересует не эта правда: за ней можно обратиться к энциклопедии.
Куда интереснее оказывается вторая составляющая - портреты личностей. Каждый из нас, принимаясь за исторический роман, мечтает окунуться в чужую эпоху, почувствовать себя одним из ее участников. Это важнейшая часть исторической правды и вместе с тем она сильнее подвержена авторским искажениям.

IV

С точки зрения двух исторических правд «Война и мир» оценивается неоднозначно.
Цепочки событий там поданы скрупулезно. Толстой очень любил непосредственные факты; к тексту романа им даже приложен  план Бородинской битвы.
Более того, Лев Николаевич точно изобразил не только события, но и социальную атмосферу тех лет.
Известно, что замысел «Войны и мира» родился из романа о декабристах, который должен был повествовать о возвращении Безухова (изначально - Лабазова) с каторги в середине XIX столетия. Но начав писать, автор быстро понял, что сам факт декабризма невозможно осознать в отрыве от событий 1812 года. Ну, а там уже совершенно естественно выяснилось, что нужно спуститься еще дальше - к эпохе первых Наполеоновских войн. В итоге от декабристов не осталось ничего, кроме туманных монологов Безухова и Ростова но зато получился гениальный роман об Отечественной войне.
Великолепно изображено состояние российского общества.
Дух народной войны, дух гусарства, настроения аристократических салонов даны так замечательно, что мы испытываем иллюзию полного погружения в прошлое.
Хорошо прописаны и типические образы тех лет.
Николай Ростов - символ русского офицерства.
Семейство Курагиных - групповой портрет циничных и продувных аристократов нового времени.
Реликтовый Екатерининский вельможа князь Болконский - честный человек и жестокий феодальный деспот. По сути дела старый дурак, сломавший судьбу сыну и лишь благодаря своей смерти не успевший погубить дочь…
Но все эти герои являются вымышленными. При описании же реально существовавших людей Толстой иногда прибегает к расчленению образа.
Одной из колоритных фигур романа является Василий Денисов - бесстрашный рубака, пьяница-гусар, поэт и тонкий ценитель женщин. Любой читатель, вне всяких сомнений, сразу узнает в нем Дениса Давыдова. Однако в ходе повествования вскользь мелькает упоминание о настоящем Давыдове - и тем самым автор подчеркивает, что Денисов все-таки не тождествен знаменитому герою войны 12 года. Толстой как бы снимает с себя ответственность за полную точность в изображении реального человека. Денисов - это одновременно и Давыдов и не Давыдов - точнее, Давыдов, но в Толстовском представлении.
Этот пример идеален, но не универсален.
Расчленение возможно лишь до определенного уровня: если герой уникален, его нельзя членить.
Невозможно представить, чтобы Толстой вывел Наполеона под другим именем, а потом - для успокоения читателя! - пропустил на заднем плане некоего эпизодического Бонапарта.
В этом мы подходим к освещению основной трудности, ожидающей автора исторического романа: художественному изображению реальных личностей уникального масштаба.
Две компоненты исторической правды литературного произведения редко совпадают по качеству.
Это в полной мере относится и к «Войне и миру».
Если с точки зрения повествовательно-событийных фактов роман Льва Толстого близок к идеалу правдивого живописания давно минувших дней, то в изображении ведущих исторических фигур лично я вижу там почти стопроцентную ложь.

