Дни нашей войны или в поисках чудовищ. Глава VI

ГЛАВА VI

1.



От реки дул холодный ветер. Я стоял у небольшого причала и смотрел как на темной воде одиноко качаются пустые лодки. Моросил мелкий дождь, и я засунул озябшие руки поглубже в карманы ветровки. Прочитав записки Р.Л., я просто не смог сегодня заставить себя пойти в школу.



Сначала я подумал было все бросить и уехать к отцу. Я знал только то, что он живет где-то в Швеции, но… возможно, мне удалось бы разыскать его. Но потом я подумал, что даже общаться там толком мало с кем смогу. Разве что с глухонемыми шведами? Смешно… Да и к тому же язык глухонемых заметно отличался от нашего. Конечно, и в Швеции я бы без труда нашел общины Круга, но… какой смысл мне искать общины Круга? Я ведь хотел освободиться от всего этого… А под конец я подумал, что и отец… возможно, не так уж обрадуется, когда ему неожиданно свалится на голову двинутый сын-парапсих. И я просто отправился бродить по городу… а там видно будет. Душевных сил для того чтобы идти на уроки снова твердить эту глупую клятву и выслушивать байки про чудовищ у меня просто не было.



Насмотревшись на речку я двинулся к центру. Я шагал по мостовой, глазея на странных туристов в кричаще ярких одеждах — чем ближе я подходил к центру, тем их становилось больше — с каким-то немыслимыми прическами, пирсингом и духовной бижутерией вроде бус из рудракш. Туристы, в свою очередь, вовсю глазели на странного хмурого паренька в сером с давно не стриженными рыжими волосами… Презабавный, так сказать, факт — прочел недавно в сети Круга — в последние года три туризм горизонталов стал приносить городам Круга стабильно растущий доход. Дешевых сувениров у нас, конечно, не продавали — пока, но проживание, «чистая» пища и всякие духоподъемные и целительские курсы для горизонталов, похоже, приносили Кругу немало денег. А ведь начиналось все совсем по другому… Даже на наших купюрах написано: «честный обмен прибыли не приносит». Ведь еще недавно мы смеялись над горизонталами, называя их капитализм ущербной религией Низкорожденных… Но… как там писал Р.Л.: «попытка превратить методы духовного развития в государственные институты…»?..



В одной из витрин книжной лавки, попавшейся мне на пути, мне бросилась в глаза обложка какого-то немецкого журнала из внешнего мира с кричащей надписью: «Kleiner Parapsycho». Видимо, журнал продавался для туристов. Под названием статьи я прочел короткую надпись со ссылкой на номер страницы: «Парапсих десяти лет видит сквозь стены и слышит на расстоянии». Я угрюмо хмыкнул и развернулся, чтобы идти дальше, как вдруг столкнулся с кем-то подходившим к витрине справа.

Я поднял глаза и увидел девушку без особого укора, но с ощутимым любопытством смотревшую на меня.

— Эй… так ты один из них? — спросила она на английском и показала на обложку.

Она, в свою очередь, показалась мне любопытной и… презабавной. Чуть выше меня и, кажется, на пару лет старше, смуглая и большеротая, с очень живым лицом, в довольно милых чертах которого, тем не менее проглядывало что-то обезьянье… Врезавшись в нее… я случайно ощутил рукой выше локтя что-то мягкое… Я смущенно отвел взгляд от небольших холмиков под ее футболкой с черной надписью на синем фоне «Where Is the Revolution?» и кивнул — мол — да, из них.

— Круто, — сказала она, явно обрадованная, — а я первый раз в вашем городе. Гуляю тут с самого утра и ничего не понимаю. Все такое… непривычное. Но мне нравится!.. А как… тебя зовут? Ты… школьник?

Я кивнул и показал: Люциус.

Она удивленно посмотрела на мою жестикуляцию, потом на лицо, слегка нахмурилась и вдруг ее лицо прояснилось:

— У тебя там эти… швы?..

Я кивнул. Едва успев, так сказать, вставить слово.

— Но их совсем не видно снаружи!.. А я-то думаю — отчего подростки вокруг такие тихие, вроде, ну… снаружи никаких швов ведь особо не видно…

Я вздохнул и чуть приоткрыл губы. Да мне бы и сложно было приоткрыть их сильнее…

— А… теперь понятно, — несколько смущенно сказала она.

