- От всего отряда нас трое осталось. Я – Буров Алексей Геннадиевич, 1989 года рождения, еще Хомченко Сергей Семенович, из местных, и Кубарев Ленька… то есть Леонид Петрович, по-моему, такое у него отчество. Или Федорович? Он почти что ровесник мой, на два года старше. Ага, именно Петрович, сибиряк. После того, как «укропы» нас накрыли, после артобстрела, мы одни только и уцелели в заварушке этой… - молодой человек смотрел в сосредоточенное лицо следователя. – Да и что о них говорить, они же все погибли…
- Если я задаю вопросы, значит надо отвечать, - сухо бросил следователь. – Каждый факт, каждая деталь имеет значение. Вот, например, этот Леонид Кубарев? Кто он, каким ветром его в Донбасс занесло?
- Да он мутный какой-то парень был. Что-то вроде анархиста. В общем, за свободную Сибирь, сегодня Донбасс, завтра – Кузбасс. Так прямо и сказал. Он еще по тому поводу с Хомченко сцепился, тот коммунист был упертый, комсомольский значок носил, с Лениным, или пионерский, я не знаю. Тот все его подкалывал: ты, Хомячок, дед уже, пятьдесят три тебе стукнуло, а все в пионерах ходишь. Ну и я тоже присоединялся, большевиков ругал, что царя погубили. Мы еще в отряде с ним пару раз поцапались на этот счет. Он мне: в нашем поселке тоже монархисты были, не чета тебе, настоящие патриоты, хоть и «белые», в патруле дежурили и от бандеровской нечисти памятник Ленину охраняли. А ты, с твоим гонором, шел бы лесом, в батальон «Азов». Раз чуть до драки не дошло…
- Я спросил про Кубарева, сибиряка, - перебил следователь. – Он из Кузбасса родом?
- То ли с Кузбасса, то ли с Алтая, откуда-то оттуда, из Сибири, - припоминал парень.
- Он что-нибудь рассказывал о своих единомышленниках? Этих самых «анархистах»?
- Да у них группа есть в социальной сети, «Фейсбуке», кажется. За свободу Сибири или еще что-то такое, он говорил…
- Понятно. А теперь вернемся к тому моменту, когда ваша группа вошла в Углекопск…
…Они шли по обезлюдевшей окраинной улочке, редкие местные жители при виде вооруженных людей закрывали двери и окна, другие спешили свернуть в какой-нибудь кривой и грязный проулок – видимо, вспомнив известную киноцитату про бедного крестьянина, которому некуда податься. Трое выживших бойцов были на ничейной территории, оставленной украинскими военными и еще не занятой ополченцами. Ноги месили талый снег, весеннюю грязь, с дворов несло запахи гари, помоев, какого-то варева-жарева. На сером фоне неба вырисовывались силуэты труб далекого предприятия, над крышами носились черные галки, раздражая своими гнусавыми голосами и без того вымотанные за дни боев нервы трех защитников Донбасса.
Перед ними, в самом конце улицы, в стороне от прочих виднелся одноэтажный частный домик с мансардой, немного покосившийся на левый бок. Калитка была распахнута настежь, на весеннем ветерке скрипели тронутые ржавчиной петли. Одно из окон в торце дома оказалось разбито и заделано изнутри фанерой, два окна по фасаду закрыты ставнями.
- Ну, шо, три богатыря? Заходим? – немолодой, но молодцеватый Хомченко подтянулся, сосредоточился, снял с плеча автомат.
- Не, мы – три мушкетера. В смысле – один за всех… - Кубарев тоже взял в руки автомат, проверил магазин.
- А где у нас д’Артаньян? – засмеялся Буров.
- Я слышал про одного француза, который на стороне ДНР воюет, - Кубарев шагнул вперед.
- Щас проверим, есть тут кто? – Хомченко дал очередь по двери и только потом спросил: - Хозяева на месте? – совсем в духе персонажа пикулевского «Богатства». Никто не откликнулся. Хомченко хмыкнул.
- Давайте я гранату внутрь закину? – дернулся Буров, но Хомченко резко осадил его, вцепившись в плечо.
- Куда ты, экстремист беглый? А если там мирные люди?
- Давно б голос подали, - Алексей отступил в сторону, пропуская товарищей. Сергей Семенович ткнул дулом продырявленную дверь – она сразу поддалась.
- Да тут замок вырван с мясом, - сибиряк ощупал то место, где должен быть замок.
- Не иначе бандеры-мародеры шастали, - Хомченко пнул дверь и встал на пороге.
- Заходь, абориген – твой земляк тут обитал. Или еще обитает? – съязвил Буров.
- Сам ты «абориген»! – огрызнулся тот в ответ, поводя стволом автомата по сторонам.
Они осторожно переступили порог. Все вокруг свидетельствовало о многодневном запустении: разбросанная на полу старая, изношенная обувь, запах мышей и чего-то кислого, заплесневелого, толстый слой пыли на обувной тумбе. Двери в кухню и в жилые комнаты были раскрыты.
- Гляди, угольную пыль нанесло откуда-то, - Кубарев носком берца провел по черной «дорожке», ведшей из прихожей во внутренние помещения.
- Шахта далеко, - удивился Хомченко. – Когда мы шли, нигде следов уголька не было видно.
- Тут кто-то был. Или есть, - насторожился Буров. – Надо проверить все комнаты.
Разделились: Буров с Кубаревым отправились осматривать жилые помещения, Хомченко сунулся на кухню.
- Тут все чисто. Точнее грязно, еще грязней, чем в сенях – послышался его голос. – Пол в черных разводах.
Через полминуты «абориген» воскликнул:
- Там, за окном, снег весь истоптан, черные пятна. А когда мы сюда шли, вдоль обочины он был белый. То есть грязный, конечно, но ни следа угля. Странно это.
- Может, шахтеры-ополченцы пожаловали, - Буров внимательно оглядел скудный интерьер полутемной (дневной свет проникал через дверной проем и щели в ставнях) гостиной: старый буфет, пустой, без единой посудины, продавленный диван, три колченогих стула. Остальное, видимо, предусмотрительно вывезли хозяева. С потолка свисал провод от бывшей люстры.
- Ты посмотри, - Кубарев указывал автоматом на стену с частично ободранными обоями – на ней отчетливо виднелись пулевые отверстия, очередь прочертила дугу. На полу валялись несколько гильз.
- Видно, каратели приходили, зачистку проводили, - задумчиво произнес Алексей.
- Ты под ноги глянь! – вдруг вскрикнул его соратник. – Опять эта угольная грязь-пыль и пятна какие-то, то ли кровь, то ли хрен знает, что…
- Да ты, сибирячок, наверно, охотник потомственный, все подмечаешь! – Буров внимательно оглядел пол. И вправду: старые, истертые половицы были испачканы углем и закапаны чем-то темным.
– Это явно не мы были, мы же только входную дверь продырявили, - Кубарев принялся носком берца перекатывать по полу гильзу. – Все наши пули там, в сенцах остались.
- Да тут, наверно, побоище было, - в комнату тяжелым шагом вошел Хомченко.
- Есть еще одна комната, - Кубарев вскинул ствол и указал на дверь. – Надо проверить, нет ли подвоха. Она плотно прикрыта, может, заперта. И сдается мне, что изнутри. А если там кроется кто-то и сюрприз нам приготовил?
- Может, заминирована она. Укройся за буфетом, а ты за диваном. А я из-за дверного косяка пальну, - скомандовал Хомченко. На этот раз он бил из подствольного гранатомета. Ухнуло, в окнах повылетали остатки стекол, взрывная волна едва не вышибла ставни. Дверь рассыпалась мелкими щепками, с потолка отвалился большущий кусок штукатурки, при падении подняв клубы пыли. Кубарев чихнул, Буров выругался матом. Протерев глаза от пыли, заполнившей гостиную, трое бойцов увидели небольшую комнатенку, в конце которой обнаружилась еще одна дверь. В этом домике комнаты располагались анфиладой; казавшийся снаружи маленьким и тесным, изнутри он виделся довольно-таки просторным обиталищем. Трое осторожно переступили порог комнатенки. Здесь единственным элементом интерьера было старое кожаное кресло неведомо, какого времени изготовления, из прорех в обивке выглядывал поролон. На полу среди осыпавшейся черепицы в полумраке (окон тут не было) отчетливо виднелись полосы угольной пыли.
- Здесь кто-то к стене прислонился, - зоркий сибиряк указал на темное пятно, отчетливо выделявшееся на фоне выцветших желтых обоев. Оно напоминало силуэт ребенка.
- Та хлопец какой-то шалил, в угле вывалялся, - рассмеялся «абориген». – Наверно, от мамки знатную трепку получил.
Буров и Кубарев напряженно уставились на дверь.
- Пальни-ка по ней, дед. Проверь еще раз, а то вдруг она… - обратился Буров к Хомченко. Тот усмехнулся:
- Сам ты «того»! Будь там мина, она бы после моего первого выстрела так рванула! – и донбассец решительно двинулся к двери, резко толкнул ее ногой. Дверь раскрылась, повиснув на одной нижней петле, верхнюю, видимо, сломал выстрел. В последней комнатушке, окно которой было изнутри закрыто листом фанеры, стояли старая железная кровать без матраса и массивный, вместительный шифоньер. Вокруг царил еще более густой полусумрак, чем в только что пройденном помещении: свет, проникавший из сеней через дверной проем в гостиную, сюда едва достигал.
- Смотрите, а она была закрыта изнутри на щеколду, - сибиряк опять продемонстрировал товарищам качества следопыта. – Вот, видите, скобка отлетела при выстреле, - он поднял с пола железяку. – Щеколда была выдвинута, - Леонид потрогал ее. – Тут кто-то есть…
- Или был? Где есть-то? – Геннадий оглядел комнату. – Через окно ушел до нас еще.
- И при этом четырьмя гвоздями фанеру закрепил, - Кубарев внимательно оглядел забитое окно. – Вот и молоток валяется возле койки.
Буров машинально щелкнул выключателем – и убогую каморку залил свет из лампы-рожка над кроватью. Оказывается, электроснабжение окраины Углекопска не было нарушено.
- Испарился хлопец. Или, может… - Хомченко пристально смотрел на шкаф.
- Ты прав, Хома, - сибиряк шагнул вперед. – Дверка-то у шкафа шевелится…
- Да тебе впору следаком работать, - присвистнул Буров. – Все подмечаешь, все следы преступления найдешь в два счета.
- А вот следов уголька я здесь не заметил… - задумчиво пробормотал Леонид, но тотчас же решительно подошел к шифоньеру и гаркнул:
- Кто там прячется? Выходи!
- Не боись, - подхватил Хомченко. – Если ты мирный житель, тебя никто не тронет, А если бандеровец, то мы не фашисты, пленных не мучаем. Не чета вашим карателям!
Вылазь, кто там есть? – Буров тоже подал голос. – Сказано же, мучить не станем.
Наконец, потерявший терпение Хомченко дернул дверцу.
В шкафу сидел, согнувшись в три погибели, трясущийся молодой человек, по небритым щекам и невысокому лбу из-под русой шевелюры текли капли пота, зубы выстукивали какой-то варварский ритм, пальцы впились в приклад автомата. Из глубины голубых глаз глядел невыразимый ужас. Три ствола добровольцев сразу же были направлены на парня.
- Тю, в шкафу спрятался, як любовник из анекдота, - злорадно рассмеялся «абориген». – И хто ж ты будешь такой?
- Вы… люди? – сквозь танцующие чечетку зубы выпалил парень.
- А ты шо думал? Хотя твои братья бандерлоги нас за людей не считают, - Хомченко несильно ткнул парня в плечо дулом автомата. – Да, представь, мы люди! А ты кого ждал, хлопчик? Зверей? Так это в твоем карательном батальоне, – он уперся стволом в шеврон на рукаве куртки. – Вот и знак фашистский. Скажи спасибо, что я сегодня добрый, а не то…
- Я не каратель, доброволец, - пролепетал парень.
- Это мы добровольцы, а ты долбоволец! – рявкнул вдруг Кубарев.
- Слухай, а ты вообще откуда? Вроде балакаешь по-русски чисто, лучше меня, - Хомченко с недобрым прищуром глядел на дрожащего парня. – Продал Россию за тридцать гривен? – Он сплюнул и отвел ствол в сторону.
- А ты Украину не продал?! – с вызовом выкрикнул вдруг парень.
- Вот щас как врежу! – Хомченко замахнулся автоматом, потом резко опустил его. – Ну, шо, струхнул, подлец, шаровары промочил? – Он опять ткнул парня стволом, на этот раз в камуфляжную штанину.
- Я думал… вы – это они, - бормотал парень. – Хотя они приходят только ночью.
- Кто они? Твои дружки? – хихикнул Кубарев. – Так они далеко отсюда…
- Нет, они… это такие черные…
- Кавказцы что ли? – включился в разговор Буров. – А, между прочим, неплохие вояки!
- Так вы не знаете?! Не знаете, с чем столкнетесь тут? – глаза парня округлились. – Вас в первую же ночь…
- Ого, то дрожал, как осиновый лист, а теперь угрожать стал, чмошник! – Хомченко сжал кулаки и сверлил свирепым взглядом забившегося в шкаф парня.
Буров подошел ближе и воскликнул:
- Ё моё! Ты что ли это, Женька Култыгин? Не могу поверить! Помнишь, как мы с тобой на «Русском марше» отжигали?
- Помню… - русский «бандерлог» с недоумением глядел на недавнего соратника по националистическому движению. – Тебя каким ветром сюда занесло?
- А тебя каким? Ты чё тут в банде бандеровской делаешь? Ты ж русский!
- А ты чего делаешь? Мы настоящее славянское государство строим, не чета вашей «Парашке-федерашке»! Национальное государство. Там бы и тебе место нашлось…
- И чем тебе федерация не нравится? – неожиданно взвился Кубарев. – Федерация – это когда все насущные вопросы местной жизни тут же, на местах и решаются, а не в столицах. И деньги делят по справедливости, а не так, чтоб Центру – львиная доля, а регионам – крохи со столичного стола. Вот так-то, долбоволец!
