Я в пути

Тина никогда не писала рассказов. Ей не было нужды изливать душу в строки розовых блестящих дневников, потому что у неё всегда была сестра, делиться с которой было приятнее, чем с блёкло-жёлтым листом бумаги в клеточку.

Но она создала его. Ручка в руке и бесчисленный ворох салфеток и бумаг, перетянутый скотчем с нацарапанным на обратной липкой стороне словом «Идеал».

По-отечески строгий кофеин глаз, подслащенный всплывающими кристалликами тростникового янтарного сахара, заливавший ночные размышления бодростью духа. Сладко-угольный аромат горячего дыхания – тлеющая в лёгких страсть, мерцающая каплями лавы в ожидании невинного ветерка. Чёрная нефть волос, плавно переходящая в индиго на солнце. Две родинки на щеке – неоконченное созвездие, довести до ума которое можно лишь любовью.

Он умный. Долина знаний и разговоров, звёздное небо мечтаний и море непролитых слёз.
Он чуждый всем, отстранённый снаружи, но открытый ей.

«Доброе утро, мисс Тина» - с этих слов будут начинаться их первые семь свиданий и вся оставшаяся жизнь.

Но главное то, что он будет любить её. Её мысли, мечты, слова, летящие с губ – не только поцелуи. Объятия её рук, лишённые похоти. Любовь разума, не тела.

И Тина погрязла. Фиолетово-синие лучи грусти, слёзы и дрожащий подбородок – новые пласты скотча, рвущие однослойную бумагу салфеток в перья с подушек её желаний и фантазий. Она утонула, запуталась в одеялах и перинах грёз, белоснежных, пахнущих свежим табаком и разбавленным сливками кофе.

Она видела его в полоске света проснувшегося от ночи солнца, будившего её лучами из-за непослушно дрогнувшей занавески. Она падала в обнимающие её со спины холодные руки, отмеряя чайной ложкой молотые кофейные зёрна в турке. Она улыбалась его «Мисс Тина» каждый раз, когда заходила в ванную с утра, чтобы умыться. И танцевала с ним в ночи, разглядывая созвездия любви на обоях, нарисованные ею же в один из тех одиноких вечеров, когда Куинни пошла на свидание с Якобом.

Пока не пришли они. Словом, их привела Ку – тех сильных парней в голубых рубахах из лечебницы, крепко схвативших её под руки – и его образ, впервые отстранённый для неё, дрогнул, стоя в стороне, укоризненно отрезвляя кофеином глаз. И Тина рыдала и рыдала, смеялась от обиды, протягивая руки к нему, не понимая, почему он её не спасает. И Куинни плакала, смотря в пустой угол комнаты, к которому так отчаянно тянулась сестра.

~•~•~

«Свихнулась»

«Бедняжка»

«А ей говорили, что работа детектива до добра не доведёт»

Поджав руки под себя, Тина сидела на мягком белом стуле за столом, тяжело сопя, прожигая взглядом белый гладкий пластик. Ей не было грустно, больно или обидно. Ей было пусто. Пусто и одиноко. Как в зимнем голом лесу, она бродила одна среди льда непонимания и ободранных коряг осуждения. И сама она была бледной, как снег. Только круги под глазами серели, проявляя речную синеву запутанных лабиринтов вен под тонкой кожей.

Звякнула щеколда, скрипнула дверь, барабанами били шаги. Отодвинутый стул, упавшая перьевая ручка – запах чернил. Дуновение кофейных паров, жжёного каминного дерева – затлевшего до углей. Тихий вздох и горький табак.

-Доброе утро, мисс Тина.

И бездна опустошённых глаз встретила галактику, вмиг заполнившую слезящуюся темень глаз звёздами идеала.


~•~


- Моё имя Персиваль, - мужчина в белом халате, сливавшемся с мягкими стенами палаты, нервно перебирал мелодию пальцами, мягко барабаня ритм по остывшему картонному стаканчику. Ответом ему была тишина и загипнотизированный взгляд сверкавших отблеском молнии на ночном сливовом небе глаз. – Тина, мы раньше с вами не встречались?