Когда она смущалась, то превращалась почти в красавицу.

Я кивнул.

— Как же я узнаю твое имя? — спросила она почти расстроенно.

Я показал ей, как будто пишу.

Она опять забавно обрадовалась, и, покопавшись, все же достала из своего рюкзака, забитого под завязку, какой-то смешной розовый блокнот и ручку.

Я перевернул блокнот, открыл его с конца и написал: Люциус.

Она прочла и заулыбалась. Отчего-то мне все больше начинала нравиться эта ее ужасная мимика…

— Надо же, какое необычное имя! А меня зовут Хедвига.

Я усмехнулся. «Кто бы говорил», — написал я в блокноте.

— А что? — возразила она, — вполне обычное имя. — У нас дома этих Хедвиг… Слушай, — вдруг заговорщицки сказала она, — а ты можешь мне показать что-нибудь такое… парапсихическое?

«Я не особо талантлив», — написал я в ее блокноте.

— Да мне не обязательно… что-то сложное. Ну, пожалуйста… — упрашивала она.

Я немного подумал, затем пожал плечами, достал монетку с коровой и яблоней и продемонстрировал ей, затем сжал руку… закрыл глаза, и, вспомнив опять про те две бесконечные темные бездны, мысль о которых не оставляла меня с недавних пор… попробовал сделать кое-что с этой монеткой — пришедшее мне только что в голову… я подумал, точнее, почувствовал, что вполне можно не двигая саму монетку, подменить ее положение — как бы переместить-неперемещая… с одной стороны Ленты Мебиуса, обращенной к внешней бесконечности, на другую — обращенную к моей внутренней пустоте… Ведь, на самом деле, они обе были… одной единственной стороной…

Наконец, я снова открыл руку.

Монетка исчезла. Честно говоря… я и сам не ожидал, что у меня что-то получится.

Хедвига, стоявшая напротив, расхохоталась.

— Поняла, поняла… но Люциус, клянусь… ты просто актер! Самый настоящий! Если бы я не видела, что монетка так и лежит у тебя в руке — точно поверила бы, что она и вправду исчезла.

И тут до меня дошло, что монетка исчезла только для меня… Для Хедвиги все это было просто забавной пантомимой до нелепости серьезного паренька в сером.

Я улыбнулся и презентовал ей монетку. Она, действительно, так и лежала в моей руке.



*

На прощание Хедвига еще раз порылась в своем рюкзаке и, наконец, с победной улыбкой достала оттуда апельсин.

— Он тоже… рыжий, — пояснила она.

Затем посмотрела на мои сомкнутые губы и вдруг смутилась.

Я широко улыбнулся.

«Я возьму. Спасибо. Очень люблю апельсины», — торопливо нацарапал я в ее блокноте.

— Но как же?.. — не закончила она, все еще неуверенная…

«Есть способы», написал я.

Она опять просияла, но тут же посмотрела на маленькие часы и запястье и опять погрустнела.

— Мне надо бежать, — сказала она. — Оставишь мне свой icon… если они у вас есть?.. — несколько неуверенно закончила она.

Я кивнул, написал свой номер и вернул ей книжку.

Она посмотрела мне в глаза и вдруг порывисто обняла меня, а потом развернулась и торопливо, не оглядываясь, пошла в сторону вокзала.

Некоторое время я стоял у той витрины и согревал руками ее апельсин. А потом бездумно пошел дальше мимо туристов и застекленных витрин…



*

— Эй, парень… проснись, — кто-то толкал меня в плечо.

Я открыл глаза и увидел, что надо мной склонился седой водитель автобуса в серой-голубой форме. Кроме меня в автобусе никого не было. Где это мы?

— Выходи… выходи — торопил меня он, показывая на проход. — Это конечная.

Я кивнул ему и, поднявшись, на ватных ногах пошел к выходу.

После знакомства с Хедвигой я зачем-то сел в первый же подошедший к остановке полупустой автобус, поднялся на второй этаж и там, убаюканный мерным движением и негромким гулом электродвигателей, уснул.

На улице было прохладно и опять пасмурно. Ветер качал ветви деревьев. Я огляделся, прошел мимо стоящих рядами автобусов, миновал какое-то прямоугольное здание со светящимися желтоватым светом окнами — наверное автовокзал… и попытался сообразить — где все-таки я? И сколько я проспал в автобусе? Час, два?..