- Интересно получается, - встрял тут донбассец, не давая «бандерлогу» парировать реплику сибиряка. – Вы, значится, из одной шайки будете? Выходит, с фашистами раньше якшался? – он в упор посмотрел на Алексея, потом перевел взгляд на Женьку.
- Да какой он «фашист»? Дурачок он. Заблудился по жизни…
- Об этом Култыгине поподробнее, кто он и откуда, - следователь заметно оживился.
- Так его все равно нет уже, погиб… Хорошо, расскажу, - подследственный Буров стал вспоминать. – Он откуда-то из Подмосковья был, у них там еще организация существовала «Русский ответ». Ее потом прикрыли за экстремизм, как у нас водится. Я с ним на марше против незаконной иммиграции познакомился. Толковый был чувак, за русских он стоял горой. И черт его дернул к «укропам» податься.
- А так оно и бывает всегда. Сначала за «русский рассвет» или как он там – «русский ответ», потом Гитлера в герои, а там прямая дорога в каратели, - невозмутимо произнес следователь. – Кто еще с ним в карательном батальоне воевал… из так называемых «русских националистов»? – последние два слова следователь процедил сквозь зубы.
- Не, там все одни хохлы были, он сам рассказывал. Ну, парочка русских местных, украинских, а граждан России – никого больше…
- Попал ты, парень, - Кубарев скривил ухмылку. – Вылезай уж. Будешь здесь сидеть, а мы тебя сторожить. Только сначала автомат аккуратно на пол. Сибиряк забрал автомат, повесил на плечо, став похожим на сказочного Бармалея, увешанного всяческим оружием: из-за пояса у него торчал еще и пистолет, только без патронов, а на поясе болтался штык-нож.
- Это вы попали. Мы все попали… - тяжко вздохнув, он разогнулся, положил оружие на скрипучие половицы. – Видели там, в комнатах, черные полосы на полу? А следы во дворе, в снегу? Думаете, человеческие? Хрен вам!
- Встань! – рявкнул Хомченко и схватил парня за плечо. – Зубы нам заговаривает… Что ваши головорезы тут делали?
- Обстановку разведывали – как и вы, наверно. Четверо нас было. Я один остался. Всех остальных убили и утащили, а я вот тут в спальне этой закрылся. Днем вы можете быть спокойны, они только в темноте являются – при дневном свете, наверно, не видят ничего. Все черные, как уголь, шерстью черной покрыты, щетиной, да еще и углем перепачканы. Не иначе в шахтах прячутся. Вот эти и есть настоящие головорезы. А мы – воины. Как и вы.
- Опять заладил: «воины мы». – Хомченко смачно матюгнулся. Парень стоял перед ним, дрожь в конечностях постепенно проходила. – Да ты, похоже, дури наглотался или нанюхался. Они ж там, в карателях, все того… обдолбанные ходят. Трава да горилка – вот и чертяки мерещатся.
- Не похож он на наркомана, - заключил сибиряк, внимательно оглядев пленника. – Я их по зрачкам определяю и еще некоторым признакам. Просто перепуган до смерти, дурень!
- Я много часов тут торчал: дверь запер, а окно мы с Павло фанерой забили еще раньше, когда тот жив был. Эти черные ломились к нам, но выломать не смогли – слабосильные они, зубы и когти страшные, а мышцы дряблые. И роста маленького, как те человечки из голливудского фильма…
- Хоббиты, - подсказал Буров.
- Скорее уж орки. Злобные, кровожадные такие. А света боятся. У меня тут фонарь, - он показал на валяющийся на дне шифоньера, среди грязной ветоши и бумаг, карманный фонарик. Как в морду луч направишь, они так и шарахаются. Я, говорю, тут долго просидел, уже после того, как эти «орки» ушли. Не знаю, день или ночь на дворе.
- День на улице, загляни в большую комнату. А чего ты, кстати, свет вырубил в спаленке? Ты ж говоришь, что они света боятся, монстры эти? – удивился Буров.
- А тут, в поселке свет через каждые три часа вырубают. А на ночь вообще выключают, идиоты! Погорит – и погаснет, наверно, у местных телевизоры и прочая бытовая техника давно «полетела». Вот тебе и «народная республика» - бардак хуже, чем в Совке и Рашке!
Хомченко хотел сказать что-то относительно порядка, царившего в едином и могучем Союзе не в пример нынешней украинской анархии, но его опередил Леонид:
- Ваши же бардак и устроили своими артобстрелами. Ну, что, бандерлог, пошли, проведешь для нас экскурсию по местам боевой славы своего долбанного подразделения. Где вы там от чертей отбивались?
Они прошлись по комнатам: слева и справа от пленного Буров и Кубарев, сзади – Хомченко, тыкавший стволом автомата меж лопаток Женьки Култыгина. В маленькой комнатке тот указал на большое кровавое пятно, не замеченное бойцами.
- Вот тут «орк» глотку Пашке перегрыз. Тот сдуру высунулся – ну и…
- А в гостиной чья кровь? – поинтересовался Кубарев.
- Это ихняя, бурая такая – темнее человеческой. Мы по ним стреляли.
- Шо-то мне не верится в твои байки, – скептически буркнул «абориген». – Пошли дальше.
Тонкие лучики пробивались сквозь щели ставень, в гостиной все еще висела пыль, поднятая разрывом гранаты. Сибиряк без труда нашел кровавые пятнышки.
- Вот это их кровь, - подтвердил «бандерлог». – А во дворе кровищи… Там эти ублюдки Ващенко разорвали. Он в сортир подался ночью. Мы тогда еще не знали…
- И поделом, что в сортире замочили! – ухмыльнулся Сергей Семенович.
- Не в сортире, а на полдороги. А ты, мужик, не хихикай – скоро сам столкнешься, как ночка наступит. Вы же тут переночевать собираетесь?
Хомченко ткнул стволом под лопатку Култыгина. Сибиряк тем временем подошел к хорошо освещенной стене и указал на следы пуль.
- Не ты ли стрелял?
- Нет, это был Нестеренко. Он один против пятерых… Я его сзади прикрывал.
- А где ж трупы – и твоих хлопцев, и этих, черномазых? – Хомченко взял парня за плечо и развернул лицом к себе. – Куда девались?
- Уволокли – и наших, и своих. – «Бандерлог» указал на широкую кровавую полосу под окнами, на которую сперва не обратили внимания. – Саньку Прокопчука тут тащили. А в углу двое ихних валялись. – В темном углу, среди мелкого бумажного сора ясно различалось темное пятно. Алексей носком ботинка разгреб мусор, сибиряк нагнулся, чтобы лучше рассмотреть «следы преступления».
- Вы еще не понимаете, с чем столкнетесь! – патетически возопил пленник.
- Заткнись! – Угрожающе прохрипел Хомченко. Он прикоснулся рукой к драным обоям. – Как будто зверюга какой стену когтил. Мой котяра, бывало, такие следы на спинке кресла оставлял, а я его туда мордой тыкал, шоб мебель не портил.
- Они и когтили! – заявил Култыгин, всматриваясь в следы на стене. – Четыре пальца у них, четыре когтя.
- Фредди Крюгер, блин, - сибиряк навел луч предусмотрительно захваченного им фонарика на темный угол, нагнулся. – А тут и на полу следы – от берцов и от… голой ноги, явно звериной. Тоже с когтями, только тупыми и короткими.
- Покажь, «криминалист», - Буров протянул руку за фонариком, тоже поводил лучом по стене и полу. – Да, следы явно не человеческие. И еще пятна крови…
- А я так думаю, - Хомченко поводил толстым носом, будто принюхиваясь к чему-то, фыркнул, прочистил горло громким «кхеканьем». – Заливает нам этот бандерлог. Тут явно спецназ поработал. Переоделись хлопчики чудами-юдами да и покрошили этих карателей. – Встретив недоуменные взгляды соратников, пояснил мысль: - Они ж, бандерлоги эти, никому не подчиняются, беспредельничают, даже своих не щадят, вышли, значит, из подчинения, ну и ВСУ решили им показать, кто тут хозяин. Да и устроили им маскарад…
- Ты че, мужик, видал когда спецназовцев-полуросликов? – засмеялся Женька. – В соседней комнатке отпечаток на стене остался в полный рост, поди посмотри. Тебе едва до пупа.
- Видал, - отмахнулся Хомченко. – Так у вас и спецназ не как в нормальной стране. Берут, наверно, кого ни попадя…
- Лучше тебе с нашим спецназом не сталкиваться – до глубокой старости доживешь! – с вызовом выкрикнул пленный.
- «Нашим». Ты уже гражданин Украины что ли? – это включился в перебранку Кубарев.
- Еще нет. А этот уже нет, - и он кивнул головой в сторону насупленного Хомченко. Тот не стал переругиваться с парнем.
- Давай лучше кухоньку осмотрим, - бросил бывалый вояка. – Может, и там следы какие? Я ее бегло оглядел.
Старая газовая плита белорусского производства была отключена, а газовая труба перекрыта вентилем. «Вот и славно. А то вдруг утечка, рванет – и погибнем мы не от «укропского» снаряда, а от бытового газа. Как у нас в городке – целый подъезд однажды разнесло», - думал Буров, глядя под ноги. В углу крепкая деревянная лестница вела наверх, в мансарду. Здесь слой угольной пыли был гуще, и на нем отчетливо выделялись следы неведомых существ, убивших, по словам непутевого националиста Женьки, троих украинских карателей.
- Там чего есть? – Кубарев дулом автомата указал на потолок, где темно-оранжевой заплатой на фоне закопченной штукатурки выделялась крышка-дверца, запертая на засов, тоже оранжевый, от ржавчины.
- Не знаю, не был, - мотнул головой пленный.
Хомченко высунулся в раскрытое окно, смотрящее во двор.
- Следы тоже не людские, - пробурчал он себе под нос. – А вот там возле сортира кровавое пятно, я в первый раз и не заметил. И след красный к забору ведет, будто волочили кого-то.
Половина досок забора была выломана. Трое сгрудились вокруг Хомченко и напряженно вглядывались в истоптанные неизвестными существами грязные серо-белые сугробы, кривой сарай, отхожую будку, дырявый, как рот ветхого старика, забор, вишневые деревца, сбившиеся в стайку в углу сада-огорода и какие-то ягодные кустики, полузасыпанные снегом.
- Темнеет, - проговорил Кубарев. – Мы ночью не пойдем, придется тут и заночевать. Можно, конечно, более комфортную хату найти, но пустят ли хозяева? Народ бандеровцами зашуган, вооруженных людей боится, как огня, все двери и окна на запоре. А ломиться к несчастным обывателям поздним вечером – не в моих правилах. Скоротаем ночку в пустом доме.
- Ну, так что ж, дело ваше. Ждите дорогих гостей, как стемнеет. Они с виду забавные, как медвежата или обезьянки, или Чебурашка из мультика, только уши поменьше, зато когти и глаза горящие. Навек запомнишь, если жив останешься.
- Не каркай! – гаркнул донбассец.
- Жрать охота, кишки песенку поют, - заныл вдруг Буров. Они и вправду не едали со вчерашнего вечера – не до того было, дай-то Бог живыми и целыми уйти. Только что жевали на ходу всухомятку какое-то крошащееся в руках и в зубах печенье.
- Сейчас… - проворчал хозяйственный и запасливый, что твой хомяк, Хомченко. Он отвечал за съестные припасы в их группе. Трапезовать решили там, где и полагается – в кухне, положив поверх конфорок старой плиты валявшийся в углу кусок фанеры.
- И тут царапины, - заметил сибиряк. – Как звериная лапа прошлась.
- Они и есть звери, бандерлоги, - заладил свое Хомченко, извлекая из вещмешка тушенку, все то же рассыпчатое печенье, какую-то «лечебную артезианскую» воду в пластиковых бутылочках, даже шоколад нашелся.
- Слышь, Бур, а ты как здесь оказался? – Култыгин повернулся к бывшему соратнику, а теперь противнику.
- А ты как? – «по-еврейски» ответил вопросом на вопрос Буров.
- Долго рассказывать. В общем, в России меня пока не ждут. Хотя кое-кто ждет… с ордером и наручниками. У тебя, наверно, тоже проблемы?
- Да, тоже, - нехотя ответил Буров, вскрывая консервную банку. – Дельце на меня шьют. За базар в Интернете. У нас менты митинг жестко разогнали, причем законный митинг, санкционированный. В общем, какой-то дебил-провокатор, казачок засланный файер кинул на площади и стал какую-то хрень кричать. Ну и стали всех без разбору винтить, я еле дворами ушел. Ну, пришел я домой, сел за комп и на нашем форуме, националистическом, написал, все, что про мусорню думаю. Само собой, со всякими там экстремистскими призывами. А что было делать? Душа болит, на сердце накипело. Ну, меня и потянули за эти посты, а я, недолго думая, с подписки сбежал в Донбасс. Думаю, мне как бойцу за русский мир минимальное наказание назначат…
- Угу, жди, - ухмыльнулся Женька. – Теперь тебе реальный срок светит, а не условка. Ты, значит, за «базар» в Интернете, а я за рынок… в реале. Акция у нас была «Русский рынок», короче, погуляли мы, кабак разнесли, где чебуреками и шашлыками торговали из собачины.
- Ты уверен, что из собачины? Видел, как разделывали барбосов? – хихикнул Хомченко.
- Ребята рассказали. В общем, когда дело завели, я по-быстрому в Украину, как раз тогда каша заваривалась. Сейчас вот воюю… за Киевскую Русь против всей этой черноты…
- А я к ним иначе относиться стал, после того, как Рустам нашего командира собой прикрыл и умер от раны. Не знаю, кто он там был, они для меня и сейчас все на одно лицо… кавказской национальности. Но по мне так, уж ты не обижайся, лучше хачик, который за русских воюет, чем некоторые русские… Ну, ты меня понял.
Култыгин мрачно молчал. Кубарев разложил содержимое двух банок в одноразовые тарелки.
