Информация с похерившегося сайта Мальте Знаницки
8.-31.8.1914 (23-й рез. егер. бат-н): «Когда вы тоже только получили униформу пятой очереди, тогда вы егерь! Многие пытались всеми возможными способами пролезть, иные проливали слёзы, когда их снова отбраковывали, только некоторым мастерам везло и их зачислили. Всех быстро распределили под контролем обер-егерей резерва и ландвера, выдали сапоги, тренировочные костюмы и прочее, зажили мирно в казарме Томасваль и пытаются приобрести военные повадки. За всех жёстко взялись, но каждый всей душой отдавался делу. Даже вечные мелочи службы, частые переклички в старой, вечно рвущейся одежде, мойка, чистка и подметание казарменных помещений и коридора, включая отхожее место, переносились с юмором и всё реже «герр обер-егерь» мог найти недостающие пуговицы или сапожные гвозди. На казарменном дворе обучались одиночному маршу и приветствию и вскоре Остерфельд грохочет от сотен егерских ног, когда раздаётся «налево-» или «направо шагом марш!». Все особенно рады, когда после этого их ведут на стрельбы в Граухоф. Когда молодые воины идут со стрельб, ведомые через город добровольцем и при появлении офицера раздаётся команда «Внимание!», ноги взлетают в парадном марше, да так, что трудно поверить, будто эти люди три недели назад были гражданскими. Лихорадочно работали, занимались строевой подготовкой, бились на штыках и делали другие прекрасные упражнения. Начиная прямо после призыва на казарменном дворе появлялись процессии пехотинцев в более убогой форме с пакетами и чемоданами, транспорт из трёхсот человек из запасного бат-на 73-го ганноверского полка и двухсот двенадцати человек из 79-го хильдесхаймского полка. Было очень радостно видеть товарищей среди вновь прибывших, тех, кого прежде отбраковали в Госларе. Но теперь они получили зелёный свет и их заветное желание исполнилось. Многие старослужащие смотрели на новичков с известным высокомерием. Но после того как исчезли их синие мундиры и все стали носить одинаковые головные уборы, быстро выковались узы истинного товарищества».
16.08.-09.10.1914
XXVI резервный корпус. «По приказу прусского военного министерства от 16.08.1914 в Пруссии в настоящий момент должны быть сформированы пять новых армейских корпусов: XXII – XXVI резервные корпуса и к 10.10.1914 быть готовы к применению. Сверх того имелся XXVII резервный корпус из Вюртемберга и Саксонии. Подразделения, предназначенные для формирования XXVI рез. корпуса были созданы к 1.9.1914 замещающими командованиями VIII (Кобленц), XI (Кассель) и XIV (Карлсруэ). Одиночное обучение должно быть окончено за 3-4 недели, дальнейшее обучение проходило в подготовительных лагерях Ордруф и Зенне. Снабжение войск обмундированием, оружием и снаряжением производится постепенно. Поэтому дивизии не могли до 19.09 перебраться в лагеря. Личный состав войсковых частей состоит примерно на ; из добровольцев и на ; из ландвера и запасных резервистов. 61% никогда не служили. Среди школьников и студентов встречались все слои населения всех возрастов. Вначале обучение было крайне затруднено недостатком вооружения, обмундирования и снаряжения. Обучающий персонал, по большей части старые офицеры и унтер-офицеры, часто не доверяли новому оружию и уставам. Это особенно негативно замечалось в полевой артиллерии».
20.9-11.10.1914.
23-й РЕБ: «В Ордруфе с 20.9 по 11.10.14. После 17-часовой поездки по железной дороге батальон 20.09 прибыл на вокзал Ордруфа, откуда начался марш в разные места квартирования (штаб, 1-я и 3-я роты в Вёльфисе, 2-я и 4-я роты в Крэвинкеле). Приём и квартиры были превосходными, хотя население было не слишком богатым. Скоро появилась тесная связь между хозяевами и «их егерями», многие подружились и ещё долго потом приходили на фландрский фронт письма и подарки из Тюрингии. С большой энергией непрерывно шло обучение. Даром время не теряли, резервный корпус был срочно нужен фронту. В батальоне учились и укомплектованными по штатам военного времени взводами и ротами стреляли в условиях боевой обстановки. Результаты были хороши, однако примите во внимание, что личный состав в результате нехватки необходимых предметов снаряжения не был экипирован по-походному. Учения в смешанных подразделениях, учения по приготовлению пищи и установке палаток. В завершение курса состоялись многодневные большие дивизионные учения. Должны быть отработаны ночные переходы, а также состояться ночные бои. Малые и большие учебные марши по близлежащей местности содействовали выработке выдержки, выносливости и маршевых навыков. Наконец прибыли снаряжение и обмунди-рование и в большой спешке было подогнано под фигуры. Поскольку этого было недостаточно, команды ездили в самые большие города округи и выкупали лавки белья, рюкзаки, так что одежда была совершенно отличной от стандартной зелёной формы. Подгонка обмундирования под худые юношеские фигуры добровольцев была трудной задачей, поскольку одежда, поясные ремни и прочее было предназначена для резервистов и ландвера. Поэтому все без исключения окрестные шорники, портные, сапожники должны были лихорадочно работать, пока всё необходимое не было приведено в хоть какой-то порядок. Особенно болезненно ощущалась нехватка «барсуков» и походных котелков. Те должны быть заменены рюкзаками (ворчание не помогало), эти – круглыми котелками, которые, однако, вскоре были заменены на пригодные для егерей».
26РК: «10.10.1914 началась отправка в район оперативного развёртывания в Бельгию. Для маскировки новые корпуса обозначались цветами. 26-й резервный корпус получил обозначение «зелёный корпус».
26РК: «11.10.1914 26-й резервный корпус придан командованию 4-й армии в Бельгии. Началась погрузка в эшелоны в учебных лагерях Ордруф и Зенне».
26РК: 11-18.10.1914. «Перевозка 26-го рез корпуса через Бебру, Кассель, Бествиг, Эльберфельд, Кёльн, Юнкерат, Ломмерсвайлер, Гови, Либрамон, Намюр, Шарлеруа».
12.10.1914. Дрейссе, 235-й рпп: «Вечером 12-го мы погрузились в Ордруфе. На восточный или западный фронт? Мы были больше за западный».
12.10.1914. 23-й рез. егерский бат-н. «На фронт! Прибыл приказ об отправке, 11-го с песнями шла погрузка и поэтому никакого дальнейшего обучения в тылу, но заветнейшим желанием всех егерей было отправиться на фронт. Сначала, конечно, цель поездки была совершенно неизвестна. «Наша поездка через немецкие земли походила на триумфальный марш, - писал доброволец Шлезе в своём дневнике, - повсюду на вокзалах нам махали платками и кричали «ура» и сердца у нас бились быстрее от гордости; отечество доверило нам место среди уже два месяца сражающихся товарищей, и мы хотели оправдать это доверие, мы хотели показать, что мы достойны. Будь что будет. Мы все за одного!»
12/13.10.1914. 23-й рез егерский бат-н. «В ночь с 12-го на 13-е октября пересекли границу близ Сен-Фи и пошли по красивейшей, по-осеннему украшенной холмистой местности Арденн к Намюру».
13-18.10.1914. 26-й резервный корпус. Высадка войск в Энжине, Граммоне и Соттегхеме. Корпус подчинён 4-й армии герцога Альбрехта Вюртембергского. К ней принадлежал ещё и 3-й резервный корпус с 4-й запасной дивизией, 22-й, 23-й и 27-й резервные корпуса.
13.10.14. 235-й рпп, Дрейсе (9-я рота): «Гота была первым крупным городом, через который мы проезжали. Затем шёл Кассель. По моей карте можно было посмотреть, на восток мы едем или на запад. Ага, стало совершенно ясно: мы едем на запад. Мешеде. Бармен-Эльберфельд. Здесь снова непонятно: через Дюссельдорф или Кёльн. Многие склонялись к Кёльну и уже слали телеграммы. Действительно Кёльн. Главный вокзал. Остановится ли поезд? Перрон наполнен людьми, они протискиваются к поезду. Ужасный восторг. Да, поезд останавливается. Но можем ли мы сойти? «Мужик, это великолепно! Пойдём!», сказал Флендер и вот уже он гордо вышагивает по перрону. Многие другие тоже выходят, их тут же окружает толпа родственников. Кричат, орут, выкрикивают имена – но шутка не прошла. Наш майор вихрем носится вдоль поезда. «Всем оставаться в своих вагонах! Кто отдал приказ высаживаться?». Вот и всё: вообще остановка не была долгой. Под бурные восторги мы поехали дальше. Ойскирхен.
13.10.14. 23-й резервный егерский батальон. «Под Намюром появились первые признаки войны. Расстрелянные форты, проволочные заграждения и разрушенные ж/д мосты являлись доказательством того, что здесь имели место тяжёлые бои. Далее маршрут шёл через Намюр – Шарлеруа – Эньен на Граммон».
14.10.14. 234-й рпп. Эмиль Пуплье. «Среда, 14 октября. Наконец-то Брэн-ле-Комт. После многодневной и медленной поездки и многих остановок в конце концов прозвучал сигнал горна: всем высаживаться! 5 часов вечера. На участке ж/д составить вместе ружья, барахло к ним же. Выгружаем багаж. Вытягиваем негнущиеся после долгой поездки руки-ноги. У нас есть немного времени. Слева от полотна лежит деревня. В ней не видно ни души. Смеркается. В коричневой листве высоких тополей по ту сторону дороги играют последние блики заходящего осеннего солнца. Мы обдумываем то, что видели в дороге. Разрушенные вокзалы, взорванные мосты и туннели, столкнувшиеся локомотивы, руины домов. Команды: приготовиться! Ружья на плечо! Поротно: зарядить и не разевать рот. Сердце забилось чуть быстрее. Во вражескую страну! Вот и опасность присоединяется к нам. Мы чувствуем это и не хотим замечать. Длинной походной колонной идём по тихой деревне. Там и тут перед домами стоят одиночные штатские. Разглядывают нас с железным спокойствием, в зубах короткие глиняные трубки. Фламандские крестьяне. Идущая война пока щадила их. Мы поём! Второй куплет нашей походной песни уже не такой сильный как первый. Сидор давит очень сильно и третий куплет умирает ещё до своего окончания. Головы снова опускаются. Пот течёт. Пропадает охота петь. Сидор всё давит и давит, и пот льётся ручьём. Некоторые ландверманы улыбаются. Нас это удивляет. Наконец-то мы в Энгьене, где мы поротно занимаем квартиры в больших сараях. Едва подана команда, как сидоры по широкой дуге слетают с наших горбов. Мы едва можем стоять прямо, так изогнулись наши спины. И тут мы получаем первый опыт. После холода в транспортном вагоне все мы носили на марше свитера. Только ветераны, которые лучше знали последствия, убрали их в ранцы и поэтому меньше вспотели. Мы себе это отметили. В сарае сразу появилось так много лишних предметов, щёток, тапочек, чулок, белья и т.п. Каждый пытался облегчить свою ношу. Всё, без чего можно обойтись, выбрасывалось. Таким кислым выдался сегодня вечером марш, что мы больше не могли идти. После 10 часов вечера выдали гороховый суп. Но некоторые так глубоко лежали в соломе, что отказались от очень жирного супа. Сон был им милее».
14.10.14. Дрейссе, 9-я рота 235-го рпп. «14-го утром мы были в Сен-Фи. Затем Уффлинген в Люксембурге. В полной амуниции сходим с поезда. Зарядить и на предохранитель! Следующая станция – Гуви. Это уже в Бельгии. Вблизи вокзала мы видим сожжённый дом. В нём был убит немецкий офицер, сказал нам станционный люд. В Бастони разрушенный мост. Либрамон. Вечером в Марлуа получаем еду. Ночью пересекаем реку. Мост был взорван. Медленно едем по временному мосту. У него нет перил. Из окна мы смотрим прямо в воду. А потом проезжаем через Намюр».
Кадровый состав 23-го резервного егерского батальона: штаб – командир батальона майор в отставке фон Винтерфельд. Батальонный адъютант: лейтенант резерва Мюссемейер. Штабс-врач: капитан медслужбы резерва доктор Штрамм. Полевой младший врач: фельдшер ландвера доктор Фойерхаке.
1-я рота: командир роты капитан в отставке де Кюври. Взводные: лейтенант резерва Бокельберг, зауряд-офицер Кох, зауряд-офицер Шюблер. Ротный фельдфебель Хёфер.
2-я рота: командир роты обер-лейтенант ландвера Пабст. Взводные: лейтенант резерва Фаренхорст, фельдфебель-лейтенант Хэммерлинг, фенрих Люнке. Ротный фельдфебель Фольмер.
3-я рота: командир роты обер-лейтенант ландвера Фольгер. Взводные: лейтенант резерва Зайбель, фельдфебель-лейтенант Хельманн, фельдфебель-лейтенант Дресслер. Ротный фельдфебель Гизен.
4-я рота: командир роты обер-лейтенант в отставке Эггелинг. Взводные: зауряд-офицер Турм, фельд-фебель-лейтенант Лампе. Ротный фельдфебель Виттенберг.
«Дальше поездка шла по маршруту Намюр – Шарлеруа – Энгьен в Граммон, где 14.10 утром мы высадились. После 72-часовой поездки построились и пришёл приказ «Зарядить и поставить на пред-охранитель». Маршировали с песнями. Громко раздавалась по деревне «О Германия, в высокой чести!». Двигались в Эск – Сен-Сисуан, где были размещены в хороших помещениях. 23-й резервный егерский батальон прибыл в пункт сосредоточения XXVI резервного корпуса и осталось недолго ждать, когда мы двинемся на ненавистного врага и получим боевое крещение».
«Развёртывание. Высадка прибывающих войск 4-й армии закончена к 14.10. В тот же день начали новые корпуса выдвижение против вражеских войск. XXVI резервный корпус генерала пехоты фон Хюгеля делился на 51-ю и 52-ю резервные дивизии. 51-я (генерал-лейтенант Вэнкер фон Данненшвайль), к которой принадлежал 23-й резервный егерский батальон, включала в себя резервные пехотные полки №№ 233, 234, 235, 236, а также резервный полк полевой артиллерии № 51. К 52-й дивизии принадлежали резервные пехотные полки №№ 237, 238, 239, 240, резервный егерский батальон № 24 (подполковник барон Шенк) и резервный полк полевой артиллерии № 52.
Общая численность батальона (вкл. нестроевых) составляла 18 офицеров, 2 чиновника, 2 врача, 943 нижних чина и 50 лошадей. Боевая сила равнялась 16 офицерам, 2 врачам, 855 нижним чинам.
15.-17.10.1914
23-й резервный егерский батальон. Боевые действия. Батальон выступил из своих первых квартир на вражеской земле, сперва в направлении Гента, но затем, повернув на запад, через Соттегхем, Семмерсэке, где у него был день отдыха, Дейнзе, Мойлебеке, Ингельмюнстер, Кахтем, Румбеке продвигался к Рулеру. Переходы, хотя часть багажа везли на реквизированных повозках, некоторых всё ещё изнуряли, но были проделаны в отличном настроении. Попадались бегущие из Антверпена штатские, с барахлом на телегах, тачках и за плечами, мужчины, женщины, старики и дети, глубоко печальная картина для молодых солдат, первое впечатление о горестях войны. Несмотря на это дорогу сокращали хорошими народными, походными и егерскими песнями, забывали усталость. Не иссякал непобедимый нижнесаксонский юмор, шутки сыпались при расквартировании и реквизициях. Здесь были по большей части начинающие изучать военное ремесло. Всё нужно было сперва изучить и более или менее дорого оплатить большим опытом. Это включало, например, решение вопроса о том, как в маленьком доме, где живёт многодетная семья, быстро и должным образом разместить ещё одного или двух постояльцев или как вести охоту на убегающую домашнюю птицу, которая была хорошо оплачена наличными. Это были дни безоблачных наслаждений походной романтикой, серьёзность войны тем временем ещё не хватала грубой рукой. Но в целом росло нетерпение как можно скорее пойти на врага».
26РК: «15.10 достигнуты головными частями: 51-й дивизии – Дейнзе, 52-й – Ольсене».
Эмиль Пуплье из Фридрихсроды/Тюрингия, 2-й взвод 4-й роты 234-го рпп, пишет в своём дневнике: «Четверг, 15 октября. В 10 часов батальон снова готов выйти из бивака. Маршировать, маршировать. Всё время! Короткие паузы, потом снова надеть ранцы и дальше, ещё дальше. Везде широкие, плодородные поля. Осенний запах. А сидор всё давит, ноги болят. Есть отстающие, которые больше не могут, выходят из колонны и падают на обочину. Санитары и один унтер-офицер остаются, собирают уставших и медленно ведут их дальше. Но когда отстающих стало слишком много, мы реквизируем у крестьян лошадей и телеги, грузим на них ранцы. Крестьяне этому не рады, но они должны сидеть на козлах и к полуночи они получат своё добро назад. Ранцы снова подвергаются проверке и от того, что вчера было жалко, мы избавляемся сегодня. Он должен стать легче. Полевая кухня снова варит густой гороховый суп, там много свинины. Вечером прогремел по деревне дивизион артиллерии. Некоторые выпрыгивают из соломы. А потом снова становится так тихо».
15.10.14 (Дрейсе, 9-ярота 235-го рпп): «15-е октября. Это уже третий день поездки. 15-го утром – Шарлеруа. Нас покормили, это более долгая остановка. Когда я осмелился выйти на улицу, там не было ни одного человека. Из большинства окон свисали белые скатерти. Здесь имела место борьба с вольными стрелками. Я постучал в двери булочной. Но никто не открыл. Через Граммон шла поездка дальше. Будут ли снова готовить жаркое из свинины? Жаркое на самом деле - наш кашевар и принадлежит к благородному ремеслу мясников. И говорит всегда: «Когда мы получим полевую кухню, то вы должны будете отправить меня кашеварить. Я уж позабочусь, чтобы у вас рёбра не торчали». Разок он уже готовил в пути. Восхитительный суп. Зелёный горошек. А его помощник по кухне – шоколадье. Никто не знает, что это такое. Но, в конце концов, это, вероятно, связано с шоколадом и шоколад, прежде чем он затвердеет в тарелке, будет, вероятно, приготовлен ещё раз: так что он должен рубить в готовке. Таким образом он попал на кухню – а мы тащимся дальше. Будем ли мы ехать ещё одну ночь? Куда мы вообще можем попасть? Когда наконец звучит «Приготовиться и высадиться» уже темно. Оттуда, где мы высадились – местечко зовётся Соттегхем – двигаемся маршем дальше. Прежде чем мы правильно поняли, мы уже были в пути. Так мы вообразили, что уже движемся к квартирам. Но не тут-то было. Опять идём. Как будто мы знали, где собака зарыта. Мы не слышим «впереди короче шаг». Темно хоть глаз коли. Как в корове. А дорога чертовски плоха. На обочине через определённые промежутки лежат маленькие кучки земли, вероятно от дорожных работ. На эти паршивые кучки натыкаешься, летишь туда. Кто спотыкается об неё, сразу летит в канаву. «Опять этот холм! Проклятье!». Потом слышен шум. На секунду вспыхивает свет и в канаве видны упавшие друг на друга. С нами по-другому. А как давит сидор! Как свинец лежит он на наших плечах. Три дня и три ночи в тесном строю, потом эта гонка и тяжёлая ноша. Кто-то не выдерживает. Кратко ругается, проклинает и смеётся. И получаем ужасную жажду. Слишком быстро опустели фляжки. Вот мы входим в местечко. Темно. Мы скорее догадываемся о домах, чем видим их. «Мы останемся здесь?», «Здесь вообще хоть кто-нибудь есть? Такой мрак!» «Наверняка убежали». «Как только в деревне может быть так темно?» Мы проходим. Никаких квартир. Дикая охота идёт дальше. Но наконец звучит «стой!». Справа живая изгородь. Мы опираемся и опираем на неё проклятые сидоры. «Чёрт возьми, это было слишком круто». «Сумасшедшая дождина!» «Должно быть, в Бонне сейчас хорошо!» «Мужик, захлопни пасть!» «Утром наведу порядок в сидоре. Там явно что-то лишнее». «Прежде всего выкину на хрен свои ботинки», говорю я. «А железный паёк я пущу в ход. Потом получим порцию получше», говорит Фрост, брат нашего обер-лейтенанта. Тут мы слышим, как приближается грозная ругань. Наш майор! Он, вероятно, шёл позади своего батальона. Должен вперёд и в темноте настигает – кого? Своих солдат. А они, усталые как собаки после долгого марша, лежат посреди дороги. Снова идёт дальше. Хотя бы не так дико как раньше. Мы входим в деревню. Стой! Останемся ли мы тут? Хотя тут тоже ни души. Кругом тьма и ничего не слышно. «Отделениями или капральствами занять квартиры!», раздаётся наконец. Мы стучимся в двери и ставни. И вот казавшаяся вымершей деревня постепенно становится светлой и оживлённой. Так мы учимся получать наши первые бельгийские квартиры. Мы приветствуем его фразами «бонсуар, мсье». Это успокаивает его первое волнение. Он отвечает «бонсуар, мсье, бонсуар» и подаёт нам руку помощи. Спальня жителя не должна быть занята нами. Мы должны заготовить себе солому и лечь на кухне. Наша кухня узка, но это лучше чем вагон третьего класса и лучше чем изнурительный марш. Эта каморка имеет кроме входной двери ещё две. Через одну из них наш хозяин наконец исчезает. Нашего Флендера дразнит другая дверь. Он чует съестное за ней, нащупывает в темноте и сперва приносит молоко. Хоть и мало, но всё же молоко. Молоко к чёрствому ржаному хлебу! Мы с Флендером жуём, пьём и хлопаем зенками. Затем он снова исчезает. Возвращается с салом. Ничем не пренебрегать. «Что там в самом деле по соседству?». «Я думаю, у него там магазин – погоди!». Тут появляется Шоколадье «Чёрт побери, мужик! Мы должны дальше принять меры». «Лучше оставь! Мы не должны так делать. Завтра тут надо будет заплатить ему» «Конечно. Вопиющее безобразие. Можно было бы реквизировать чуть-чуть».
26-й рез корпус: «16.10.14 дивизии развернулись на своих участках, а именно: 51-я резервная дивизия в районе Дейнзе – Аувеген – Аспер – Гравере – Эке. 52-я резервная дивизия – Олсене – Зюлте – Ноккерен – Ойке – Эйне – Муллем. Общее положение на Западе со времени битвы на Марне развилось так, что французы и англичане снова и снова пытались окружить правое крыло германцев. Это вело к непрерывному расширению на север германского правого крыла с ожесточёнными боями. В то время как мы подъезжали к фронту, бушевали битвы под Лиллем и севернее него на позициях у р. Лис. 3-й рез. корпус и 4-я запасная дивизия после взятия Антверпена 09.10 энергично преследовали отступающих на запад к нижнему течению Изера бельгийцев. Брешь между морем и Лисом должна была закрыть 4-я армия, кроме того наступая уничтожить английские войска и свернуть вражеский фронт с севера. На стороне противника в этой бреши находились: от моря у Ньюпора до Диксмёйде – бельгийская армия, под Рулером французский кавалерийский корпус Коннё, южнее которого 3-я английская кавалерийская дивизия, в Ипре 89-я французская территориальная дивизия, в Попперинге 87-я французская территориальная дивизия. 1-й британский корпус выгрузился 16.10 в Азбруке».
