Сокровенный человек Платонова

 «Сокровенный человек» – разве можно так говорить? Вон и Ожегов в своем словаре трактует – задушевный, свято хранимый, как пример употребления - «сокровенные мысли». На всякий случай и к Далю заглянем: «…потайной, спрятанный, скрытый, схороненный», то есть имеет отношение к предметам, сокровищу.
Как такое приложимо к человеку? А Платонов прикладывает, и для пущей убедительности в заголовок выносит. Он вообще со словами вольно обращается: новояз рядом со старорежимными, обиходное вслед за высокопарным, повторы слов звучат как заговор или… приговор!
Вот его на работу вызывают, а он еще от похорон жены не отошел душою.
«Опять! – сказал Пухов, чувствуя странное удовольствие от предстоящего трудного беспокойства: всё жизнь как-то незаметней и шибче идет.
Начальник дистанции, инженер и гордый человек, терпеливо слушал метель и смотрел поверх паровоза какими-то отвлеченными глазами. Его раза два ставили к стенке, он быстро поседел и всему подчинился – без жалобы и без упрека. Но навсегда замолчал и говорил только распоряжения».
Два человека, монтер и инженер, грозное время гражданской войны, когда безо всякой охоты с твоей стороны тебя опрокидывают то в огонь, то в полымя. И как тут быть?
Потрясающе, но историю «сокровенного человека» Фомы Пухова пишет 27-летний писатель, рабочий, с соответствующим уровнем образования и мировоззрения. Он в отличие от Павки Корчагина (гениального по отображению времени свидетельства!) не привязывает себя к какой бы то ни было идеологии, и при этом не прячется, суется буквально во всё, желает быть сопричастным, и, что, казалось бы вовсе невозможно – независимым!
Долгая моя жизнь дает мне основание считать, что таких людей во все времена, тихие или лихие, было подавляющее большинство. Я называю их адекватными времени, они, в отличие от важных политологов и историков, не определяют свою роль в историческом контексте, они просто живут в тех обстоятельствах, которые им достались. (Еще один пример такого героя - Григорий Мелехов, тоже личность... отдельная от толпы. Но про него - другой разговор). Они вне идеологий, но и равнодушными их не назовешь! Платонов своего Пухова преподносит просто гениально. Во всех его поступках - неуемное любопытство к жизни в новых, и обыденных ее проявлениях, он встревает в спор с белым офицером и казаками, он противоречит своему комиссару, рабочим, красноармейцам. Более того, он и природную стихию готов пригвоздить словом: «На дворе его встретил удар снега в лицо и шум бури. «Гада бестолковая!» – вслух и навстречу движущемуся пространству сказал Пухов, именуя всю природу».
Платонов пишет так, что скользить взглядом по странице невозможно, читаешь каждое слово в новом сочетании с последующим, осознаешь, как они рождают новые смыслы, этакое «со-творение» с автором и «со-переживание» с героем. Как Пухов снегоочистителем паровозным прорубается сквозь отряды белых, как по собственной воле отбывает на юг – биться в Крыму с Деникиным, как договаривается с турецким механиком и берется обслуживать незнакомый ему движок… Все потрясающе интересно не потому, что событие – из ряда вон, а потому, что он при этом не теряет зоркости и независимости взгляда, ему не страшно, ему интересно жить!
Он читает плакаты – и обижается за революцию, зачем при ней так глупо служат! Фома отказывается вступать в ряды коммунистов, поскольку хочет сберечь свою идентичность. С ума сойти, как Платонову удается это написать и опубликовать в 1928 году. И потом надолго уйти в небытие, а вернуться к читателям через полвека, во времена окончательно охлажденные и равнодушные.
Читая «Сокровенного человека», наслаждаясь уникальной прозой и таким независимым мироощущением писателя и его героя Фомы, мне хочется цитировать его бесконечно. Ну, разве вот это не прекрасно выражено: «Пухов шел, плотно ступая подошвами. Но через кожу он все-таки чувствовал землю всей голой ногой, тесно совокупляясь с ней при каждом шаге. Это даровое удовольствие, знакомое всем странникам, Пухов тоже ощущал не первый раз. Поэтому движение по земле всегда доставляло ему телесную прелесть – он шагал почти со сладострастием и воображал, что от каждого нажатия ноги в почве образуется тесная дырка, и поэтому оглядывался: целы ли они? Ветер тормошил Пухова, как живые руки большого неизвестного тела, открывающего страннику свою девственность и не дающего ее, и Пухов шумел своей кровью от такого счастья».
Разве не чудесно?! – А дальше еще лучше, так бы и не останавливался!
Но я останавливаюсь, сраженная неожиданной догадкой: странники… Так я ведь уже встречалась с таким, ну или очень похожим по душевному складу литературным героем, с «Очарованным странником» Николая Лескова. Таким же неуемным бродягой, сующимся во всё и вся, переживающего жизненные перипетии то с горькими слезами, то с радостью.
Иван Флягин, будучи крепостным крестьянином, кажется, вовсе не осознает своего бедственного социального положения, он о себе рассказывает безыскусно и просто, без надрыва и желания найти виноватых. Ему жить интересно! Ему окружающий мир, люди, бытие – как подарок, а не как наказание! Он спасает своих господ от гибели, уходит от них, возвращается, бродяжничает, терпит несправедливость, проникается то к ребенку, то к женщине какой-то случайной необъяснимой любовью… Любовью Божьего человека к Божьей твари. Он готов за людей пострадать и ни кому не предъявляет счета за свою страдальческую жизнь, потому что он ее не ощущает как страдание.
Лесков жил в другое время, нежели Платонов, но и он не был понят и принят. Прогрессивная общественность в лице писателей и критиков подвергла его обструкции и буквально бойкоту, за то, что он не служил идее! Парадоксально, но он со всеми своими «очарованными странниками» уже после революции был взят под защиту пролетарским писателем Максимом Горьким. Может быть потому, что бабка Алеши Пешкова была под стать этим героям – сама по себе, со своими понятиями о Добре и Милосердии?
«Сокровенный человек» - не просто человек, душа которого свято сберегается от наносного, преходящего, надуманного. Он и сам – сокровище земной цивилизации, очарованный жизнью во всей ее красоте, разнообразии, величии; жалеющий падших и жалких; умеющий выстоять и приспособиться к самым крутым ветрам всяких исторических катаклизмов. Обыкновенный человек, адекватный к жизни… Именно в них, в этих людях, осуществляется неумолимая эволюционная сущность, несуетная, неторопливая, поступательная.