- Че, так и будем есть в холодном виде? – брезгливо скорчил гримасу Буров.
- А ты, дружок, наладь газоснабжение, - съязвил сибиряк, орудуя штык-ножом в банке.
- Можно ж костер развести, - не унимался Алексей. – Спички есть, старую мебель – на дрова.
- Хозяин вернется – спасибо скажет? – включился в спор Хомченко.
- Вернется он, - ехидно встрял Женька. – «Защитники Донбасса», шахтеры да шоферы, все в Россию подались. А русские дурачки поехали за них головы…
- Вот я те сейчас самому голову! – взвился «абориген», потрясая ножом. – Сиди тише воды, а иначе мы тут забудем конвенцию про военнопленных…
- Вы бы лучше дверь закрыли, - Женька указал пальцем в сени. – А то темнеет уже. У вас ведь пока гром… пока погром не грянет, жид не покрестится!
- Доедим – сделаем, - деловито произнес сибиряк, прикладываясь к пластиковой бутылочке. – А что ж ваши-то не закрылись вовремя?
- Да откуда мы знали, – устало бросил пленный. – Они же своими когтищами двери вскрыли, по всем комнатам прошлись, кроме крайней. Молоток и гвозди есть, так что пожрете – и вперед, за работу, «народное ополчение», блин!
Хомченко хотел еще что-то вставить обидное для русского «бандерлога», но махнул рукой с ножом и принялся поглощать холодную тушенку. Остальные тоже принялись ужинать – все, включая привередливого в пище Бурова. За едой разговорились, уже почти без подначек и ерничанья по поводу «бандерлогов» и «долбовольцев». Леонид сыпал анекдотами:
- Значит, спросили Квачкова: возможен ли в современной России экономический подъем, а тот по-военному так отчеканил: да, возможен, если это подъем переворотом.
- А чем патриот от либерала отличается, знаешь? – подал голос Хомченко, долго и сосредоточенно жевавший холодную тушенку, выплюнул комок желе в тарелочку. – Та патриот – политическая ориентация, а либерал – це половая. – И утробно захохотал.
- А я ни в коей мере не либерал, - равнодушным тоном ответствовал сибиряк. – Областник я.
- А я не про тебя и говорю, який ты обидчивый… - насупился Хомченко. – Тока ты мне про свой «оригинализм» чалдонский не заливай. Я Россию разрушать не позволю, – и скосил глаз на прислоненный к плите автомат.
- Вот-вот, сейчас Украину рушите, а завтра Россию. Бумеранг возвращается…
- А я вот никак не пойму, - неожиданно Хомченко, сам того не желая, поддержал русского «бандерлога». - Как этот господин, - он кивнул в сторону Кубарева, - оказался в наших рядах? Он же не за русский мир воюет, а за самостийность регионов, чтоб вместо единого союза винегрет был из феодальных княжеств.
- А вот так! – с вызовом выкрикнул тот. – Это как Мао Цзэдун говорил: вы ведете свою войну, а я свою. Ну что-то в этом роде…
Безмятежная беседа готова была вновь обратиться в ожесточенный спор четырех разномыслящих людей, но тут раздался отчетливый стук в дверь. Все встрепенулись, машинально поглядели сначала на оружие, потом в окно – донбасское небо начинало приобретать угольный окрас. В кухне воцарилась зловещая тишина.
Стук повторился. Хомченко метнулся к «калашам», в мгновенье ока три автомата оказались в руках бойцов, четвертый «абориген» ногой задвинул за плиту. На обиженно-просительный взгляд пленника ответил молча, высунув язык.
- Я пойду! – вполголоса рыкнул донбассец и, соскочив с вещмешка, в один прыжок пересек кухню, в два – прихожую, изготовился к стрельбе, ногой распахнул входную дверь.
На крыльце стоял невысокий мужичок с большим молочным бидоном. На худом лице нервно играли желваки, тускло-голубые глаза недоуменно глядели на ствол автомата, наставленный ему прямо в живот. Он покусывал обветренные губы, шмыгал носом.
- Ты кто, приятель? – ахнул от неожиданности Хомченко, невольно процитировав давно забытый рекламный ролик.
- Молочка вот вам принес, защитники наш… - пролепетал мужик, испуганно пялясь на автомат и на шеврон, потом опять на автомат, затем снова на шеврон – свои вроде, новороссы, а может быть…
- Та не шугайся ты нас, шо мы тебе, бандеровцы переодетые?! – воскликнул Хомченко, опуская ствол. – Свои мы, трое нас из всего отряда осталось.
- Я уже понял, - уже более уверенным голосом залепетал местный житель. – Тут и раньше ваши проходили, а я им молоко. Коровка у меня… Прячу ее от головорезов этих, они тоже захаживаю. Вот тут буквально вчера…
- Ты как нас заметил? – перебил его Сергей Семенович.
- Когда вы по улице проходили, у меня дом недалече… - Он поставил бидон на крыльцо. – Вот, угощайтесь, защитники, за бидоном я завтра приду.
- Фашисты тоже в этой хате вчера были? – спросил Хомченко. Из-за его спину уже выглядывал Буров, Кубарев остался в кухне надзирать за пленником.
- Были, были, - часто закивал мужичок с бидоном. – Тут ночью такая пальба была, а под утро все затихло. Я в доме сидел, носа не высовывал. Вроде между ними там перестрелка случилась, своя своих не познаша. Видно, всех, кто там находился, порешили, потому что, когда вы туда зашли – я издали наблюдал – ни выстрелов, ни криков.
- И ни единого трупа, только кровь на полу, да пол весь истоптан, - присоединился к разговору Буров. – Кто бы это мог быть?
- Так они ж как пауки в банке: ВСУ против территориальных батальонов… - ответил мужик.
- Порешили зондеркоманду? – злобно ухмыльнулся Хомченко.
- Друг друга перебьют, нам спокойнее жить будет, - вздохнул мужик.
Сергей Семенович потянулся за бидоном.
- А у вас вот байки про нечистую силу рассказывают? – неожиданно спросил Буров. – А то у нас тут пленный сидит, так он все бормочет про каких-то черных чертиков…
Местный житель задумался. Буров пристально глядел на него. Хомченко хмыкнул – он по-прежнему не верил страшилкам, которые рассказал русский «бандерлог».
- Ходят байки, - произнес после короткого молчания мужичок. – Еще во время войны, когда наши отступали с боями, старые шахты взорвали. Ну и пошел слух, будто там, в шахтах обитало что-то такое… черти – не черти, а и явно не люди. Некоторые божились, что видели их ночами: будто бы за околицей бегают какие-то черные да мохнатые. «Углянами» их прозвали. Немцы в наш Углекопск тогда пришли, часть ихняя тут стояла. И вот однажды убили у них офицера, был какой-то важный начальник. Труп его нашли в овражке – весь когтями исполосованный, глотка как будто перегрызена, а на лице ужас написан. Фрицы – в бешенстве, обвинили во всем партизан (у нас тут отряд действовал), согнали на главную площадь население, привезли труп офицера, выставили напоказ. Два часа держали народ на морозе, добивались – кто это сделал? Никто не знает. Взяли заложников из бывших советских работников, расстреляли. Потом еще послали карателей к тем шахтам, искали партизан – никого не нашли. А настоящие партизаны тем временем два склада рванули у них под носом. Потом фашисты еще человек десять из пулемета, в отместку. Мне это все мама рассказывала, она в оккупации была. Я думаю, немцы сами тело того офицера изрезали, чтоб показать: смотрите, вот какие зверюги у вас тут партизанят, ну и мы тоже никого щадить не намерены. А перед тем, как немцев прогнали, еще двух полицаев растерзанных нашли. То есть один даже и не полицай был, просто мирный житель, а полицай – его брат. Вот и пошла молва, что это черти из шахт мстят за то, что их потревожили.
- Фашисты сами же и убили, одно слово – фашисты, - небрежно бросил Хомченко.
- А потом-то как эти «черти»? – любопытствовал Алексей. – Ушли куда или…
- Да видно, что ушли. После войны, когда наши вернулись, быстро эти шахты расчистили силами тех же немцев пленных. И, говорят, двух фрицев недосчитались. Думали, бежали они через шурфы, разыскивать стали. И нашли – вот точно так же, как тот офицер, изувеченных, изодранных, живого места нет. Подумали, что собаки одичавшие их погрызли, тогда, в войну много их развелось. По нашей улице Артемовской пройти было нельзя – стаи бегают, лают, нападают на одиноких прохожих, так что жители еще целый год ходили группами по двое-трое, обязательно с палками, особенно в темное время. Вот мама моя про это…
- А потом что? Ну, в шахтах… – нетерпеливо перебил Буров.
- А что потом? Никакой тебе нечистой силы. Уголек добывали, план выполняли, пока запасы угля не стали истощаться… Шахтеры – люди не робкого десятка, их никакой чертовщиной не напугаешь. Работали себе…
- А как теперь те шахты? – едва ли не выкрикнул Буров.
- Да как… Когда ВСУ уходили, затопили их. Просто вот так взяли – и затопили две шахты, воду из прудов спустили туда. Они и памятник Ленину сбросили, но мы восстановим. Ниче, бандеровцы еще воду будут откачивать и завалы расчищать, как немчура после войны, вот помяните мое слово.
Хомченко, услышав о сносе памятника, гневно лязгнул зубами. Мужичок, помявшись на крыльце, попрощался с ополченцами, пожелав им полной и окончательной победы над врагом – «как в сорок пятом».
- Стой, а как звать-то тебя, хлопец? – крикнул Хомченко в спину уходящему.
- Виктор, фамилия – Белянчук, - бросил тот через плечо. – Приятного аппетита, герои!
- А тебе счастья в свободном Донбассе. Советском Донбассе, - ответил Хомченко и закрыл за собой дверь. Только сейчас он и рядом стоявший Буров заметили на двери глубокие борозды от когтей неизвестных существ.
- Лучше бы притащил молочка, которое от бешеной коровки, - хихикнул сибиряк при виде принесенного Хомченко бидона.
- Ага, я тебе дам «коровку», - фыркнул донбассец. – Шоб ты напился до мычания? Я вас, чалдонов, знаю.
- Много ты о нас знаешь… - Кубарев водрузил на плиту вставленные друг в друга пластиковые стаканчики, вынул один и протянул Хомченко. – Вот, будешь черпать.
Вдали ухнуло, задребезжали обломки стекол, где-то завыла автосигнализация.
- Черт, опять хохлы долбают по мирному городку, мать их… - рыкнул Хомченко.
- Сам-то кто будешь? – засмеялся пленный.
Хомченко хотел ответить ему, но Буров перевел разговор на тревожившую всех тему:
- Я все слышал. И вы тоже, - кивнул он бывшему соратнику и сибиряку. – То есть это не разборки обкуренных бандерлогов и не укроповский спецназ с когтями…
Опять где-то прогрохотало, прервав на пару секунд Бурова.
- Думаешь, нечистая сила? - сибиряк посмотрел на него в упор. – Веришь в эти байки.
- Там еще полоз по шурфам ползает, - как-то зловеще засмеялся донбассец. – В нашем поселке тоже гуторили, будто в шахтах какие-то странные люди прячутся – то ли преступники беглые, то ли какие-то сектанты, шут его знает. Но наш поселок отсюда далеко, на Луганщине. Там свои сказки… - он внезапно замолчал.
- Ну, что ли, чокнемся молочком, чтобы нас никакая нечисть не взяла! – с неестественной бодростью в голосе воскликнул Кубарев. – Давай разливай, кравчий!
- Хто? – не понял Хомченко, готовясь ответить на подколку.
- Виночерпий значит. Ну а ты будешь молокочерпий.
На Углекопск наползала тьма – тихо, незаметно небо меняло окрас. Еще пару раз где-то в стороне прогремело – и стихло. Только потревоженные вороны шумно граяли над безлистыми тополями, громко хлопнула дверь – может, это поселковый обитатель Виктор Белянчук вернулся в родную хату. Тонкий месяц выплыл из-за рваных облачков, и увенчал ненадолго трубу котельной, ставшую похожей на минарет. Заискрились первые звездочки.
- А свет-то погас, - выглянув в анфиладу комнат, заявил «абориген». – Мы и не заметили.
- Так я два фонарика включил, оттого и не заметили, пока вы там базарили на своем донецком диалекте, - Кубарев указал на фонарики.
Да, на небольшой полочке над плитой находились два источника света, озарявшие кухню, которая постепенно погружалась в вечерний полумрак, как и все вокруг.
- Это дело! – Хомченко шмыгнул носом, повел широкими и густыми, в стиле «дорогой Леонид Ильич» бровями. – Говоришь, эта «нечистая сила» света боится?
- Угу… - Женька прожевал тушенку. – Шарахается, как черт от иконы.
- А Вия в этой компании случайно не было? – хихикнул донбассец, но смех получился натужный и неискренний. – Читал, небось?
- У тебя у самого веки, как у Вия, - парировал тот. – Вот как увидишь этих «чертиков», так не до смеху будет.
Полумесяц «соскочил» с трубы и медленно пополз дальше, то скрываясь в тучках, то блекло просвечивая сквозь облачную пелену, являясь вновь во всей красе. Выглянувший на улицу Кубарев бросил через плечо:
- Придут они, когда черт луну похитит и мрак наступит. Все по Гоголю на этой земле…
Еще час прошел за разговорами о жизни в России и на Донбассе, последних событиях в мире.
- А пройдемся-ка мы по двору, патрулем, посмотрим, нет ли поблизости чертей, - заявил вдруг сибиряк, бросив многозначительный взгляд на Бурова. – А наш товарищ этого «фашиста» покараулит, - и глянул на Култыгина. Тот лишь фыркнул под нос.
Алексей согласился. Они взяли автоматы, проверили магазины и шагнули в сгущающийся, обволакивающий сумрак весенней ночи. Полумесяц окончательно скрылся в наплывших с запада тучах, звезды частью тоже исчезли под облачным покрывалом, частью посверкивали в его разрывах. Электрического света не было. Только в дальнем домике светилось окно – наверно, свеча, керосиновая лампа, может, у хозяина собственный генератор.
