Моя Калевала в огне

В три часа среди шума волн и ветра можно услышать всё, что угодно. Я слышу в нём чьи-то шаги снаружи моей палатки, приглушённые голоса, хлопанье крыльев огромной птицы, смех, выстрелы, шум мотора. Я начинаю засыпать, и сознание, расслабляясь, выхватывает из шума что-то знакомое, придаёт ему отчётливую форму и тут же поднимает тревогу – эй, берегись, едет мотоцикл! Я рывком сажусь в спальнике, кручу головой по сторонам, смеюсь сам над собой и ложусь обратно. Снова начинаю засыпать, снова просыпаюсь, вроде бы, от чьих-то тяжелых шагов, опять засыпаю, и сквозь сон слышу голос:
- Матвей!
- Да?
- Вставай, собирайся. Едем на пожар.
В четыре часа кажется, что на одной стороне неба всё ещё закат, а на другой уже рассвет. А ещё луна, она всё время остаётся прямо у меня перед глазами, куда бы ни поворачивала лодка. Лодку ведёт длиннобородый колдун, он что-то бормочет себе в бороду, то ли стихи, то ли заклинания, и я думаю, наверное, я всё ещё сплю, надо же, приснится такое.
В пять часов я вижу дым над зеркальной водой шхер. Я чувствую запах дыма, и на следующие семь часов это единственный запах. Нет, не единственный: оказывается, у дыма десяток разных запахов, и каждый что-то значит, только я пока не знаю, что. Это запахи войны, в которой мы с водой на стороне тонкого слоя земли, покрывающего скалы, а враги – огонь и ветер. Я стою посреди этой войны стихий со стволом на плече, насквозь мокрый и грязный, и с миром людей меня связывает только собранная из рукавов линия, уходящая вниз по склону к помпе, и ещё голоса из моего баофенга:
- Таня Матвею.
- Таня в канале.
- Сбрось, пожалуйста, давление.
- Принято. Давление снижено.
- Спасибо.
Давление на помпе снижено, и я перекладываю рукав, чтобы перейти к другому участку кромки. За полтора дня, прошедшие с моего приезда на базу, я не успел запомнить лицо Тани, но её голос и голоса других ребят в баофенге кажутся почти родными.
В полдень кромка пожара, везде, где я её вижу, уже не дымится. С одной стороны границы зелень мха и черничников, с другой – мокрая, почти холодная чернота. Метрах в пяти от кромки ещё тлеют очаги, но пожар точно не будет распространяться.
- Матвей Тане.
- Матвей в канале.
- Сворачиваемся. Приехал авиалес, они останутся на дотушивание.
- Принято, сворачиваемся.
Я спускаюсь к помпе и снимаю каску, от резкого движения из каски летят блестящие на солнце брызги пота. Ребята из Авиалесохраны будут дотушивать пожар ещё почти сутки, а мы садимся в лодку и едем на базу. Солнце висит высоко в небе, и куда бы ни поворачивала лодка, солнце всё время остаётся прямо у меня перед глазами. Длиннобородый колдун, правящий лодкой, напевает себе в бороду весёлую песенку.

На следующий день горят два острова. К одному из них с утра уходит группа на тушение, ко второму отправляется патруль, а я остаюсь в резерве. В лагере полно дел, некоторые из них привычные, лесные – напилить и наколоть дров, приготовить обед, но есть и совсем другие, островные: просушить, проверить и смотать рукава, починить лодку, собрать лодки на тушение и в патруль.
- База, ответь Большому.
- База в канале.
- Подтвердилось, горит Кугрисаари.
- Принято. Возвращайтесь на базу.
- Принято, возвращаемся. Ноль.
- Семь-три, ноль.
Горит Кугрисаари, но мы не поедем его тушить. Это заражённый остров, там что-то то ли взорвали, то ли закопали, а наши респираторы не приспособлены для таких условий. Старшие звонят куда-то и предлагают отправить на Кугрисаари вертолёт с водосбрасывающим устройством. Им отвечают, что в республике нет вертолёта с водосбрасывающим устройством.
Мы раскладываем на камнях рукава, собираем линию, заводим помпу и отмечаем цветными верёвочками те рукава, которые сильно текут, чтобы потом поставить на них заплатки. В шесть часов я смотрю на часы и думаю – ох, ничего себе, как быстро день пролетел, ладно, можно отдохнуть и попить чаю. Я сижу на скале, пью чай и слышу голос:
- Матвей!
- Да?
- Ты как, восстановился?
- Восстановился, - ведь я, вроде как, посидел пять минут и попил чаю.
- Тогда собирайся на пожар.
И я собираю свою герму с личными вещами, собираю помпы, рукава, водозаборники, канистры с бензином и запасной бензобак, ранцы, каски, респираторы, баофенги, навигаторы, аккумуляторы, карты и компас, а потом сижу у рации и жду, что будет дальше.
В девять часов ребята, работающие на пожаре, говорят, что помощь им сегодня не понадобится. Можно выдохнуть и пойти искупаться.