Эмиль Пуплье из Фридрихсроды/Тюрингия, 2-й взвод 4-й роты 234-го резервного пехотного полка, пишет в своём дневнике: «Пятница, 16-е октября. С раннего утра на марше. Это уже лучше. Мало-помалу спина привыкает к грузу. Если даже он жмёт и давит. Но отставших снова много. В большом пансионате мы занимаем квартиры. Монахини посматривают на нас подозрительно, но вскоре привыкают и терпят, что мы жарим несколько куриц на кухонной плите».
Доброволец Дрейссе: «16-е октября. Мы не далеко ушли от деревни, остановились, сложили ружья в пирамиды и ждём. Перед нами здесь должны пройти немецкие подразделения. Неподалёку стоит крестьянский дом. Мелом на дверях и ставнях написано: «Беречь! Хорошие люди!». Там действительно два прекрасных пожилых человека, мужчина и женщина, которые нам охотно продали сало. Даже в противном случае будет реквизировано. Но всё за отдельную плату. Это строгий приказ. Тем не менее, на одном доме написано: «Внимание! Люди ненадёжны!». Когда наш обер-лейтенант видит, что мы рьяно ищем, чего бы перекусить, он сказал, смеясь: «Я отныне считаю себя свиным жарким». «Бабушка» реквизировал целую корзину яиц. Я думаю, что он самый старый в нашей роте. Или он только так выглядит? В любом случае из-за этого мы зовём его меж собой бабушкой. Мимо проходит колонна Красного креста. Когда мы рассказываем нашим унтер-офицерам, они спрашивали: «Собаки были при этом? Вы не спрашивали, может, они из Остенде пришли?». Название Остенде слышно всякий раз. Может быть, мы идём туда? Наконец раздаётся: получать пищу! Солдаты и офицеры получают еду на полевой кухне. Жаркое из свинины снова хорошо приготовлено. Затем возвращаемся в квартиры. Наша старая занята. На новой квартире в сарае мы находим скрытый в соломе велосипед цвета фельдграу. «Мой велосипед!», приходит ругающийся бельгиец. Мы с Флендером идём к обер-лейтенанту и докладываем об этом. Он лежит в доме вместе с частями первого взвода. Теперь бельгиец снова должен вытащить свой велик. Он повреждён. Нет фабричной марки и даже опознавательного знака. Остаётся подозрение. Наш обер-лейтенант внушает нам быть максимально осторожными и запрещает спать в доме. Поэтому на ночь мы обосновываемся в сарае. Там со своими лошадьми уже лежат два конных ординарца. У подозрительных и застенчивых хозяев мы за хорошую плату заказали ужин – картошку и жаркое. Несмотря на «велосипед» мы не хотим отказываться от этого. На глазах всей семьи, мы осматриваем затворы наших погремушек и складываем в кухне пирамиду. И вся семья должна есть с нами из-за того, что еда может быть отравлена».
26РК: «Суббота, 17.10.14. 4-я армия начала выдвижение. Её задача имела решающее значение для исхода кампании. И она должна была полками добровольцев после шестинедельного обучения расправиться с испытанными колониальными солдатами противника и ветеранами! К тому же на холмистой местности, пересечённой многочисленными водотоками, с окружёнными канавами и кустами отдельно стоящими домами. Здесь даже старым солдатам трудно было бы найти дорогу, держать направление. О противнике до вечера 16-го было известно только, что между Лисом и морем находятся бельгийская армия и некоторые английские подкрепления. 17.10 выдвигались: 51-я из Дейнзе через Дентергем к Хантьесхуку. 52-я из Крюйсхаутема через Вив Сен Баво к Острозбеку. Выдвижение протекало без помех. Дивизии получали квартиры после достижения целей марша. К вечеру о противнике было известно, что Ипрский канал занят, а английские силы находятся в Ипре и Поперинге. Дальний разъезд 52-го рез кав. отряда в 6:45 заметил южнее Рулера английский эскадрон и был обстрелян из Морселе».
Эмиль Пуплье: «Суббота, 17-е октября. 25 км марша и мы в Дентергхэме. Большая школа - наше жильё. С фламандскими крестьянами мы можем иметь дело достаточно хорошо здесь и там. Нас понимают. Ночью моё отделение заступает на караул. В деревне постепенно замирает жизнь. Нас посещает офицер. Мы располагаемся за деревьями. Ночь звёздная. Сами по себе летят наши мысли домой. Подбегает ординарец: пристальнейшее внимание, один патруль арестовал британского шпиона в униформе немецкой пехоты. Наши глаза смотрят в темноту, и мы прислушиваемся к шелесту листьев в кронах - думаем о доме - слушаем и слушаем. Смена приходит через два часа. Наш лейтенант приводит их к нам. Мы идём через тихую деревню в караульное помещение. Над нами мерцает звёздное небо Фландрии».
Дрейсе: «17-е октября. Ночью в сарае было чертовски холодно. Мы заползали в сено всё глубже. Тем не менее, мы сильно замёрзли и утром были совершенно одеревеневшими. Конные ординарцы устроились лучше – они лежали рядом со своими лошадьми. О, как должно греть конское тело! А мы снова маршируем. Куда мы идём, никто не знает. Некоторые говорят, что против англичан, иные - в Остенде, третьи – занять какую-то крепость. Много поём. Время от времени мы останавливаемся. Тогда проводим реквизиции. Я могу, к сожалению, не могу в этом участвовать. У меня больные ноги и поэтому я должен отдыхать, чтобы смазать ступни и перемотать портянки. Ужасно болит всякий раз, когда снова идёшь. Пейзаж красив. Пышные поля и всюду разбросанные большие и малые фермерские хозяйства. Также большие имения. Мы видим много ветряных мельниц. Также мы видим, что их крылья приходят в движение, когда наши колонны к ним приближаются. Это подозрительно, наверное передача информации. И вот вперёд посылают отряды, которые должны запретить бельгийцам крутить крылья мельниц. Но мельники включают дурака и делают вид, будто ничего такого нет. Жаль, что мы не можем расстрелять эти мельницы. Теперь нам навстречу идут беженцы. Длинными колоннами. Со своим барахлом. Совсем так, как показывают в газетах. Они держатся строго на обочине. Лишь немногие смотрят на нас. Раз посмотрел на меня маленький светловолосый мальчик, смело нёсший белый узелок… Я должен думать о моём младшем брате дома - мы спрашиваем людей, откуда они идут. Но они ничего не говорят. Прикидываются глупыми. Ещё до наступления темноты рота занимает квартиры в разбросанных тут и там крестьянских домах. Моё капральство лежит на кухне маленького отдельно стоящего дома. Наш острый на язык унтер с нами. С ним свои вопросы. Как правило, мы хорошо ладим с ним. Но иногда его накрывает. Потом он, видимо, чувствует себя чуть слабее. И хочет возместить это своими нашивками. Он даёт резкие команды: «Смирно! Всем молчать! Замереть!» Когда его грозно дрожащие усы пропускают вылетающие команды, его мнение о себе снова высоко. А потом он говорит себе то же утешение, и приободряет нас к тому времени, когда засвистят пули. Сейчас он даже хочет изображать начальника перед нашими бельгийскими хозяевами. Никто не знает, почему. Это удалось ему разве что почти. Он вообще не особо умный. Эта дыра зовётся Дентергем. Само село лежит дальше по дороге. Так как мы видим только несколько домов и ферм. А Жаркое приготовил суп. Горох с мясом или мясо с горохом! Мы наедаемся до отвала».
18.10.-30.11.1914:
51-я рез. див.: Битва на Изере.
26-й резервный корпус. «18.10.14, воскресенье. С рассветом дивизии продолжили выдвижение. 51-я из Хантьехука через Мойлебеке и Ингельмюнстер в Эмельгхэм, 52-я из Острозбека через Вив Сен-Элуа, Ойгхэм, Хулсте и станцию Ингельмюнстер в Изегем. По достижении целей марша они получили отдых. По словам местных жителей 17-го 2 британских эскадрона с двумя броневиками выехали из Рулера на юг. 51-й резервный кавалерийский отряд поздно вечером доложил о том, что Рулер занят одним батальоном и кавалерией. Отряд велосипедистов из 46-й рез. див. (сосед справа) в 90 человек в тот день на пути между Рулером и Вестрозбеком у Остньивкерке попал в засаду английской кавалерии и был полностью уничтожен. Из показаний пленных английское верховное командование узнало о приближении новых германских корпусов. В искупление этого нападения, в котором приняли участие жители Рулера, город должен был выделить средства на установку на городском кладбище памятника павшим».
18.10.14: 23-й резервный егерский батальон: «Наконец до войск издалека донёсся гром канонады. 18.10 батальон шёл во главе колонны. Во время одного из привалов на автомобиле появилась внушительная солдатская фигура генерала фон Хюгеля. Генерал велел остановиться и обратился к войскам с короткой содержательной речью: «Родина окружена исполненными ненависти врагами, она смотрит на вас, покажите, на что способны, держитесь молодцом, егеря, стреляйте спокойно, каждый выстрел должен поражать цель, удачи в бою!». Настроение было воодушевлённым, многие с радостью бы маршировали всю ночь, чтобы утром встретить врага. Но вечер 18.10 принёс батальону хороший, мирный отдых в Меркегеме, последний перед долгим перерывом».
Эмиль Пуплье, дневник: «Воскресенье, 18-е октября. Сегодня в батальоне оживлённо с раннего утра. Ординарцы носятся по деревне. Господствует некий ажиотаж. Что-то произошло или должно произойти. Но мы не знаем, что именно. В 8 часов идём дальше. На широкой дороге бесконечная серая колонна. Дивизионная походная колонна! Сколько людей! Сколько надежд марширует тут! Странно, мы совсем не слышим новостей с фронта, совсем ничего о том, как вообще дела на Западном фронте; как на юге, как на севере? Ничего, совсем ничего. Через несколько часов внезапная остановка. Возбуждённо и любопытно выглядывают из колонны вперёд и назад. Оживление распространялось сегодня утром перед маршем. Спрашиваем каждого ординарца, пробегающего мимо. Но ничего не проясняется. Наконец из головы колонны передают через стоящих позади: чтобы отойти назад, туда, откуда мы пришли. Никто не верит. Говорят, нас планируется задействовать против Гента с запада. Но теперь Гент пал и направление нашего марша обязательно стало из-за этого другим. Рыча, мы разворачиваемся и действительно идём назад. Далеко! У крестьянина в большом сарае квартира. Добрый человек делает хорошую мину при плохой игре. Все ходят туда-сюда. На маленькой печке стоят в ожидании котелки. Всякий, кто имеет желание, готовит себе что хочет. Мы оплачиваем крестьянину куриц, одна марка за штуку. Мы не знаем, доволен ли он. Его жена смотрит с большим страхом. Оба знают – война. К тому же сегодня воскресенье. А 8 дней назад?!»
Доброволец Дрейссе: «Мы во Фландрии. Куда мы идём, никто не знает. Но Фландрия всё-таки в Бельгии, к французской границе, что ли? И кругом должны быть англичане? В то, что мы куда-то идём, чтобы занять крепость, мы больше не верим. Этого мы тоже не хотим. Мы хотим вперёд и ничего больше! Марш как и вчера. Раз мы встречаемся с другим полком. Он как раз отдыхает. Солдаты лежат в канавах. И добровольцы с ними. Они, кажется, здесь дольше, чем мы. «У вас серые руки!», кричим мы им. Они смеются. «Не бойтесь, у вас тоже такие будут!». Беда с моими ногами. К чёрту! Я должен их снова и снова набальзамировать, когда мы остановимся. Из-за этой проклятой боли я ещё и не могу ничего реквизировать. Реквизиция это сейчас главное. Без реквизиции марш не доставляет удовольствия. Чёрт побери! И вдобавок надо мной смеются. Штабные офицеры проезжают мимо нас на безупречных лимузинах. Эх, прокатиться бы сейчас! Никаких мозолей и лёгкая обувь! Я думаю о том, что в регламенте или правилах полевой службы сказано «солдату открыты высшие должности в войске». Так что стисни зубы. Это ещё может статься. И при дальнейшем движении с силой поётся «Это прекрасно - быть солдатом!» или «Птичка в лесу». Я полагаю, отделение перед нами, за нами и наше – лучшие певцы во всей роте. В первом взводе это ладится хуже. Но наш майор, кажется, болен. Он выглядит бледным, а когда мы останавливаемся, рядом с ним врач. Однажды он прислонился к дереву, бледный как мел. Наши ранцы наконец-то везут. Для этого реквизировали телегу. Бельгийские извозчики должны ехать с нами до следующего бивака. За это они получают свидетельство о реквизиции. Теперь, когда мы отдыхаем, не нужно «разбирать» ранцы. До этого всегда «разбирали». Каждый раз тот или другой искал что-то, дабы облегчить сидор. А потом пошло дальше, кругом лежали платяные и обувные щётки, правила полевой службы, учебные регламенты и всевозможные другие вещи. Как-то обер-лейтенант шёл по расположению роты и со смехом перечислял, что он нашёл. Сейчас нам удобней и больше не слышно «Как давит сидор!». Мы снова идём мимо домов, на которых есть надписи. «Врач! Больная женщина!» В Мойлебеке мы долго стоим на улице у составленных в пирамиды винтовок. Жители любопытно толпятся у окон и дверей. Наконец раздаётся: занять квартиры прямо здесь. С Флендером, Райндорфом, Партенхаймером, Дингелем и Пилем мы идём в один дом. Ещё ранний день. Вся семья на кухне, отец, сыновья, самому младшему около десяти лет, постоянно носят шапки и дымящиеся трубки. Даже самый маленький. Они постоянно плюются на кухне. Единственное ограничение, которое они налагают, это плевать только в непосредственной близости от круглой печи. Туда, таким образом, сегодня вечером мы не ляжем. Позже бургомистр через публичное воззвание объявил, что все жители должны вести себя тихо и мирно. С нашей стороны не было ничего, чтобы бояться. У наших хозяев есть дочурка. Может, лет двенадцати. Она прекрасно говорит на французском. Мы с ней и Флендером гуляем в саду, при этом извлекая свои школьные премудрости французского. Маленькая бельгийка смотрит на нас большими глазами и вероятно очень удивлена тем, что мы её не сожрали. Мы зовём её «маленькая мадемуазель» и она светится от этого. О «красотке» мы судачим. Но больше об учениях. Странным является нам маленькие дома, чьи двери у нас в стране чаще всего сердца вырезаны. Здесь эти места имеют только пол-двери. Поэтому нет сердец. Раскованно пребывает там всякий. Видимый снаружи. А также красоты страны. То, что мы зовём «очком» странно маленькое. Поэтому мы предпочитаем местность за кустами. «Кто знает, как по-французски портянки? Может, у кого-нибудь с собой словарь? Но в словаре такого, конечно же, нет». «Зачем тебе знать, как будет по-французски «портянки»?» «Хочу купить – если мне кто-нибудь даст 50 пфеннигов до следующего жалования». «Этот со своим вечным бальзамированием! Теперь он хочет деньги за это иметь!». «Езжай с обозом!» 50 пфеннигов не так просто получить. Но наконец один даёт мне денег. Тут есть магазин белья. «Добрый вечер, дамы!» «Добрый вечер, монсеньор!», откликаются они в два голоса. «Дамы, у вас есть что-нибудь для этого?». Я высоко поднимаю копыто и изображаю наматывание портянки. Дамы беспомощно смотрят друг на друга и на меня. Но мой портяночный словарь этим исчерпан или, скорее, у меня вообще его не было. Бесполезно. Снимаю сапог. Я вынужден сунуть им под нос мои стёртые ноги. «О, да, месье!» И 50 пфеннигов хватило – на квартире мы делаем кофе. Который здесь пьют с цикорием. Из круглых кружек. Больше цикория, чем кофе. И довольно густой. Вечером мы ужинаем с бельгийцами, часть из нашей полевой кухни, часть – их жареная картошка. А потом вся семья исчезает, а мы укладываемся на наше соломенное ложе».
19.10.14: «26-й резервный корпус выбил противника из Остньивкерке, его левая колонна заняла Морследе». «Понедельник, 19.10.14. 8 часов утра. Продолжили движение: 51-я див. из Эмельгэма через Сахтем и Рулер к Остньивкерке, 52-я РД из Изегема через Де Ауде Гуд к Морследе. Авангард 51-й РД (233-й РПП) нашёл Румбек и Рулер занятыми неприятелем. Они обнаружили себя атакой на Румбек, откуда они были обстреляны. Окружающий манёвр вынудил противника оставить Румбек и отойти к Рулеру. Для атаки на эту деревню были переброшены из-под Кахтема через Хог 234-й полк и 1-й дивизион 51-го резервного полевого арт. полка. Одновременной атакой с востока и юга противник был выбит. В 4 часа пополудни Рулер был в наших руках. При дальнейшем продвижении к Остньивкерке авангард обнаружил это место прочно занятым. Дивизия отказалась от атаки из-за быстро сгущающихся сумерек и выдвинула авангард восточнее Остньивкерке, а главные силы – в Рулер на отдых. В 52-й дивизии авангард (237-й РПП) обнаружил железнодорожную линию Рулер - Менен западнее Фоссельмолен занятой английской кавалерией с пулемётами. Поддержанная огнём одной батареи 52-го рез. полка полевой артиллерии атака авангарда выбила противника из Кастельхука, который был занят большими силами при артиллерии. Продвижение 237-го РПП остановилось у Ден Плас. Как только 2-й дивизион 52-го резервного полка полевой артиллерии занял позицию восточней Ден Плас и открыл по врагу огонь, дальше 238-й РПП слева и 239-й РПП справа от 237-го были введены в бой, противник под покровом темноты отошёл в западном направлении. 2 офицера и 16 солдат из 2-го короля Джорджа полка – 3-я английская кавалерийская дивизия – были взяты в плен. Затем 52-я продвинулась к Морследе и шла вдоль дороги Морследе – Фоссельмолен на отдых. Выдвинутые к Кайбергу форпосты обнаружили тамошние высоты сильно занятыми врагом. Основываясь на прежнем опыте, генеральное командование приказало на следующий день продолжать движение в несколько колонн и быстро сломить сопротивление британской кавалерии и продолжать наступление не теряя времени».
51-я рд: Руселар был пунктом назначения всех частей 51-й рд. В то время как её южная колонна быстро шла вперёд по дороге Исегем – Румеке, войска северной часто должны были искать дорогу по пересечённой местности и прокладывать путь топорами и кусачками через колючую проволоку, отделяющую изгороди и пастбища. Вскоре застопорилось продвижение по большой дороге. Румбек был первым местом, где шла борьба с засевшими в домах одиночными вражескими всадниками и – с гражданскими. В то время как местечко было зачищено и был занят недалёкий замок графа Лимбург-Штирума, северная колонна снова вышла на тот же уровень и шла к восточной окраине растянутого Спаньена и стянулась к дороге на Руселар. Тем временем части следовавшего непосредственно справа корпуса после короткой борьбы у Беверена и Гитса достигли Хогледе и некоторыми батареями обстреливали Руселар, который, как было сообщено, занят противником. Весьма нежелательно для наступающей из Спаньена северной колонны 51-й рд. «Мы слышали, как воют снаряды, до сих пор чуждый нам звук. Порядок снова был нарушен. Роты по одиночке двигались вперёд с той же целью: лежащим перед нами городом. Над его домами рвались шрапнели. Наблюдались попадания снарядов в высокую готическую колокольню. Медленно двигались вперёд. Мы ждали. Артиллерия всё ещё обстреливала город. Полные волнения, мы наконец приблизились к первым домам. Всё как будто вымерло. Слева от нас другие войсковые части уже достигли города и выводили население. Было известно отношение и вспоминалось о Лувене и Термонде. По чистому полю мы достигли первых улиц. С обеих сторон уродливые кирпичные дома без украшений, ни души. Где же враг? В конце улицы баррикада, достаточно большая, чтобы укрыть стрелка, стоящего на колене. Но не занятая. Стоп. Каждая рота получила свой маршрут. Рынок должен быть местом сбора. В ряд по десять шли вперёд, всегда с дистанцией пять метров сзади. Штыки примкнуты. Осторожно вглядываясь в дома, мы шли по улице. У входа на Остстрат, одну из главных улиц, которая ведёт к рынку, снова покинутая баррикада. У вокзала висят над дорогой телефонные и телеграфные провода и позволяют только медленное прохождение. Дома напротив железнодорожного вокзала несли на себе следы попаданий наших снарядов. Мы перешли пути и следовали по широкой улице. Слева и справа были витрины, но за редким исключением закрытые жалюзи. Беспрепятственно дошли мы до рынка. Одновременно сюда по Зюдстрат вступали геттингенцы из Румбека. Крик «ура!» приветствовал товарищей при встрече на рыночной площади. 23-й егерский уже первым в колонне поотделенно прошёл по городу. Пока они внезапно на выходе к Остньивкерке не были обстреляны пулемётом с колокольни церкви св. Михаила. При обыске домов были взяты в плен французские драгуны. Когда головная часть пехоты вошла в город, она тоже была обстреляна. Но уже спереди. Спешившейся кавалерией. У одного самокатчика нашли сообщения, которые показали, что в Остньивкерке стоит целая английская кавалерийская дивизия. В ответ на это дивизия получила приказ оставаться на ночь в Руселаре. Вечер быстро наступил, освещённый тлеющими пожарами. Город кипел. Тысячи хотели на постой. Быть может последний под крышей перед долгим перерывом».