- Пошли во двор, - предложил Леонид. – Там постройки, а за ними всякая хрень может прятаться. Проверим?
- Ну, давай… - неуверенно откликнулся Буров. Они повернули за угол дома и направились по истоптанному снегу в сторону обветшалого сарая. Напарник предусмотрительно захватил один из фонарей и водил лучом по осевшим, ноздреватым сугробам, кустам, сараю, сортиру.
Вдруг он резко остановился.
- Что такое? – сибиряк напрягся. – Опасность почуял?
- Тихо ты… - прошипел Буров, наводя автомат на стену сарая. – Там в закутке что-то шевелится. Не двигаемся. Ждем!
- Синдром пуганой вороны? – хмыкнул Кубарев, вглядываясь в темное пространство между сараем и еще одним приземистым строением, вероятно, банькой. – Это же тень! Тени испугался, герой «русских маршей»? Ну и как же ты мать Россию-то спасать будешь, орел?
- Тише… - прошипел тот. – Говорю: оно шевелится. Там что-то определенно есть.
Из тьмы закутка выскользнуло это что-то и затрусило по снегу к дыре в сарае.
- Собака! – выдохнул Алексей. Леонид навел на четвероногое существо луч.
- Лиса! – произнес он. – С ними осторожно надо, бешенство разносят. Вот у нас однажды на окраину города такая же рыжая стерва прибежала, собаку покусала и хозяина…
Лохматая лиса на бегу оглянулась, огрызнулась, тявкнула и юркнула в заборную брешь.
Окончательно переведя дух, двое направились к сараю. Луч высветил на снегу цепочку свежих лисьих следов и множество отпечатков когтистых лап неизвестной природы, а также пятна и длинные полосы крови.
- Тут целый взвод потоптался этих… - у Бурова перехватило дыхание. Сноп света ударил в будку сортира, озарил ряд голых кустиков, кривую рябину, покосившийся, дырявый забор. За ним тянулось чистое поле или пустырь, на котором не было следов «нечисти». А совсем вдалеке вырисовывались какие-то конусы – то ли холмы, то ли терриконы. В круг света попали железный «скелет» трактора, брошенного, видимо, давным-давно, еще до начала заварухи, опоры ЛЭП, одинокие сиротливые деревца…
- Пошли уж обратно… - вздохнул Буров. Сибиряк кивнул, продолжая шарить фонариком по снежному полотну. Через полминуты они развернулись и двинулись назад по утоптанной тропинке. Луч выхватывал из темноты старую автопокрышку, завалившуюся набок беседку, скамейку из трех некрашеных досок без спинки, проломившуюся посредине, ржавый таз, опять кустарники, бревно, кучу реек, сломанный стул… Когда-то здесь кипела жизнь – мирная, обыденная, провинциальная жизнь.
- Как там у вас? Тихо? – Хомченко, приоткрыв кухонное окно, высунул массивную голову.
- Закрой, мужик! И без того холодина… - донесся из кухни недовольный голос пленного.
- Цыц! – прикрикнул донбассец и повторил вопрос, адресованный соратникам: - Как там у вас, все спокойно?
- Тишина, как на кладбище. Только лисичка пробежала, - бросил сибиряк.
- «Кладбище»… Типун тебе на язык. Возвращайтесь в хату, - проворчал тот, закрывая окно.
Буров толкнул стволом автомата дверь, впуская в сени морозный, но по-весеннему сырой воздух. Хомченко допивал воду из бутылочки, привычно поводя волосатыми ноздрями, пленный съежился в углу.
- Надо или замок починить, или дверь забаррикадировать на ночь, - произнес он, отбросив пустую тару в угол и вытирая рукавом усы и губы.
- Берем плиту вчетвером – и вперед! – сообразил Кубарев. Ну-ка, навалились. И ты тоже! – мотнул он головой в сторону Култыгина. – Пленный фашист должен арбайтен унд арбайтен!
Прорычав нечто нечленораздельное, «фашист» нехотя взялся за четвертый угол плиты, оказавшейся, несмотря на свои габариты, не такой уж массивной. «Тут и вдвоем можно управиться», - бубнил он под нос.
- А окно как забаррикадируем? - спросил вдруг Буров. – Может во двор сбегануть, доски там, фанера. Заколотим, как в той спаленке.
- О, мысля… - Хомченко почесал репу. – Пошли вдвоем, досок пошукаем. А ты, чалдон, фашиста сторожи как синицу ока.
- Зеницу, - процедил сквозь зубы «фашист». – Синица в руках, зеница – в оке, глазе то есть.
- А то мы не знали, прохвессор… - Хомченко хлопнул себя по лбу. – А на хрена ж мы плиту тягали до двери, теперь обратно оттаскивать. Вот так всегда у нас: вначале яму вырыли, потом закопали, потом опять рой. Давай, двигай ее.
Оттащив плиту, два бойца открыли дверь, спустились с крыльца и двинулись во двор на поиски досок. Буров шел впереди, Хомченко, поминутно оглядываясь, прикрывал ему спину.
Полумесяц уютно устроился меж ветвей какого-то старого дерева. Промозглый ветерок, усилился, разогнал тучки; он дул со стороны то ли холмов, то ли терриконов, распространяя дух слежавшегося снега, медленно освобождающейся от зимнего одеяла земли, вытаявших из сугробин отбросов – терпкий дух ранней весны. Сибиряк установил фонари на подоконнике, и они освещали добрую половину дворика.
- Раз! – Буров нагнулся и проворно выдернул из сугроба обломок доски, держа его за ржавый гвоздь. – Сгодится в дело.
- Два, три, четыре! – Хомченко, кряхтя, принялся выламывать доски из скамеечного сиденья.
- Еще одна! – Буров подобрал следующую доску.
- Давай мне свои огрызки! – «абориген», уже расправившийся со спинкой скамейки, приготовился принять доски от Алексея, но тот внезапно замер, глаза его округлились, он смотрел куда-то за спину донбассца.
- Давай мне доски… Ты шо там увидал? – Хомченко резко развернулся в ту сторону, куда глядел напарник.
На тропинке стояло ОНО. Неясно, он или она, но определенно не человек. Его рост едва превышал метр. Вопреки описанию пленного, уши были не «чебурашечьей» формы, а напоминали дольки нарезанного апельсина, да и фигура больше походила на человеческую, а не плюшево-мультяшную Темная шерсть покрывала существо с ног до головы. Плоский, как у обезьяны, нос, большие зеленоватые глаза, непропорционально большой рот, из верхней челюсти свисали клыки, напоминая то ли вампира из фильмов про Дракулу, то ли малолетнего саблезубого тигра из «Прогулок с чудовищами». Однако главным «украшением» маленького монстра были длинные когти – по четыре на ногах и руках.
Не более секунды два человека и странное существо пялились друг на друга. Вдруг монстр сорвался с места и, вереща что-то на непонятном зверином наречии, затрусил в сторону сарая. Первым отошел от шока Буров.
- Хомяк, вали его! Он удерет и всю орду за собой приведет! – бросив доски, крикнул он.
- Не стреляй, Бур! А если они своего хватятся?
Но Буров дал очередь. Существо юркнуло в закуток меж баней и сараем.
- Черт! – Алексей, проваливаясь в снег, побежал за существом, следом ринулся Хомченко.
- Уйдет, гаденыш! – вопил донбассец. – Беда, фонарей у нас нема, где мы в такой темноте? – он напряженно всматривался в темное пространство между строений. – Беги, парень, за светом, шоб одна нога здесь…
Буров подбежал к окну.
- Что там? – показалась встревоженная физиономия Лёньки. – Опять лиса или…
- Или!!! – заревел Буров. – Два фонаря, живо!
И вот уже два луча скрещивались и расходились, высвечивая цепь следов на грязном снегу.
- Ушел… А оно бесхвостое, значит – не обезьяна, - пробормотал Хомченко.
- Шимпанзе тоже бесхвостая, - небрежно бросил Буров. – Ну что, Хомяк, как тебе «спецназ ВСУ»? Чертяки мохнатые…
- Да, тиха нынче украинская ночь, - с деланной иронией откликнулся тот, шаря лучом по темным углам – и вдруг взвился: - Какой я тебе на хрен «Хомяк»?! Я ж тебе в батьки гожусь!
- Так и я тебе не «бур», русский я, предки были крестьяне-однодворцы с Оки… - с такой же деланной непринужденностью ответил Алексей. – И не надо на мне стресс снимать, «батя»!
- Пойдем в дом, к нашим, - Хомченко развернулся и собрался уже шагать к дому… Что-то массивное и пушистое внезапно обрушилось ему на шею.
- Кончай дурачиться, Леха, не до шуток… - начал, было, он, попытался освободиться от массивных и крепких объятий – и вдруг истошно завопил: - А-а-а! Убери с меня ЭТОГО.
На грудь ему свесились черные, мохнатые конечности с длинными когтями, заскребли по камуфляжной куртке. Что-то, видимо, челюсти монстра, вцепилось в капюшон.
Обернувшийся на крик Буров, увидев оседлавшее спину донбассца существо, с яростью обрушил на спину напавшего приклад. Хруст костей, отчаянный визг, от которого кровь стыла в жилах, существо, разжав объятия рук и ног, выпустив из зубов скомканный капюшон, рухнуло с глухим стуком на утоптанный снег, истерически задергало головой.
- Получай, сука! – очередь полоснула поперек тела существа. Хомченко, тяжело дыша, осматривал куртку.
- Вот, бис, изорвал-таки куртку, - он потеребил лохмотья камуфляжа на груди. – А ты зачем патроны на него тратил, дурень? У него ж и так хребет перебит, добил бы прикладом.
- Не могу я так… - Грудь Бурова вздымалась и опускалась, как кузнечные меха. – Застрелить – могу, а чтоб руками добивать…
- «Гуманист»… Пули поберечь надо, - Хомченко поднял оброненный фонарь, потом запрокинул голову в разодранном капюшоне. – Сдается мене, вот оттудова этот зверюга прыгал, - и он указал пальцем на крышу сарая, где в свете отчетливо виднелись следы.
- В дом! – выкрикнул Алексей и побежал, не оглядываясь.
- Доски прихвати, твою мать! – рыкнул Хомченко.- Заколачиваться ж будем!
Буров подхватил на бегу охапку досок, по дороге растерял половину. Хомченко, шаря по двору и пустоши за забором лучом и, одновременно, поводя стволом «калаша», пятился следом за ним. Быстро подобрал оброненные обломки досок, влетел в дом следом за Буровым, хлопнул дверью.
- У тебя молоток? – бросил, не оборачиваясь, сибиряку. Тот стоял, онемевший, на его лице с заметными алтайскими или тунгусскими скулами нервно играли мышцы.
- В большой гостиной гвозди еще остались, на полочке буфета. Длинные, крепкие… - почти выкрикнул Култыгин.
- Ну, так дуй за ними! – проревел Буров. – Заодно и стул принеси. – Они с Хомченко подтащили к двери газовую плиту.
Следующие минут пять прошли в работе. Пленный быстро явился с гвоздями, Кубарев, встав на плиту, принялся приколачивать самую длинную доску извлеченным из вещмешка молотком. Хомченко примерялся к окну.
- Думаю, здесь хватит, - указал он на беспорядочную кучу досок и их обломков. – Сейчас загородимся от нечистой силы до утра… Кинь мне молоток!
Закончивший работу Кубарев метнул инструмент соратнику, тот ловко поймал его. Буров подавал доски, Култыгин – гвозди, сибиряк следил за пленным, не сводя с него дуло автомата. Стук эхом отдавался в пустых комнатах.
- Еще есть гвозди? – Хомченко нетерпеливо барабанил пальцами по уложенной на подоконник доске.
- Должны быть! - «бандерлог» поспешил в гостиную.
- Ребята, свет вернулся! – послышалось оттуда. Сибиряк выглянул из кухни – в дальней комнате и вправду мерцал свет. Буров поискал на стене кухни выключатель, потом глянул наверх – там одиноко висел патрон от электрической лампочки. Он смачно выругался.
- Нет гвоздей! – донеслось из глубины дома. – Я и в буфете, и в шкафу все перерыл.
- Ну да ладно, - махнул рукой Хомченко, спрыгивая со скрипучего стула. – Всего-то на две доски не хвати…
«Абориген» резко отшатнулся. Два желто-зеленых глаза смотрели на него, не мигая.
- Брысь! Кыш! – завопил Кубарев, наводя автомат на глаза. Через мгновенье они исчезли.
Хомченко вытер пот со лба, вновь печально оглядел рваную куртку, послюнявил палец, провел им по левому плечу – палец был черен от угольной пыли.
Стало тихо. Ни шороха не доносилось извне. Все сгрудились посреди кухни, глядя на не забитую досками часть окна.
- Я вот как полагаю, - нарушил молчание Кубарев. – Эти «чертики-чебурашки» - не что иное, как примитивная разновидность древних людей, доживших до наших дней. В соседнем с нами регионе есть Денисова пещера, там нашли фалангу пальца некоего доселе неизвестного науке существа, дикарки. Так вот: генетически это совершенно особая…
- Раса? – спросил пленник.
- Подвид человека. Не исключено, что жили и отдельные виды, развивавшиеся параллельно сапиенсам и вытесненные нашими предками в отдаленные уголки земного шара: горы, джунгли, тайгу, пещеры…
- Шахты, - вставил Буров.
- Может быть. Вы все слышали о «снежном человеке». У нас в Сибири тоже бытуют предания об этом существе…
- А я еще в интернете как-то прочел о хоббитах, настоящих, не придуманных. Короче, были такие карлики, жили на острове в океане. Вроде этих, которых вы… - его лицо побледнело, парень показывал пальцем в окно. Между нижней доской и подоконником отчетливо виднелся ощерившийся в зловещей улыбке клыкастый рот. Зубы хищно выстукивали мелкую дробь, между них сочилась слюна. Все это четверо вынужденных затворников разглядели при свете двух фонарей. Опять воцарилось молчание. Руки троих добровольцев потянулись к автоматам. Меж тем пасть существа исчезла, и вновь появились большие зеленоватые глаза.