На этой станции я, кажется, не бывал. Я прочел название над входом в здание. Соседний городок. Пограничная зона между Кругом и Внешним миром, так сказать. Вздохнув, я вошел в небольшой магазинчик купить воды и заодно спросил знаками как мне добраться до города. Продавец подробно объяснил мне номера маршрутов, сочувственно глядя на мои сомкнутые губы.

Дожидаясь обратный рейс я вдруг осознал, что забыл апельсин Хедвиги в салоне. Проверил сумку — и правда… оставил его там. Мне отчего-то стало так жаль… Но возвращаться было поздно. К остановке как раз подъехал нужный мне автобус.

Усевшись на одно из пустых кресел я откинулся на спинку и закрыл глаза. Автобус неторопливо двинулся вперед, тихо гудя, а в моей голове вдруг ясно всплыл сон, приснившийся пока я ехал сюда. Когда меня растормошил тот пожилой водитель, он просто-напросто вылетел у меня из головы…

В этом сне мама вернулась из командировки и вдруг сказала, что мы едем в Швецию. Мы сели в международный автобус, проехали какое-то время по темному шоссе, сквозь окно я видел наверху усыпанное звездами небо и падающие метеориты.

Я даже вспомнил, что вроде бы слушал во время поездке песню «Maxwell’s Silver Hammer», игравшую в наушниках, а потом — утром, мы оказались на месте. Это было вроде как побережье Северного моря. Мы стояли у какого-то пирса, и я вдруг увидел вдали знакомый силуэт. Он торопливо приближался к нам. Не веря своим глазам, я тоже пошел навстречу, все ускоряя и ускоряя шаг и вдруг… оказался в объятиях отца. Он почти не изменился. Во сне я все еще был на голову ниже его. Светлая борода колола мне щеки, а его синие глаза искрились… А потом он поднял взгляд и, все также прижимая меня к широкой груди — на нем были свитер и какая-то расстегнутая грубая куртка, посмотрел вперед. Я повернул голову и увидел, что от пирса, неся туфли в руке и ступая босыми ногами по песку к нам идет мама…

Я открыл глаза и посмотрел в окно на хмурое небо и проносящиеся мимо деревья.



Куда я еду, спросил я себя? Зачем я возвращаюсь?..



2.



— В общем, я решил сам попробовать… войти в это состояние — успокоил ум и сделал самъяму на курма-нади, — продолжил Дуглас. Мы говорили с ним по видеосвязи. Вернувшись домой я обнаружил планшет с парой пропущенных звонков и сразу же перезвонил ему.

— Ну и старался еще помнить про то… место, в котором я видел… Защитников. И у меня как-то получилось. Тело задеревенело, и я попал туда. В то же место… — Он посмотрел на меня с какой-то взрослой болью в глазах. — Но теперь оно изменилось. Те… воины, что выполняли ката… теперь… они неподвижно висели тут и там, распятые на каких-то колючих голых деревьях. Они не были мертвы, мне даже показалось, что они в сознании и что они… все время чувствуют боль. Мне стало как-то жутко, и я захотел вернуться. Но… не мог… не знал как… И тут один из этих… воинов, приоткрыл глаза и посмотрел на меня… И я вдруг очнулся.

У Дуга даже, кажется, выступила испарина пока он все это мне рассказывал.

— Такие дела.

Я кивнул.

— Понимаешь… — показал он. — Это все что-то значит! Мне кажется, что… Р.Л. возможно, тоже не прав. Ведь… где-то есть это место и оно… просто наполнено болью. Кто кроме Чудовищ может сотворить такое… безумие?.. Даже просто находиться там… было… — Дуг незакончил, лишь передернул плечами. — А уж быть одним из… Защитников… кем бы они ни были… Это просто немыслимо… Но мне кажется, что если где-то и есть ответы, то только — там.

Я кивнул. Мне нужно было немного подумать.

— Ты постоянно это носишь? — спросил я Дуга, через секунду, показав на серебряную цепочку у него на шее.