Если смотреть на горизонт, вся Ладога за бортом лодки мчится вперёд. Если постараться сфокусировать взгляд на воде прямо за бортом, Ладога убегает назад. Если смотреть куда-нибудь посередине, Ладога превращается в огромный водоворот, из которого пытается вырваться лодка. От этого возникает тревожное тянущее чувство, и я перевожу взгляд вперёд, по курсу лодки. Справа по курсу виден дымящийся остров, ветер доносит запах гари. Это Кугрисаари.
- Желающие могут надеть респираторы.
Я не надеваю.
Мы входим в Пиратскую бухту далёкого острова Котилуото, на нём останутся наблюдатели. Остров с черничниками и малинниками, с Пиратской и Рыбацкой бухтами, с раскалённой вершиной, покрытой хрустящим под ногами двуцветным мхом – собственный остров на двоих. С этой вершины наблюдатели будут следить за горизонтом, высматривать дымы среди дымки и облаков и передавать на базу азимуты.
На обратном пути мы замечаем дым над шхерами. Останавливаемся у одного из островов Перя-Кильписарет, с высокой скалой, удобной для наблюдения, и определяем азимут.
- База Новому, база Новому.
Плохая связь, ничего не слышно.
- База, ответь Новому.
- База в канале.
- Видим дым, передаём наши координаты и азимут.
- Принято. Там уже работает группа, идите к ним на подмогу. Передаём координаты пожара.
- Принято, ноль.
- Ноль.
Координаты совпадают с координатами пожара, который тушили две недели назад. Значит, возобновление.
В шесть часов мы подходим к горящему острову, вернее, полуострову: если не остановить пожар, он перекинется на материк. На перешейке работает авиалес, а наши ребята стараются спасти то, что ещё можно спасти на самом полуострове.
Дыма гораздо больше, чем на том пожаре, где я был два дня назад. В вечернем свете дым коричневый, страшный.
- Матвей, иди вверх по линии, поможешь там.
Я бегу вверх по линии. Кромка метрах в пятидесяти от берега, я вижу справа и слева открытый огонь, пугающе быстро спускающийся вниз по склону.
- Давай переложим линию левее, чтобы нас не отрезало.
Вдвоём стоять на стволе гораздо удобнее, чем в одиночку: ствольщику гораздо проще передвигаться, когда ему помогает подствольщик. Мы переходим немного левее и сбиваем открытый огонь, настолько далеко, насколько позволяет напор. Через некоторое время напор падает.
- Помпа горке.
- Помпа в канале.
- Что с напором?
- Мы решаем, что делать. Пока отдыхайте.
Мы отдыхаем, наблюдая, как справа и слева от нас огонь ползёт вниз.
- Это у тебя первый пожар?
- Второй. А у тебя?
- У меня первый.
Через десять минут оживают баофенги.
- Горка, ответь помпе.
- Горка в канале.
- Сворачивайтесь, отступаем. Темнеет.
Лодки мчатся по открытой Ладоге. Волны похожи на тусклый металл, чёрный в тени и серый с коричнево-зелёными отблесками там, куда падает свет с западной стороны неба. Если бы кто-нибудь нарисовал воду такими красками, я бы ни за что ему не поверил. Над горизонтом поднимается тусклая красная луна. Длиннобородый колдун переговаривается по рации с викингом, ведущим вторую лодку, о том, как несколько лет назад они точно так же возвращались с другого пожара, и о том, что красная луна предвещает перемену погоды.
После дня в лодке скала под моей палаткой качается, словно лодка на волнах. Я едва успеваю это заметить и проваливаюсь в глубокий сон.