- Свет! – вскочил вдруг Кубарев и схватил с полки фонарь. Луч света ударил в промежуток между досками и подоконником, за окном раздался тонкий визг, и глаза мгновенно исчезли.
- Николай Васильевич Гоголь отдыхает, - шумно выдохнул сибиряк.
Один из фонариков мигнул – и погас.
- Это мой, наверно, - пробормотал Култыгин. – Разрядился…
Запасливый сибиряк полез в вещмешок и вынул еще один источник света, расположил на полке – так, чтобы свет бил точно в стеклянную щель, включил.
Наступило продолжительное, тягостное молчание. Наконец, его нарушил Женька:
- А я вот думаю: эти «чертики» - пришельцы из другого мира, ну, параллельного нашему.
- Инопланетяне что ли? – хмыкнул Хомченко. – Ты ж видел их: обезьяны обезьянами, шимпанзе вылитые, только на двух ногах бегают. Могли такие дикари летающую тарелку сварганить и на Землю прилететь?
- Да я не про то, – фыркнул «бандерлог». – Ну, значит, теория есть такая: когда наш мир развивался, там планета образовалась, жизнь зародилась на ней, динозавры разные бегали... в общем, от Вселенной нашей постоянно отпочковывались копии – и развивались уже по своим законам. Где-то до сих пор эти динозавры землю топчут, где-то люди к звездам летают, а где-то вот такие вот черные чертенята обитают вместо людей. И они, чертенята то есть, через дырку в пространстве к нам бегают.
- А чё не мы к ним? Не научились? – рассмеялся сибиряк.
- Может, не знают люди, где этот туннель расположен? – отвечал пленный. – У вас в шахтах люди пропадали? – обратился он к Хомченко.
- Ну, бывало, заваливало. А что? Хошь опять над Советской властью поиздеваться?
- Да дались мне твои Советы. Я про то, что чертовщина эта – из шахт ползет, так? И, значит, в тех шахтах и есть вход в тот мир…
- В ад! – заключил Буров. – Хоть бы оттуда пара грешников сбежала, рассказала, что с ними эти бесы делают, глядишь – и люди меньше бы грешить стали, узнав, что после смерти ждет.
- Нет, не ад это, они ж материальные, как мы – и шерсть, и кровь, и визжат от боли. Когда в них наши пуляли, такой вой стоял тут! Нет, тут все чисто по науке: из одной вселенной в другую проникают неизвестные существа и создают людям проблемы. Я книжку одну читал, научно-популярную, так вот в ней сказано…
- А я-то думал, ты только биографию Бандеры читал. В комиксах, для «чайников», - пробурчал Хомченко. Он не закончил фразы, потому что ее оборвал громкий стук, переросший в грохот – стучали в три окна – те, что закрыты ставнями, и то, что было заколочено. Угрожающе трещали доски, дребезжали, осыпаясь, осколки стекол.
Все вскочили. Высунувшись в большую комнату, Буров воскликнул:
- Так я и знал: как свет погас, так…
- Черти в пляс! – зарифмовал Кубарев.
Грохот все усиливался. Пару раз ударили во входную дверь, от сильного удара громыхнула газовая плита.
Сибиряк, влетев в гостиную, дал очередь по ближайшему окну, пули прошили ставни. Визг и вопли заставили добровольцев и Женьку заткнуть уши. Грохот прекратился.
- Надолго ли? – вздохнул Кубарев.
Они снова молча сидели в кухне. На этот раз молчание прервал Буров:
- Я видел глаза этого существа, всего несколько секунд. И, знаете, что я в них прочел: не злобу, ненависть, желание убить, нет – обиду. Да-да, обиду. Они обижены на нас за то, что мы намного превзошли их в развитии цивилизации. Точно так же, как бандеровцы обижены на русских: они, москали, создали империю, они сотворили самобытную цивилизацию, а мы – не смогли. Вот и эти существа, похоже, что одержимы обидой и завистью к нам. И, ясно чувствуя это, они просто мстят людям. Тем более, после того, как их места проживания были затоплены в результате разборок между нами, людьми.
Женька хотел что-то возразить бывшему соратнику по русскому националистическому движению относительно «бандеровцев», но в это время сразу в нескольких местах вокруг дома раздался дружный вой. Он отдаленно напоминал согласный хор нескольких десятков голосов. Поначалу глухой и низкий, звук внезапно взлетал, чтобы оборваться на самой высокой ноте, а, несколько мгновений спустя, пение возобновлялось.
- Вы слышите: во всей этой какофонии есть какая-то мелодия. Да, варварская, уродливая, оскорбляющая наш с вами слух, но она есть, - сибиряк прислушивался, приложив ухо к доскам, забившим кухонное окно.
- Ой! – звякнуло выбитое стекло, и он внезапно отпрянул: четыре острых, длинных, похожих на кинжалы когтя легли на подоконник, успев своими кончиками полоснуть его по куртке.
- Держись, Чалдон! – Буров с размаху ударил прикладом по когтям монстра, вложив в удар всю накопившуюся злобу и ярость, как тогда, во дворе, когда спасал Хомченко. Опять раздался отчаянный визг, нарушив слаженное пение – и когти исчезли.
- Слухайте, они ссорятся! – Хомченко застыл и замолчал, умолкли и все остальные. За окном послышались скуление, повизгивание, исходившие, надо полагать, от существа с ушибленными когтями, и, одновременно, громкое, недовольное урчание-ворчание другого: внимательно прислушавшись, можно было четко различить тембр голосов: нервное сопрано у одного, глухой, хрипловатый басок у другого.
- Милые бранятся… - проговорил «бандерлог». – А вот интересно: у них тоже есть мужики и бабы, то есть самцы и самки, как у людей, как у всех нормальных зверей?
- У них еще и голубые меньшинства есть, по твою задницу пришли, - огрызнулся Хомченко. – Ну, конечно же, есть, как у всякой твари по паре.
- Ну, значит, когти точно бабьи, - произнес Кубарев, внимательно разглядывая разрезы на куртке. – Только без маникюра. Хорошо, вовремя отскочил, а то было бы харакири…
Никто не засмеялся, только пленный небрежно бросил:
- Они по этому харакири такие мастера, что якудза обзавидуется. Я сам видел… - и умолк.
Пока двое «чертей» ругались, остальные продолжали свой дружный вой.
- Отпевают погибших, - догадался Буров.
- А, по-моему, просто нервы нам мотают, - высказался Женька. – Психологически воздействуют. Еще час такой «самодеятельности» - и я взорвусь и пойду их крошить. Кстати, а вы мне автомат дадите?
Хомченко аж присвистнул:
- Тебе? Чтоб ты нас порешил?
- Ну, допустим, постреляю я вас – и что… один должен буду отбиваться?
- Опять в шкаф залезешь, будешь там дрожать, как осиновый лист! – усмехнулся Кубарев, придвинув к себе второй автомат.
- А если ты выживешь? – Женька уставился на него. – Ну и черт с тобой, отбивайся один из двух «калашей», русский Рэмбо, блин!
- Может все-таки дать ему автомат? – Буров поглядел сначала на сибиряка, потом на донбассца. – Штрафникам же давали оружие – и а атаку, кровью искупать вину!
- Может, ему и гранатомет вручить?! – рявкнул Хомченко.
В споре-разговоре они не заметили, как траурная песня-вой внезапно оборвалась на высокой ноте – и наступило затишье.
«Перед бурей», - подумали все, а Буров отчетливо произнес эти слова. И буря грянула.
Вдребезги разлетелись стекла кухонного окна. Трещали доски. Буров и Кубарев похватали с полки фонарики, принялись остервенело водить лучами по забитому окну. Но осаждающие, оставив ненадолго окно в кухне, принялись яростно, с утроенной силой колотить во входную дверь. В тот же миг загрохотали ставни, мощный удар раздался со стороны спальни.
- Выбьют фанеру… - охнул пленный. – И хана нам…
- Не каркай, ворон! – с этими словами донбассец вылетел в прихожую и дал очередью по двери. Тотчас раздался визг, вой, стон…
- Эй, ты, Хома Брут! Если и дальше так по двери палить будешь, от нее одни щепки останутся, и тогда точно нам хана, - сибиряк схватил его за плечо, решительно развернул к себе. Большие, как пуговицы, чуть выпуклые светло-серые глаза донбасского «аборигена» встретились со щелевидными, карими глазками сибирского жителя.
- Хорош, Хомяк! Патроны – не манна, с неба не выпадут. Их экономить, беречь надо, понял?
- Ага, экономика должна быть экономной, ясно! – Хомченко сбросил с плеча руку соратника.
И снова град ударов потряс дверь. Одновременно барабанили в ставни, лупили по забитому окну спальни, в кухонное окно тоже стучали, но не так интенсивно.
- И шо теперь? – впервые у донбассца был растерянный вид.
- А ты сделай, дядя, как у Гоголя: вокруг нас круг очерти и молись боженьке, чтоб черти нас не сожрали… - издевательски произнес Култыгин.
- Убью гада, фашиста! – дернулся, было, донбассец, встряхнув автоматом, но сибиряк остановил его.
- Береги нервы! А то мы тут друг друга раньше перестреляем, чем черти нас сожрут. И ты не вякай! – обернулся он к Женьке.
- Опять затихли, - Буров вслушивался в наступившую тишину, которую внезапно нарушило монотонное гудение – как будто пчелиный рой, а не десятки неизвестных науке существ окружили дом.
- Молятся они, шо ль? – подивился Хомченко. – Вот однажды в Афгане, помню, бой был, «духи» стреляют и мы в ответ. И вдруг – тишина! Минута, две, три… Прапор наш из окопа высунулся – а «духи» коврики расстелили, стали на колени, молитвы бормочут. Ну, мы и…
- Оскорбили их религиозные чуйства из автоматов, – закончил фразу Култыгин.
- Тебя б туда, чмо… - Хомченко не закончил, потому что грохот, еще неистовее, чем прежде, сотряс дом.
- Помолились – и опять в атаку! – донбассец стоял перед уличной дверью. – Надо кому-то в дальнюю комнату, там, того и гляди, окно высадят.
- Мы надежно заколотили его… - как будто оправдывался Женька. – Тогда тоже бились в него. Я же говорю, слабаки они, только когти да зубы…
- Числом они берут, а не силой. Давайте я пойду! – Буров шагнул в гостиную, где ставни содрогались от ударов когтистых лап, прошел в спальню. Большой лист фанеры трясся, как листья на ветру, но не поддавался.
- Как там? – крикнул Кубарев.
- Вроде в порядке, держится…
Но после очередного удара из-под фанерного листа, сбоку, вдруг высунулся коготь.
- Щас я тебе маникюр сделаю, падла! – Буров выстрелил одиночным. Кусок когтя упал на подоконник, сопровождаемый визгом раненого обладателя, мохнатый палец исчез. Буров подошел и забрал «трофей». К нему уже бежал Хомченко.
- Ты погляди ж… - он с любопытством рассматривал отстреленный кончик когтя. – Остер, як твой алмаз.
Страшной силы удар привел к тому, что ставня на одном из окон прогнулась вовнутрь.
- Ети ж тебя… - автоматная очередь влетевшего в гостиную Хомченко прошила ставню, раздался нечеловеческий визг, от которого кровь стынет в жилах. - Попал! – злобная улыбка заиграла на лице «аборигена».
Вдруг наступила тишина – тревожная, долгая, не слышно было ни грохота отчаянно колотящихся кулачков, ни воплей и визга осаждающих, ни траурного хора, ни даже звука царапающих когтей, особенно действовавшего на нервы.
Молчали и осажденные. Лишь Кубарев проговорил, вскрывая штык-ножом банку тушенки (постоянное нервное напряжение пробудило у него аппетит):
- Похоже, они готовятся к чему-то. Обдумывают операцию по захвату дома и нашей ликвидации. Я, признаюсь, был худшего мнения о них. Но это определенно не обезьяны, они способны логически рассуждать и планировать. Новая атака начнется, когда мы меньше всего будем ожидать ее. Поэтому не следует расслабляться, – он нервно пробарабанил пальцами по стволу своего АКМ.
Так, в молчании прошло, полчаса, час… Наконец, заерзал Култыгин. Он беспокойно оглядывался по сторонам, его лицо приобрело землистый оттенок. Наконец, выдохнул:
- Вот черт, приперло меня. Наверно оттого, что этой долбанной тушенки поел. Силы нет больше терпеть…
- Так удобства во дворе, сбегай, а мы тебя прикроем, пока ты будешь опорожняться… - зло рассмеялся Хомченко. – Одна нога здесь…
- Смешно ему. Тебе бы так… - пленный стонал, держась за живот обеими руками.
- Придется прямо в доме все сделать, - Буров сочувственно глянул на бывшего соратника по «русским маршам». – Отправляйся в дальнюю комнату, разыщи посудину какую-нибудь.
- Да, там, возле шкафа большой горшок в углу стоит. Цветочный, из-под пальмы какой-нибудь… Ой, черт, не дотерплю я… - и он побежал через анфиладу, согнувшись в три погибели. Схватив большой пластмассовый горшок, расстегнул на ходу штаны. Спустил их до колен, взгромоздился на «парашу», которая, угрожающе затрещав, едва не развалилась под тяжестью бойца. Опомнившись, он чуть-чуть привстал и с блаженной улыбкой дал волю кишечнику. «Эх, пронесло. Василий Иваныч… Меня тоже, Петька», - вспомнил он анекдот.
Рядом лежал включенный фонарь, освещая импровизированный туалет. В круге света причудливо выглядели старые обои с растительным орнаментом. Стебли и лепестки напомнили конечности монстров из шахты, только без когтей. Он поежился от холода и, одновременно, страха, исторгнул в горшок остатки плохо переваренных мясных консервов.