19.10.1914:
Эмиль Пуплье из Фридрихсроды/Тюрингия, 2-й взвод 4-й роты 234-го рпп, пишет в своём дневнике: «Во Фландрию. Понедельник, 19-е октября. В 6 часов утра батальон идёт маршем в составе большого соединения в направлении Ингельмюнстера. Задержки. Марш уже не правильный. На длину повозки вперёд. Стой! Пауза. Снова строиться. На длину повозки вперёд. Стой! Так повторяется сотни раз. В итоге марш идёт вообще без команд. Паузы становятся всё чаще. Люди выходят из колонны, заходят в покинутые дома и находят там различные запасы. Наконец где-то находят винный погреб. Отделениями бросаются туда и выносят полные бутылки различных вин. Штопоров нет. Не мудрствуя лукаво отбивают горлышки об углы домов и в полной мере наслаждаются белым вином. Для ротных командиров это уже слишком. Люди должны оставаться свежими. Прискакал штаб-врач на своём коне и заявил, что всё вино отравлено. Это даже подтверждено одной пробой. Тогда всё, что не выпито, летит в стены домов и из осколков течёт вино. Маршевая колонна снова медленно приходит в движение. Справа от большой дороги тащатся печальные вереницы беженцев. Женщины, мужчины, дети. Жалкие клячи, скрипучие повозки и тележки, доверху нагруженные имуществом всех мастей, кровати, сундуки, коробки, стулья, столы, птичьи клетки и т.д., а позади них коровы и овцы. Сверху на тележках сидят, размещённые в перинах, бабушки и дети, которые не могут идти. Мужчины и женщины, нагруженные узлами, плетутся рядом. Страх и мука на мрачных лицах, руки постоянно подняты и всё время бормочут: «Немцы, хорошие люди». Я больше не могу это видеть и слышать. Какой страх, какой ужас должен согнать людей с их родины, нам навстречу? Мы машем, что они должны опустить руки, делаем жесты, но когда они проходят, снова поднимают руки и всюду за нами в походной колонне то же предложение: «Опустите руки». Но страх поднимает их руки всё выше. Дети беспрестанно плачут, женщины перебирают чётки. Те, кто идёт пешком, носят тяжёлую деревянную обувь, сгорбившиеся под тяжестью груза по полю у края дороги. Печальное шествие. И чем дальше мы идём вперёд, тем чаще видим беженцев. Ужас лежит у всех на лицах. Так, во второй половине дня в колонне случается беспокойство. Мы больше не идём вперёд. Ординарцы носятся вдоль колонны взад-вперёд – стоять, идти, стоять, идти! Ничего. Что-то впереди должно быть происходит. Стоя высоко в стременах, ротные высматривают впереди. Вот пролетает мимо наш батальонный ординарец. «Мы идём вперёд!», ревёт он сквозь шум мотора. «Ура», прокатывается по колонне спереди, так далеко назад, как мы можем уследить. Батальонный адъютант скачет галопом к ротным: «Пожалуйста, господа, вперёд к господину майору!» Как это взрывает! Все кидаются к пирамиде, в миг ожидается команда: пошёл. Вот ротные возвращаются назад. На загорелых лицах радостные улыбки. «Все собираются здесь». В миг выстраивается в чистом поле возле дороги наша рота большим полукругом вокруг нашего лейтенанта. 250 пар глаз прикованы к его губам: «Слушайте! Голова нашей дивизии только что столкнулась с врагом!». 250 голов высовываются, ни слова. «Сейчас речь о том, чтобы показать, чему вы научились. Покажите, что вы немецкие солдаты. Я ожидаю, что каждый, стар и млад, выполнит свой долг согласно данной присяге. Глаза верховного главнокомандующего устремлены на вас и всё наше немецкое отечество доверяет вам! К оружию!». Редко мы так быстро хватали ружья. Но ещё не идём. Быстро последний привет, открытка полевой почты домой. Кто знает, когда у нас снова будет время. Вот во второй половине дня внезапно появляется вражеский лётчик. Все под деревья. Укрытие от наблюдения с воздуха. Наше выдвижение уже давно заметно ему издалека, так что он должен ориентироваться лишь на предполагаемую силу. Мы отделениями пытаемся обстреливать его. Он равнодушно продолжает свой полёт. Но потом мы наблюдаем, как на обратном полёте над Исегемом один из самолетов был подбит. Должно быть, он всё-таки получил откуда-то выстрел. Постоянными криками «ура» мы сопровождаем падение. Беспокойство в колонне теперь не унять. Беспрестанно мечутся мимо нас ординарцы. В конце концов мимо нас с ужасным грохотом проходит вперёд подразделение полевой артиллерии. Снова медленно идём вперёд. Потом опять стоп. Через Исегем идём с переменчивыми паузами. Ранцы мы едва чувствуем. Тревога натянула наши мышцы. Перед нами появляется одна колонна за другой. На дороге на Рубмек мы слышим ружейную стрельбу. А потом свистит и гудит над нашими головами. Мы прислушиваемся, откуда стреляют. Выдвигаемся повзводно. Идём чистым полем к Румбеку. Выстрелы с колокольни. Там должен быть пулемёт. С винтовками под мышками, широкой стрелковой линией мы медленно приближаемся к городу. Ружейный огонь становится плотнее, ниже, мы видим фонтанчики пыли. Справа от города, в чистом поле, скачут всадники. Это должны быть англичане. Слишком далеко, чтобы можно было вести по ним прицельный огонь. Беспокойство второй половины дня давно прошло. Мы в той форме, в которой были на полигоне в Ордруфе. Иногда мы должны бросаться на землю, когда по нам дают плотную пулемётную очередь. Бросками продвигаемся вперёд и должны наконец попасть в канавы слева и справа от дороги. Пулемётные обстрелы становятся слишком частыми, значит пора укрыться. В кронах деревьев у дороги бьёт и трещит, тогда падают на землю сучки и листья. Хорошо хоть, что выстрелы идут слишком высоко. Дальше, дальше, неумолимо к городу. Лейтенант с нами. Его железное спокойствие и сияющие глаза дают нам веру, которая делает сильным. Всё ближе подходим к Румбеке. Вот откуда-то летят в город спешащие и клокочущие гранаты. Падают близ церкви. Облака пыли и дыма показывают нам места попаданий. Пулемётный огонь замолкает. Врага не видно и не слышно. Тогда мы собираемся на дороге и взводами идём к городу. Останавливаемся на восточной окраине и разбиваемся на отделения, с винтовками готовыми к стрельбе в руках, достигаем первых домов. Натыкаемся на товарищей, которые подошли с юго-востока и северо-востока. Приказ: обыскать дома. Не по одиночке, минимум по двое, пока остальные ждут снаружи. Людей щадить. Только там, откуда стреляли или где нашлись патроны или оружие: возмездие. В медленном продвижении мы слышим приказ и начинаем сразу в первых домах. Наши приклады стучат в закрытые двери и ставни. Ещё раз, ещё раз! Где открывают не сразу, выручают киркотопоры и приклады. Испуганно, с поднятыми руками стоят за дверями гражданские: «Немецкие люди, хороши люди». Дрожа всем телом стоят прямо перед нами женщины, в высоко поднятых руках часто держа маленьких детей и младенцев. Мы отталкиваем их в сторону, вытаскиваем ящики шкафов, ища патроны, спрашивая между тем про оружие, амуницию и получаем со всевозможными протестами и всё выше поднятыми руками один ответ: «Никакой карабин, никакой снаряжение!». Мы быстро ищем дальше. Два человека вниз в погреб, женщина впереди наспех всё освещая. Потом наверх на чердак, снова женщины впереди, в спальню, под кроватями, в шкафах, всюду наши ищущие глаза. Потом в следующий дом. И так дальше. Дверь одного дома не хочет поддаваться. Кироктопор сюда! Юпп Нойманн, кёльнец, подходит как изверг, бьёт, пинает и толкает дверь, а когда его с другой стороны поддерживает один товарищ, дверь внезапно раскрывается и из открывшейся щёки сверкает нож и попадает товарищу в голову. Бешено ревёт Юпп как пронзённый бык. В миг всё отделение на кухне дома. Три молодых парня с висячими усами и озлобленным упорством на лицах были выведены. Женщины кричат и бегут с детьми на руках. Патроны с толстыми свинцовыми пулями лежат на кухонном столе. Двух парней вытащили из нижней части дома. Тогда мы почуяли запах из спальни. Я вижу высокое мерцающее пламя… затем мы в следующем доме. Дальше, дальше. Вдоль и поперёк города. На церковной площади частично горят дома. Возмездие! Возмездие! Дальше! Дальше! Над городом пролетают в даль немецкие гранаты. Цель – Рулер! За Румбеке, на дороге на Рулер собираются роты. У лейтенанта весь взвод в сборе. Походной колонной батальон идёт к Рулеру. А позади остаётся Румбеке в зареве пожаров. Война идёт своей ужасной тропой. Перед первыми домами Рулера короткая остановка. Приказ: «Пристальнейшее наблюдение за фасадами домов. Два ряда справа, два слева, идти по мостовой и наблюдать за перекрёстком. Где гражданские у окна, тут же стрелять. Особое внимание на чердаки. Стволы ружей могут быть просунуты под сковородками. В остальном щажение. Вперёд!» Все двери и окна закрыты. Ставни на щеколдах. Мы идём в сомкнутом строю. Без происшествий. Ничего такого, что вызывает возмездие. Недалеко от рыночной площади мы должны остановиться. Артиллерия ещё стреляет по городу. Небо красное. Мы должны убрать баррикаду, чтобы обоз и артиллерия могли пройти. Весь накопленный энтузиазм здесь выплёскивается. Забыты все трудности похода. Никто не хочет отставать. Настроение отличное. Никаких потерь. Вот наконец чертовски темно и мы входим в Рулер. Ужасный беспорядок. Беспрерывные крики и рёв по ротам, батальонам, отделениям и т.д. За горящей церковью наши 7-е и 8-е капральства находят жильё в неповреждённом доме. Поблизости, около горящей церкви стоит большой магазин колониальных товаров. Всё, чего нашей душеньке угодно, было здесь. Жир, масло, яйца, сыр, кофе, сахар. Фурьер уже на месте. Мы продаём ему, невзвешенное, всё что он пожелает. Но телеги не смогут это тащить. Дома ярко освещены. Капральства готовят себе лакомства. А Макс Греб уже варит в горшке ощипанную курицу. Со всевозможными компонентами он заканчивает безупречный бульон. Но желудки переполнены. Никакого покоя, нечего и думать об этом. Три раза за ночь звучит пожарная тревога. Нам приходится покидать квартиры. Горит целый ряд домов. Под утро за рядом горящих домов мы находим дом, где можно поспать. На широких кроватях мы лежим опоясанные и крутимся с полными желудками без сна. Через незанавешенное окно светит зарево пожара, а с улиц непрестанно проникает топот лошадей и громыхание телег».
Дрейсе вспоминает: «19-е октября. Вот это храп был сегодня ночью! В 7 часов мы стоим готовые вступить из Мойлебеке. Мы радуемся, что наш майор сегодня поприветствовал отдельные роты. Он ведь обычно этого не делал? Что-то особенное случилось? Да, мы очень любим нашего майора. Прежде всего, нам смешно, когда он ругается. Настоящие крепкие ругательства солдата. Их мы случаем охотно. Он никогда не кричит. Нам объявлен сегодня большой поход. Наш багаж будет снова сдан в обоз. Мои ноги чуть лучше. Эта большая остановка пошла нам на пользу. В 8:30 мы в первый раз отдыхали в маленьком местечке. Мы были довольно близко к англичанам. К кавалерии. Мы считаем, что приближаемся к французской границе. В 10:30 у нас большой привал. В Эмельгхэме. Здесь витает в воздухе что-то очень мощное. Строгий приказ держать дорогу свободной. Лётчик любопытно нарезает круги над нами. На большой высоте. Вскоре появляется второй. Издалека мы слышим грохот пушек. Впервые наша пехота стреляет боевыми патронами. По самолётам. Они меняют курс. Но, наверное, только потому, что уже всё разведали. Мимо нас проносится офицер артиллерии. Вперёд. Врач со своим конём стоит на дороге. Звери встают на дыбы. Окрики. Мало-помалу наше напряжение достигает точки кипения. Тогда, наконец, приходит избавление. Его приносит лейтенант Бакмайстер. С приказом: «Полк атакует!» он несётся вперёд полным галопом. Ух, как мы кидаемся к ружьям! Почти нет нужды командовать «К оружию!» и «Рота, вперёд!». И как из одной глотки льётся песня «О, Германия, высоко в чести! Ты святая земля верности!». Песня растёт из нас и мы становимся песней. Офицеры смотрят на нас как будто мы из другого мира. Священнейшее желание, не задор, заставляет нас петь. Огромное воодушевление снисходит на нас, когда мы слышим, что сегодня пойдём на врага. Пение продолжается. С песней мы маршируем мимо остановленных колонн обоза и мостовых парков. «Чего у нас с собой только нет! Мы этого вообще не знаем!» «Мы, кажется, приближаемся к какой-то луже». «Мужик, я уже вижу нас по шею в воде!». И тогда дело становится ещё интереснее. 233-й полк должен сражаться перед нами, наши самокатчики обстреляны. Раненый вестовой рысит мимо нас. В тыл. Его голова перебинтована. Ему повезло, так это называется. Грохот пушек становится явно слышимым. Поспешно идём дальше. Больше просёлками, чем по дороге. «Во, наш дивизионный!» Действительно, там стоит его превосходительство. Непринуждённо, почти картинно прислонился к дереву. Карта в руке. Смотрит задумчиво мимо нас. И мы сворачиваем с дороги прямо напротив него. Направо. В поле. Прямо в поле. «Киркотопоры вперёд!» Мы ломимся через живые изгороди и заборы. «Обер-лейтенант Фрост, пожалуйста, правее канавы!». «Так точно, господин майор!». Ров широк. Как его пересечь? Сильные кулаки рабочих нагибают пару деревьев и укладывают их на края канавы. Как само собой разумеющееся. Быстро и бесшумно. И все переходят сухими. В колоннах повзводно мы лежим друг около друга. Почему не идём дальше? Вот, мощный обстрел позади нас. И шлёпанье над нашими головами. Мы невольно смотрим наверх. И снова выстрел и снова шлёпанье над нами. Так оно звучит! «Миленькие вещи мы посылаем туда! Откуда они могут стрелять?». «Там впереди видны башни. И там рвутся наши шрапнели. Там должен быть город». «Ну, кажется, начали с уличных боёв». Наш обер-лейтенант идёт к своему брату. С картой. И мы слышим, что перед нами Рулер. Мы снова идём вперёд. Наша артиллерия палит поверх наших голов по городу. Теперь мы не видим как шрапнели рвутся над городом. Наверно стреляют гранатами. Со стороны фронта идёт самолёт. Не разобрать, наш или вражеский. Дальше через изгороди. Наша артиллерия стреляет. Мы видим далеко впереди густые облака дыма. Город уже горит. Мы идём мимо домов, отдельных усадеб. Тихо, громоздко и несколько зловеще они лежат в пышной обстановке. Вот мы аккурат между домами и усадьбами – внезапно начинает трещать. За нами, рядом с нами, перед нами. Что такое? Стреляют из домов! Из домов? Что за…? Франтирёры? Да, они самые. «Проклятое свинство!» Приказ: «Батальоны не должны продвигаться дальше. Рулер лежит под огнём нашей артиллерии, а франтирёры стреляют из каждого дома. Прежде всего надо зачистить дома от франтирёров. Каждый дом, амбар, сарай, конюшня должен быть обыскан. Наш обер-лейтенант всегда впереди. Военно-полевой суд выносит приговор парням. Непосредственно за нами гремят залпы. Курицы из домов франтирёров тут же становятся «кандидатами на сковородку». Некоторые подвешивают кур на пояс. Как охотники. Из одной большой усадьбы мы выжимаем сразу несколько франтирёров. Ужасен переполох женщин. Как безумно носятся они по двору. И в этом доме мы находим карту. Датирована 1906 годом. На ней Германия состоит только из Тюрингии. Все другие области поделены! Поделены между нашими соседями: Россия простирается до Берлина. Франция получила юг и запад. Бельгия – части от них. Англия сидит в северной Германии! По краям этой прелестной карты красуются изображения царя, французского президента, английского и бельгийского королей – в доме бельгийского крестьянина такая карта! 1906 года! Мы ложимся на животы и рассматриваем её. «Можешь видеть, что они планировали с нами сделать!» «И они утверждают, что мы на них напали! Мы начали!» «Уже с 1906 года нас планировали сделать французами!». Нас берёт ужас. Чего мы сделали миру, что он с 1906 года поделил нашу Германию? Нас попросту должны были сделать французами! Как правильно, что мы сейчас здесь, а не в Германии. Теперь мы знаем, о чем идёт речь. От нас должна была остаться лишь Тюрингия! Что в Берлине с недавних пор известно! Этого мы не понимаем. «Нужно всё здесь разнести в клочья!», считает один. Свежее масло поставляет этот франтирёрский дом. Над нами обстреливают самолёт. Вокруг него четыре облачка шрапнели и их становится больше. Но, должно быть, действительно трудно попасть в такой. Перед нами и вокруг нас теперь большие пожары. Было около полудня, когда мы выдвинулись к Рулеру. К 4:30 огонь прекратился и мы вошли в город. Вперёд были посланы патрули, чтобы вывести жителей. Едва мы ступили на первые улицы, как снова стали стрелять из домов. Тут и там перед нами лежали раненые. Коварно подстреленные из домов. Нас охватила неописуемая ярость. Снова обыскиваются дома. Снова отовсюду нагло хлопают выстрелы. Но никого не видно. Зловещее впечатление производят на нас ряды домов. Тут и там открыты окна – там лежит в открытой двери немецкий ранец. «Не входить!», приказывает фельдфебель. Мы входим на первые настоящие улицы. Низкие дома. Один как другой. «Внимание! Прямо баррикады!» «Ложись!». За баррикадой бегают. Гремят наши первые залпы. «Если мы здесь дальше пойдём, эти свиньи будут стрелять по нам с тыла». «Надо всех выгнать из домов и тогда эта стрельба пройдёт». Мы бросаемся к дверям. Ничто не двигается. В итоге мы стреляем в комнату. Также никакого впечатления. «Унтер-офицер, выстрелите разок в постель. Чем позволять им палить, лучше выкурим их». Вот, наконец, появляется один. Мы даём ему понять, что ничего от него не хотим. Он должен только вывести на улицу других жителей. Он подходит в своих тапочках к дверям и кричит в комнату. Тут приходит приказ снова вернуться на окраину города. Артиллерия будет снова приведена в готовность и сделает всё начисто. Сейчас 5:30. Мы стоим в ложбине. Справа от нас город с баррикадой. Перед нами церковь. На вершине её колокольни мощное попадание. Наш ротный фельдфебель стоит на улице и на свой манер побуждает местных жителей быстрее идти назад. Взводный Шульце объявляет, что первая освободившаяся винтовка будет его. Ружьё в этом дерьме было бы для него гораздо лучше, чем его шашка. Наконец до нас доводят приказ концентрически выдвигаться в город. С примкнутыми штыками в ряд по десять с интервалом десять шагов. Пятеро идущих справа парней наблюдают за левым, а пятеро идущих слева – за правым рядом домов. Так мы идём. Многие дома здорово пострадали от огня артиллерии. Вот мы на рынке. Ждём с ружьём у ноги. Жители толпами идут назад. Сильно столпившись, они ждут того, чтобы им разрешили вернуться в жилища. Люди ужасно испуганы. Мы пытаемся их успокоить. «Идите домой!» «Да, да, месье». Один из наших унтер-офицеров получает от радости, страха и благодарности поцелуй от одной дамы. Молодой парень, который стоит со своим велосипедом, притворяется голландцем. 14 тыс. французских драгун должны завтра появиться в городе, рассказывает он. Тогда бы построили общую баррикаду. Постепенно становится очень темно. Мы устали, голодны и тоскуем по квартирам. Но сначала жители должны разойтись по домам и тогда все занятые дома и магазины должны быть освещены. В конце концов каждый магазин получает часового, а потом наконец делятся квартиры. При этом много суеты и беспорядка. Улицы запружены обозами, артиллерией и всевозможными автомобилями. Всадники устало сидят или лежат на своих лошадях. «Здесь, пехотинец, ты потом получишь стеариновую свечу для квартиры». «Спасибо!» «Чего только нет у кавалеристов! Только нет коня, на котором они могли бы сидеть и лежать. И свечи они могут раздавать». «Те, кто из кавалерии, всегда лучшие в этом». «И если бы его не было, мы бы сидели потом в темноте». «Если бы мы вообще где-нибудь сидели!». В 11 часов мы занимаем квартиру. Наш дом оставлен жителями. Строгий приказ спать только внизу. Постельное бельё стаскивают вниз. Соломы нет. Ещё мы слышим, как было сегодня утром с нашими самокатчиками. Они проезжали через Рулер. На их вопросы, где враг, жители прикидывались дураками. Они выехали по дороге из Рулера дальше на запад. Случилось препятствие: англичане из засады обстреляли всю группу, стреляли до тех пор, пока все не попадали на землю мёртвыми или ранеными. Пару уцелевших взяли в плен, сели на коней и ускакали на запад. Стрелять из засады! Равнодушно бросить раненых! Тьфу, чёрт – мы были в четырёх километрах от Рулера, когда разыгрывалась эта драма. Как быстро эта новость облетает войска!»
19.10.14
23-й резервный егерский батальон. «Следующий день, 19-е октября, стал знаменательным днём в истории батальона, он принёс первое боевое соприкосновение с противником. Война показала свою серьёзную сторону. Началось уже с раннего утра. Ротные говорили своим подчинённым: «Германия должна победить! Да здравствует его величество император!». Это была не открытая битва с честным противником, но познакомились с самым отвратительным и страшным – борьбой с гражданским населением противника, которое, прячась, стреляет из засады по нашим войскам. Нет ничего более низкого, чем этот подлый способ борьбы населения, не носящего униформу. Это факт, что немецкие солдаты относились к бельгийскому населению с доверием и искренним сочувствием ко всем страданиям, которые ему принесла война. От столь отвратительного поэтому поведения части этих людей, кто из-за угла стрелял в ничего не подозревающих немецких солдат или исподтишка убивал и можно понять, что их сочувствие из-за такого вероломства резко сменилось безграничной яростью. Весьма возможно, что пролилась невинная кровь, но ответственность несут те, кто в этом виновен. Егерский батальон рано утром оставил Хантьесхук и без происшествий дошёл до Кахтема через Эмельгем. Вдали виднелось большее село, кажется, занятое врагом. Подтянулись полевые батареи и открыли огонь по деревне. Одновременно пехота атаковала её с охватом, в то время как батальон получил приказ выдвинуться к деревне и очистить её от врага. Без помех он достиг Румбеке, в голове 1-я рота капитана де Кюври, пересёк главную улицу, продвигаясь по краям дороги в ряд по одному. Всё было тихо. На выходе из деревни в сторону Рулера наткнулись на немецкого посыльного, сбитого выстрелом с лошади. Первый труп – серьёзное начинается! Вдруг спереди и сзади началась дикая пальба. Рассыпаться и залечь – с обеих сторон образуется фронт и открывается огонь по близлежащим домам. Но поскольку нет настоящих целей, он скоро прекращается. Некоторые отделения проникают, пока было возможно, в дома и выводят пленных гражданских. Бельгийца, который с оружием до конца оказывал сопротивление, ефрейтор Гинап заколол штыком. Но в основном было очень трудно попасть в дома, здесь так же, как и позже в Рулере они обычно были крепко забиты. Когда наконец получалось, никого было не найти, т.к. все франтирёры давно сбежали через задние двери или как-то ещё. Тогда не оставалось ничего другого, как поджечь дома, из которых по нам стопудово стреляли. Когда один взвод 3-й роты подходил к вытянутому фабричному зданию, возобновилась стрельба. Также снова стреляли с колокольни, хотя церковь была основательно обыскана 3-й ротой. Наконец, после того как те дома, из которых стреляли, были объяты пламенем, стало тихо. Сейчас по дороге на Рулер продвигались дальше. Недалеко от Рулера остановились на несколько часов. Город, особенно район вокруг вокзала, лежал под нашим артогнём. Наконец пришёл приказ: «Егеря должны вступить в Рулер». Каждый считал, что сейчас будет серьёзный бой. Батальону встречались беженцы с малочисленными, собранными в спешке пожитками; с испуганными лицами спешили мимо мужчины, женщины и дети».