V

Толстовские Наполеон и Кутузов имеют мало общего со своими прототипами.
Рисуя портреты деятелей истории. Толстой стремился избежать парадности. Но, к сожалению, в стремлении этом ему отказало чувство меры. Лев Николаевич низвел своих героев на столь мелочную ступень, что правды о личностях не осталось. Ведь на бытовом уровне любой человек и смешон и жалок.
Сам Наполеон говаривал, что никто не может быть героем в глазах своего слуги.
Сведение личности к исключительно бытовой стороне изображения уничтожает саму личность.
Что есть Толстовский Кутузов?
Старый сластолюбец, занятый лишь тем, что спит, ест, развратничает с пухлыми женщинами, читает романы мадам де Сталь, иногда пускает слезу - и борется со своими генералами, пытающимися мешать его бездеятельности.
Правдиво ли такое изображение?
Безусловно, выписывая Кутузова, Толстой изучал документы и знал его чисто человеческие стороны больше, нежели знаем их мы. Наверняка любил Михаил Илларионыч и выпить и поесть и с женщиной побаловаться - но разве эти черты составляют его суть?
Бытовая трактовка образа не дает ответа на вопрос: как Кутузов разбил Наполеона?
За что фельдмаршала любил народ - любил до такой степени, что императору против своей воли пришлось сделать его главнокомандующим? За влечение к толстухам? Сомневаюсь.
И как победила русская армия, если главнокомандующий только спал да читал романы, а все генералы, кроме Коновницына, были тупы и бездарны? Непонятно.
Невольно приходит мысль о том, что Толстой нарисовал лишь видимую часть айсберга, не представляющую важности, а наиболее значительное осталось во мраке.
Но мне такой подход не кажется достоинством исторического произведения.
Конечно, все недочеты компенсируются нашим знанием истории и роли Кутузова в ней. Бытовое искажение лишь добавляет низменные черты существующему высокому образу. Но что делать с Наполеоном,  которого мы знаем гораздо хуже?
Наполеон Толстого чудовищен.
В романе он не более, чем самовлюбленный придурок, занятый одной лишь заботой о внешнем эффекте. И непонятно, как этот ничтожный пижон вершил судьбы Европы.
Между тем трудно оспаривать факт того, что Наполеон - великая фигура; таких можно сосчитать по пальцам во всей истории человечества.
Он злой гений, но все-таки гений.
По сути дела Бонапарт - единственный великий деятель европейского масштаба, порожденный Францией. Человек, в годы правления которого это государство пережило единственный в своей истории период мирового величия. Страна  - символ цивилизованного легкомыслия, нация праздных болтунов, поэтов-алкоголиков и публичных женщин - эта страна, которую ни до ни после Наполеона никто не принимал всерьез, на несколько лет стала властительницей мира.
Могло случиться такое, если Наполеон в самом деле был столь ничтожен, каким нарисовал его Толстой?!
Конечно, роль императора в истории Франции противоречива.
Он поднял страну на щит, но он же ее и обезлюдил - поправь он еще лет десять, и от Шербура до Тулона не нашлось бы ни одного здорового мужчины в возрасте от 18 до 45 лет.
Он узурпировал власть, но он же разработал свод законов, фактически используемый до сих пор.
О силе Наполеона как личности говорят и легендарные «100 дней» результат которых мог быть иным, если б император не доверился предателю Фуше.
Не зря же. в конце концов, чтят его память сами французы - от названий улиц до сорта всемирно известных коньяков!
У Толстого же Наполеон - чучело.
Примитивно утрированный подход, унижающий личность, всегда пренебрегает объективностью. Нечто подобное возникло в советской литературе в отношении Адольфа Гитлера: его изображали исключительно «бесноватым фюрером», Оставив в стороне вопрос, как этот бесноватый сумел в считанные годы поднять Германию из пропасти гораздо более глубокой, чем наша нынешняя - а потом еще и завоевать всю Европу!
Но почему Толстой - гениальный писатель Лев Николаевич Толстой - допустил такое искажение в своем романе?!

VI

Ключ к пониманию данного явления лежит в Толстовском антиисторизме.
Исторический процесс сложен; итог его получается в результате противоречивых взаимодействий и описание требует комплексного подхода. Ни одна узкая теория не в состоянии описать его исчерпывающим образом. И менее всего годен для подобных целей фатализм, согласно которому историей движет воля судьбы, а не воля людей.
Толстой же был фаталистом.
Появление упрощенных персонажей полностью отвечает его историческим взглядам. Выписывая своих смехотворных политиков, Лев Николаевич пытался доказать, что один человек не в состоянии двигать миллионными массами.
Мне такой постулат кажется ошибочным.
Но трудно было не ошибаться графу Толстому - богатому барину, владельцу неплохого имения, никогда не находившемуся под чьей-то властью. Ведь все гонения, отлучение от церкви и противоречия с современниками все-таки суть не более чем комариные укусы по сравнении с подлинной несвободой, которую испытывали и испытывают люди низшего ранга. И которую автор «Войны и мира» никогда не мог понять.
Механизм принуждения прост: у человека всегда можно что-то отнять.
Маршалы боятся потерять высокое положение и не прекословят императору. Генералы дрожат за свое генеральство и слушаются маршалов. И так далее вниз по всем ступеням. Что можно отнять у солдата? Элементарные сущности: здоровье и жизнь. Здесь все еще проще: шпицрутены и крепостное паров в прошлом веке, заградотряды и штрафбаты - форпосты концлагерей - в нынешнем.
Авторитарная система пронизана мощнейшими внутренними связями. Вершина пирамиды в значительной мере управляет ее основанием.
Толстой последнего не допускал.
Потому взгляд его антиисторичен.
При таком подходе к истории не могли оказаться иными изображения главных политических фигур.