Сделав дело, Култыгин вытащил из кармана брюк смятую листовку – одну из тех, которые его батальон распространял среди «несознательных» донбассцев. Агитка на русском языке рассказывала о «российской имперской агрессии» и призывала добровольно вступать в ряды «доблестных ВСУ» или, хотя бы, оказывать им посильную помощь в борьбе с «агрессорами».
- Сгодится, бумага нежная, - произнес он вслух и занялся гигиенической процедурой. – А «черные» так и вовсе камушками…
Лист фанеры вылетел от несильного удара – видимо, предыдущие атаки основательно расшатали гвозди. Когтистая лапа полоснула по лицу Женьки. Страшный вопль разнесся по дому, трое бойцов мигом вскочили и, схватив автоматы, кинулись в крайнюю комнату.
В выбитое окно врывался весенний ветер. Возле опрокинутого горшка корчился в последних судорогах «бандерлог», истекая кровью. Лицо его было располосовано, кроме того, коготь вскрыл аорту – и кровь обильно орошала куртку.
- Женька! Что с тобой? – Алексей ринулся к бывшему соратнику. – Аптечку, жгут, бинт! – заорал он Хомченко и Кубареву. – Живо, придурки!
- Ему уже ничем не помочь. Хана пацану! – вздохнул сибиряк. – Даже агонию продлить не сможешь, все одно – смерть. Видишь, сколько крови?
Огромная лужа расплывалась по полу, кровь смешалась с жидкими фекалиями и мочой из горшка, скомканная бумажка, выпав из руки, плавала в кровищи; тело парня, пару раз дернувшись в конвульсиях, застыло.
- Женька!!! – завопил Буров. – Не уходи. – Он снова обернулся к соратникам. – Идиоты, надо было ему автомат дать.
- Два, как в том анекдоте: за один ствол шобы держался, другим волков отгонял, - прохрипел Хомченко. – И этого тоже… в сортире, пока сидел.
- Тебе смешно! – Алексей подпрыгнул и схватил за грудки Хомченко. – Смешно, да, весело, забавная смерть?! Идиот! Сами вы страну просрали… в сортире, поколение ваше!
Донбассец решительно сбросил трясущиеся руки националиста, виновато пробурчал:
- Ты уж извини, братец, погорячился я. Ненавижу я их всех, бандеров этих. Особенно после того, как снаряд всушный всю семью сестры в доме накрыл… ее саму, мужа и дите двух лет, я ж тебе рассказывал? А хлопца мне тоже жаль. Не с той кодлой связался, вот и …
Алексей, перепачканный кровью Култыгина, нагнулся, закрыл глаза мертвеца, всхлипнул.
Кубарев поднял лист фанеры, от удара улетевший в угол:
- Хома, слетай за гвоздями.
- Вот сейчас нам точно будет не до гво… - массивная челюсть «аборигена» вдруг отвисла…
- Так, значит, по-вашему выходит, Буров, этого «бандерлога» беглого убили какие-то подземные страшилища? – следователь пристально, не мигая, смотрел, в лицо задержанного националиста. – А, может быть, это вы, гражданин патриот (эти слова он произнес с подчеркнутой ехидцей) поссорились с Евгением Култыгиным на почве идейно-политических разногласий, и прикончили его? Гражданина Российской Федерации, - внушительно выговорил следователь. – А теперь валите все на пришельцев, явившихся из-под земли.
- Да нет же, я все рассказал офицеру из этих самых… которыми «Артист» командовал, которого потом убили хохлы… а, может, наши, ну то есть ваши – есть такая версия – взорвали вместе с машиной.
- У вас, Буров, если в кране нет воды, всегда виноваты спецслужбы, - прищелкнул языком следователь. – Меня не интересуют в данном случае подробности гибели Артеева, я спрашиваю о последних минутах вашего бывшего соучастника… хотел сказать – соратника Култыгина Евгения Георгиевича.
- Я все рассказал, что знаю, и что видел своими глазами. Могу повторить еще раз…
- Не нужно! Я и так на тебя, парень, столько времени угробил с этими дебильными сказками.
…Сразу три глазастых черных морды нарисовались в окне. По их выражению трудно было определить, то ли эти «черти» злорадно скалятся, предвкушая скорую расправу над людьми, то ли хитро улыбаются непонятно чему. Оскал хищного зверя, поди пойми, что за ним скрывается. В подоконник вцепилась дюжина длинных когтей.
- Сдохните, уроды! – Алексей дал очередь. Три монстра не успели даже взвизгнуть – двое с простреленными головами откинулись назад и рухнули в снег, третий безжизненно повис, уцепившись когтями за подоконник.
- Отходим! – рыкнул Хомченко. Тотчас еще два существа выросли в оконном проеме, забрызганном кровью их «боевых товарищей». Они вцепились когтями в косяки,готовые вот-вот прыгнуть в комнату.
- Геть, нечистая! – очередь донбасссца хлестанула по животам врагов: кровавые брызги, истошный визг, один непрошенный гость вывалился во двор, другой рухнул в комнату, в последних пароксизмах суча конечностями и царапая когтями по истертым половицам спаленки, пока не затих.
Ну что, дети подземелья! – Кубарев целился в пустое окно. Буров и Хомченко отступили и стояли у распахнутой двери.
На долю сибиряка пришлось еще два монстра: кровь, визг, трупы на полу. Тем временем монстр, впившийся мертвой хваткой в доски подоконника, соскользнул вниз – туда, где суетились другие покрытые черной шерсткой тела, слышался писк и короткие вскрики.
- Их там еще о-го-го! Так мы все патроны израсходуем! – крикнул Хомченко, громко чихнув – запах пороха обычно провоцировал у него громкое и частое «апчхи». – Подбери фонарь, Чалдон. Будем бить их светом в морды.
Предсмертные конвульсии убитого «чуда-юда» отбросили фонарик под самое окно. Он валялся в луже растекшейся крови. Переступив через трупы нечисти, Кубарев осторожно нагнулся, протянул руку за фонариком…
Восемь острых когтей, вцепившись в ткань куртки мертвого «бандерлога», приподняли безжизненное тело, затем еще восемь когтей впились в капюшон – и в мгновение ока мертвей оказался на подоконнике, лишь ноги свесились в кровавую лужу.
- Застрелю гадов! – возопил Буров, но было остановлен Хомченко:
- Сибиряка заденешь, дурень!
Кубарев, подняв голову, завороженно следил за тем, как тело перевалилось через подоконник и исчезло. Опомнившись, он схватил фонарик и качнулся назад: через окно на него в упор глядела черная, мохнатая морда с большими ушами, похожими на апельсиновые дольки, приплюснутым носом и большими глазами. Внезапно «черт из преисподней» разомкнул зубы и что-то по-птичьи защебетал.
- Говорит. Он хочет нам что-то сказать… - прошептал пораженный Алексей.
Сибиряк сделал шаг назад, поскользнулся в кровавой луже и едва не упал навзничь, ругнулся вполголоса, обернулся через плечо и пролепетал:
- Мне кажется, я понимаю его слова. Они сами собой в мозгу возникают… Эти… они хотят забрать трупы.
- Телепатия, - хмыкнул Хомченко. – Вот щас я его пулей угощу.
- Нет! – крикнул сибиряк. – Не делай этого! Это временное перемирие, как на войне…
- Пусть тогда нам Женьку вернут! – Буров наставил автомат в морду существа.
«Мы зароем в землю твоего друга вместе с нашими», - вдруг четко отпечаталось в сознании.
- Пусть забирают! – Буров, адресовав эти слова донбассцу, пристально глядел в глаза чудовища. «На гипноз непохоже, - думал он, – и вправду телепатия».
- Отступаем хлопцы! – гаркнул Хомченко. Все трое, пятясь назад, покинули спальню.
Крякнув что-то на своем языке, монстр вонзил в подоконник когти, подтянулся – и запрыгнул в комнату. Следом за ним тот же кульбит проделали еще двое. Один командовал, двое погрузили двоих убитых соплеменников на лист фанеры. Главный, повернувшись к окну, громко вякнул, и тотчас в спальню впрыгнул еще один черный «черт», более крупный и массивный, чем остальные. Он потянул за ноги третьего мертвеца, втащил его подоконник, спрыгнул и утянул следом за собой. Два других, горбясь под тяжестью ноши, понесли к окну павших товарищей. «Командир» их стоял, прислонившись плечом к шкафу, и внимательно разглядывал своих врагов.
- Ща вдарю им по спинам! – Буров вскинул автомат, но рука Хомченко резко опустила ствол.
- Та ты правда дурной! Шо мы, бандерюки, в спину стрелять?
- А они что, люди? – не унимался Буров, горевший желанием отомстить за бывшего соратника по «русским маршам».
- Своих сообщников хоронят – значится, люди! Вот так-то…
Перетащив лежавших «на щите», подобно сраженным в бою спартанцам, соплеменников, двое исчезли за окном, затем их темные фигуры вновь обрисовались на фоне освещенных ясным месяцем сугробов и кустарников. Провожаемые жалобными взвизгиваниями себе подобных, две сутулые фигуры скорбно несли двух других, направляясь куда-то в сторону сарая. В это время их вожак ловко вспрыгнул на подоконник и, тявкнув по-собачьи на прощанье, соскочил в снег.
- Мне показалось, он сказал: «Мы скоро увидимся. Готовьтесь…» - произнес сибиряк.
- И мне что-то похожее послышалось… как будто изнутри головы, - потрясенный Буров смотрел в окно.
- Говорят, значит – люди! – заключил «абориген».
- И чё теперь? – спросил его Кубарев.
- Идем на кухню. Но сначала втроем сдвинем буфет и забаррикадируем дверь в гостиную, пока у нас мирная передышка. Будет кухня нашим последним бастионом, - распоряжался донбассец.- Буфет, он тяжелый, а они худосочные, як жертвы голодомора, вон даже своих бойцов с трудом подняли.
Буфет, не в пример газовой плите, и вправду был тяжел. Внутри, в ящичках, бренчала всякая брошенная мелочь, некоторые выскакивали из пазов. Пыхтя и бранясь, втроем старый массивный буфет затолкали в прихожую. Буров обернулся: три ушастых рожи внимательно наблюдали за ними через выбитое окно.
- Чего зыркаете, придурки! – зло сплюнул он. – Чалдон, дай-ка сюда фонарик.
Взяв из рук Леньки сей светоч, он направил луч на «чертиков». Те, недовольно пропищав что-то, мигом исчезли.
- А ведь они могли напасть на нас, пока мы посудный шкаф тягали… - задумчиво проговорил Лёнька. – Пока у нас руки были заняты. А не тронули!
- Они перемирие соблюдают, - бросил Буров. – Не чета всушникам хреновым!
- А может, они одних бандеров? – высказал предположение Хомченко.
Сибиряк захлопнул дверь, затем они втроем подтащили к ней буфет. Пара телодвижений – и вход в гостиную был загроможден.
- Вот мы и в фюрер-бункере, – невесело пошутил Буров.
- Тебе бы только фюрера своего поминать, - откликнулся Хомченко. – Ты вот объясни мне: чому ты думаешь, будто мое поколение страну просрало?
- Ну, как же, - Буров прищелкнул языком. – А сам не помнишь? Кто по митингам бегал, СССР разваливал? Я тогда, когда Союз угробили, еще пешком под стол, так что с меня взятки гладки. Твои сверстники то же самое учудили тогда в Москве, что сейчас в Киеве творится. И ты еще утверждаешь, батя, что не при чем?
- Я, да будет тебе известно, парень, в те годы не по митингам бегал, а по «горячим точкам» мотался: Афган, Таджикистан, Кавказ. Тебе следы от ранений показать? – горячился тот.
- Ну, покажи, устрой стриптиз. Да под музыку, которую тебе «черти» сейчас сыграют, не к ночи будь помянуты…
- Все, хватит, бойцы! – треснул об пол прикладом сибиряк. – Вы еще тут дуэль устройте, и секундантов мохнатых с улицы позовите! Союз он вспомнил… Снявши голову, по волосы не плачут, понятно тебе.? И ты тоже… на фига ты с пацаном лаешься? Тебе лет-то сколько, седина уж в волосах блестит, папаша!
- Ладно, - вздохнул Хомченко. – Мы так действительно перегрыземся тут, «чертям» на радость. Только ты меня больше не подзуживай по поводу Союза, хорошо?
- А ты меня «фашистом» не называй, у меня прадед до Победы три дня не дожил, умер от ран в госпитале. А дед на фронте ногу потерял. И «бандерлогов» я ненавижу не меньше тебя.
- Хорошо, мы в расчете, - донбассец протянул широкую шершавую ладонь и пожал крепкую, узкую длань парня. – Квиты?
- Да, квиты! – ответил тот.
Час или больше «черти» не беспокоили забаррикадировавшихся в доме добровольцев, хотя звуки их шагов – короткие перебежки вдоль стен дома, визгливые возгласы, редко царапанье когтями по ставням раздавались постоянно. Они были вокруг. Они были повсюду. Похоже, двор и все пространство возле дома кишели ими.
«Перемирие» между осажденными и осаждающими продолжалось. А вот «перемирие» между Хомяком и Буром едва не нарушилось вновь. Виной тому – вопрос, заданный Алексеем:
- Вот мы теперь закрылись со всех сторон, а если вдруг в сортир захочется… что, прямо здесь и делать? Где жрем, там и …
- А ты на чердак полезай, - указал Хомченко на лестницу, ведущую на мансарду. – Можешь на этих чертяк прямо с крыши отлить. Дождик, так сказать…
- Я серьезно, - Буров опять начинал злиться.
- И я серьезно, - спокойно отвечал Хомченко. – Не сможешь до рассвета дотерпеть?
Алексей готов был вскипеть, но тут со всех сторон загремело, загрохотало, заскреблось.
- Опять черти в атаку пошли! – Хомечено проверил магазин своего АКМ.
- А про то, чтобы сверху… отличная мысль, Хома! Только не оросить их из кожаного «брандспойта», а полить из автоматов, - сибиряк глянул на Алексея, потом на Сергея. – Ты, как самый опытный, - кивнул он Хомченко, - сиди и сторожи заколоченные входы-выходы, а мы с Лёхой наверх, пойдет?