19.10.14
Военный доброволец егерь Вальтер Хольсте из 1-го взвода 1-й роты 23-го резервного егерского батальона пишет в своём дневнике: «Первая рота шла во главе колоны и вступила в Рулер. Улицы выглядели безотрадно, повсюду зияли дыры, лежали осколки стекла, свешивались провода, стояли расстрелянные и горящие дома. Всё выглядело вымершим, только отдельные обезумевшие гражданские бегали. На рыночной площади расчищены баррикады из перевёрнутых телег, лестниц и бочек, затем на перекрёстке в западном конце города сворачиваем и делаем привал, поскольку главная дорога была занята идущим пехотным полком. Было четыре часа пополудни, когда по плотной массе пехоты была открыта безумная пальба из домов и возник дикий беспорядок. Все дома города были заперты, на улице не было видно ни души. Мы сразу бросились на штурм здания, но у нас не было киркотопоров, так что мы долго мудохались, пока проделали дырку в больших воротах и они открылись. К разъярённым егерям вместо франтирёра выпрыгнул милый жеребёнок. Все дома были обысканы, так же как и сады, но ничего не нашлось, кроме нескольких охотничьих патронов, которые вместо дроби были снаряжены ржавыми гвоздями. Слишком много времени было потеряно, так что банда могла сбежать – к сожалению, потому что в следующую ночь здесь был зверски убит и изуродован караул ландштурма. Пехотинцы были быстрее и схватили нескольких парней, поставили их к стенке и подожгли дома. Мы потом видели их лежащими, как и их жертвы из пехоты. Спускались сумерки. Слева постоянная стрельба, небо покраснело от многочисленных пожаров, устрашающе-красивый образ всех захватил, при этом зрелище в сознании возникли стихи Шиллера из «Колокола»: «Где вечер мило окрашивает небо в мягко-красный от деревень и городов, горящих так ужасно». 1-е отделение 1-й роты возглавляет колонну и продвигается рассыпанным строем справа и слева от дороги по дороге от Рулера к Остньивкерке. Вдруг в самом быстром темпе неизвестное нечто промчалось по улице, так быстро, что я могу только руки развести, в следующий миг лежу с французом в руках, а его складной велосипед проехал мимо. Взят первый пленный, французский самокатчик из 13-го егерского, который принадлежал к английскому кавалерийскому отряду и заблудился. Это хорошее предзнаменование? Он был немедленно допрошен и рассказал, что в лежащем перед нами Остньивкерке засел целый кавалерийский отряд и обороняет эту деревню. Голова колонны была остановлена, батальон сомкнулся, рассыпался и всю ночь лежал в стрелковой линии посередь чистого поля. Почему не двигались вперёд, осталось для нас неясным, лежание на размокшей пашне под проливным дождём без шинели и плащ-палатки было довольно кислым и казалось бессмысленным. Продовольственного снабжения нет, а мы промокли до костей. Мы получили первое знакомство с фламандским дождём, пока нам позже не вошёл в плоть и кровь такой стишок: «Дождь, дождь, ничего кроме дождя, постоянно мокрое благословение небес, день за днём промок – это Фландрия, сынок!». Посты обер-егерей были вдвинуты к границе деревни. Багаж не подошёл, с урчащими животами, с пучком мокрой соломы вместо подстилки, ждали мы, частью дремля, все мучимые голодом и мёрзнущие, наступающего утра. Полностью промокшие и разбитые, с пустыми желудками, на рассвете вместе с пехотой отправились в Остньивкерке, где кроме выброшенных англичанами предметов униформы и седельной сбруи больше ничего не было видно».
20.10.1914
XXVI резервный корпус: «…корпус под командованием генерала пехоты барона фон Хюгеля в 9 часов утра 20-го октября выступил с линии Стаден – Моорследе в наступление на участке между Биксхоте справа и Зоннебеке слева. Его правое крыло примыкало к 23-му резервному корпусу близ границы леса Хаутхалст, его левое крыло на юге у Моорследе продвигающемуся к Бекелэру 27-му резервному корпусу. По центру корпуса на ж/д линии от Туру к Ипру в окружении лугов Кортебека лежала деревенька Лангемарк».
Весь фронт 23-го рез корпуса установил тесный контакт с противником и наспех окопался насколько позволяли дома и сточные канавы. Потери всюду были низкие, настроение благодаря взятию в плен французов на северном крыле было лучшим из мыслимых. Полки стремились добиться решительного результата и бросить с венка холмов первый взгляд на Ипр. Ночь прошла спокойно с хождением постов, патрулями и полевыми охранениями, точно так, как предписывает порядок полевой службы.
Вторник, 20.10.1914. Бывший 19.10.14 у Остньивкреке противник уклонился от атаки 51-й рез див на высоты под Вестрозбеке и к 10 часам взял выдвигающуюся из Остньивкерке 51-ю рез див под артиллерийский обстрел. Собственная артиллерия поддерживала со своих позиций западнее Остньивкерке продвижение пехоты к высотам Вестрозбека. Правое крыло при этом попало под сильный фланговый огонь вражеской артиллерии из района Стадена. Там 46-я резервная дивизия сражалась с вражеской кавалерией. Лишь в 12:15 пополудни она смогла захватить Стаден, откуда они в 9 часов вечера должны были выдвинуться в направлении Биксхоте. Также наша артиллерия, которая поддерживала продвижение пехоты путём выдвижения отдельных батарей, сильно пострадала от флангового огня. В 4 часа дня 51-я рез див взяла Вестрозбек. Она преследовала врага 234-м полком и 23-м егерским бат-ном через Тинденберг до станции Пулкапелле и 233-м, 235-м и 236-м полками через Сприт к Пулкапелле. 235-й при этом захватил в плен 3 офицеров и 103 рядовых из французского 41-го пехотного полка. Несмотря на очень сильный артогонь 51-й рд беспрерывно шла вперёд и до наступления темноты заняла бивак у станции Пулкапелле (234-й полк и 23-й реб), а 233-й, 235-й и 236-й – в Пулкапелле. Охранения были высланы к лесу Хаутхалст, к Кукюйту, Лангемарку и Керселэру. 46-я рд в этот день достигла только восточной границы леса Хаутхалст. 51-я рд лишалась вследствие этого зашиты своего правого фланга. 52-я рд при продвижении своей правой колонны (237-й и 239-й полки) у Пасхендала и левой колонны (238-й и 240-й полки + 24-й реб) у Кейберг (Дрогенбродхук) натолкнулась на ожесточённое сопротивление. В 2 часа пополудни Пасхендал и Кейберг были взяты штурмом. При дальнейшем продвижении правая колонна попала под сильный огонь с высот Бродсейнде. Вследствие наступающей темноты 238-й полк смог захватить только восточные усадьбы Бродсейнде. Дивизия встала лагерем правой колонной (237 и 239) на дороге Мёссельмаркт – Фортюин примерно в 2 км западнее Пасхендала, левой колонной между Бродсейнде и Кейбергом (Дрогенбродхук). 53-я (саксонская) рд слева от 52-й из своей боевой полосы сползла влево и впуталась в тяжёлые бои 54-й (вюрт) рд под Бекелэром. Так и 52-я рд лишилась важного флангового прикрытия и соседского содействия в борьбе за Бродсейнде, который на самом деле относился к боевому участку 53-й рд. В этот и на следующий день по запросу командующего корпусом генерала прибывали младшие и старшие офицеры всех родов войск, чтобы пополнить тяжёлые потери в руководящем звене, а также частично заменить старых и часто малоопытных офицеров и повысить боеспособность молодых войск».
20.10.14: 51-я РД. «На рассвете батальоны сгруппировались на правом участке продвигающейся 51-й рд в широкой полосе к слабо занятому врагом Остньивкерке. Враг не ожидал концентрической атаки, оставил деревню и отошёл на заранее подготовленную позицию в складках местности по обе стороны Вестрозбека. Дивизия шла двумя колоннами. К 10 утра голова походной колонны по эту сторону Вестрозбека попала под вражеский артогонь и перешла к развёртыванию в боевые порядки. Пехота ждала, пока артиллерия займёт огневой рубеж западнее Остньивкерке и вступит в борьбу с вражескими батареями. Вскоре после полудня стрелковые линии изготовились к атаке. Северное крыло страдало от оживлённого флангового огня справа, где левое крыло 23-го рез корпуса на железной дороге юго-западнее Стадена ещё сильно отставало, и должен быть остановлен. Его остановка распространилась на центр и левое крыло. Полевая артиллерия послала часть своих орудий в передовые порядки штурмовой пехоты. При их поддержке между 3 и 4 часами новый ход, наконец, пришёл в движение. В 4 часа Вестрозбек был охвачен с юга и севера и был оставлен бежавшим неприятелем. 51-я рд тут же начала преследование в направлении Пулкапелля. Три офицера и 103 солдата из 41-го французского линейного полка были захвачены пробившимся 235-м рез пех. полком. К наступлению темноты 23-й резервный егерский батальон достиг ж/д станции Пулкапелле, которая лежит в получасе ходьбы к северо-западу от самой деревни. Егеря тут же отправили сильные охранения к южной границе леса Хаутхалст, который ещё полностью был занят неприятелем и мог преподнести всевозможные сюрпризы висящему в воздухе правому крылу 26-го резервного корпуса. 23-й рез корпус в этот вечер достиг восточного края большого лесного массива и отказался вступать в него из-за сгущавшейся темноты. Главные силы 51-й рд стали биваком в Пулкапелле и готовились к завтрашней атаке в районе Кортебека и на отдалённый от него примерно тремя километрами Лангемарк».
20.10.14, 51-я рд: Справа 23-й резервный корпус всё ещё задерживался лесом Хаутхалст. 46-я рез. див. имела приказ прорваться северней леса и вслед за тем, сделав поворот на юг, выполнить объединение с 51-й рез див. Сама же 51-я рд, несмотря на неясное положение в лесу Хаутхалст, должна была произвести атаку на участке канала, который в ходе атаки оказывался непосредственно у неё в тылу. В центре атакуемого участка лежал Лангемарк, приспособленный природой для упорной обороны. Насыпи, уличные канавы и водотоки предлагали отличные укрытия, разбросанные усадьбы и складки местности давали вражеским пулемётам отличные секторы обстрела. Участок Кортебек по эту сторону и участок Ханебек по ту сторону деревни были чистой воды ловушками. Проходя лишь по немногим далеко просматривающимся участкам, атакующий должен был двигаться прямо перед стволами ружей укрытых обороняющихся. Но пади Лангемарк, был бы завоёван выход с вершины холмов на запад и была бы свободна дорога от Ипра до Изера на севере. Вдоль ведущей прямиком к Изеру дороги было ещё около четырёх километров до воды. Атака на Лангемарк была задачей 51-й резервной дивизии. Она получила приказ сформировать четыре атакующие колонны по одному полку. Все колонны должны были выступить из Пулкапеля в 9 утра и взять направление справа налево на южной окраине Биксхоте - Вайдендрефт – Стенстрат, севернее Лангемарка на Хет Сас и южнее Лангемарка на Пилкем. Тяжёлая артиллерия получила приказ ночью занять позиции между Пулкапелле и Вестрозбеке и с рассвета до начала атаки обрушить на Лангемарк всю огневую мощь.
Битва спит. Особенно на севере было тише. Но на юге она продолжалась. Бросала свои волны снова и снова на эту сторону. Снова вспыхивал огонь тут и там. Светясь, летели гранаты своим путём. Пожары полыхали всю ночь. А ночь охала, и стонала, и скулила. И тысячи глаз пристально смотрели на неё, молодых глаз, которые начинали догадываться об ужасе битвы. Там, где продолжалась битва, лежал Бекелэр. Центр битвы самого южного корпуса, который 20-го октября производил атаку с линии Ледегем – Морследе. Саксонцы и швабы, их бригадный генерал фон Райнхард, гигант ростом, в первых рядах, в пять часов вечера взяли деревню при последних лучах солнца. А к югу от него противник под давлением вюртембергских полков отступил и стоял теперь на подготовленной 14-го октября позиции Гелувельт – лес Полигон – Бродсейнде. Его скрыто окопанные там батареи держали открытое пространство западней и юго-западней Бекелэра под транжирящем боеприпасы огнём. Напрасно пытались наши полки пробиться к Рейтелю и Вестхуку. Позиции на северной окраине фланкировали поле. Однако швабы не смягчились. Даже в полночь бушевала битва на подступах к Бекелэру. Только когда на выходе к Рейтелю один полковой командир разрешил протрубить «полную остановку», разом прекратился огонь друзей и врагов. Только вражеская артиллерия не молчала ни часа, в то время как наша вследствие плачевного состояния путей подвоза всю ночь не могла быть подтянута, хотя на дороге Терханд - Моленхук батарея стояла на батарее, без движения вперёд. Пехота могла по крайней мере сойти с дороги. По болотистой местности, друг за другом как по индейской тропе и бок о бок большими и малыми отрядами. В качестве ориентира горящий Бекелэр перед глазами. Продвижение вперёд привело её наконец прямо на линию огня, однако эти резервы просачивались вперёд хаотично, нерегулярно. Там роты забивались в редкое укрытие в каждой меже или окапывались в чистом поле. С пустым патронташем против врага, который сидел за стальными плитами, зарывшемуся в надёжный окоп по самый нос, который уже который день измерил подступы вплоть до метра. Он пристрелялся к каждому отдельному дому, так что мог держать его под огнём даже ночью. Этот вторник видел в движении весь фронт 4-й армии. Побитый противник в ночь на 21-е октября отступал повсеместно. Френч пока считал себя вынужденным к дальнейшей обороне. Резервы на линию огня поступали лишь маленькими партиями. Ударная армия д’Урбаля была ещё далеко. Бельгийцев заклинило в Диксмёйде, французы почти бегством отступали через тёмные сосновые просторы леса Хаутхалст к Лангемарку, кавалерия Роулинсона скованна в Витшэт – Фрэнч мог бы представить себе лучшее положение. Но он мрачно заставил себя думать о наступлении с учётом только что прибывшего корпуса Хэйга. Едва ли возможно было использовать весь корпус целиком, не растрачивать по мелочам. Поэтому он сначала повсюду отказывал своему противнику. Боевые действия оттого всюду шли ночью. Кроме того самого Бекелэра. Тогда лишь там немецкие полки проникли к сооружённым позициям, которые одни в то время делали возможным оказание серьёзного сопротивления. На второй позиции в то же время стояла вторая немецкая дивизия близко от протяжённых оборонительных линий англо-французов, не подозревая об этом. Это были равным образом в течение нескольких дней сооружённые позиции южнее Пулкапеля на линии Керселэр – Лангемарк. Против неё выдвигалась, того не ведая, северная дивизия 26-го резервного корпуса. После поддержки штурма Пасхендала в послеполуденные часы двадцатого её полки двигались по большой дороге из Пасхендала в Вестрозбек, но затем свернули в направлении Лангемарк - Ипр к Пулкапелю. На этой дороге, между Вестрозбеком и Пулкапелем стояла в ночь на 21-е вся 51-я рд. Между пехотой и егерями плотно вклинивались полевая артиллерия, грузовики, мостостроительные колонны, машины с боеприпасами, понтоны; хаос в три ряда друг с другом. Толчея и никакого продвижения вперёд. То 50 метров вперёд, то 50 метров назад. Часами всё вперемежку. Кто хочет идти вперёд, должен сойти с дороги. Гусиным шагом по полю вдоль дороги. Счастье, что противник не догадывается об этой неразберихе. Вся дивизия была бы разбита. Бредя на ощупь в потёмках, часто по другую сторону высоких тополей протискивались колонны пехоты дальше по дороге на Ипр. Горящая ветряная мельница блёкло освещала путь; Сприт. Поля справа и слева от дороги сотни лет назад уже были залиты кровью. Это поле боя 1382 года. Жаждет ли почва новой крови? «Жутко шли колонны в свете огня. Обрызган святящимися искрами. Мы оглянулись, когда последние развалины обрушились с громким треском. Спустя много времени из темноты появилась деревня: Пулкапель. Та же картина что и прежде: нагромождение людей, лошадей и повозок. На окраине стоит комдив, который со своим штабом добрался до окраины деревни, когда англичане ещё сидели на другой. Почти вся дивизия хочет занять здесь квартиры. На нескольких улицах! Для нас не было места. Так что идём дальше. Неподалёку должно лежать другое село, Лангемарк, как говорит карта. Возможно, противник уже покинул её. Мы сворачиваем с главной улицы. Кавалерийский разъезд впереди и егеря. Мимо редких домов, ветряной мельницы. Всё спокойно. Только с юга доносится издалека трескотня ружей и грохот пушек. Скоро достигнуты первые дома Лангемарка. Деревня кажется вымершей. Вдруг бешеный ружейный огонь! Из всех окон сверкают вспышки выстрелов! Мы бросаемся наземь, в капустное поле. Над нами гремят залпы. 23-й егерский уже почти прошёл через деревню, им стреляют в спины. Так что назад. Было бы безумием, атаковать ночью врага, чья сила неизвестна. Бесшумно, как и пришли, мы исчезаем. Стрельба слабеет. Вскоре деревня позади, тихая и мёртвая, как до того. Мы снова входим в Пулкапель. Конечно, нет места. В чистом поле за деревней делаем привал. Плащ-палатки служат шатрами. Закутавшись в шинель, с винтовкой в руках мы пытаемся спать. Из лощины Хениксбека поднимается туман и ложится между противниками. Ткёт защитную завесу вокруг дивизии, скрывает, конечно, также за своей завесой и полевые укрепления, которые длинной линией проходят вдоль ручья и только под утро снова были заняты врагом после поспешного отступления. А именно французскими территориальными войсками и как раз прибывающими частями корпуса Хейга, который принёс подобающий приказ, 21-го пройти вперёд и попытаться вклиниться на этом стыке немецких дивизий. Немецкий удар опередил их. Едва ли 200 метров отделяли укреплённые исходные позиции англичан от южной окраины деревни.
Эмиль Пуплье пишет в своём дневнике: «В 5 часов утра по квартирам бежит ординарец: рота в 5:30 стоит готовая к маршу. Мы валяемся ещё полчаса. Эту ночь мы не спали. Вторник, 20 октября. 5 ч. 30 мин. В кромешной тьме строятся роты. До сих пор горящие дома освещают, мерцая, заспанные потные лица. Белки глаз резко выделяются. Батальон собирается на западной окраине города. При дальнейшем марше мы видим на перекрёстке первых убитых французов. Ничком лежат они в канавах и ярко-красные штаны светятся во тьме. Молча мы проходим мимо, с ружьями, длинной походной колонной. Каждый из нас предаётся своим мыслям. Вчерашний день со своей захватывающей спешкой и беспокойной, бессонной ночью нас оглушил. Нам нужно свернуть с дороги направо, в чистое поле. Артиллерия галопом скачет мимо. Мы спотыкаемся о канавы и борозды. Склонённые головы смотрят на пятки впереди идущего. Перед нами, в сторону врага, всё спокойно. До нас доносится только как нестройно гремят артиллерийские и обозные колонны. Время от времени краткие привалы. И снова вперёд, на врага. Медленно наступает утро. Вершины высоких тополей медленно окрашиваются в золотисто-жёлтый. Туман лениво ползёт по полям, кустам и живым изгородям. На лежащей впереди местности всё мертво, нигде нет признаков жизни. Мы останавливаемся у подошвы холма. Здесь собрался только наш батальон. Ординарцев отправили направо и налево. Первый приказ: «В ротную колонну!». Прямо как на учебном плацу располагаются три взвода друг около друга. Затем: «Ложись!». Напряжение не такое как вчера. Ожидая того, что может произойти, каждый лежит со своими мыслями. Совсем твердолобые располагаются в росистой траве и мало-помалу их головы опускаются к земле. Командир роты со взводными стоит наверху на холме. Через бинокли они осматривают местность перед нами. Прибегает ординарец. Приказ: «Встать! Приготовиться! Ружья на плечо! Шагом марш!». Усталые члены ковыляют и спотыкаются вверх по склону низкого холма. Вот перед нами далеко простирается большая равнина. Отдельные усадьбы, высокие тонике тополя на идущей на запад дороге, изгороди, кусты, изгороди. А за ними – война. Медленно движемся вперёд. Покой ещё царит над местностью. Луга исходят паром в восходящем солнце. Перед нами, далеко слева доносится ружейный огонь. Чуть вполоборота направо маленькая деревня с церковью. Направление нашего марша. Дальше в ротной колонне. Мы слышим сзади выстрел пушки и над нами с воем полетает в сторону деревни. Звук вместе со снарядом гремит в воздухе как жестяной, затем бьёт в деревню. Пыль и пламя. И снова шум, грохот и вой. Наши головы толчком вскидываются. Глаза широко раскрыты. Дыхание ускоряется. Всё становится легче. Напряжение снова здесь. В ожидании ответного огня мы растягиваемся в широкую стрелковую линию. В полдень мы в деревне: Вестрозбек. На этот раз артиллерии удалось сделать это в одиночку. Мы маршируем дальше колонной, останавливаясь, выступая, останавливаясь. Темп больше не такой быстрый как сегодня утром. На каждой возвышенности местность перед нами изучается. Ничего! Ничего не видно и ничего не обнаружено. Деревья, изгороди, кусты, возвышенности. Снова медленно вперёд. Вот, к 4 часам пополудни мы оставляем Вестрозбек в тылу. Перед нами лежит ещё одна деревня, вдруг близ деревни раздаются пушечные выстрелы в нашу строну, свист в воздухе и … «В ротную колонну! Направо марш! Направление марша – правый угол деревни. Приказы быстро сменяют друг друга. Волнение, беготня, крики. Выстрелы, выстрелы. Свист и свист и … вспышка. Рач-плс! Рач-плс над нашими головами, бьёт с грохотом в изгороди, кусты, кроны деревьев. И снова выстрел – выстрел – выстрел. По чистому полю колонны бегут с линии огня. Но артиллеристы как будто сидят на деревьях, залпы преследуют нас… ближе, ближе, ещё ближе. И третий залп нас накрывает! Заграждение, протянутое через кусты, останавливает нас. «Кусачки вперёд!». Лейтенант Вюстеней, всегда впереди, кричит это и с левого крыла взвода подбегают два человека. Но Юпп Нойманн уже прорубил киркомотыгой брешь в изгороди. Все столпились перед ней. Счастье, что враг не может нас видеть. Большая, густая изгородь защищает нас. За изгородью дальше. Бежим и прыгаем. На той стороне обочины дороги ложимся. Медленно собирается взвод Вюстеней. Перед нами деревня. Слева на дороге, где нас застала шрапнель, свободно движется наша полевая артиллерия. В миг она снимается с передков. Как на учениях открывает батарея огонь по деревне. «Взвод Вюстеней, бро-о-о-сок! Вперёд! Пошёл!». Мы бросаемся вперёд, через луг, через пашню, прерывистой стрелковой цепью до края усадьбы. Огонь ружей метёт далеко за нами. Грубо тявкает удар и эхо лежит в кронах деревьев. Головы поворачиваются назад. По нам стреляют сзади? Люди сообщают лейтенанту. «Вздор!», кричит он в ответ. «Назад не стрелять, там наши люди». Стрельба прекращается. Отдельные черепицы усадьбы перед нами расколоты. Наши глаза смотрят вперёд. Ничего не обнаружено. Откуда же идёт стрельба? Артиллерия всё бьёт по деревне. Трещит, грохочет и гремит. А опускающееся солнце слепит нас. Каска сдвинута. Подбородочный ремень щиплет. «Взвод Вюстеней, бро-о-о-сок! Вперёд! Пошёл!». Мы бежим по усадьбе, протискиваемся через изгороди, прыгаем через ограды и снова долго лежим в траве. Дыхание короткое, все жилы натянуты. Ружейная стрельба не прекращается. На другой стороне улицы, которая ведёт в деревню, мы видим как бегут отдельные красноштанники. В миг стрельба продвигается, и гремят наши первые выстрелы. Ха, как хорошо снова иметь возможность стрелять! «Прекратить!» ревёт Вюстеней. «Болваны, вы больше ничего не видите!». «Как они умеют бегать, - смеётся Юпп Нойманн и вставляет новую обойму. - Чую, дело горячо!». Вюстеней прилип к биноклю. Мы пока что остаёмся лежать. Некоторые из нас поднимаются и заполняют фляжки в усадьбе за нами. Далеко слева перед нами мы видим, как наши люди продвигаются вперёд на холме. Скоро вечер. Вражеский огонь прекратился. Мы всё лежим в усадьбе перед деревней. Когда уже совсем стемнело, Вюстеней собирает свой взвод и мы получаем направление марша на деревню. На большой дороге большое движение. Каждый устремился к деревне. Мы пытаемся протиснуться между пехотой, артиллерией и обозными колоннами. Прямо перед деревней опять затор. К западу от деревни снова стоит вражеская артиллерия и ведёт огонь шрапнелью по деревне. Бросками бежим мы с востока в деревню, через ряды домов. На перекрёстке у входа в деревню стоит штаб дивизии и ругаясь и крича выгоняет нас с линии огня. Мы бежим и скачем от одного угла дома к другому. А за нами следуют роты. Несём потери. В церкви взято в плен 128 французов. Нас не ждали так скоро. Изголодавшийся желудок находит в деревне всё, что пожелает. Но мы валимся на голый пол усталые как собаки и скоро все лежат тихо и дрыхнут... В тёмной деревни всю ночь царит дикое движение. Почти вся дивизия собирается здесь. Отряды всех подразделений, которые в течение дня были разобщены, приведены к своим частям. А тёмная ночь скрывала от врага те данные, которые ему стоило бы знать. Эта деревня была Пулкапель.