VII

Отношение самого автора к «Войне и миру» менялось много раз.
Но в целом Толстой считал свой роман историческим, то есть основанным на фактах. Кроме того, он пытался размышлять об истории, дал массу философских отступлений; из них состоит вторая часть эпилога.
О той Толстовской «философии» хочется поговорить отдельно.
Подавляющее большинство читателей эту часть романа не открывает вообще.
Рискуя навлечь на свою голову гнев божий, я скажу:

- И правильно делает!

Ибо эти «философские» отступления чужеродны для высокого романа.
Занимаясь философствованиями, приправленными еще и рассуждениями из математики - в которой, сказать по правде, был не силен! - автор вроде бы пытается придать своему роману больший вес.
Мне же в них видится только слабость.
Философия хороша на своем месте - в трактате. В художественном произведении мысли должны выражаться художественно, посредством действий персонажей.
Когда автор прибегает к открытому назиданию, факт свидетельствует о нехватке беллетристического арсенала.
На мой взгляд, это всегда плохо - даже у таких гениев,  каким был сам Лев Толстой.
Тут, конечно, возможно некое оправдание.
Не исключено, что - интуитивно ощущая-таки однобокость своих исторических образов! - автор пытался просто убедить читателя (и заодно самого себя) - в справедливости фаталистического взгляда. И потому прибегнул к открытым умствованиям.
На мой взгляд, вторая часть эпилога есть не только чужеродное включение, но и зловещий знак.
Понятно, когда словоблудием занимается юноша, впервые открывший мир и пребывающий в уверенности, что кроме него никто никогда ничего подобного не писал. Понятны назидания. выходящие из-под пера брюзгливого старца, которому в жизни не осталось ничего, кроме как раздавать поучения. Но когда десятки страниц нравоучительной ахинеи всерьез пишет зрелый мужчина в расцвете сил (Толстому в период написания романа было около сорока лет!)…
Тогда это является тревожным симптомом и наводит на грустные мысли.
Безобразная философская часть «Войны и мира» есть злокачественная опухоль. Которая, метастазировав, поразила впоследствии все творчество великого писателя.
Чем иначе объяснить факт того, что гениальный художник, автор «Отца Сергия» и «Смерти Ивана Ильича», в конец жизни скатился к лубочным побасенкам, которые смотрелись бирюльками в руках мужа?
И к чудовищному в своей  тенденциозности «Воскресению»!..
Впрочем, наверное, это закономерно.
Любой гений подвержен приступам эстетического паралича.
Даже у самого искушенного торца случаются провалы, сопровождающиеся потерей вкуса и лишением чувства меры.
Подобное явление привело Толстого и к написанию последней части «Анны Карениной» - слащавого и фальшивого аппендикса, разрушающего всю силу трагического финала.
Нелишне будет вспомнить, что из-за этой части романа Толстой жестоко разругался с издателем Катковым, который отказался ее печатать.
Чем это объяснить?
Ничем. Только причудами гения.
Ведь на то он и гений.

*   *   *

У каждой книги своя судьба.
Понимая предвзятость Толстого, его антиисторический фатализм и искажение фактов при описании реальных деятелей, мы все-таки читаем и перечитываем его могучий роман.
И находим там не только чудесный художественный вымысел, но и подлинную  хронологическую правду.
Мы знаем много; мы учили историю.
Но все-таки с наслаждением берем в руки единственную в своем роде русскую эпопею, рассказывающую нам о событиях давно ушедшей эпохи.
Знаем, что кое-что происходило иначе, что не таким был Наполеон и в чем-то ином кроются двигатели истории - но читаем.
Читаем и верим. По крайней мере, до тех пор, пока не окончим чтение!
И в этом проявляется секрет подлинно великого произведения, примером которого служит роман «Война и мир».


ЛИТЕРАТУРА

1. Бочаров С.Г. «Война и мир» Л.Н.Толстого. В сб.: «Три шедевра русской классики». М., «Художественная литература», 1971.
2. Бурсов Б.И. Лев Толстой. М., «Художественная литература», 1960.
3. Бычков С.П. Л.Н.Толстой. М., «Гослитиздат», 1954.
4. Кузминская Т.А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. М., «Правда», 1986.
5. Храпченко М.Б. Лев Толстой как художник М., «Художественная литература», 1978.


                1992 г.

© Виктор Улин 1992 г.
© Виктор Улин 2019 г. - дизайн обложки.

Сборник работ «Литературный институт»

http://www.litres.ru/viktor-ulin/literaturnyy-institut/

250 стр.