Алексей встрепенулся:
- Что же ты раньше молчал, Чалдон? Айда наверх гадов косить!
Сибиряк, как автор идеи, полез первым, за ним быстро вскарабкался Буров под аккомпанемент неистового стука мохнатых кулачков. В заброшенной мансарде паутина свисала, как рыбацкие сети с обильным мушиным уловом, клубилась пыль. Сибиряк громко чихал. В маленьком помщении, и вправду больше похожем на чердак, валялись пожелтевшие газеты, бытовая мелочь: старые лампочки, трещавшие под подошвами, гвозди, ржавые железяки, бывшие когда-то полезными инструментами: ножницами, отвертками, ножами…
Кубарев распахнул запыленное, грязное оконце, и бойцы вдохнули живительный весенний воздух. Над ними раскинулись угольно-черные небеса с блестками звезд. Справа – море крыш, слева – пустырь, за которым виднелись то ли холмы, то ли терриконы, впереди – дорога, уходящая в степь с редкими купами голых деревьев, позади – улица, которую они прошли, и, вдали – тоже море крыш. Глянув вниз, Буров поежился: примерно с полсотни «чертей» барабанили по окнам и двери. Надо полагать, с другой стороны их было не меньше.
В свете полумесяца и захваченных бойцами фонарей (в доме остался один рабочий фонарик, тускло озарявший часть кухни и окно) эта шевелящаяся масса производила жуткое впечатление. «Разве что Вия тут не хватает»… - вспомнилось в очередной раз Алексею.
- Я буду бить отсюда! – решительно заявил сибиряк, чувствуя себя здесь, на крыше, командиром группы из двух человек. – А ты, Бур, иди на ту сторону, кроши их там. Только иди аккуратно, хоть и невысоко, а ногу подвернуть или повредить, если упадешь – запросто.
Буров обогнул дом со стороны входа, у которого копошились полтора десятка черных «чертяк»; во дворе был вытоптан едва ли не весь снег, между сараем и домом мелькали темные тени. «Кажется там, за сараем их «штаб», - подумал Буров – и дал очередь вниз.
Визг, агония, фонтанчики крови, запрокинутые черные головы с горящими глазами, полными отчаяния, боли и ненависти. Через полминуты очередь и взвизги раздались с другой стороны – там работал Кубарев, поливая осаждающих свинцовыми струями. Светя себе под ноги лучом фонарика, Буров осторожно двинулся в обратный путь, навстречу ему шел улыбающийся сибиряк.
- Дело сделано. Почти всех положил. Несколько за сарай убежали… - почти прокричал довольный Кубарев. Алексей хотел ответить ему, что с его стороны дома тоже все в порядке, но вдруг Чалдон поскользнулся на обледеневшем краю крыши и полетел вниз. Он упал рядом с кучей черных трупов. В падении он выронил полный магазин патронов, который собирался вставить, и тот затерялся в куче мертвых тел. Вдобавок, фонарик, который он держал подмышкой, тоже выскользнул, и, упав, тупо уперся лучом в дерево на той стороне улицы.
- Что с тобой?! – вскричал напарник.
- Черт, я, кажется, ногу подвернул или вывихнул… Постараюсь в выбитое окно пролезть, а вы с Хомяком буфет там сдвиньте… Господи, сколько их тут! И «калаш» пустой, и света нет!
С той стороны, куда хотел двигаться, волоча ногу, сибиряк, неуклюже бежали темные, ссутулившиеся фигуры, нелепо взмахивая когтистыми руками.
- К двери ползи, колотись, кричи! – завопил Алексей. – А я к Хомяку, плиту оттащим…
Кубарев дал очередь в кучу окружавших его полукольцом врагов. Опять визг и стук падающих тел. Алексей буквально влетел в мансарду, скатился вниз по лестнице, оказался на кухне. Кубарев орал и яростно молотил по двери: «Парни, откройте, впустите!».
- Потащили! – крикнул чуть не в самое ухо донбассцу Буров и ткнул пальцем в плиту.
Хомченко недоуменно уставился на него:
- Спятил? Они же нас порвут як Тузик грелку! Пусть к окну бежит. Мы этих чертей в тех комнатах из автоматов положим, а тут они нас сразу…
- Ты тупой? Он ногу повредил. Пока он доковыляет, его-то точно порвут!
- У него автомат е! – Хомченко рычал, раздувая ноздри.
- Автомат есть, рожок куда-то завалился! – Буров схватил Хомяка за грудки, затряс его. – Да его сейчас эти разорвут…
Сибиряк вопил уже дико, истошно, вкладывая в крик всю свою боль и ужас:
- Откройте дверь! Они грызут меня!!!
Хомченко отбросил руки Бурова, матерно выругался.
- Хочешь, чтобы они вместо одного троих загрызли, съели, закопали… или что они там с людями делают? Иди сам на ужин к людоедам!
- А как же «сам погибай – товарища выручай»?! Или это все для красного словца, совок поганый? Я тебя сам… - он направил автомат в живот Хомченко.
Нечеловеческое «а-а-а» разорвало какофонию визга, чавканья и звуков неравной борьбы – и оборвалось. Бур и Хомяк в унисон перекрестились. Оба тяжело дышали, ненавидящий взгляд Алексея уперся в бешено сверкающие глаза «аборигена».
- Дуло убери! – Хомченко решительно отвел ствол в сторону. – Что лучше: когда погибнут все трое или только один?
- Когда помрешь, на том свете это скажешь Чалдону, - глухо просипел Буров. – И Женьке, которому ты автомат не дал защититься.
Вокруг воцарилась странная тишина – жуткая, пугающая, только изредка слышался топот ножек вдоль фасада и дворовой стены.
- Откуда ж я знал, что все так будет… - виновато бурчал Хомченко, входя в кухню. – Было нас трое – «совок», «фашист», самостийник сибирский, осталось двое. А до утра еще того…
- «Того», сам ты «того», - рычал Буров. – Что, сдашь «фашиста» на съедение тварям? «Умри ты сегодня, а я завтра».
- А я ж так и не понял, сегодня – еще сегодня или уже завтра, часы стоят. – Хомяк встряхнул их. – Глянь-ка на свои.
- Еще только полвторого ночи, - Алексей устало прислонился к лестнице.
- Э, да шо ж ты люк в потолке не запер? – воскликнул Хомченко. – А если они сверху?
- Сомневаюсь, но закрою, – и Буров полез наверх…
- Итак, сибиряка этого тоже убила «нечистая сила», «обезьянки» из шахт повыползавшие? – следователь откинулся на спинку кресла. – Интересно получается. И «Хомяка» тоже?
- Я как раз до этого момента дошел… - вздохнул парень.
…Едва пальцы Бурова коснулись засова, как с треском отлетели доски за спиной сидевшего на корточках у самого окна и курившего Хомченко. Два десятка черных лап с длинными когтями впились ему в спину, грудь, плечи и поволокли через подоконник.
- На помощь! – благим матом орал донбассец.
Алексей спрыгнул с лестницы, ударившись коленями об пол, дал очередь поверх головы Хомченко в пять плотоядно скалившихся морд. Но бойца крепко подцепили снизу когти прятавшихся под окном монстров. Здоровяк Хомяк отчаянно стал бить ногами по полу.
В тот же миг в комнатах анфилады раздалась быстрая дробь шагов, а затем треск: подкрепление «чертей» проникло в выбитое окно и изнутри ломало ставни.
- Держись, хватайся за подоконник! – Буров вцепился в отчаянно болтающиеся ноги Хомченко. Но тот, похоже, впал в истерику и начал отчаянно отпихивать Алексея, крича:
- Я сам отобьюсь! Врагу не сдамся…
Автоматная очередь ударила в потолок, по счастливой случайности не задев Бура. А в забаррикадированную дверь уже свирепо колотились «черти», шатая буфет. Из ран и шрамов на теле барахтающегося донбассца обильными потоками струилась кровь.
- Возьмешь там… гранатомет, в углу лежит… - прохрипел Хомяк, буквально повисший на двух дюжинах когтей. Из-за его левого плеча опять вынырнула морда обитателя шахт. Но выстрелить в нее Алексей не мог – он почти неизбежно попал бы в дергающегося Хомченко.
- Прости… и за ребят отомсти… - очередная когтистая лапа прибила артерию на шее, кровь ударила фонтаном, запятнав и рукав куртки Бурова. Корчащийся в последних судорогах Хомченко исчез за окном…
- Еще одна «сказка»? – осклабился следователь. – Последняя, надеюсь?
- Последняя впереди…
- Гады! – Буров дал очередь в окно, не глядя. Раздался тонкий визг – знать, кого-то он зацепил. Дребезжала газовая плита – в дверь прихожей колотились кровожадные бесы.
«Наверх, последняя надежда там. Досидеть бы до утра, продержаться»… - опомнившись от шока, он рванул вверх по лестнице. «Дурак! Гранатомет!» - он спрыгнул обратно, подхватил оружие, скосил двух «чертей», не ко времени, на свою погибель сунувшихся в окно.
Мансарда, затхлый запах, паутина, мусор, пыль… Запер люк на засов изнутри. Перевел дыхание. Снизу слышался дробный топот множества ножек, грохот, повизгивания. Они уже заполонили кухню и теперь, судя по доносившимся звукам, возились с буфетом.
Патронов осталось всего ничего. Автомат Хомченко исчез вместе с его обладателем в когтистых лапах монстров, как и стоявший в углу «калаш» Женьки. Фонарик был при себе. В запыленное окно заглядывал полумесяц, похожий почему-то на оскал подземного существа.
«Они – дикари, но не дураки, и сразу поймут, где меня следует искать». Впрочем, они уже знают это: выжившие после атаки рассказали своим, откуда по ним палили. Он осмотрелся вокруг, пошарил фонариком по стенам. Внизу что-то гремело – похоже, «черти» решили позабавиться, катая из угла в угол опустевший бидон. Как назло, выпитое молоко вкупе с артезианской водичкой запросилось наружу. Он справил малую нужду в дальнем углу. Когда уже застегивал брюки, люк мелко-мелко задрожал, засов ерзал.
- У, суки! – подбежав к люку, он принялся стрелять одиночными сквозь крышку. Раздался знакомый визг, было слышно, как существа попадали с лестницы. Попытки проникнуть в мансарду прекратились. Надолго ли?
«Сколько я здесь продержусь?» - он высыпал оставшиеся патроны на ладонь…
В окне мансарды сверкнуло. «Бабах!» - страшный грохот потряс дом, снизу раздалась жуткая какофония. Еще раз «бабах!» И еще, и еще… Это ВСУ были по окраине Углекопска.
«Хуже тех бесов! Они перемирие соблюли, а этим никакие законы не писаны, мать их! От чего я тут погибну – от этих каннибалов подземных или от прямого попадания снаряда?» Он часто-часто крестился. Вскоре в ответ на залпы ВСУ заговорила и артиллерия ополченцев, но как-то жиденько, едва заглушая визг «чертей» в комнатах. Который, между тем, становился все тише; какофонический хор сменился одиночными возгласами, топот многих ног – одиночными пробежками. Вспыхивали сполохи, бросая зловещие отсветы сквозь окно.
Прошло полчаса – и «дуэль» прекратилась. Где-то выла автомобильная сигнализация, каркали потревоженные вороны. Наконец, наступила блаженная тишина.
«Неужели они ушли? Снизу – ни звука… - он нервно шагал по мансарде. – Может, они сосредоточились во дворе, где и поджидают добычу, то есть меня?»
Наконец, немного успокоившись, уселся в углу среди мятых, рваных газет и всевозможного сора. Прошли часы… Из противоположного угла маленькой мансарды тянуло запахом собственной мочи. Фонарик тихо «умирал» и вскоре окончательно погас. Несколько раз Алексей проваливался в чуткий, беспокойный сон – и вновь выныривал из него, видя вокруг все ту же темноту и слыша тишину. Сновиденья были рваными, как облака в весеннем небе: он отбивался то от «бандерлогов», то от подземных монстров; выживший Лёнька, улыбаясь, встречал его на пороге проклятого дома… Он внезапно пробуждался, дрожа в ознобе: ночной кошмар и холод не давали выспаться. Но никто больше не колотился в дверцу-люк, ведущую в мансарду, не бегал внизу, не верещал на своем птичьем языке…
Когда за окном начало светлеть, он встал, размял затекшие мышцы и осторожно спустился по лестнице. В кухне царил разгром и разор, плита была сдвинута, уличная дверь, сорванная с петель, стояла, прислоненная к стене. Крыльцо было залито кровью. Трупы «чертей» и тело сибиряка исчезли, только застывшая на ночном морозце кровь напоминала о случившемся здесь несколько часов назад побоище. В кухне пропали оба автомата. Зато фонарик оказался самым «долгоживущим – и Алексей взял его, чтобы обследовать территорию вокруг дома.
Он спустился с крыльца, окунувшись в холодную тишину предутреннего сумрака. Вдоль стены под окнами с выбитыми ставнями – истоптанный, красный от крови и черный от угольной пыли снег. Он пнул погасший фонарик Кубарева, торчавший из сугроба. Заглянул в торцевое окно, земля под которым была буквально пропитана кровью, растопившей снег. В комнате, где так глупо погиб Женька, было пусто. По щетинистой, грязной щеке Алексея сползла слеза. От окна в сторону баньки и сарая вели десятки черных, когтепалых следов.
На востоке небо медленно и неуклонно светлело. Оттуда, со стороны России наползала заря, издали отчетливо донесся голос петуха. Улицы были безлюдны, окна в большинстве домов тоскливо чернели, лишь в некоторых горел свет, но не электрический. Вдали, у горизонта клубился дым – что-то горело – видимо, постарались ВСУ. «Не было бы счастья, да несчастье помогло, - думал Буров. – Если бы не ночной «концерт», устроенный «бандерлогами», гости из-под земли давно ворвались бы в мансарду и загрызли его, разорвали в клочья».