Военный доброволец Вильгельм Дрейссе, 9-я рота 235-го РПП, вспоминает: «20-го октября в 6 часов утра нас подняли по тревоге. Город ещё горит со всех сторон. Стреляют. Всё происходит быстрее, чем обычно и вскоре мы за городом. Враг окопался в нескольких километрах перед нами. Утро пасмурное. Чувство долга нынче в нас твёрже. Уже трещит и гремит впереди. Далеко впереди висят в воздухе облачка шрапнели. «В этот раз танцы начинаются раньше!». Едущий перед нами обоз должен остановиться. Вскоре мы сворачиваем. Артиллерийские наблюдатели мчатся вперёд. Сразу за нами подъезжает артиллерия. Мы лежим на репном поле. Впереди трещит и гремит сильнее. Когда звучит «встать!» я как раз засыпал. Как ко всему можно привыкнуть! Мы немного выдвигаемся вперёд, слева от дороги. Потом лежим взводными колоннами друг рядом с другом. Вот в нас впервые надлежащим летят так часто предрекаемые господином унтер-офицером «синие бобы». Одиночные, с протяжным свистом. Издалека и, что приятно, слишком высоко. «Первый взвод – встать!» «Рассыпаться!» «Направление на деревню на холме прямо!». Мы видим, как они идут вперёд. Местность хороша. Слегка повышается. Просматриваемая. Пашня, картофель и репа. Потом рассыпаемся мы. В соответствии с уставом идут вперёд стрелковые цепи. Вокруг свистит сильней. «Ложись!». Мы лежим во второй, в третьей линии. Одни. Обер-лейтенант и взводный впереди. «Не хотят ли господа унтер-офицеры к своим капральствам?». Нет, они не хотят. Они стоят вполоборота направо впереди за сеновалом. В укрытии. Вычисляют тех, кто больше орёт». «Видел? Прямо перед тобой!» - говорит мой сосед. «Вся морда в грязи из-за этого!» Пуля ударила в землю прямо передо мной. Часто свистит над нами. Взгляд назад. Четыре облачка шрапнели висят параллельно нашей линии. 30, 40 метров сзади. Враг имеет привычку обстреливать артиллерией местность позади нашей первой линии, чтобы накрыть следующие. Быстрым продвижением вперёд покидаем область обстрела – изучили мы эту особенность французского способа боя. Быстрее решение – «все справа и слева от меня – слушай мою команду! Бросок вперёд, пошёл!». Приблизительно через 100 метров – «ложись!» Приглашением приходит второй залп. Взгляд назад - расчёт верный. «Бросок вперёд – пошёл!» «Ложись!». Снова залп – точно там, где мы стояли раньше. То же самое снова. Потом свист над нами прекращается. На этот раз снова везёт. Мы попали в импровизированный вырытый окоп. «Прямо выше по дороге вражеские стрелки! Прицел 600! Прицел 800! Прицел 700! Огонь!». Мы стреляем над нашей передовой линией. Улица идёт в деревню параллельно нашей линии. А эта деревня сейчас лежит под мощным обстрелом вражеской артиллерии. Громадины должны там падать. С огромным жёлтым дымом рвутся гранаты. Целые дома валятся при попаданиях. «Санитара направо!». Один получил выстрел в плечо. «Двигаемся дальше! Не оставаться в окопах! Фугасы!». Вполоборота влево от деревни есть лесок. Мы слышим, как в нём кто-то ругается. Мы узнаём голос нашего майора. Он выгоняет оттуда роту. Что было бы, если бы здесь артиллерия обстреляла! Мы движемся дальше. Бросками. Теперь действия. Мы не можем стрелять. Мы попали бы по своим. Справа кто-то кричит: «Линия должны быть дальше!». Мы для этого предназначены. Длиннобородый фельдфебель кричит это стоя вполроста. Снова нет у нас руководителя. «Мы должны идти вперёд – давай!» Мы видим, как на окраине деревни штыки блестят. Те, кто перед нами, предпринимают последний натиск. Враг смывается. Наш первый взвод несётся вперёд как проклятый. «В направлении входа в деревню собраться!». Отдельные пули свищут мимо. Но поэтому уже больше нет никого. Вот лежит ранец. С настоящим, широким ремнём. Мы получали ранцы только в тот день, когда нас снаряжали. Без ремней. Из тех рюкзаков, которые у нас были до того, мы вырезали ремни. Которые слишком узки и ужасно режут плечи. Так что настоящие широкие быстро «добываются». Когда просвистела ещё пара пуль – рота собралась в усадьбе близ входа деревню. Она называется Пасхендал. Все светятся. Особенно те, кто был впереди. «Это было здорово, когда мы могли прищуренных французов сзади отстреливать!», говорит взводный Шульце. У нас в роте один убит и восемь раненых. Фельдфебель Браун и взводный Мюллер среди раненых. Насобирали полную телегу убитых французов. Старые вояки, с бородами. Может быть, ландвер. Они носят красные штаны. Аккуратно выкопанные окопы у них, с низким проволочным заграждением перед ним. У нас хорошие шансы. Хотя мы были в атаке, потери у нас гораздо меньше чем у противника. Флендер протягивает мне что-то в своей серой руке. «Попробуй. Мясные консервы. На вкус отменные. Парней блестяще снабжают». «Можно здесь ещё добыть?». «Там в доме кажется ещё банки лежат». Мы идём туда. Цек! Пуля свистит мимо меня. Хлопает в стену. «Иди оттуда, мужик!». «Господин обер-лейтенант, из того дома только что стреляли!», докладывает Флендер с уставной выправкой. «Боишься? Тогда иди назад в Бонн!». Мы удивлённо выглядим. К этим штукам обер-лейтенанта мы не привыкли – батальон составляет ружья. Мы стоим у ружей. Справа идёт по дороге на Пасхендал голова отряда. Они удивляются, когда слышат, какая работа у нас за плечами. Вот свистит опять – пач-пач-пач-пач – появляются четыре облачка шрапнели в кронах деревьев перед нами. Пули брызжут в нас и мы бросаемся врассыпную. Двое ранены. «Это верно, стреляют очень метко. Залп не мог лечь лучше». «Ловкий трюк. Они же в своей стране!». «К оружию!». Роты отводятся в укрытие. Здесь мы стоим в готовности. Ружья у ног. Мы не должны громко говорить, производить шум. Приказы передаются шёпотом. Почему? Неужели враг так близко? Мы уже погнали их к чёрту? Стало пасмурно. Идёт мелкий дождь. Наш обер-лейтенант, всегда о нас заботящийся, спрашивает: «Вы не хотите одеть шинели?». Наконец мы уходим. Доходим до большой деревни. Надеемся получить в ней квартиры. Но идём дальше. Между тем стемнело. Дорога страшно забита. Только шаг за шагом мы проходим. Товарищи всех сортов, несколько колонн друг около друга маршируют по дороге. Мы между ними. Часто связь обрывается. Потом снова долгая задержка. Мы снимаем ранцы и садимся на них. Мы с Флендером пытаемся сидеть, прислонившись спина к спине. Получается хорошо. Отдыхают, усталые как собаки. Хотя бы не бесконечно на ногах стоишь. Слева от нас стреляет батарея. Через мелкий дождь и туман мы видим вспышку выстрела только как смутное сияние. Летит мимо нас в горящие усадьбы. Скот ревёт в горящих стойлах. И снова остановки. И всегда разрывается. Как-то я стою возле полковника. Шёпотом он сообщает кому-то: «Я ничего не знаю. Я пока не получал никаких приказов!». Часами тащимся вперёд. Наконец дошли до деревни. Она выглядит милой. И мы перед ней плохо прошли вперёд - здесь прекращается вообще всякое движение. Обозы, понтоны, полевые кухни – всё, всё здесь. И мы между ними. «Ну, теперь будут квартиры». Все двери заколочены. Глухо стучат в них приклады винтовок. Но мы по-прежнему стоим и ждём. Всё новые колонны напирают. Мы продолжаем движение в общей суматохе. Дальше, дальше. Наконец мы на другом конце деревни. «Проклятье, сколько ещё мы будем бегать?». С песнями идём дальше, в темнючую ночь. Прямо за деревней поворачиваем на право. Майор командует: «Пение прекратить!». Дорога теперь другая, без высоких деревьев по бокам. Вдруг впереди раздаётся треск. Убийственно. Снова свист в ушах. Все мчатся в канавы слева и справа от дороги. Что теперь? «Ура!», ревёт один. Это наш майор. Но дальше не идёт, а грохот не умолкает. «9-я рота справа от дороги, 10-я рота слева на стометровом фронте! Другие роты – на середину дороги!», ревёт наш майор и повторяет свой приказ. «Что, нет никого, кто передаст приказ дальше?», ругается он. «Пошёл! Сгруппируйтесь! Пошёл! Мы должны выступить на стометровом фронте! Давайте уже!». В темноте видно только того, кто стоит прямо перед ним… таких мало, поэтому в один момент все разворачиваются и идут назад. «Эй! Эй!» кто-то окликает из канавы рядом со мной. Я соскальзываю вниз и ложусь рядом с моим майором. Ещё некоторые товарищи рядом с ним. «Кто ты, мой мальчик?». Я докладываю. «Тоже из девятой?». «Так точно, господин майор!». «Тогда вы будете моей лейб-ротой! Вот, ваш обер-лейтенант не вернулся. Вы должны его вернуть. Он ещё должен быть с несколькими отделениями впереди вас». «Там деревня, господин майор?». «Да, мы должны получить там квартиры. Но противник всё ещё там. Вы кто будете?». «Мы все добровольцы». «Это радует, добровольцы – мои любимцы. А сколько вам лет?». Остальные старше, чем я. «Кто хочет вести патруль? Ну, кто-то же должен его вести». «Я, господин майор!». «Хорошо, мой мальчик. Кто ты есть?». Я докладываю ещё раз. «Утром доложишься мне с именами остальных. Потом пойдём к полковнику, на объявление благодарности. Я ему доложу». Вести патруль – я вообще могу это? В чертовски тёмную ночь? А что, на войне каждому приходится делать что-либо впервые. Во всей армии. Так что я тоже должен смочь! «Сперва мы пойдём назад в деревню, посмотрим, может быть обер-лейтенант уже вернулся». Мы здорово горды тем, что мы вместе с майором. Великолепно! Совсем недавно на фронте, а уже такая важная задача. Патруль! И я его веду. А утром явиться к полковнику для объявления благодарности. Великолепно! Между прочим, наш майор тоже доброволец. Но ему 61 год!
В деревне снова адская неразбериха. Едва продвигаемся. Нам приходится прямо-таки пробиваться. Кони, повозки, солдаты – всё смешалось. Натыкаемся на самые невообразимые вещи. Наконец мы находим батальон, находим роту. Нет, обер-лейтенанта Фроста никто ещё не видел. Говорят также, что майор фон Пастау пропал. Майор сказал одному нашему врачу, какое задание он нам дал и что он утром должен доложить о нас полковнику. И что я ушёл в патруль. Как слышал брат нашего пропавшего обер-лейтенанта, он присоединился добровольно. Так что снова вперёд. Сперва сквозь толчею, затем до перекрёстка, потом направо. Что может быть в доме? Там до сих пор виден тусклый огонёк. Осторожно идём дальше. Теперь дальше, вдоль обочины, бесшумно. Вдруг мы слышим шаги. К нам торопливо приближаются. Это наш обер-лейтенант с товарищами. Я хочу доложить. Но лейтенант кивает. Мы ближе к врагу, чем полагали. «Мы оставили пару лежать. Раненых. А одного они поймали», рассказывают товарищи. Голова роты подошла к мельнице и первым домам. Раздались выстрелы – они бросились в укрытие. «Примкнуть штыки и зарядить!», приказал обер-лейтенант. Но потом они услышали приказ нашего майора и рассыпались дальше на сто метров вперёд к вражеской полевой позиции. Обер-лейтенант снова собрал всех. Направо. На дороге – но трескотня ещё продолжалась. «Там только пара стрелков из кустов. Мы должны их прогнать. Пошёл!», крикнул наш обер-лейтенант. С громким ура мы кинулись вперёд. «Я тотчас упал в окоп и погнул свой штык», рассказывает Морк. «Слева от меня один кричал, что его схватили. Мы отчётливо слышали, как они затыкали ему рот. А потом мы были в домах. В темноте мы нащупывали двери. Стучим по ним – Алло! Откройте дверь! Хе! Аткривай! Ничто не шевелится. Мы сильнее долбим по дверям и ставням. Они услышали лязг оружия изнутри. «Пст! Там внутри французы!», прошептал обер-лейтенант. «Тихо отходим, собираемся на окраине деревни». Товарищи шёпотом передают это дальше – тихо отходят назад. Некоторые из них прошли дальше влево на другую улицу. Из темноты возникли высокие тополя. Когда они были на этой улице, внезапно справа с баррикады полыхнули выстрелы. Но потом они услышали, как враг убежал. Они прыгали перед баррикадой и на ней. С обеих сторон они видели сплошные ряды домов. Из некоторых окон на деревенскую улицу падал свет. В этом свете они приметили спешно убегающие ноги. Маренбах выстрелил пару раз им вслед. Он стоял на баррикаде и просил подошедшего тем временем обер-лейтенанта дать ему кого-нибудь, кто понимает французский. Так как в деревне были слышны громкие команды. Которые он хотел расшифровать. Теперь они стояли на баррикаде втроём: обер-лейтенант, Маренбах и Поле. «Где же остальные? Полк оставил нас в беде – надо отступить», сказал обер-лейтенант как раз когда деревенская церковь пробила полночь. Бельгийское время. Тогда они услышали, как над деревней разносится громкое ура с другой стороны. И теперь снова отчётливые команды в деревне. В свете из одного дома они увидели, как приближается сомкнутая колонна. Они очистили баррикаду и отошли к перекрёстку. Они слышали разговоры и щёлканье затворов. Когда наш обер-лейтенант заметил, что потерял контакт с идущими следом подразделениями, что не полк подходит, он отправил нескольких назад, чтобы восстановить связь. Но они не вернулись или не нашли полк. Тогда он принял окончательное решение, полностью отойти назад. «Мы идём назад – передать дальше!». Тихо это передаётся по цепочке – один толкает другого, дёргает за мундир или пинает по сапогу. «Назад!». На окраине деревни один крикнул: «Пароль!». «Данциг!». «Нанси!» было отзывом. «Отставить Нанси! Данциг!», говорит обер-лейтенант. «Это французы», шепчет один. Но французский часовой, к счастью, ничего не заметил. Те, кто ушёл дальше всего вперёд, сперва на четвереньках отползли от перекрёстка, а потом пригнувшись назад по канаве. «Примерно через 100 метров я лёг на землю и крепко прижался к ней ухом», рассказывает Маренбах. «Что вы делаете?» спросил у него взводный Феттер. «Слушаю, идут ли французы». «И что, слышите?». «Нет». Но в темноте они не могли определить, все ли товарищи вернулись. Приглушенным голосом они кричали в поля налево и направо. Они услышали громкий ответ одного. Но французы тоже отвечали. А потом наши товарищи услышали их крик: «Ранен!». В итоге им пришлось бежать рысью, чтобы снова догнать других. Маренбах и Барон были в конце. Перед ними шёл зауряд-офицер Феттер. Через сотню шагов они увидели слева и справа группки курящих солдат, хотели уже подойти к ним, но Маренбах услышал французскую речь: «Это французы, господин фельдфебель». «Чушь! Пароль!» «Нанси!». «Проклятье!». «Спокойно идём дальше!». «Слава Богу, вы снова здесь! - встречает майор нашего обер-лейтенанта, - я уж боялся, что вы пропали».
Квартир снова нет, но выставлены посты. Мы снова осторожно выдвинулись до перекрёстка. Теперь можно сесть в канаве. Ранцы остаются на спине, в руке винтовка с примкнутым штыком. Разряжено. «Поспите хорошенько – я покараулю», говорит наш великолепный обер-лейтенант. И идёт в самый перёд. Унтер-офицеры также должны бодрствовать. Воздух влажен. Усталые как собаки, опёршись ранцами на обочину, сцепив руки в рукавах, мы дремлем».
Резервный егерский батальон № 23: «20-е октября. Тускло и серо тащилось над промокшими фландрскими лугами утро 20-го октября, на почти стокилометровом фронте армии разгорались тяжелейшие бои. Этот день навсегда останется знаменательным в истории Великой войны, поскольку с него считаются замкнутыми ужасные, почти тысячекилометровые окопы Западного фронта от Бельфора до моря. Ещё до начала большого германского наступления генерал Фош надеялся пресечь его ударом своего 1-го корпуса на Рулер и восстановить положение. Но эта попытка провалилась. Правда, 20-го генерал Хэйг захватил Лангемарк, продвигаясь вперёд, но вскоре он заметил, что из района леса Хаутхалст его левому крылу угрожает окружением германский 23-й резервный корпус, перед которым стоявшие там французские и бельгийские войска отступили к Биксхоте и на канал. Хэйгу не оставалось ничего иного, как оттянуть своё левое крыло к Стенстрату и соединить это предмостное укрепление линией Лангемарк – Зоннебеке. Там, в этой будто созданной для обороны местности, прочно окопались опытные войска и ожидали германской атаки. Передовые отряды стояли в предполье. Из этого положения проистекала ожесточённая борьба, которая обеими сторонами рассматривалась как последнее решение. «Ещё до рассвета 20-го 26-й резервный корпус выступил для атаки 51-й резервной дивизией из района западнее Рулера, а 52-й рез. див. из Морследе. Целью атаки был участок между Бискхоте справа и Зоннебеке слева. Справа примыкал 23-й резервный корпус, слева – 26-й. В середине полосы наступления в окаймлении лугов Ханебека и Кортебека лежала деревня Лангемарк. Как уже упоминалось, днём ранее голова продвигавшейся на правом участке 51-й рез. дивизии пробились вплотную к Остньивкерке. Сама деревня была ещё занята вражеской кавалерией. Перед рассветом батальоны по широкой дуге сгруппировались вокруг Остньивкерке. Но враг не ожидал концентрированной атаки, поэтому под покровом ночи беспорядочно очистил деревню и отступил на форпосты на маленькой гряде холмов на линии Вестрозбек – Пасхендал – Кейберг. Голова следовавшей маршевой колонны 51-й рд в 10 часов утра попала по эту сторону Вестрозбека под первые выстрелы вражеской артиллерии. Был развернут наступательный боевой строй, собственная артиллерия, которая шла на позиции западнее Остньивкерке, включается в борьбу против вражеских батарей. В полдень стрелковые линии идут в атаку. Правое крыло попадает под досадный анфиладный огонь, т.к. левое крыло примыкающего 23-го резервного корпуса ещё сильно отставало. Правое крыло 26-го резервного корпуса пришлось задержать. К сожалению, это оказало влияние также и на середину и левое крыло. С помощью полевой артиллерии, которая выдвинула свои орудия к передовым позициям пехоты, после обеда атака снова пошла на лад. В труде «Великая война» значится: «На глазах своего державшегося под сильнейшим вражеским огнём командира 51-я рд боролась за подъём на высоты и въезд в деревню Вестрозбек. В 4 часа пополудни обороняющаяся там французская дивизия была отброшена, неостановимое преследование храбрых рейнландцев, кургессенцев и майнигцев, замечательно поддержанное 23-м резервным егерским батальоном из Гослара, к вечеру достигло линии вокзал северо-западней Пулкапеля – деревня Пулкапеле. Атака была тем более смелой, т.к. лес Хаутхалст всё ещё был в руках противника и тем самым создавал угрозу дивизии на фланге». 23-й рез. егерский бат-н был на 20.10 подчинён 236-му рпп и ночью получил задачу с рассветом очистить от врага местность северней Остньивкерке до Мортирсхука. Под прикрытием выдвинутой вперёд редкой цепочки стрелков в 6:15 утра стали продвигаться северней дороги Геменхоф – Остньивкерке. Примыкание справа к 236-му рпп. Когда начало светать, перед левым флангом как призраки выступили первые дома Остньивкерке. Руки сильнее сжали винтовки, началось подкрадывание. Однако все предосторожности были напрасны – деревня и окрестности были свободны от врага. Отход происходил беспорядочно, с неосёдланными лошадьми и часто без оружия, поскольку в домах и на улицах валялось много сёдел, сбруй, оружия и прочего. В 8 утра батальон получил новые приказы. Теперь его подчинили 235-му рпп и он должен был, примыкая справа к этому полку, выдвигаться чуть южнее Остньивкерке в направлении Вестрозбека. Дневник погибшего позже егеря Лоренцена из 1-й роты повествует о дальнейших событиях и его личном опыте следующее: «При обыске домов в Остньивкерке было изъято всё съедобное, этого было мало, но хоть что-то. Затем направились к Вестрозбеку. У Кальве мы попали под огонь и в быстром темпе вошли в лесок (где позже так часто лежали в бараках на «отдыхе»). Первые шрапнели выли близко и пули трещали в деревьях, незнакомая музыка. Вскоре завязалась борьба за Вестрозбек, которая велась почти одной пехотой. Ветряная мельница горит и представляет в вечерних сумерках устрашающе красивую картину. Мы лежим в резерве, быстро выкапываем немного картошки и печём её на огне крестьянского очага, чьи хозяева исчезли. Ах, как вкусна была эта картошка, сдобренная солью из нашего чёрного пакетика с солью, чья выдача при снаряжении показалась нам такой смешной. Перед нами пехота вязла Вестрозбек и в темноте мы двинулись дальше. На дороге из Вестрозбека в Пулкапеле – ужасная неразбериха, артиллерия, повозки, даже понтоны загораживают путь и полностью перепутались. Мы едва продвигаемся, каждую минуту останавливаемся, несколько шагов вперёд, а мы так устали, что спим на ходу и при каждой остановке опускаемся в канаву или грязь улиц. С одной стороны на другую, всегда протискиваемся в промежутки, пока не застреваем окончательно. Мы тотчас же валимся, пока наши офицеры освобождают место. Только через некоторое время мы можем идти дальше и войти в Пулкапеле. 1-й взвод поворачивает у церкви налево и занимает квартиры в доме торговца обоями. Мы идём в так называемую «гостиную». Увидеть кресло, упасть в него и уснуть в ту же минуту».
23-й резервный егерский батальон: «Соседняя слева дивизия в длящемся боевом соприкосновении с противником медленно продвигалась вперёд. С ожесточенным боем был во второй половине дня взят Пасхендал. Вечером 20-го дивизия стояла на линии Пасхендал – Бродсейнде. Сосед справа, 23-й резервный корпус, к вечеру достиг восточной опушки леса Хаутхалст и с наступлением темноты остался перед большим лесным комплексом».
26-й резервный корпус (20-21.10): «Ночью поступили приказы о наступлении 21-го октября. Целью было преодоление участка Изера севернее города Ипр. 26-й резервный корпус в тесном контакте с соседним корпусом должен был добиться решительного результата. С вечера 20-го слева пылали бои вокруг Бекелэра и развились ночью в первый кризис».