Погода в самом деле меняется: кажется, становится ещё жарче, но в небе толпятся причудливые облака. Я сижу на скале рядом со своей палаткой, наблюдая, как над поросшими редким лесом плоскими верхушками ближайших островов олень становится щукой, и мне кажется, что где-то здесь старый верный Вяйнемейнен оплакивал исчезнувшую в волнах сестру Йоукахайнена. Я знаю, что настоящая Калевала севернее, и, наверное, волны, которые долго носили израненного Вянеймейнена, были балтийскими волнами, но моя Калевала здесь, и сейчас моя Калевала в огне.
До обеда есть время, чтобы свернуть рукава, разложенные на камнях два дня назад. А после обеда ветер начинает дуть всё сильнее, и налетевший шквал приносит ливень. Мы сидим под тентом вокруг очага, надеясь, что дождь будет долгим, но дождь скоро заканчивается, и нужно собираться, чтобы сменить группу, которая с утра тушит вчерашнее возобновление.
Над полуостровом гораздо меньше дыма, чем вчера. Там, где мы высаживаемся, чёрная кромка пожара почти вплотную подошла к кромке воды. Справа земля выгорела до самого берега, деревья, ещё живые, торчат из дымящегося пепла. Скоро все эти деревья рухнут: пожар повредил их корни. Слева огонь удалось остановить достаточно далеко от берега, и эта часть острова будет жить. Мокрые, перепачканные гарью ребята, оставив нам помпы и уже проложенные линии, уходят на базу. Мы идём вдоль кромки, до самого перешейка, где встречаем авиалес – им тоже удалось остановить пожар. Обходим пожар по периметру, заводим помпу и заливаем несколько очагов в опасной близости от кромки. Остальное завтра.
Я ставлю палатку на единственном хоть сколько-то ровном месте в зоне безопасности и обнаруживаю, что ни мы, ни предыдущая группа не взяли с собой пенки. Нас спасают сложенный вчетверо тент и спасжилеты, я подкладываю их под палатку. Можно искупаться и поужинать. У нас собственный полуостров на четверых – с камышами, тихой гладью воды в шхерах, дымящимися очагами в глубине пожара и деревьями со сгоревшими корнями.
В три часа я просыпаюсь от громкого, словно выстрел, треска.
- Что это?
- Дерево упало.
Мы встаём в шесть, завтракаем, и уже в семь начинаем проливать кромку. Теперь я намного лучше разбираюсь в запахах дыма: это тлеет изнутри ствол сосны, это горит мох, а этот запах, где же я его уже слышал? Ах, тот самый шотландский молт, что я пробовал два года назад – это горит торф, его надо заливать очень долго.
К часу дня на расстоянии пяти метров от кромки по всему нашему участку периметра не остаётся очагов, все торфяные прогары залиты, камни на склоне становятся опасно скользкими. «Пожар локализован по кромке», мы сматываем рукава и грузим снаряжение в лодку.
На выходе из шхер мы видим, как вдалеке дымит Кугрисаари. Бурая полоса тянется через половину неба, подбираясь к деревням на материке.

После ночёвки на пожаре нам дают отдохнуть. Я брожу по острову, сижу на скале, выпиваю литры чая, пытаясь возместить потерянную на пожарах жидкость. А на следующий день пора собираться. Над Ладогой тучи, из некоторых падают тёмные шторки дождя. Надеюсь, дождь будет идти долго, и тем, кто меня сменит, будет проще.
Причал «Радуга». Я видел радугу за кормой лодки и в струе воды, вырывающейся из ствола, видел двойную радугу в небе, сидя вечером на берегу горящего острова, а теперь причалом «Радуга» заканчивается эта история – для меня, но не для тех, кто остаётся на островах. Спасибо, ребята, удачи. Семь-три, ноль.