— Это? — удивленно спросил он и достал из-под ворота футболки медальон — тускловатый серый камень в серебристой оправе. — Уже несколько лет… один друг отца подарил. Он, кажется, из Искателей… Велел носить не снимая, но не объяснил толком зачем…

— Боюсь, тебе все же придется снять его ненадолго.

— Да? — удивился Дуглас.

— Хочу его у тебя одолжить. Возможно, этот камень можно использовать в качестве проводника (я как-то читал про такое). Он может и мне помочь… попасть туда. Будем пытаться найти ответы сами. Судя по всему, наставники тут… плохие помощники.

Дуг посмотрел на меня своими серьезными умными глазами и кивнул.



На самом деле, я не был уверен, что это сработает. Я даже не был уверен, что у меня получится войти в это состояние неподвижности, как это сделал Дуглас. Но попробовать стоило.

Дуг довольно быстро добрался до моей квартиры и теперь со сдержанным любопытством оглядывал мою коллекцию метеоритов и минералов. Я велел ему ждать в гостиной.

— Если я не вернусь через час, попробуй, ну не знаю… Как-нибудь помочь мне. — сказал я ему. Он кивнул мне с крайне серьёзным видом.

Я надел на шею этот его странный серый камень и сел скрестив ноги и опершись спиной о стену.

Повторив мысленно: «Shivam shantam advaitam chaturtham manyante, sa atma, sa vigyeyah» и выбрав для погружения одну из своих излюбленных мантр, я начал с ее помощью уходить в Тишину. Затем… уже оттуда сделал самъяму на курма-нади, помня о рассказе Дугласа и прислушиваясь к молчанию его камня на шее.

И вдруг я… провалился в эту Тьму внутри.



Я стоял в ночной степи, и в этом месте меня всего словно пронизывало какой-то странной тонкой энергией. Это было довольно приятное ощущение, как будто внутри тебя разливается… даже не знаю, любимый оттенок твоего любимого цвета… и заполняет тебя до самых кончиков твоих пальцев. Затем я почувствовал словно бы дуновение ветра. Огляделся… окружающая тьма стала выцветать, словно бы сереть и как-то съеживаться… И вот я уже стоял по колено в каком-то белеющем тумане (или это был дым?), стелющемся над землей и будто бы слабо светящемся. Сквозь серое пространство этого места проступали темные тени. Я двинулся в сторону одной из них и вдруг… оказался прямо рядом с чьим-то темным силуэтом. То есть, под ним. Надо мной угрожающе возвышалось распятое на крестовине пугало. Точнее, мне сначала показалось, что это пугало, но это.. был человек… Худой и неподвижный, в каких-то ужасных лохмотьях, едва прикрывавших его тело и, как мне показалось, страшные шрамы… Я обернулся и понял… что вокруг их множество — неподвижных, безмолвных… — силуэты висящих людей темнели тут и там, они были повсюду, насколько я смог разобрать, а еще… где-то там в тумане, мне показалось… что-то плавно двигались — какие-то темные тени.. Я вновь посмотрел на распятого надо мной человека и вдруг все как-то расплылось… Мне показалось, что я задыхаюсь. И тут кто-то коснулся моего плеча.

Я обернулся и увидел… Отвергнувшего. Он был совсем рядом, по крайней мере, я ясно различал перед собой его лицо. Он поманил меня рукой к себе и вдруг… резко шлепнул меня по лбу… а я неожиданно очнулся уже на полу в своей комнате, все также сидя у стены. Прямо напротив, надо мной склонился взволнованный Дугласа с пустым стаканом в руке. Лицо, голова и футболка у меня были мокрыми.

Я укоризненно посмотрел на него:

— Чего это ты?

— Ты долго не возвращался… — показал Дуг. — А потом вообще побледнел и застонал. Я решил, что… тебя там что-то мучает и удерживает… Ты ведь попал… туда?!

Я кивнул.

— Попал…



Я пересказал Дугу то, что увидел… там, затем снял с шеи цепочку и, поблагодарив, вернул ему камень. У меня уже возникла еще одна идея, и я попросил моего терпеливого друга вернуть за меня завтра папку Р.Л. учителю, сказав, что я болен… или в депрессии… Да что угодно!

В любом случае, в Школу я возвращаться пока не собирался.

Дуглас согласился не сразу. Видно было, что он не на шутку переживает. Спросил, не может ли он составить мне компанию, но я отказался. Сомневался, что в этом деле он сможет мне чем-то помочь.