23-й резервный егерский батальон (20-21.10): «Ночью согласно приказу батальон должен был освободить запруженную дорогу, чтобы движение для пехоты и артиллерии снова стало возможным. Для рот это была напряжённая ночь. На следующий день без нормального отдыха и без пищи двинулись в первый серьёзный бой».
21-28 октября 1914 г.
51-й рез див: Пулкапелле, Мангеларе, Лангемарк
26-й рез корпус: «Четверг, 22.10.14. 46-я рез див, которая обходила лес Хаутхалст с севера и 21-го вечером достигла его северо-западной оконечности, должна сегодня в 7 утра перейти участок Кортебек и продвижением к Биксхоте и Вайдендрефту облегчить 51-й рез. див. взятие Лангемарка. 53-й рез див должна с юга наступать на Бродсейнде и Зоннебек. 51-я и 52-я резервные дивизии располагаются на своих участках, чтобы во взаимодействии с соседними дивизиями перейти в наступление. Тяжёлая артиллерия с 8:15 утра ведёт огонь по Лангемарку, Керселеру и Сен-Жюльену. Продвижение 46-й рез див сильно запаздывало. Вместо 7 утра Кортебек был пересечён лишь в три часа после полудни. Проникшие за ручей части в темноте отошли назад за Кортебек. 51-я рез див, которая за предыдущие дни понесла большие потери и чья наступательная мощь ослабла, не могла из-за этого следовать на продвижением 46-й рез див. Она осталась на своих позициях и окапывалась. О вступлении в бой 53-й рез див для поддержки 52-й рез див в боях за Бродсейнде в тот день тоже нельзя было думать. 52-й рез див из-за этого не могла в одиночку возобновить атаки и получила приказ оставить у Бродсейнде, который принадлежал к полосе наступления 53-й рез див, лишь слабые отряды, а справа искать примыкания к 51-й рез див. Для этого она двинулась на север и заняла позицию по линии Валлемолен (237-й и 24-й егерский), Керселерхук (240-й) и Бродсейнде (238-й). 239-й резервный и одна батарея 52-го резервного полка полевой артиллерии в качестве корпусного резерва подтянулись к Гаудбергу и ещё вечером отправлены к перекрёстку в 1 км северо-западней станции Пулкапелле. Отдых был использован для приведения в порядок спутанных подразделений и подвоза горячей пищи войскам. В последние дни они преимущественно питались растущей на полях репой».
22-е октября
51-я рез див: «С 8 часов 15 минут утра тяжёлая немецкая артиллерия вела огонь на участке дивизии по Лангемарку и Сен-Жюльену. Враг ни на секунду не оставался в долгу. Пулкапель и Кейберг вскоре лежали под вихрем тяжёлых попаданий. Первая половина дня прошла в тяжёлом взаимном обстреле. Час от часу ожидалась атака 46-й рез див. Командиры постоянно прислушивались к северо-западу, не объявит ли гром пушек о переходе рубежа Кортебек. Ничего не наблюдалось, а поступающие сообщения противоречили друг другу. Не прийти ни к какому решению. До вечера не произошло никаких изменений. Полки 51-й рез. див. ограничились сооружением позиций. Противник с послеполуденного времени проявлял подозрительную активность. Едва 52-я рез. див. закончила свою перегруппировку, как англичане начали мощное наступление. Целый час трещал огонь. Затем наступила тишина. Противник оставил на поле боя большое число убитых и раненых, не захватив и пяди земли. Тишина длилась не очень долго. Начиналась беспокойная ночь. Англичане предприняли энергичную попытку захватить инициативу».
23-й резервный егерский батальон: «22-е и 23-е октября 1914 г. 52-я рез. див., действующая слева от 51-й рез. див. 21.10 вела ожесточенные бои у Бродсейнде. В ночь на 22-е ей удалось взять деревню и выдвинуть охранения к Бекелеру и Зоннебеке. Но на высотах у Зоннебеке англичане засели в превосходно оборудованных позициях, которые имели блестящие возможности фланкирования зоны атаки до Лангемарка. Дивизия так сгруппировала свои силы, что своим левым флангом достигала северной окраины Бродсейнде, где примыкал правый фланг XXVII резервного корпуса, а её правый фланг касался 51-й дивизии близ южной окраины Пулкапеля. Командир XXVI резервного корпуса, генерал барон фон Хюгель, в ночь на 22-е пришёл к убеждению, что с его сильно ослабленными и утомленными войсками дальнейшие фронтальные атаки на «крепость» Лангемарк невозможны. При таких обстоятельствах 23-й резервный егерский батальон в тот день остался на своей позиции у «Пеликана». Тут после четырёх дней голода наконец прибыло какое-то продовольствие, был горячий кофе, хлеб и колбаса. Подразделения были упорядочены, офицерские должности заново распределены. Кроме командира батальона, капитана де Кюври, почти не было офицеров. Преклонного возраста офицеры ландвера при всём желании не могли выносить тяготы и вынуждены были сказываться больными. К тому же имелись потери. Зауряд-офицеры принимали командование ротами, такую как 4-я, лейтенант резерва Рихард, 20-го прибывший с родины. Взводами командовали вице-фельдфебели или обер-егери. Произведенный в обер-егери доброволец фон дем Кнезебек, временно принял дела адъютанта.
Так батальон провел время с 23-го по 24-е октября 1914 г. Кто не был в карауле, тот спал на сырой земле с ружьём в руке. Безобразный шум боя, доносящийся слева, не мог нарушить подобный смерти сон».
Если в свете слабой ударной мощи XXVI резервного корпуса фронтальная атака на Лангемарк казалась бесперспективной, то командование армии всё же твёрдо решило, что деревня в любом случае должна быть взята 22-го. Поэтому 23-й резервный корпус получил приказ, своим левым флангом – 46-й рез див, наступать через участок Кортекер в почти южном направлении в тыл Лангемарку. Удайся это наступление, 51-й рез див должна была тотчас провести фронтальную атаку. Левое крыло флангового удара 46-й рез. див. - 215-й рез. пех. полк и 18-й рез. егерский батальон - вели атаку в первом эшелоне, должны были пройти через тот же район у Мангелера до Кортебека, который днём раньше уже захватил 23-й рез егерский батальон. Сейчас проявлялось, какой досадной стала сдача столь героически завоеванной земли. Если бы 23-й резервный корпус днём раньше стоял западней леса Хаутхалст и имел соприкосновение, так сомкнутым фронтом, без угрожаемых флангов, с большой вероятностью удалось прорваться за Кортебек и претворить жизнь вышеуказанный план. Сейчас враг был предупреждён и в верном осознании угрожающей опасности особенно усилил эти позиции при умелом использовании чрезвычайно благо-приятных условий обороны. Низменная, открытая и болотистая местность у Кортебека могла быть блестяще простреливаема с лежащей в нескольких сотнях метров высокой железнодорожной насыпи. Враг ещё ночью следовал за отступающим 23-й резервным егерским батальоном, т.к. уже северней Мангелера наступающие пехотинцы и егеря из 18-го резервного батальона подверглись обстрелу. И снова пришлось штурмовать по отдельности каждую изгородь и каждый дом. Наступающие добрались до высоты у Биксхоте. То была отчаянная борьба против превосходящего противника. Войска сделали всё возможное, страшное число убитых покрывало поле, но враг выдержал, было невозможно прорвать его линию и Биксхоте, только что взятый, снова был оставлен. В этих тяжёлых боях принял участие малый отряд 23-го егерского, тот уже упомянутый патруль 4-й роты. Во второй половине дня 21-го октября капитан Эггелинг, командир 4-й роты, когда та атаковала северо-западней Мангелера отправил на разведку предполья обер-егеря Янсена с двенадцатью егерями. Находящиеся там слабые вражеские силы они должны были по возможности изгнать.
Так как предпринятый фланговый удар 23 РК не привел к задуманному успеху, фронтальная атака на Лангемарк тоже не была проведена. В ночь на 23-е октября правое крыло 51-й рд было усиленно 239-м резервным пехотным полком 52-й резервной дивизии. Здесь была сформирована ударная колонна под командованием генерала фон Вехмара, состояла она из 240-го РПП, 23-го егерского б-на и приданного 239-о резервного наряду с несколькими батареями 52-го резервного полка полевой артиллерии. Западней Пулкапеля в ту ночь враг три раза атаковал большими силами, но каждый раз был с окровавленными головами отбит. Так ударная колонна смогла сформироваться. Их целью было рано утром в содействии с левым флангом 23РК наступать по обе стороны проходящей северней Лангемарка железнодорожной ветки. Но ночью было невозможно так быстро распределить смешанные за последние дни боев отряды; это удалось только при свете дня и указанные участки наступления могли быть заняты.
Вальтер Хольсте пишет в своём дневнике: «Под утро приказ «Всем приготовиться!». В темноте мы выступаем, но, слава богу, вперёд. Как это приятно, тут же исчезла из черепа эта проклятая тяжесть. Идём вперёд и никогда назад. Через некоторое время «Стой!». Рассыпаться, снова окопаться. Окоп проходит перед скирдой и поэтому стрелковые ячейки были набиты сеном, затем сон. Несколько товарищей пошли на охоту и принесли продовольствия, особенно овощей. Всё тут же было уничтожено, заодно опустошены сухарки. В утренней дымке мы увидели впереди маленькую деревню, Кукюйт. Патруль задержал одного штатского, который шарил по трупам. Краткий суд – гремит залп – всё! После этого привели ещё трёх гражданских, которые тоже грабили убитых. Мы должны были построиться с оружием. Никогда не забуду этой картины! У фасада трое приговорённых вырыли яму, едва соображая, зачем это, после того как они закончили, звучит команда, гремит залп – три гражданских искупили свой позорный поступок. Несмотря на весь гнев, я никогда бы не хотел в этом участвовать. Тем временем в домах сварили картошку, некоторые егеря поймали кур и начали ощипывать, наш голод был слишком велик. Притащили одеяла и прочие вещи. Впереди снова разгорелась битва со своим рокотом. Мы были рады тому, что сможем отдохнуть и поспать ночью, как под вечер прозвучало «Стройся!». Скоро окоп с одеялами и прочим добром был оставлен, выступаем и через 10 минут снова остановка, мы были резервом 235-й полка, цепочка реле с дистанцией 50 метров была опущена, через час ночью под дождём все снова назад. «Рассыпаться и отрыть новый окоп!». Меньше чем через полчаса работы прекратились, т.к. был указан ложный фронт. Нас снова отвели, топаем в темноте по полю к снопу, выдергиваем пучки и ищем защиты от дождя и влаги. Впереди горят подворья, кипит битва, ветер приносит из Биксхоте шум боя – иногда мы слышим «Германия, Германия превыше всего». Капитан сверхнервный! Едва где-то мелькнет свет, будь то спичка или блеснет фонарик, тут же начинается «Шпионы!». Кое-кто скоро подхватил это, но мы ещё были слишком усталыми, безразличными, чтобы волноваться».
Резервный пехотный полк № 235:
С помощью привязных аэростатов было установлено, что восточней противник всё время подвозит по всем ведущим из Ипра дорогам новые боевые единицы, среди них сильная артиллерия, так что 22-е можно считать несомненной новую сильную атаку на участке 52-й рез див, которую с учётом полной нехватки резервов необходимо сорвать любой ценой. Для соседней дивизии под Пулкапеле это снова значило атаку. А именно снова по обе стороны дороги, поскольку так удар левого фланга встречал предвиденную английскую атаку и обязательно принуждал противника к отмене своих диспозиций, но как минимум должен был связать большие части его ударной силы. Вчерашние атакующие снова зарылись в землю. Свет утра изгнал тени ночи. Сердца не трепещут, когда раздаётся «В атаку!». Лозунг таков – прорыв любой ценой. Непроизносимый, однако всеми избранный и обдуманный. Малочисленные офицеры знают, что за ними следуют, с страстным желанием, компенсировать вчерашний провал самопожертвованием. Короткий бросок. Окапываемся на свекольных полях. Ждать. Рёв артиллерии нарастает. Высоко выпрямляется полковник: «Парни, это наша артиллерия сейчас стреляет. А теперь вперёд!». За ним вскакивают атакующие. Полковник Гильза не прошёл и десяти метров, как пуля повергла его на землю. Мимо него несутся добровольцы полка Бонн-Кобленц. Смертельно упрямые. Вперёд! Огонь, который бьёт по ним, перерастает в ураган. Тысячу метров вперёд ведёт их атака, до вражеских заграждений. Майор Бредт даёт приказ окопаться. В большой спешке работают атакующие. Сегодня удержим, что имеем. Но вражеская артиллерия находит цели в плоских канавках, которые лопаты вырыли на пашне. Всё равно. Ни метра назад. Ожидаемая 22-го атака англичан не состоялась. Ударная сила Хейга скована. А у Френча нет новых резервов. Но по всем имеющимся сообщениям тишина означала только оттягивание атаки. Всё же казалось, что удалось растянуть на юге передний фронт саксонской дивизии и тем самым подтянуть 52-ю резервную дивизию ближе к её соседям на высотах впереди Пасхендала.
Унтер-офицер Ф., резервный пехотный полк № 235, пишет: «Мы двинулись вперёд по теперь довольно знакомой дороге, в этот раз уже значительно слабее, поскольку иные сумели своевременно сделаться незаметными и подыскать себе надёжное место среди спящих товарищей в стрелковой цепи. Затем окопались. Другие отделения сперва казались бездеятельными, вскоре заметили практическое преимущество, когда мы были на полметра глубже, чем они, стоя имели достаточно укрытия, удобно сидели на вырытых уступах. И смотри, скоро вся линия была в усердном занятии. За исключением практической пользы, что бросалось в глаза, физический труд имеет то большое преимущество, что отвлекает личный состав от других мыслей и поддерживает хорошее настроение. В другом месте люди заботились о себе сами и ещё приносили начальникам нужное, здесь было наоборот. Я был удивлён несамостоятельностью большей части наших людей. В первых рядах люди вообще не хотели получать. Почему они не позаботились вчера по темноте, если не хотят рисковать днём? Потом снова пришёл приказ атаковать. У меня стучало сердце и было нелегко собрать силы и полную уверенность, что сейчас было срочно нужно. «Отче, взываю к тебе», это разные вещи, слушать слова, петь вместе или отстаивать их. Кто вбегал в этот убийственный огонь пехоты и артиллерии, должен замкнуться в себе и мире, тот должен быть готов пожертвовать жизнью. Вид впереди издалека был мирным. Серошинельники толпами вылезали из окопов и устремлялись вперёд. Кто мог различить, если один невольно упал на землю или он только хочет сделать короткую передышку, чтобы бежать дальше? Строй редеет, становится беспорядочным. Здесь и тут бегут группы, там отдельные люди, все в одной позе – полусогнутые, шея вытянута, броски на землю и вскакивание происходят со скоростью, которую мы часто во время обучения очень теряли. Больше нет много объявлений. «Только вперёд, длинные броски, краткие паузы», а потом и для нас пришла команда. Следующие 5-10 минут были ужасны! Подобного огня ещё никогда не было. Я больше не смотрел назад, ни влево, ни вправо. Если бы не мог. Где остались люди, моё отделение? Убиты, ранены? Я не мог сказать. Касательного ранения, которое позже привело меня назад, я не почувствовал. Я видел, как рука кровоточит, но мог ей пользоваться. Так что не лежать, вперёд, только вперёд. Ещё один бросок по голой широкой пашне, которая прямо вспахана гранатами, простреливается сильным огнём пехоты, и я вижу перед собой окоп. Быстро нашёл место и полуоглушённый рухнул в убежище. Я обнаружил себя почти в том же месте, куда попал в среду после полудня и лежал до вечера. Какой замечательной защитой может быть для одного ранец, это часто ругаемое современное орудие пытки! Мы были, как говорят, под сильнейшим артогнём и, скорчившись, искали укрытия в узком и плоском окопе. Ранец поднимался и давал простую защиту сверху. Как выглядел после этого котелок! Семь дыр, из них две от пуль, другие от шрапнели. Что бы со мной случилось, оставь я мешающую выкладку как многие другие? Шанцевые работы продвигались и когда мы почти без потери долгое время пролежали под густейшим градом пуль, общее настроение заметно улучшилось и моя старая часто повторяемая шутка: всегда держаться за штаны и тогда вы попадёте этим кадетам прямо в сердце, вызывала сильный смех и передавалась по цепи направо и налево как приказ. Мне бросилось в глаза, что одна немецкая батарея особенно крупного калибра в одно место выпустила уже четыре гранаты и взрывы были опасно близко от нашего левого фланга. Сердито сказал я своему соседу: «Он могли бы уже установить, что расстояние слишком короткое, и добавить 100 метров». Но вот, что это? Приближается, свистя и ревя, и бьёт едва в 20-30 м перед нами, вздымая высоченный конус дыма и земли. Снова взрыв, убивает нам слух и зрение, чуть правее в той же опасной близости от нас! И вот, прямо за нами, мы почти засыпаны землёй. Стало серьёзно! Каждый распластался на дне окопа, безмолвно, затаив дыхание от неожиданности, но потом налево проревели команду: «Один человек с левого фланга назад и доложить, что нас обстреливает своя артиллерия».
Доброволец Вильгельм Дрейссе из 235-го РПП вспоминает: «22-е октября. Приготовиться! Кофе или даже еда заменены суровым самообладанием. Та же дорога из деревни, как ночью раньше и утром. Кошмарно. Всё ещё здесь. У придорожного креста стоит часовой. «Кто здесь окапывается?», спрашивает фельдфебель. Часовой называет какой-то батальон, но говорит, что среди них есть солдаты из других полков. Мы спрашиваем про наш полк. Везде бы окапывались и полки были бы перемешаны. Мы идём дальше, а потом размещаемся в окопе. Везде слышно как они роют. Мы копали до рассвета. Наш окоп в свекольном поле. Тут товарищи из самых разных полков. Седобородый фельдфебель единственный начальник. Окоп не глубок. Приходится сидеть там на корточках. Перед нами залитое кровью поле вчерашнего боя. Эшелон за эшелоном шли здесь вперёд. Против изгородей и незримого противника. Эшелон расстреливался за эшелоном. Кто оставался, стрелял, пока не подходила следующая волна атакующих. Тогда они бросались вперёд. Где было чистое поле, все гибли под очередями вражеского пулемёта. Тут и там достигли усадеб. В отдельных ещё сидели англичане. Их взяли в плен. Или местами англичане сами переходили в атаку – этих расстреляли. Местами немногими было сделано огромное, которые выдвинулись далеко вперёд. Эти несколько человек рядом с убитыми и ранеными должны были подавлять попытки противника атаковать. Тяжелораненые лежали в домах или сами туда ползли. Потом вражеская артиллерия снова обстреляла эти дома и они начали гореть, а наш полковник всегда впереди. Подбадривая. Как-то он сам обслуживал пулемёт – близ Лангемарка, до первых домов они так подошли. Но лишь единицы. Основные силы были убиты или ранены. И когда потом темнота простёрлась над этим ужасным и отвратительным, ушедшие вперёд осторожно приползли назад. И где ряды снова становились плотнее, они окапывались – смертельно усталые и ожесточённые. В темноте местами выслали вперёд патрули. Некоторые приказали провести немногие уцелевшие офицеры. Было нелегко получить добровольцев для патрулей. Молодые добровольцы показывали себя храбрей, чем отставные солдаты и унтер-офицеры. Так из нашей роты Маренбах вёл дважды патрули далеко вперёд, слева от дороги, которая ведёт на запад из Пулкапелле. Он получил задание от офицера другого полка. Он пробрался почти вплотную к вражеским позициям. На других местах патрули находили много тяжелораненых. И лишь отдельные группы окапывались тут и там. Также было установлено, что многие из нас слишком далеко впереди. Частично за позициями артиллерии противника. «Можно нам съесть железные пайки?», спросили мы фельдфебеля. «Нет! Не задавайте тупых вопросов, вы сами знаете, что это запрещено!». Так что мы ели свёклу. Против жажды и голода. Позже ещё подошли через изгороди свежие солдаты в рассыпном строе и расположились в окопе. Артиллерия беспрестанно стреляла по линиям. И назад. Тяжёлые взрывы гремели в деревне. Колокольня получила опасное попадание. И враг так долго стрелял по разбросанным подворьям, что они загорелись. Прежде всего под вечер – сумерки наступают! Тут раздалось. Сперва справа от нас. Потом повсюду – по всему фронту – сигнал к атаке! «Примкнуть штыки!», а потом «Медленно вперёд!». Вылезаем из окопа, строимся. Сейчас придёт решение – весь фронт выступил. Ура! И уже трещит нам в лицо. Кипение ружейного и пулеметного огня. Вой гранат рядом и над нами. Треск и грохот взрывов – мы снова в рое пуль. И видно, как они падают, падают, штурмуя. Одни падают тихо, другие с криком. «Ура» скоро смолкает, задыхается в граде железа. Ряды скошены. Кто ещё жив, пытается бросками продвигаться вперёд. Наша артиллерия вступает. Треск в деревьях рядом с нами. Они падают в направлении врага. «Артиллерия даёт недолёты!». Ужасно гремит этот крик над полем боя. Следующий залп – снова недолёт! Протяжно звучит это сквозь шум. Пронзительно. «Вперёд!», ревёт один. Мы вскакиваем и идём вперёд. Лёжа я получаю одну. Сперва думаю, что это укол штыком – из-за невнимательности моего товарища сзади. Оборачиваюсь, хочу ругаться, но там никого. Я лежу. Выйду я сейчас из этого ада? Вокруг свистит на все лады. Я кладу ранец как пулеулавливатель перед головой и приокапываюсь. Рядом со мной один стонет. «Я могу помочь, товарищ?». «Мне весь бок разорвало – я застрелился!». Другие вокруг лежат молча и не шевелятся. Передо мной горит усадьба. В зареве пожара я вижу кто-то бежит. «Товарищ!». Он не отвечает. Огонь стихает. Я иду назад. На перевязочный пункт. Тем временем наступила ночь. Я подхожу к дому на дороге, куда давеча ударила наша граната. Тут их носят, таскают, волокут. А внутри лежат, плотно друг к другу, с временными перевязками. Без сознания и мёртвые. Тусклый свет свечи в углу. И всё ещё приносят больше – атака захлебнулась в крови. Я иду в деревню. Она выглядит ужасно. Мёртвые лошади, сломанные повозки, разодранные вещи. Всё перемешано. И спешка тут и там. Крики и вопли. Потоки раненых. Санитар с носилками кричат «Осторожно!». Это не почти паническое настроение? И нигде не видно офицера, ниоткуда не слышны команды. Ужас всюду. Вот, дом с флагом красного креста. Я вхожу. Врачи, санитары и носильщики суетятся. Во всех комнатах раненые. Всюду перевязывают. Разрезанные сапоги, мундиры, ружья, ремни в каждом углу. О тех, кто лежит на носилках или на земле, неизвестно, без сознания они или уже мертвы. В комнате с легкоранеными монахиня черпает суп. Кто приходит, получает его. Возможность надо использовать. Кто знает, когда ещё будет! Моя рана горела уже не так, как прежде. Во-первых, поесть! Во-вторых, садимся на стул. Монашка поразительна. В этом бардаке она совсем спокойно разливает суп, не говоря ни слова. Она и днём так спокойно держалась под огнём? Потом меня перебинтовали. Но есть только пластырь. Эта мелочь больше не имеет смысла. «Выстрел был со стороны», говорит санитарный унтер-офицер. «Болит?», спрашивает он и давит. «Нет». «Хорошо. Можете вернуться в роту, а завтра или послезавтра наложим новый пластырь». С отправкой домой дело дрянь. Я действительно должен сперва мигом снова привыкнуть к мысли – я опять иду на передок. На выходе из дома я наткнулся на двух носильщиков. Наш полковой врач как раз выходил из комнаты. «Герр доктор, мы тут принесли полковника из 235-го. Мёртв!». Я стоял там и оцепенел. Это как кулаком по затылку. «Полковник фон Гильза погиб», прошептал один врач другому. «Наш полковник мёртв!». Ну, кто теперь нас поведёт? Обер-лейтенант мёртв, майор болен, взводные ранены или убиты – начальников больше нет. Ужасно это знать. В этом бардаке, в этом паническом настроении, при таких потерях. А мы всё там, где уже два дня. Всё ещё в этой проклятой деревне, между чёртовых изгородей. «Солдат должен продолжать атаку» - так нас учили. «Действовать самостоятельно, даже если нет начальства». Это тоже в нас. Каждый это сделает. Но как сражаться против изгородей? Против врага, который толпами сидит там, но не виден. И наш полковник мёртв! Наш полковник, который весь день был впереди! Как теперь продолжать? Без офицеров – в этом аду – полковник мёртв! Под Пасхендалом он посетил раненых, принесённых в сарай, хвалил их, признавал их мужество. А вчера и сегодня он был среди нас. Ободрял нас. Настоящим, солдатским способом. Он всегда был первым. То тут, то там. Настоящий офицер! Но он понимал невозможность пройти тут атакой и снова атакой, поскольку был впереди и сам видел, что вся доблесть и весь героизм не помогают. Это были напрасные жертвы. Тогда он пошёл в дивизию. «Ваше превосходительство, продвинуться невозможно». «Господин полковник, Вы должны атаковать!». «Ваше превосходительство, это невозможно». «Господин полковник, Вы должны атаковать!». «Ну, тогда с богом, Ваше превосходительство!». Я оставил ранец. Надо его найти, а потом куда-нибудь в окоп. Где мы весь день пролежали, стоит часовой. «Куда, камерад?». «Оставил впереди ранец – хочу забрать». «Лучше останься здесь. Мы не знаем, что впереди. Это кавалерийский разъезд доложил». «Мы были далеко впереди». «Мы не знаем, где проходит фронт – с передовой больше не приходят донесения». «А раненые?». «Здесь побывали носильщики». Но я пошёл туда. Конечно, ничего не нашёл. Может я в темноте не туда пошёл. Хочу с другими дождаться утра в деревне – в каком-нибудь доме. Тут впереди ожил ружейно-пулемётный огонь. Попытка прорыва? Мы примкнули штыки и стоим на окраине деревни готовые ко всему. Смертельно усталые, но должны продержаться. Мы защищаем родину! И только под утро урвали пару часов сна.