Закоулок промеж сараем и банькой был начисто вытоптан; кроваво-красные полосы свидетельствовали о том, что тут волочили тела. Что-то сверкнуло в луче света. Он нагнулся: это был образок святого Сергия Радонежского, с которым не расставался Сергей Хомченко – видимо, здесь тащили его тело, судя по широким, кровавым полосам. Буров оттер образок от снега и крови и положил в карман куртки.
Стоп! За углом сарая перед ним открылась истоптанная площадка, посреди нее виднелась деревянная крышка. Дверь в погреб? Кругом – кровь, угольная пыль, клочья черной шерсти.
«Так они отсюда выползали не свет? – грозовой зарницей сверкнула в голове его мысль. – Вот где вход в это чертово гнездо!» За этой мыслью неизбежно последовала другая: Алексей осмотрел гранатомет, проверил боезапас – две гранаты. Ну, будь что будет!»
Он без особых усилий подвинул крышку. Из недр погреба дохнуло плесенью. Посветил фонарным лучом – внизу был обычный дощатый пол, деревянная лесенка в черный зев. Без труда он спустился вниз, стал освещать стены. Три из них – справа, слева и за спиной – представляли собой стеллажи с длинными полками-досками, на которых когда-то стояли банки с вареньями и соленьями, некоторые полки прогнулись от тяжести былого груза.
Четвертная стена представляла собой большой прямоугольный щит. Подойдя к ней, Алексей ткнул носком ботинка в стену – и она от этого легкого движения рухнула, открыв длинный черный тоннель, уходящий в неизвестность. Луч света озарил влажные земляные стены с деревянными подпорками, земляной пол и дощатый потолок. Коридор в нескольких метрах впереди резко сужался – по нему мог свободно пройти только один человек. «Или пара подземных «обезьян», - подумал он. – В путь?»
Буров двинулся вперед по тоннелю, озаряя фонарным лучиком пространство перед собой и целясь автоматом в сырую, холодную пустоту. Подземный ход имел небольшой уклон, градусов пять, вырыт он был весьма неаккуратно – то потолок уходил вверх, то вдруг опускался до уровня плеч, и приходилось идти, пригнув голову, а то и согнув спину; стены сближались так, что приходилось протискиваться, и Бур был рад, что от природы худощав – Хомяк, возможно, и не пролез бы в некоторых местах коридора, ведущего… «Уж не в преисподнюю ли?» - по телу Бурова пробежали мурашки. Он не отличался религиозностью, и, хотя был крещен в лоне Русской Православной Церкви, втайне симпатизировал древнему славянскому язычеству, в ад и рай после смерти не очень-то верил – в данном вопросе ему было милей индийское учение о карме и переселении душ. Но что если «черти» - действительно черти и впереди его ждет ад? Ну, не классический христианский ад с котлами и противнями для жарки-варки грешных душ, а какая-то темная и жуткая нечеловеческая цивилизация? Он машинально крестился; вспомнив, что в кармане лежит образок Сергия, достал его, коснулся губами. Под ногами хлюпала вода, в свете фонарика были отчетливо видны кровавые разводы на поверхности луж. Свисающие тут и там корневища растений цеплялись на куртку и автомат, тыкали в лицо. Тоннель неожиданно изогнулся буквой Г – видимо, огибал фундамент какого-то строения. Уклон стал более заметным.
Вдруг вдали он заметил огоньки, их было шесть и они стремительно приближались. Буров резко остановился. В гулкой тишине подземного коридора, нарушаемой лишь барабанной дробью капель, падающих с земляного потолка в лужицы на земляном полу, отчетливо слышались мелкие, быстрые шажки. Это были ОНИ! Доброволец замер, застыл, как статуя.
В свете фонарного лучика, скользящего по стенам и потолку, четко вырисовывались три фигуры. Впереди шел Вожак – он сразу узнал его: на голову выше своих соплеменников, массивный, с мускулистыми верхними конечностями, болтавшимися по бокам в такт размашистым шагам. Его голова напоминала черный кочан, насаженный на короткую, толстую шею, зеленые, с красными искорками, глаза смотрели вперед. Взгляд его уперся в человеческую фигуру, вожак немного сбавил шаг – и то же сделали шедшие следом за ним.
Усмехнувшись, Буров ударил лучом в морду существа. Оно зажмурило глаза и недовольно зашипело, затем защебетало, стало громко фыркать, наконец, заслонилось от света правой когтистой лапой. Шедшие в паре шагов сзади тоже зафыркали, запищали, попав в круг света.
«Зачем ты здесь?» - в голове парня как зарница вспыхнула фраза.
«А зачем вы поднялись на поверхность? Зачем убивали?» - подумал он, глядя на приближающегося монстра. Бур вскинул АКМ, прицелился в голову существа. Патронов мало, но на троих должно хватить. Бить здесь из гранатомета – значит, похоронить себя.
«Как ни стреляй, мы все равно придем!» - высветилась фраза в его мозгу. Он видел, что губы вожака шептали что-то на тарабарском подземном языке.
- Ну что, подняли тебе веки, Вий долбанный? – яростно крикнул Буров вожаку.
Тра-та-та! – ударила очередь, скосив опасно приблизившегося вожака. Одна из пуль зацепила идущего сзади, он схватился за простреленной плечо и взвыл. Алексей выпустил ему в голову последнюю остававшуюся пулю, шагнул через распластанного на полу, похожего на громадного мохнатого паука, вожака, наступив ему на грудь, брезгливо отдернул ногу, как будто на дохлую крысу наткнулся, перепрыгнул через бездыханное тело второго чудовища.
Третий монстр резко развернулся и потрусил прочь, вереща на бегу, как недорезанный поросенок. Алексей двинулся за ним, заметно прибавив шагу – все равно не уйдет, добью гаденыша прикладом или штык-ножом. Скоро он заметил вдали неясный свет. «Показалось», - подумал Бур. Преследуя улепетывающего «чертяку», спина которого то заслоняла этот едва заметный свет, то, когда монстр шарахался в сторону (тоннель здесь был заметно шире), вновь открывала его, он и не заметил, как оказался о просторном зале с низким потолком. В этом зале мог бы свободно поместиться дом, в котором бойцы сдерживали натиск подземных чудовищ, только без мансарды. Луч внезапно высветил впереди внушительную дыру – точнее, глубокий колодец, уходящий в земные недра. Он был поход на кусок ночного неба, вдруг провалившийся сквозь землю – да, именно неба, потому что по стенкам его сверкали десятки, сотни, может быть тысячи звездочек. Но это были, конечно, не звезды… Они располагались парами на равном расстоянии одна от другой. Глаза! Тысячи глаз! Наверняка они заметили Бура – некоторые пары-звездочки стали быстро перемещаться снизу вверх по спирали – этот колодец, судя по всему, больше напоминал карьер. Добро пожаловать в ад!
«Чертяка», пробежав некоторое расстояние по самому краю колодца-карьера, проворно юркнул в него. Вскоре снизу раздались радостные повизгивания, свидетельствующие о том, что монстры приветствуют появление своего соплеменника. Но уже через полминуты они сменились дружным воем, который покатился в глубину колодца – это «черти» узнали о гибели своего вожака. Огоньки зашевелились, засуетились, многие устремились вверх по склонам. Алексей полоснул лучом – и тот высветил тонкий серпантин вдоль стены, на котором мелькали темные силуэты с горящими во мраке глазами. Оказалось, что, в отличие от песчаного или гравийного карьера, этот не расширяется, а сужается кверху, внизу же образует огромное пустое пространство. «Перевернутая воронка», - подумалось ему. Решение пришло мгновенно. Граната отправилась в полет на невидимое отсюда дно, а сам Буров припустил по тоннелю назад. Грохот сотряс земляные стены, угрожающе затрещали деревянные подпорки, почва посыпалась на голову, набилась в откинутый капюшон, за шиворот. Он с омерзением отпихнул один труп, перескочил через второй. На бегу машинально отметил, что деревянные опоры сделаны явно не людьми: это были не доски или рейки, а обгрызенные стволы небольших деревьев – как будто бобры потрудились над ними, но это были, конечно же, не бобры, а обитатели подземных пустот и выработанных шахт.
Сзади послышался топот десятков ног – это, выкарабкавшись из «колодца», монстры устремились в погоню. Алексей добежал до того места, где тоннель поворачивает под углом в девяносто градусов, притаился за углом. Темная масса катилась навстречу ему. Последняя граната… Она врезалась в кучу «чертей» и взорвалась, волна ударила в стенки тоннеля, все вокруг всколыхнулось, как при землетрясении.
- Ну что, дети подземелья, не нравится?! – с этим криком он несся по коридору, а сзади рушились с потолка большие комья земли, трещали и валились под ноги деревца-крепежи.
Он влетел в погреб, взлетел наверх… и обомлел. Перед ним стоял местный «абориген» Белянчук с повозкой, на которой высился бидон.
- Ты чего здесь? – выдохнул Алексей, ногой задвигая крышку погреба.
- Я в дом зашел… там никого… и пошел на двор… - мямлил поселковый житель, глядя испуганными глазами на перепачканного в земле и угольной пыли Бурова.
И тут Бур все понял! Он схватил парня за грудки и принялся яростно и неистово трясти его:
- Это ты их привел, этих гадов, ты!!! – он так рванул легкую куртку Белянчука, что молния едва не лопнула. Молочник перепугано хлопал глазами.
- Зачем?! – ревел доброволец.
- Послушай… я с ними столкнулся, когда тут «бандерлоги» были. Они меня поймали на улице, потребовали самогонку…
- Шнапс, яйки, млеко… - передразнил Буров.
- Да, самогон и все остальное. А у меня самогонки нема. Я сам не пью. Сказал – принесу молока и чего-нибудь пожевать к молоку. А когда с бидоном к ним шел, меня на темной улице эти и перехватили.
- Жители шахт?
- Да, они. Я их и послал к фашистам в дом. Объяснил, что, мол, нехорошие люди там обосновались, вы их оттуда того…
- А как же ты им объяснил? По-русски? На суржике? На фене? Или язык ихний знаешь?
- Мысленно. Они, знаешь, мыслями обмениваются. Губами что-то шевелят, я ничего в этом не смыслю, но слова сами в голове рождаются.
- Телепатия? Я тоже в этом убедился! А как они тут оказались вообще? – Буров отцепился от куртки молочника. – У них там тоннель прорыт, под сараем. Их что, в этом доме привечали?
- Тут Мишка Короб до войны жил, потом, как каша заварилась…
- Короб – погонялово?
- Та не, фамилия такая. Слухи про него ходили. Будто нечисть привадил в хату и заправляет ею. Однажды уехал куда-то надолго, в командировку что ли, к нему и наведались воры. Иду я по улице и вижу: бегут со стороны Мишкиного дома навстречу мне какие-то темные личности, бледные, перепуганные. У одного вся куртка разодрана, как будто тигр или лев по ней когтищами прошелся, кровь сочится. Я парней свистнул, окружили их. А эти двое дрожат, трясутся. Я и говорю: «Не боись, убивать не станем. Вы чего такие?» И тут один выдал: мы, говорит, на чертей наткнулись, черные. Только без рогов, еле ноги унесли оттуда!
- Нас они тоже за воров приняли? – Буров в упор смотрел на мужичка. – Или ты их и на добровольцев натравил?
- Я? Побойся Бога! Просто они вас за других «бандерлогов» приняли, они ж в форме и нашивках не разбираются, наши или не наши в дом проникли.
- Иди, парень, в дом, там договорим. А я пока тут передохну…
- Молока хошь? – Белянчук достал из кармана куртки пол-литровую бутылочку. Свое ведь, домашнее молочко для героев Донбасса.
Буров влил в пересохший рот сразу полбутылки. Местный житель побрел в дом. Буров прошелся по двору, присел на какой-то пенек. Голова кружилась, угольные полосы на истоптанном снегу, следы «чертей», пятна крови… Небо медленно прояснялось.
- Встать! Оружие на землю, медленно и аккуратно! – перед ним стоял донецкий офицер, из-за спины которого угрюмо глядели два автоматчика. – Кто такой? И чего здесь делаешь?
Бур подчинился, рассказал, кто он и откуда, предъявил документы. Офицер смотрел на него недоверчиво. Алексей оттер грязь с шеврона.
- Вижу, форма наша. Капитан Качурин, батальон «Скифия»…
- Это где «Артист», Артем Артеев то есть, командовал?
- Ну да, угадал!
- А улица эта в честь него названа… ну, на которой дом стоит?
- Чудак, это в честь товарища Артема, советского партийного и государственного деятеля, знать надо историю. А что ты один, где остальные? Товарищи твои куда подевались?
Бур выдал всю правду-матку, ничего не утаив. Сослался на Белянчука – но того и след простыл: видимо, он поспешил к себе домой, пока Алексей созерцал снег в угольной пыли и крови. Потом он еще не раз пересказал свою невероятную историю бойцам ДНР. То его принимали за украинского лазутчика и грозились расстрелять, то принимали за психа. В конце концов, большинство сошлись на том, что у парня не все дома – и сплавили его в Россию. По возвращении он был немедленно задержан и препровожден к следователю…
- Прочтите и вот тут напишите: «С моих слов записано верно, дата и подпись, и на других листах так же», – следователь сунул ему бумаги. Бур начал читать – и охнул: там не было ни слова об осаде неизвестными существами дома на окраине Углекопска – только о том, что сбежал из-под подписки, воевал в Донбассе, товарищи погибли.
- А как же… то, что я говорил, где оно? – он непонимающе уставился на следака.
- А так! Хорош психом притворяться! Все равно на экспертизе расколют. Я и не таких видал.
Его отвезли в суд, где судья сменил невыезд на СИЗО.
Когда вечером конвойные выводили его из здания суда, Бур заметил на снегу полосу угольной пыли с отпечатками когтистых лап. Из газет он знал: недавно близ города затопили буроугольную шахту, последнюю в центральной России…
Угольная пыль
© Copyright: Анатолий Беднов, 2018
Свидетельство о публикации №218080800590
Свидетельство о публикации №218080800590
Рецензии