Он нахмурил брови, сведя их к переносице, оттенив вечную складку серьёзности. Пациентка Тина Голдштейн, всю первую неделю твердившая предыдущему психиатру о том, что она здорова, заворожено наблюдала за ним, не сводя с него топившегося глубоководного льда глаз.

Разговор с её младшей сестрой дал понимание ситуации: галлюцинации. Девушка выдумала себе идеального мужчину, воплотив его перед собой в виде иллюзии. Хотя, наблюдая за психологическим состоянием нынешнего поколения молодёжи, Персиваль уже не считал это заболеванием. Общество было несогласно с его мнением. Поэтому он сидел за белым столом в ярко освещённой комнате, до тошноты бьющей своей стерильностью разума по голове, не давая выйти на простой разговор врачу и пациенту, человеку, страждущему бактерий помощи и понимания, а не мёртвого поля насмешек.

-Мисс Тина, - он чуть кашлянул, мягко улыбаясь, в напускном смущении отводя взгляд в сторону, не надеясь обхитрить острый глаз детектива, - вы любите кофе?

Подушечки пальцев все ещё были холоднее глиссе, впитывая в себя мягкое тепло остывающего благодаря мороженому напитка.

С его стороны было нечестно использовать уцелевшие записи её «Идеала», но он не мог устоять перед этой её детской прихотью, настолько она была невинна и чиста, пропитана имбирём пряничного домика и тёплого молока с мёдом.

Девушка неожиданно покачала головой, разомкнув посеревшую, обветренную розовость губ.

-Я люблю вас.

-А астрономию? – Профессионалу нельзя показывать потрясений от слов пациента, поэтому, отставив в сторону остывший кофе на вдохе, он выдохнул невидимую звёздную пыль, заставившую Тину задержать дыхание, ощутив мелькнувшую магию на кончиках похолодевших пальцев – магию любви.

Персиваль ловко вытянул из портфеля фиолетовый потрёпанный томик созвездий, восторженно поймав её улыбку и огонь блестевших звёздами глаз.


~•~•~


«Доктор Грейвс, пациентка Голдштейн сбежала во время послеобеденных процедур. Настоятельная просьба перезвонить нам сразу же»

В мире всё сопоставлено. Две души, делимые землёй, обязательно найдут друг друга, будучи частью единого целого, и в то веровали все народы. Каждому даётся одно чудо, чтобы найти любовь, схватить и держать крепко-крепко в объятиях, не отпуская от своего сердца никогда боле. Тина зажгла своё чудо мириадами звезд в себе, и жар костра сводил её к безумию. Персивалю должно было излечить её чудо.

И он вылечил её, залил пустоту бокала её сознания алеющим вином своей любви.

Он дарил ей Млечный путь каждую ночь, выводя на крышу здания «в профилактических целях», танцуя в белёсом тюле звёздного света вальс, напевая сюиты ей на ухо; он горячил её остывшую кровь приносимым им кофе и остужал запал разговорами о связи эзотеризма и криминалистики, хотя, честно сказать, в обеих вещах разбирался он паршиво. Но Тине нравилось слушать его наивные представления о расследованиях, посмеиваясь над фантастическими решениями давно раскрытых ею дел. И каждый раз они понимали, что не имели ничего, когда были вдали друг от друга.

Врач и пациент, Адам и Ева, Аид и Персефона - он похитил её сам, и автоответчик в его доме указывал пустоте воздуха и прохладной твёрдости пыльной мебели.

И Тина смеялась, поджав под себя руки, сидя на переднем пассажирском сидении серебристого седана, в котором Персиваль вез её в будущее, опаляя её своей улыбкой любви и свободы, даже с осознанием того, что покой не ждал их за очередным поворотом, скрываясь от красно-синих ламп преследования.

Ещё несколько лет они будут в розыске, как особо опасные личности, и Куинни не сразу получит письмо без обратного адреса, где будут лишь два слова:

«Всё хорошо»