3-й батальон 235-го резервного пехотного полка, батальонный врач доктор Вильхельм вспоминает: «Ночь (с 22-го на 23-е октября) была как первая. Я отдыхал на улице и видел свет в домах и погребах. Они лежали там и спали. Дома всё больше наполнялись людьми с фронта. Я выгонял их. Было ли то нужно, я не знал. Но раненые шли и шли и это значило: тут лежат, и там лежат. Фельдфебель послал свою саблю: может ли врач прийти за ним? Я пошёл с двумя людьми. Мы несли его на двери километр. У него было раздроблено бедро. Эта тысяча метров была для меня очень тяжкой. Никогда так не потел; к тому же постоянный огонь и свистящие пули. Мы не знали, куда девать раненых. Но место было – многие умирали. У них были слишком тяжёлые раны. К утру стало легче. Санитарная рота забрала раненых, её восемь повозок ездили дважды, трижды полностью нагруженными. Наконец стало пусто.
23.10.14. 26-й рез корпус: «Частичные успехи 46-й РД укрепили высшее командование во мнении, что в войсках ещё есть достаточный наступательный порыв. Артиллерия пополнила запасы боеприпасов и ранним утром 23.10.14 открыла огонь по старым вражеским позициям у Лангемарка и позади участка Кортебек. Ночью 51-я РД для усиления своего правого фланга получила 239-й РПП из 52-й РД. Этим полком и несколькими батареями резервного полка полевой артиллерии № 52 она усилила свою правую штурмовую колонну, состоящую из 240-го РПП и 23-го резервного егерского батальона под командой генерала фон Вехмара. Ночью 239-й выдвинулся со своей позиции в корпусном резерве к ж/д станции Пулкапелле, на передке одна вражеская атака следовала за другой. В 3 часа ночи положение 233-го РПП западнее Пулкапелле показалось серьёзным. 239-й уже послали туда атаковать, но через полчаса огонь утих. Идущие назад раненые сообщили, что враг атакует уже третий раз, но каждый раз обращается в бегство с окровавленной головой. Отряд Вехмара произвёл построение в темноте. Направление атаки было с северо-востока на юго-запад строго северней от ведущей в Лангемарк железнодорожной линии от Стадена к Бузинге на Ипрском канале. Поддержанный артиллерией отряд атаковал по обе его стороны, как только было завершено построение. Чрезвычайная перемешанность подразделений из-за боёв прошедших дней затрудняла быстрое наведение порядка. Только на рассвете 24.10 командиры смогли собрать свои части и достичь указанных районов атаки.
23.10.14. 26-й рез корпус: Т.к. предпринятый фланговый удар 23-го РК не привел к задуманному успеху, фронтальные атаки на Лангемарк не могли дать результат. В ночь на 23-е октября правое крыло 51-й РД было усилено 239-м РПП из 52-й РД. Здесь была создана штурмовая колонна под командой генерала фон Вехмара, составленная из 240-го РПП, резервного егерского батальона № 23 и вновь приданного 239-го РПП вместе с несколькими батареями резервного полка полевой артиллерии № 52. Западнее Пулкапелля враг атаковал три раза большими силами, но каждый раз отбит с большими для себя потерями. Так колонны смогли построиться. Их целью было рано утром во взаимодействии с левым флангом 23-го РК ударить по обе стороны дороги строго северней ведущей мимо Лангемарка участка ж/д. Но в темноте сильно перемешанные силы не было возможно так быстро перегруппировать; это удалось лишь с наступлениям утра и указанные исходные рубежи для атаки были заняты. Из-за этого, к сожалению, не ладилось взаимодействие, 46-я РД уже на рассвете атаковала южнее Кортебека, в то время как группа Вехмара смогла отдать приказ на атаку лишь около 10 часов утра. Это дало вражеской артиллерии возможность по очереди держать атакующих под концентрированным огнём. Потери были соответствующие. По обе стороны ж/дороги атакующие дошли до Кортебека; бешенный беглый огонь принудил их окопаться. Когда после полудня эта позиция подверглась мощному артобстрелу, ослабленные линии не удержались. Сперва назад пошли отдельные части, затем все. Сосед справа, 46-я РД, в этих условиях тоже была во второй раз вынуждена отойти. Войска отдали последнее, потери были чрезвычайны.
26-й рез корпус: «Пятница, 23.10.14. В этот день 51-я РД, присоединяясь к 46-й РД, должна была возобновить наступление на Лангемарк. Около 10 часов утра генерал Вехмар велел своей боевой группе выступить. 24-й егерский и 234-й РПП шли в наступление на Лангемарк с линии Мангелер – Кукюйт, 239-й – по обе стороны ж/д линии Стаден – Бузинге. Бешенный огонь ударил в лицо атакующим, ужасные потери сократили ряды и отогнали выживших на исходные позиции у Мангелера, Кукюйта и западней станции Пулкапелле. Выступление южной группы (236, 235 и 233) тоже не привело к успеху. Атака 46-й РД провалилась из-за высоких потерь. Ударь она двумя днями раньше вместе с 51-й РД, вероятно, пункт вражеской позиции, являющийся предметом ожесточенной борьбы, Лангемарк, было бы легче взять. 52-я РД оставалась 23-го на вчерашних позициях и оборудовала их. Бродсейнде было передано 53-й дивизии в ночь с 22-го на 23-е октября. Ночные атаки против позиций 51-й и 52-й РД были отбиты. Так наступление 4-й армии, начатое с большими надеждами, приостановилось на всём фронте.
23.10.14 резервный егерский батальон № 23 подчинен резервному пехотному полку № 234 и следовал за ним в резерве к Лангемарку. К действиям на передовой привлекались лишь отдельные отряды батальона.
Так была потеряна почти вся земля, приобретенная в ожесточенной борьбе в этот и предыдущие дни. Новые атаки казались сперва безнадёжными, противник получил значительные подкрепления и готовился к решающим контратакам. 24.10 фронт 26РК и левого фланга 23РК проходил по линии Мангелер – Кукюйт – вокзал Пулкапелле – перекресток севернее Бродсейнде. Дымились руины Лангемарка.
Военный доброволец егерь Шульце 4-й, 2-й взвод, 1-я рота, 23-й резервный егерский бат-н, пишет: «Мы лежим за усадьбой, перед нами уже третий день пехота штурмует Лангемарк, мы следуем в резерве и скоро первые связные уходят с расстоянием в 50 шагов. Теперь моя очередь. Тут же стало неуютно, когда пули засвистели по местности, а между тем гранаты вздыбливали на поле земляные фонтаны; мы следовали всегда по возможности укрыто за бросками пехоты. Наш 2-й взвод шёл рассыпавшись, скоро моё отделение рядом со мной. Обер-егерь Вульф остался, мой товарищ, доброволец Пабст, естественно, принял командование отделением. Всё яростней становился ружейный и артиллерийский огонь, несколько гранат просвистели над нами. Обер-егерь Шмид упал с семью шрапнельными пулями. Но вперёд, всё дальше! До изгороди, за которой мы ищем защиты и быстро набрасываем кучу земли; между тем мы «устроили» лопаты в домах, даже если только узкие дренажные лопаты бельгийцев, всяко лучше, чем копать ногтями или штыком. Мы должны поджечь стоящий за нами дом, дескать, хорошая цель для вражеской артиллерии. Он источает невыносимую жару, у нас жажда. Но моя фляга пуста. Я снова иду вперёд как связной. Мы близко к первой линии, едва 100 метров. Плотно прижимаясь к земле, я ползу вперёд под градом пуль. Когда я лежу в маленьком окопе, укрытый от наблюдения, по мне стреляют даже здесь, совсем рядом со мной бьют пули. Проклятье, откуда? Может, с дерева? Я соображал недолго и махом оказался в другом укрытии. К сожалению, шедший за мной доброволец Хавеманн прыгнул в ту яму и вскоре после этого получил пулю в голову, опять от этого проклятого стрелка на дереве. Я бросился дальше и торопливым бегом достиг первых домов Лангемарка; пехота уже ушла дальше, впереди правее у изгороди я встретил товарищей. За ней мы по одному шли дальше вперёд. Фельдфебель-лейтенанта пехоты, тяжело раненого, пронесли мимо, с ним шло много раненых с окровавленными головами, рукам и ногами. Тяжелораненый объявил нам, что впереди совсем нет офицеров и заклинал идти дальше вместе с пехотой. Мы были совершенно отрезаны от нашей роты, и здесь мы не хотели ни идти назад, ни ждать роту, выскочили из-за нашего укрытия и побежали через стоящие перед нами жерди для хмеля. Отрядами по 10-20 человек пехотинцы нерешительно стояли за домами, много лежало кругом убитых и раненых, огонь всё крепчал. Чудом достигли мы спасительной стены дома, как вдруг один крикнул, что приказали отойти, мы отрезаны от резервов. Один унтер-офицер выскочил, обругал своих товарищей трусами, чем добился, что почти все мы егеря пошли за ним в атаку, чтобы вскоре снова найти укрытие за домом. Но вскоре мы наконец осознали, что идти вперёд было напрасно; наш отрядик становился всё меньше, со всех сторон по нам палили, только мы не могли обнаружить врага, а тем более увидеть. Мы подвергались тяжёлому обстрелу, не имея возможности защититься. С тяжёлым сердцем мы решили отползти назад, т.к. никакие резервы не подходят, а мы полностью изолированы между плюющимися огнём изгородями и домами. При этом от сидящих где-то высоко стрелков погибло ещё много товарищей. Под бешеным огнём через жерди для хмеля идём назад. За ними собираются егеря, нас ещё 10 человек. Здесь храбрый ефрейтор Майер несмотря на огонь построил нас, и с ружьём на плечо повёл через поля, в то время как слева и справа пехота в полной растерянности отступала. На дороге мы пошли обратно, остановили пехотинцев и вырыли окоп. Эту работу очень ускорили шрапнели. Каждый как крот пытался как можно быстрее исчезнуть в земле, было давно уже пора, поскольку гранаты и шрапнели били между и на дороге, ослепляя и оглушая нас, и камни с осколками разрушительно разлетались по местности. За нами лежало несколько мёртвых коров и лошадей, распространявших ужасное зловоние и свистящий звук, когда сквозь труп проходили пули и исторгали газы; было тем хуже, что мы должны были сдаться/блевать?, но не могли вылезти наружу из-за бешеного огня. В вечерних сумерках мы вернулись оттуда в окоп, который между тем выкопали роты в резерве в 500 метрах позади нас.
Эмиль Пуплье, 2-й взвод, 4-я рота, 234-й резервный пехотный полк, пишет в своём военном дневнике: «Лангемарк. Пятница, 23-е октября. Два человека из роты пришли к Вюстенею и принесли приказ собраться. Мы убрали двойные посты и пошли в роту. Собрался весь батальон. «Сегодня штурмуем Лангемарк!», бежит по рядам. Тут я подумал о позавчерашнем и все картины, которые так непоколебимо глубоко запечатлелись во мне, снова встали передо мной. «Добро и жизнь тебе отдать». Снова звучало «И железную волю». Наша 4-я и 3-я роты формировали первую линию; 2-я и 1-я поначалу шли сзади в резерве. Майор с нами. Снова широко растянутой стрелковой цепью выходим из леса Хаутхалст и идём в направлении Мангелера. Всюду тлеют и горят остатки стен. Пламя тут и там лижет развалины. Все взоры обращены к разрушенной деревне на возвышенности; артиллерия работала всю ночь. Мы видели разбросанные по местности чёрные ямы от ударов английских гранат, которые позавчера вечером так постыдно отогнали нас назад, убив при этом стольких наших товарищей. Ранцы, ружья, шлемы, ремни лежали на полях и обозначали места, где наших ранило. Совершенно механически я пытался считать эти места. Невозможно. При продвижении их становилось всё больше. Наша рота имеет направление марша – справа мимо деревни. На местности всё еще тихо. Наступление не встречает никаких трудностей. Ранец такой лёгкий, что его едва чувствуешь. Отдых вчера и горячая пища снова привела нас в форму. Когда мы миновали высоту справа от деревни, на расстилающейся широко перед нами местности мы повсюду увидели дымящиеся усадьбы, которые больше или меньше обработаны артиллерией. Всюду в воздух поднимаются высокие столбы дыма. У меня глаза на лоб полезли, я таращился на простор. Сейчас совсем иначе, где мы в спокойном продвижении можем осмотреть ужасающие происшествия поза-вчерашнего дня. Все беседуют, в длинной цепи весёлый смех и рассказы. Когда мы перешли деревенскую улицу на запад и медленно шли по большому широкому свекольнику, выдёргивали свёклу, обрывали ботву и пихали в сухарки. На всякий случай. Тут вдруг с-с-с-т – медленнее, чем обычно, в медлительном темпе урчит над нашими головами. Видимо, издалека и очень высоко. Тут прекращается таскание свёклы, и головы поднимаются, смотрят назад, будто хотят увидеть пролетающий высоко снаряд. Снова и снова с-с-с-т и очень далеко мы слышим слабо шлёпающие выстрелы ружей. В стрелковой цепи стало тише. Я снова вижу такое лицо, которое приобретает другое выражение, другая мина, глаза напряжённее, острее и больше, за ними снова встают мысли, предчувствия и уже пережитое. Вюстеней смотрит на нас. Он улыбается, и сама по себе нас снова охватывает такая особая уверенность, которая уже делала нас в первые тяжёлые часы ужаса такими сильными и уверенными. Он молодчина. Мы рады, что он командует взводом, хотя и мало об этом говорим. Он всегда находит правильные слова, всегда правильный взгляд. Настоящий! С горячим ударом сердце бьётся быстрее при мысли, что его тоже может зацепить. А мы потом без Вюстенея? Нет! Нет! Толчок по всему телу. А это из позавчерашнего: «Парни, вы что, трусы?», он, конечно, мог не повторять. Конечно нет! Толика стыда ещё горит в груди. Или он в самом деле так думал? Мы останавливаемся и встаём на колено в мокрых от росы листьях свёклы. Колени промокли до нитки. Слабая перестрелка всё еще идёт высоко над нами. «Идём!». Дальше. Роса стекает по сапогам. Чуть юго-западней нас мы видим возвышающуюся колокольню в Лангемарке, а справа от неё в небо поднимаются тяжелые густые тучи дыма. Это цель нашей атаки! Удастся ли сегодня? Внезапным ударом обрушивается артиллерия врага. Бум-бум-бум – слышим мы выстрелы, снова и снова - и по воздуху спешит, свистя ближе и ближе, над нами, в деревню позади нас. Страшные взрывы резко нарушают прекрасную тишину утра. Особый грохот сегодня. Как будто раскалывается огромная стопка тарелок. Рач-рач – снова и снова. В быстром продвижении наши головы всё время поворачиваются. Над деревней сумбурно трещит. Клубы пыли мешаются с желто-серыми тучами дыма. Что ещё не сгорело, лежит в руинах. Над деревней рвутся шрапнели. Белые облака взрывов висят высоко в воздухе и остаются вместе как облака-овечки. Мы видим, как из деревни выбегают резервные роты, справа за густой изгородью они собираются вновь. Шрапнели рвутся ближе. Рваной стрелковой цепью мы берём более быстрый темп. Слева он нас снова хмельник. Мы узнаём его. «Взвод Вюстеней – марш-марш!». Длинными прыжками Вюстеней вырывается вперёд. Мы следом со всех ног. Ранец бьёт в шею и мешает свободному бегу. Мы останавливаемся за изгородью. Слева от нас, за хмельником и позади по всей высоте и над деревней спешат, булькая и взрываясь, шрапнели и гранаты. На зелёном свекольнике сзади земля тоже брызжет свеклой и ботвой в огромных фонтанах. Всюду появляются чёрные круги. Далеко слева внезапно начинается пулемётный огонь. Это наши. Тут мы высовываем головы, но ничего не видим. Сейчас мы должны быть недалеко от врага. Слева ружейный огонь противника оживлённей. Кажется, на насыпи столкнулись. Вюстеней держит бинокль у глаз. Он идёт вперед. Мы следуем в отделениях. Охотнее всего мы бы шли прямо по пятам. Наши глаза отыскивают его раз за разом. Шрапнели прочёсывают всё. Над нами тоже шипит, взрывается и рассыпается с треском по свекольной ботве. Мы слышим свист множества свинцовых пуль в воздухе. Тут перед нами длинное открытое поле. Мы знаем, там внизу снова Кортебек! Нервы напряжены. Гранаты подлетают всё ближе. Уже брызжут на нас комья земли. По-отделенно мы бросаемся через открытое поле. Всё ближе и ниже шрапнели. Мы сами толкаем себя вперёд – нужно убраться с поля. Тут кто-то дико кричит. На левом фланге взвода раненый. На миг вздрагивает земля у нас под ногами. Густо опускается пыли и земля. Осоловело смотрим на первого раненого. «Бросок – марш-марш!». Длинный взвод бросается вперёд, и в диком рывке мы бежим ради жизни. Я бросаю краткий взгляд налево, там лежат 5 или 6 человек, крича и шевеля руками и ногами. И в диком беге по нас открывают пулемётный огонь. Мы едва обращаем внимание. Вперёд, а гранаты и шрапнели бьют по нашим следам. С ужасающим грохотом сзади погибель. Всюду встают огромные фонтаны. Не останавливаться! Кто не может, остается лежать, снова вскакивает, падает, бросается вперёд – отчаянная гонка. Примерно за сто метров до Кортебека, мы уже видим кусты у ручья, долго лежим в ивняке. За толстым безвершинником стоит Вюстеней. Наши круглые глаза прилипли к его лицу. Но короткая передышка. Дальше, дальше. Он машет правой коротко вверх и вниз: рысью! Как каток идёт позади нас артогонь, как будто хочет гнать нас прямо в руки к англичанам. Рассредоточенными группами бросаемся мы через последний луг к ручью и бежим, бежим. Вюстеней всегда впереди. Мы уже видим место, где позавчера переходили вброд ручей. Все торопятся к нему. Но шрапнели быстрее, чем мы. Они находят много целей. Я могу ещё бросить взгляд на близкую колокольню Лангемарка и знаю, что там сидят наблюдатели и дальномерщики, натравливая погибель. В наших рядах кричат, снова и снова, при каждой шрапнели, каждой гранате – грохот, треск, вопль, крик – всё звучит вперемежку, а сверху с высот Лангемарка свистит и шипит ружейно-пулемётный огонь. Сгорбившись, но с большей спешкой мы бросаемся в ручей, с силой выдёргиваем ноги из ила, бросаемся дальше, ничком, тянем и рвёмся на руках ввысь, вперёд, товарищ за товарищем, сильно горбясь, нос почти в воде. И всё же попадают и кричат, снова и снова, а мы не можем помочь, бульканье тут и там. Глаза выпучены – вперёд, вперёд, кто падает, тот падает. Ил, вода и снова ил обдают нас при каждом попадании, мы не узнаём друг друга. Вюстеней выиграл. За толстым деревом на том берегу он стоит и ревёт что есть мочи: «Давай! Вперёд!». С последними силами остатки взвода выбираются из цепкого ила, где у иных застревают сапоги. Ползком я добрёл до маленькой кучки впереди и встретил Эде Асбранда, Отто Вульфа, Макса Греба и Карла Хенкеля из взвода Вюстенея. Как загнанные охотничьи собаки мы лежим, прислонясь к стене дома, глаза полузакрыты, головы склонены. Не пошло – ручей и его ил вымотали нас. Вюстеней сейчас снова с нами. Ни слова робкого, только большие глаза, когда он находит людей из своего взвода. Упрямая решимость в его чертах. Там за ручьём мы несмотря на непрерывный огонь шрапнелями и гранатами видим невозмутимо бродят раненые, по одиночке, вдвоём, втроём, легкораненые тащат тяжелораненых; на закорках тяжкая ноша. Всюду видны отходящие раненые, вплоть до высоты, у хмельника. Но по полю разбросаны трупы, особенно много их в низине ручья. Сегодня зацепило больше, чем позавчера – Вюстеней молча трясёт головой. И снова бросается вперёд! Его взгляд такой странный, такой отсутствующий. Все заметили; безмолвно смотрим друг на друга. Укрытые за маленьким домом мы прыгаем в огород. Маленький четырёхугольник кустов, всего три шага и мы уже лежим на земле. С совершенно безумной злобой хлещет по изгородям ружейно-пулемётный огонь, бьёт по деревьям, под черепицу – выпрямиться значит верная смерть. Неподвижно распластавшись на земле, мы лежим, но не могли бы оставаться, т.к. в любой миг могут подстрелить. Как змеи заползаем в плоскую канаву близ изгороди, но и здесь не можем остаться; там, перед нами, едва в 10 шагах мы должны в окоп перед изгородью, дающий лучшее укрытие. Но над этим промежутком в 10 шагов страшно свистит и жужжит, и отскакивает от стен домов. Уши болят, дыхание сбивается, горло сдавлено. «Давай, Асбранд и Вульф, в ту канаву!». Оба молча таращатся, в глазах большое сомнение. Тела не поднимаются над землёй ни на дециметр, как кошки крадутся они по низкой траве, таща за собой ружьё, ещё ниже головы, т.к. залпы гуще и площе над ними. Мы затаили дыхание. Тут они наконец закатились в канаву и у изгороди. Теперь готовится Вюстеней. Он проползает немного – мы не дышим – он бросается стоя вперёд – четыре шага – падает, лежит в траве на спине – маленький ранец как подушка под головой, ноги скрещены, а глаза медленно закрываются. «Боже!», из наших грудей бьющихся рвётся ужасный крик. Наши глаза огромны и таращатся. Не шелохнётся вытянутое в траве тело. А теперь наш Вюстеней? Эде Асбранд зовёт нас на ту сторону. Наши глаза не могут оторваться, пристально смотрят на погибшего. Мы не можем и не хотим поверить, боимся факта. С обеих сторон подползаем сюда; Эде Асбранд и Отто Вульф назад от изгороди, я по той же дороге, что и Вюстеней. Как змеи мы лежим возле него и не обращаем внимания на ужасно несущееся и жужжащее сссст, так низко над нами, что могло мы сорвать котелки с ранцев. Спокойно, как если бы он спал, лежит на траве Вюстеней. На лице играет осеннее солнце, а из шеи, под ухом, густо течёт тёмно-красная кровь. Никаких движений по всему телу. Тут настигает нас боль, скорбь, ярость – дико охватывает нас. Мы ещё не можем поверить – наш Вюстеней, лучший, самый сильный, как ни один из нас, мёртв? В 10 метрах перед нами другой товарищ – ранен в живот. Он кричит и ужасно стонет: «Санитар! Санитар!». Непрестанно молотит он руками и ногами по воздуху. К нему подползает другой и хочет утащить его в окоп. И когда тот чуть приподнялся, чтобы подхватить раненого снизу, он вдруг лёг и лежит тихо у первого раненого. Я вижу, как из большой раны в голове течёт кровь, а лицо становится жёлтым. Мы дрожа расстёгиваем Вюстенею воротник, снимаем ремень и прощаемся с ним. Последний взгляд. Теперь мы предоставлены самим себе. Мы лежим, скорчившись в маленьком окопе, в груди всё дёргается и рвётся, в горле комок, тошнота.