— Но что ты придумал? — спросил он напоследок.

— Расскажу, если выгорит, — ответил я.



3.



Было только около половины седьмого утра. В парке над пробившейся зеленой травой между темнеющими силуэтами деревьев, как ни забавно, тоже стелился легкий туман. Небо было не то чтобы пасмурным, но каким-то выцветшим… Я шел по такой привычной тропинке и думал о том, что в отличие от Дугласа я не ощутил в той… степи никакой особой витавшей в воздухе боли, поначалу мне даже понравилось то ощущение некой струящейся в тебе энергии. Но может, я просто… не был таким чувствительным, как он? Или же я попал туда… в какой-то другой момент? Или я сам был… другим? Я не знал ответов. Но я надеялся выяснить хоть что-то…



*

Когда я подошел к тому месту в парке, где впервые встретил Отвергнувшего, мое сердце уже колотилось как бешеное. И чего это я так разволновался?.. Вон же он… сидит на месте, даже с еще более взлохмаченными волосами, чем прежде, и чашка рядом стоит.

Я подошел к нему, стараясь держать внимание на своем дыхании, чтобы хоть немного успокоить вдруг так разволновавшееся тело. Разум как ни странно, оставался вполне спокойным.

Отвергнувший поднял на меня голову, посмотрел в мою сторону своими светлыми глазами и, как мне показалось, удивленно моргнул.

— Прости, что пришел без приглашения, — обратился я к нему, стараясь быть с ним вежливым, — но я… не уйду отсюда без ответов.

Он указал на чашку.

Я кинул в нее монетку. Они тихонько звякнула.

Он закрыл глаза и замер в неподвижности. Даже глаза закрыл. Но я был готов к такому исходу. Сняв серую ветровку, я положил ее на траву по другую сторону узкой дорожки и, сев в сиддхасану, закрыл глаза, но вместо того чтобы уйти в тишину устроил внутренний бедлам. Для начала я пытался решать в уме простые дифференциальные уравнения — давалось мне это со скрипом, а когда (довольно быстро) мне надоело мучить себя математикой, я стал напевать у себя в голове Maxwell’s Silver Hammer, заодно пытаясь вспомнить слова песни…

Некоторое время ничего не происходило, было даже приятно посидеть утром на свежем воздухе, разве что несколько прохладно. Но в какой-то момент я явственно ощутил какой-то словно бы толчок изнутри и… открыл глаза.

Он раздраженно смотрел на меня.

— Ладно… — показал он знаками, — чего ты хочешь?

— Ты прямо как Неприкасающиеся, да? — едва заметно усмехнулся я.

— Неприкасающися? — притворился удивленным он, — кто это такие?

Ну да, ну да… подумал я.

— Не важно… мне вот интереснее — кто ты? И что ты делал там?.. Ты ведь вытащил меня? Но… откуда?

— Есть ли… пределы у тьмы?.. — вместо ответа риторически вопросил он и посмотрел поверх моей головы.

— Нет, — ответил я, — есть только грань… внутри нас, которая отделяют внешнюю Бездну от внутренней. Мы и есть… эта грань.

Мой ответ, казалось, позабавил он.

Некоторое время я ждал пока у него пройдет припадок беззвучного смеха.

— Не расстраивайся из-за апельсина, — вдруг показал он, — Он был не такой уж сладкий… Тут его глаза чуть посерьёзнели. — Ты будешь жить долго и счастливо, — скороговоркой типичного шарлатана произнес он, — станешь известным ученым.. если переживешь завтрашний день…

Хочет от меня отделаться? Запугивает? Проверяет?

— Вопросы… — напомнил я, — все равно не уйду, пока не получу ответы.

— Что же ты хочешь знать? — он со вздохом протянул левую руку к чашке и стал нетерпеливо позвякивать монеткой, которая все еще была в ней. Пока.

— Кем были те воины в видении?.. Правда, что чудовища не желают нам зла?..

— Воины? — казалось удивившись переспросил он. — Это были Оставившие. У меня в голове словно вспорхнула стая потревоженных черных птиц.

— Оставившие? — показал я, начиная понимать.

— Сначала… Когда-то… давно… Они первыми приняли на себя эту боль… Их назвали Защитниками… Но потом… годы спустя, уже окончательно спятив… Они стали создавать себе преемников… К этому вас и готовят. Ваши добрые наставники. Сами не отдавая себе отчета в том, что делают.

Налетел порыв холодного ветра. Оставившие… готовят приемников, чтобы… Так там я видел… парапсихов, чьи тела неподвижно лежат в клиниках… И нам однажды предстоит… оказаться на их месте?!

— Поэтому… некоторые из нас ощущают себя марионетками? — спросил я, глядя в его лишенные цвета белые радужки.

Он, казалось, недовольно посмотрел на вновь опустевшую чашку, но все же кивнул.

— Оставившие… — торопливо соображал я, — но зачем… зачем они это делают?

Он смотрел на меня, словно бы что-то взвешивая.

— Они решили, что кто-то должен искупать боль, которую создают люди.

— Но почему… таким способом?

Молчание. Он словно опять утратил интерес.

— А чудовища, — я отчаянно старался задавать «правильные вопросы» — правда… что они лишь вернули нам ту боль, что люди сами создали?.

Он вдруг кивнул.

— Не только вернули… — неожиданно добавил он, — Элоа… когда они ушли, оставили между небом и солнцем свой кокон. Они посчитали, что мы не изменимся.

— Элоа?..

Он кивнул.

— Этот кокон… — соображал я, — не дает боли распространяться во вне? Отражает ее внутрь? Как зеркало?.. Поэтому Оставившие, точнее, теперь их… преемники… принимают ее на себя? Чтобы… не повторилась Эпидемия… Но ведь… так боли не станет меньше!

Он вдруг опять утратил интерес к разговору. Я опустил глаза, пошарил в карманах, думая, что, может нужно положить в его чашку еще денег… денег… но каких именно?.. положить несколько монеток или лучше купюру… а может, монетку и купюру… или… одну круглую белую монетку и одну треугольную, которые мне всегда нравились больше других… И вдруг, я словно бы проснулся.

Напротив меня никого не было, даже его чашка пропала. Мне еще показалось, что вдалеке — в том месте, где дорожка сворачивала в небольшую рощу, мелькнул худой силуэт в лохмотьях, но даже в этом я не был толком уверен.

Откуда-то я теперь знал, что в Отвергнувшем осталось уже не так много человеческого и что мне вообще повезло, что он так долго отвечал на мои вопросы — не важно, в созданной им иллюзии или наяву. Это было просто возникшее словно бы ниоткуда знание, связанное с только что всплывшем в голове воспоминанием о кое-чем… не произошедшем.

Там… в том утреннем видении, когда я снова посмотрел на застывшее лицо распятого надо мной человека и мне показалось, что я задыхаюсь, часть меня будто бы затянуло куда-то… я вспомнил как будто бы открыл глаза и вдруг понял, что превратился в Пугало… Я висел, распятый на крестовине, облаченный в какие-то лохмотья и мешковину, посреди на этот раз пустынного и безлюдного поля. Совершенно беспомощный, словно человек в коме, что подобно призраку заключен в ловушку собственного утратившего подвижность тела. У меня не было глаз, чтобы смотреть и не было мозга, чтобы помнить, кто я… лишь клочок сознания, который ютился подобно бродяге где-то в закоулках этого безжизненного подобия тела. И он, этот жалкий остаток меня, каким-то образом видел все будто со стороны — темнеющий силуэт на крестовине и поле, простиравшееся вокруг, и темные тени, выжидающе кружившие в сером тумане… Это продолжалось довольно долго, а может… и не так долго. Время тут словно бы почти не текло. Но вот в окружающей атмосфере вдруг словно что-то сдвинулось… по бледным колосьям прошла беспокойная рябь ветра, и на меня накатила первая в бесконечном цикле волна боли…



Я поднялся с земли, отряхнул с серых брюк травинки, взял ветровку и отправился-таки в Школу. У меня опять появились вопросы к нашему многострадальному учителю.



4.



Когда я зашел в класс, там творилось черт знает что.

Ученики не галдели вслух, но это бы некий эквивалент галдежа — в воздух висело ощутимое напряжение, — все мои одноклассники повскакивали со своих мест и беспорядочно жестикулировали — так что, похоже, никто уже не понимал кто, что и кому говорит, а учитель безуспешно призывал разошедшихся учеников к порядку…

Я вошел в класс через заднюю дверь, аккуратно прикрыл ее за собой, и вдруг глаза всех обратились ко мне.

— Люциус! — всплеснули руками сразу несколько ребят.

Учитель тоже, как ни странно, с некоторой надеждой посмотрел на меня.

— Прости… — торопливо показал повернувшийся ко мне Дуг, — я отправил твой текст Тьену, а он… В общем… На перемене его прочли все. И теперь мы…

— Набросились на меня, — закончил за него учитель.

— Но почему вы не рассказывали нам правду про чудовищ!.. — возмущенно показала Эйд, вновь развернувшись к учителю, — забивали нам голову всеми этими страшными историями, когда…

— Они оказались вовсе не тем!.. — закончил за нее Тьен. — Вы все знали… и упорно кормили нас сказками про зловредное тонкое воздействие, про эту… многовековую деградацию человечества… а чудовища… ничего подобного не делали! Они лишь отразили удар… — Тьен замолчал и опустился на свое место, словно устав от всего этого.

Учитель посмотрел на него, на меня, на всех нас.

— Я уже говорил, — начал он, — что личный опыт Роберта…

Оказывается, его звали Роберт, подумал я.

— …может вовсе не быть истиной… что его детское видение и тот сон… вполне могут ничего особенного не значить… Вы ведь уже сами после первого Испытания представляете каково это бывает… В тонких сферах…

— Но он видел чудовищ!.. — показал Дуг.

— А вдруг… этого вообще не было? — произнес учитель, — что если он все придумал? У него ведь была очень богатая фантазия. Кому как не мне это знать… — произнес он уже спокойнее и печальней. — Я ведь… столько лет думал об этом…

Все на мгновение замолчали, даже перестали жестикулировать. В классе было всего четырнадцать человек, включая меня, но до этого мгновения казалось, что — все тридцать…

— Никто из мастеров не сталкивался ни с чем подобным, — продолжил учитель окрепшим голосом, — это был… единичный опыт… А трактовка мотивации чудовищ, основанная на выводах… пусть талантливого парапсиха, но все же… физически и психически… под конец… уже нездорового человека — это… Да и как я мог что-то менять в утвержденной программе образования Круга? Когда, с одной стороны были лишь слова Роберта, а с другой — мнение Мастеров, точка зрения Беспристрастных…

— И Оставивших… — добавил я знаками, все еще стоя в дверях и глядя на учителя.

— И Оставивших, — повторил учитель и взглянул на меня.

— Которые ушли куда-то туда… в Высшие сферы, — продолжил я, — оставив нам Правила, поставив во главу Беспристрастных…

— Что ты хочешь сказать, Люциус? — как-то устало спросил учитель.

— Что они собираются принести нас в жертву — я обвел рукой одноклассников, — уже приносят… Подумайте обо всех этих людях в Башне… О тех, чьи тела лежат там, пока… а я… вовсе не нанимался искупать чужие грехи… Это… даже не моя война… и не наша, — добавил я, посмотрев на ребят.

— Оставившие… — повторил учитель так, словно вдруг понял, о чем я.

Одноклассники, ничего не понимая, переводили взгляды с меня на учителя и обратно.

И тут вдруг по воздуху будто прошла какая-то рябь. Мне показалось, что она возникла из правого угла классной комнаты, из места, где сходились стены и потолок.

Все застыло. Время как будто почти перестало течь. Учитель, замерев у стола, смотрел на рябь, ученики тоже, казалось, застыли на своих местах, и тут я заметил, что некий более плотный сгусток этой ряби подплыл к Патрику, стоявшему у своей парты, и он… тут же рухнул как подкошенный — словно марионетка у которой вдруг обрезали нити… а сгусток уже плыл дальше, прямо к Эйд.

Не думая, я рванулся вперед, успев лишь заметить, как в этом словно бы сгустившемся воздухе класса учитель медленно тянет из кармана свою толстую и дорогую с виду черную ручку, которой на моей памяти он никогда ничего не писал. А потом я оказался перед Эйд, прямо между ней и этим мерцающим сгустком, и он — с виду совсем не страшный — похожий на пестрящую, переливающуюся в самой себе волну, мягко толкнул меня в грудь…

И мир отключился.