Всё больше людей приходят из низины ручья в наш плоский окоп, резервы должны рассредоточиться. Огонь артиллерии и пехоты сливаются во всей силе. Мы протолкнули винтовки через изгородь и всё стреляем. Там за изгородью сверкнёт огонёк, и облачка дыма выдают, где сидит враг, снова толпами в подготовленных окопах и мы против него в чистом поле. Ему легко косить. Мы стреляем без паузы, нагибаемся, когда перед нами бросается в глаза земля, и снова стреляем, один за другим. Но между делом взгляд на Вюстенея. «Как будто он спит», ничего другого не скажешь. В колокольню Лангемарка бьют с далеко слышимым грохотом залпы немецкой артиллерии. Большая туча дыма на миг заслоняет цель. Лангемарк, сегодня ты требуешь много крови. К вечеру вражеская артиллерия снова начинает со всей силой. Маленький дом на нашем огороде давно руина. Камни и кирпичи, пыль и мусор, всё взлетает над нами при каждом попадании. По грязи на наших лицах пот проложил светлые дорожки. На насыпи слева от нас сейчас снова самый бешеный. Люди уже бегут назад. Мы смотрим, ранены ли. Но больше и больше людей покидают насыпь и бросаются назад. Линия на насыпи распалась. Дальше сзади люди снова занимают фронт и ведут огонь по врагу. Мы зорко следим за борьбой. Мы не можем идти вперёд. Любое движение за пределами нашего окопа в сторону изгороди было бы безумием. Но поскольку отход с насыпи становится всё более явным, мы тоже должны очистить свой рубеж в изгороди. Через расстрелянный свинарник ползём назад, последний взгляд на мертвого Вюстенея в траве, затем спуск к Кортебеку. Нам повезло. Казалось, все ружья и пушки врага вцепились в насыпь. Без единого выстрела в этот раз прошли мы низину. Сапоги я крепко держал за ушко. Тут и там ещё лежали тяжелораненые. Мы подобрали кого смогли. На высоте у Мангелера мы увидели перед собой собирающихся людей. Медленно вскарабкались мы с нашей тяжкой ношей по склону безо всякого огня. Вся артиллерия, наша и вражеская, сконцентрировалась на насыпи. Там гремит и сверкает и трещит с жуткой силой. Тучи пыли и дыма скрывают, что там происходит. На высоте все останавливаются и смотрят молча на безумную борьбу на насыпи. Санитары тащат раненых дальше в тыл. Прямо не можем держаться, долго лежали в свёкле. Вюстеней – имя всюду, о чём говорим и думаем. С передка идёт всё больше людей. Слева творится ужасающее бешенство и не хочет прекращаться. Тут среди наших людей на высоте кучка людей собралась дальше в тыл. Фельдфебель Шнайдер вскакивает: «Что, назад? Ни шагу назад мы больше не сделаем! Будем держаться, где стоим. Пока кровь течёт в жилах, пока мы дышим, мы останемся здесь. Ничто не может прогнать нас дальше в тыл. Даже если явится дьявол во плоти, теперь, товарищи, один за всех и все за одного!». Как великан стоит Шнайдер среди своей маленькой группы, его глаза сверкают. «Враг может прийти сейчас, как и когда он хочет, здесь наверху он должен найти нас и если надо будет, то до последнего. Мы клянёмся держаться. Мы не дадим себя сломать. Мы клянёмся, все. А теперь за дело. Его величеству, нашему верховному главнокомандующему и нашей любимой немецкой родине: ура, ура, ура!» Рывком он выхватил саблю из ножен и высоко поднял её. Раскатистое ура стойкого воодушевления из молодых усталых глоток ответило ему. И последние лучи заходящего солнца сверкнули на клинке. Мы вырыли сплошной окоп. Его не могли копать яростней. Сам Шнайдер взял лопату и рыл, рыл. В полночь мы углубились по плечи на свекольном поле. Слева и справа никакого примыкания. Шнайдер выслал патрули. С Эде Асбрандом я провожу первый, пока нас сменит следующий. Перед нашим маленьким отрезком окопа за стогом соломы лежит двойной пост. Если придёт враг, они должны поджечь солому. Рядом с Отто Вульфом я лежу в окопе, прислонясь к Эде Асбранду. Плащ-палатка над головой, мы спим как убитые.
Доктор Вильхельм, батальонный врач в 235-м резервном пехотном полку, вспоминает: «С наступающим утром деревня стала уединённой. Всех здоровых вперёд, всех раненых назад. Вместе с полковым адъютантом и одним солдатом я рано утром похоронил нашего полковника, потом они ушли – вперёд. Я был один. Куда теперь? Но тут снова с первыми лучами 23-го пошёл один легкораненый за другим и всё началось сначала. Вот уже и тяжёлые! Часы проходят. У меня минутка отдыха. Перед церковью стоит школьная доска, а на ней: «Кто ещё раз выстрелит по храбрым артиллеристам на колокольне, схлопочет!»
Конный связной мчится по дороге. Приказ из дивизии: никакого пункта сбора раненых в Пулкапелле не создавать! Значит назад. Там стояла бесхозная лошадь без узды. Я поискал, не нашёл никакой и в спешке пытался сделать её из ремня. Не удалось. Санитарная рота утащила последнего из раненых. Тут вдруг обрушился на улицу град шрапнелей. Одновременно как из облаков появился мой денщик Фриц с взнузданной лошадью, которого я не видел пару дней. «Фриц, вы с ума сошли? Быстрей в укрытие! За дом!». Шрапнель началась, не до выдержки. Фриц взял бесхозный велосипед, я – коня, и назад сквозь облачка шрапнели над головой.
Дрейссе: 23-е октября. С каким-то камерадом разделил хлеб и кофе. Но слишком мало. А потом я ищу в доме с флагом Красного креста предметы снаряжения. Здесь отвратительно пахнет. «Что Вы здесь делаете?», спросил меня врач из моего полка. «Я снова хочу на передовую». «Это славно!» Такое настроение, что это выделяют как хорошее? Это ведь само собой разумеется, что я иду вперёд. Я уже упрекаю себя за то, что ещё здесь. Но у всех так велик ужас перед кошмарами обоих этих дней. И как гнетуще сознание напрасности жертв! А огромные потери! А мы всё ещё не продвинулись. Всё это гложет нам душу. Я иду куда-нибудь в окоп. Пехота и артиллерия пристреливаются как обычно. Капитан хочет снова вести нас на врага. Мы ползём и идём в тыл и собираемся как можем. При этом я снова встречаю Флендера. «Эй, Флендер! Ты ещё здесь?». «Мужик, Дрейссе, ты ещё жив?». «Видел кого-нибудь из нашей роты?». «Ни одного! Но сейчас надо хотя бы нам остаться вместе». «Здесь мы вляпались в милое дерьмо». «Да, тут с ума сойдёшь. Кто получит лёгкое ранение, может радоваться». Мы разбиты на взводы, выдвинуты вперёд и лежим теперь в большом четырёхугольнике изгородей. К тому же подходит всё больше. Мы спрашиваем себя, что теперь будет? Вчера вечером нас перещелкали, но тогда было темно. А сейчас сияющий солнечный свет. Чего сейчас капитан ожидает от атаки? Он уже даёт последние распоряжения. Призывает при выдвижении держать сомкнутый строй. «А если нам захочется пить, мы сделаем как в Африке – сделаем глоток из фляжки, пополощем воду во рту и только потом проглотим. Так мы дольше обойдёмся этим, итак, смело вперед с богом в сердце!». Но тут снова присвистело и брызнуло на нас – шрапнель. «В укрытие!». Вот и следующий залп. Сейчас между ними ещё и гранаты гремят. Кто жив, прячется в ямах и окопах. Мы снова разодраны! Изгороди столь густы, что в них запутываются даже осколки шрапнели. Раскалённые падают они в яму, где я лежу с товарищем. Перед нами испытательная рота сапёров несёт на позицию миномёт. За изгородью они умело окапываются. Офицеры всегда при них. Они тоже подвергаются шрапнельному огню, тоже несут потери. Но они изучили своё ремесло лучше, чем мы, быстро соорудили хорошую позицию и посылают на ту сторону большие гостинцы. Мы слышим, как они взрываются с ужасным грохотом. Так продолжается до вечера. Кто из нас остался, идёт в деревню. Там всё ещё беспорядочная суматоха. Флаг с красным крестом исчез. По дому пришлось тяжелое попадание. Клочья занавесок свисают из окон. В деревню прибывают полевые кухни, их тут же осаждают. Каждый питается, где может. С передка снова доносится бешеная ружейная стрельба. К счастью, с нами несколько фельдфебелей. Они дают приказы. Мы в готовности. Снова попытка противника прорваться. Перестрелка ужасна. Весь фронт кипит. Иные хотят вперёд. Фельдфебели грозятся пристрелить любого, кто пойдёт вперёд или назад. Мы стоим с примкнутыми штыками. Напряжение прямо изнурительное. Это продолжается всю ночь. Фронт вообще не приходит в покой. Очень нервным делает неизвестность того, что творится впереди. Поскольку никто не идёт оттуда назад.
26-й РК: Суббота, 24.10.14. 51-я РД должна удерживать свою позицию, 52-я – поддерживать атаку 53-й на Бродсейнде-Зоннебеке. Т.к. та не атаковала, 52-я тоже осталась на своих позициях. 239-й полк снова отведён в резерв корпуса и получил задание соорудить тыловую позицию на полпути между Вестрозбеком и Пулкапелле, чтобы остановить там возможный прорыв противника. Но ещё ночью полк был направлен в Пасхендал в резерв 52-й резервной дивизии.
23-й резервный егерский батальон: «Новые атаки сперва казались бесперспективными, противник получил значительные подкрепления и готовился к решающим контратакам. Фронт 26-го резервного корпуса и левого фланга 23-го резервного корпуса 24.10 проходил по линии Мангелер – Кукюйт – вокзал Пулкапелле – перекресток северней Бродсейнеде».
«В первых окопах под Лангемарком в октябре 1914 г. Фронт застыл. Егерский батальон окапывается у Кукюйта. Впереди 1-я рота справа, 4-я слева от дороги Кукюйт – Лангемарк. Справа примыкает морская пехота, слева 234-й резервный пехотный полк. С 24-го по приказу дивизии позиции сооружались для продолжительной обороны».
Вальтер Хольсте: «Под Кукюйтом мы вырыли окоп, перед нами лежали хмельники Лангемарка с их зловещими шестами и проволоками, в которых постоянно шныряли английские патрули, особенно по ночам. В батальоне мало офицеров, лишь горстка старых обер-егерей. Царит чрезвычайное нервное напряжение, увеличиваемое абсурднейшими приказами. А потом всегда проклятая приписка: «карается смертью!». Как мы это ненавидели! Хотя мы ещё молоды, у нас есть честь. Никому не нужно угрожать нам казнью, к тому же несмотря на все тяжёлые дни и потери мы воодушевлены и не уклоняемся. Объявлена высшая готовность, ночами все одновременно стоят на посту, о размеренных сменах тогда никто не думал. Неизбежным последствием было всеобщее переутомление высшей степени, все едва держались на ногах. Английская артиллерия пристреливается к нашему новому окопу. Есть прямые попадания в окоп. 29.10 его жертвой пал фельдфебель-лейтенант Шюбелер. Появляется вражеский самолёт, кружит над позицией и сбрасывает бомбы, которые взрываются у пехоты справа от нас; мы впервые слышим их странное гудение и свист. И авиастрелы, маленькие острые штуки, сбрасывает самолёт, благословение идёт на пехоту, при этом ранены два человека. С предполья постоянно выносили раненых, чьи вопли и крики жутко звучали в ночи. Мы берёмся за сооружение первых убежищ. Простые дыры в стене окопа, закрытые ставнями и дверями из стоящих позади нас домов. Неестественно тепло. Мы сняли зелёные мундиры и сложили их за окопом. Мой товарищ Лоренцен положил туда свою шинель и сверху кусок сыра, который он хотел тут же захавать. Он как раз собирался почистить песком на дне окопа свой нож, который мы тогда постоянно с пристрастием носили, когда совершенно внезапно по его шинели хлопнула шрапнель и разбросала её вместе с сыром по всей местности! Лишь жалкие клочья мы потом отыскали за окопом. Это ещё хорошо обошлось! Похоже, что будет дождь и все силы брошены на то, чтобы получить крышу над головой, все копают как дикие, каждый хочет быть в сухости. Среди нас есть товарищи, прямо-таки маменькины сыночки, изнеженные дома, ужасно беспомощные, не умеют ничего; они отчаянно бьются, чтобы тоже найти яму и пытаются рассчитывать траверс для своих нор. Однажды логово у них обрушилось. К вечеру они покончили со своей «лисьей норой». Наступает ночь. Снова объявлена высшая степень боевой готовности. Все таращатся во тьму и зевают. В поле ревут коровы с раздутым выменем, терзаемые болью, т.к. никто не избавит их от молока. В предполье бродят свиньи и козы. Неуютно в такую тёмную ночь с неопределёнными звуками. Совсем далеко зовёт на помощь раненый, которого ещё не нашли. Жутко, это действует на нервы эти вечные крики: «Помогите – товарищи – помогите!». Или: «Санитар!». Эти в пути, ищут, при них несколько собак, ищут, через пару часов возвращаются, таща свою печальную ношу. Медленно, жутко медленно проходит ночь. Время от времени над нами прощебечет снаряд, хотя нынче ночью довольно тихо. Егеря перешёптываются, никто не смеет громко говорить. Каждый должен поддерживать другого, слишком часто бывает, что несмотря на сильную волю роняет голову на бруствер и дремлет. Вдруг крик: «К оружию!», начинается безумная пальба и распространяется на другие участки. Только через какое-то время резко звучит сигнал горна «Прекратить стрельбу!». Моему соседу, егерю Шёнеманну, прострелили ухо. Пустяковая рана. Разузнавали, откуда пришёл приказ на огонь. Не выяснили. Только парой дней позже пришла ясность. Один из наших маменькиных сынков залез в упомянутую нору, чтобы достать что-то из своего рюкзака. Когда он находился там, конура опять обвалилась. Он позвал на помощь, а другой спросонья услышал «К оружию!» и что тут началось! Вмиг, поскольку все стояли на часах, развязан бешеный огонь, порождённый не вражеской атакой, а чрезвычайным напряжением нервов и беспомощным егерем! Наши патрули разведывали противника и беспорядочно перестреливались с ним. В одной из таких вылазок храбрый доброволец из 4-й роты Карл Вильке был тяжело ранен и потерял ногу. В окопах к артиллерийскому огню присоединился ружейный, странным образом даже из тыла. Вдруг мы увидели как наш капитан де Кюври выхватил из рук одного егеря винтовку и побежал к ближайшему стогу соломы, откуда выскочил гражданский и побежал прочь. Он убежал не далеко, упал с пулей в лопатке. Сейчас же стихла стрельба из тыла. В следующую ночь на 24-е октября пришлось даже валить деревья, которые служили ориентиром для артиллерии. Ночь была ужасной. Никому не позволено спать, мы должны высматривать врага, т.к. предполагалась его контратака. До глубины души потрясали нас крики и стенания брошенных товарищами раненых, которым мы не могли помочь, т.к. не дозволялось покидать окоп. Снова и снова душераздирающие вопли, товарищей, лежащих далеко у вражеских линий: «Помогите, Господи Боже, помогите кто-нибудь». Они пронизывали до костей. Мы не могли и не должны были, хотя руки чесались выскочить и помочь. Все роты сейчас впереди и уже в полдень начали рыть новый окоп на окраине Кукюйта фронтом к Лангемарку, в котором всё было забито пехотой, пришедшей с передка и нераненой. Все вперемежку, егеря и пехотинцы, пока утром приказ не отвёл нас на егерскую позицию, где умело рыли дальше, соорудив окоп, хотя всю ночь глаз не сомкнули. Были собраны банки с железным пайком и из их содержимого сварили густой мясной суп. Когда потом в полдень пришла первая полевая почта, у всех было хорошее настроение; у многих егерей в глазах стояли слёзы, пока они читали письма, пришедшие, казалось, из совсем другого мира, о котором знаешь лишь понаслышке и который ты оставил всего 14 дней назад! Что лежит между ними? Победа, смерть и ужас!
Санитетс-ефрейтор Винкельхаген, 3-й взвод 1-й роты 23-го резервного егерского батальона, вспоминает: «Ещё многочисленные раненые, разбросанные перед фронтом, были постепенно, насколько это возможно, перенесены медико-санитарным персоналом. Чрезвычайно хлопотная работа! «Я едва могу держаться на ногах». Так сообщает санитетс-ефрейтор Винкельхаген. «Который по счету тяжелораненый товарищ, которого я с наступлением темноты несколько сотен метров тащил с передка в тыл? Тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый? То один, то вместе с другими товарищами. Теперь больше не могу! Когда я сейчас снова попаду на передовую в свою роту, то упаду в окоп и буду спать. Впереди уже тихо. Недалеко от моей цели я встретил санитетс-обер-егеря Хеке. «Слушай-ка, - сказал он, - там ещё один зовёт. Мы подберём его». Было три-четыре часа ночи. Но очень темно. Мы всё искали и слышали: «Товарищи, помогите же мне!». Потом снова тишина. Мы ищем дальше. Снова крик. Мы ушли далеко вперёд от участка нашей роты. Но что делать, мы должны помочь. Тут хныканье! «Товарищ, товарищ!». Вот он, пехотинец, который три дня назад штурмовал тут со своими товарищами. Он лежит здесь уже три дня и три ночи, тяжело раненый несколькими выстрелами. Неудивительно, что он на краткое время приходил в себя и звал на помощь. Мы подхватили его и положили на плащ-палатку. Была просунута мощная палка и мы несли его на плечах. Мы могли не особенно умерять свой заученный горный шаг, поскольку раненый снова потерял сознание. Не диво! Трое суток пролежать в чистом поле с тяжёлым ранением и без медицинской помощи!
Дрейссе. «24-е октября. 25-я сапёрная вырыла окопы. Это, по крайней мере, были окопы. У них были траверсы и правильная глубина. Эти сапёры прибыли сюда из-под Антверпена, старые, служилые люди. Они ободрили нас. Рассказывали про свои дела под Антверпеном и в других местах, где они перед атакой пехоты резали кусачками проволочные заграждения. За три месяца у них было меньше потерь, чем у нас за эти несколько дней. Кроме того мы были удивлены товарищеским отношениям между ними и их офицерами. А как офицеры заботились о своих людях! Когда они завершили работу над позицией и покинули окоп, офицеры ждали, пока выйдет последний человек. С 21-го мы такого больше не знали. Мы пытаемся наступать дальше. Но как это тяжело! Враг начеку. Его артиллерия бьёт по отдельному человеку. Окопы не соединяются друг с другом. Мы остаёмся при штабе 233-го. Дальше он тоже не идёт, т.к. стоит в передовом окопе. Там как минимум снова видны офицеры. Командир прямо диктует приказ, например, полевым кухням: вы должны в темноте проехать как можно ближе к передовой, а не доехать лишь до деревни. Люди не должны бегать так далеко, чтобы получить пищу.
Артиллерия палит как всегда, то по окопу, то по деревне, то дальше в тыл. К вечеру она постоянно поджигает какой-нибудь из разбросанных всюду крестьянских дворов. Также известно наверняка, что враг стреляет разрывными пулями и дум-дум. Иные получили от таких ужасные раны. Теперь мы понимаем, что за странный треск мы слышали. Это удивило нас ещё в ночь под Лангемарком. Трещало будто совсем рядом или даже за спиной.
Мой полк, я слышал, должен стоять дальше справа. В темноте я снова иду в деревню, получить еду в какой-нибудь полевой кухне. А потом в окоп. Я чудовищно подавлен, душевно совсем разбит.
26РК. «Воскресенье, 25.10.14. Около 3 часов ночи усиленный новыми силами противник возобновил атаки, особенно против Пулкапелле, Гравенстафеля и Бродсейнде. На участке корпуса вражеские атаки были отбиты. 24-й егерский батальон у Гравенстафеля почти уничтожен (потери 90%). Правый фланг 53-й рез. див. потерял завоёванный 238-м полком Бродсейнде и был оттеснён к высотам у Дрогенбродхука и Кейберга. Левый фланг 52-й РД у Керселархука был из-за этого в большой опасности. Чтобы воспрепятствовать дальнейшему продвижению противника у Бродсейнде и вновь захватить его в распоряжение корпуса командованием 4-й армии был предоставлен армейский резерв (37-я бригада ландвера и 2-я резервная запасная бригада) и подчинён 52-й РД. К вечеру атаки на Пулкапелле и Валлемолен были отражены. Для усиления правого фланга 51-й РД туда был выдвинут морской батальон, отведённый 28-го вечером. В тот день король Альберт Бельгийский дал санкцию на открытие шлюзов у Ньивпорта, чтобы остановить немецкий натиск между морем и Ипром через затопление низко лежащей местности (шлюзы открыты 30.10).
Дрейссе: «25-е октября. Ночью в окопе было очень холодно. Как только это будет, если то морозит, то дождит? День начинается прекрасным солнечным светом. Сегодня, между прочим, воскресенье. Наверно мы ещё долго останемся на своих позициях. Потом в окоп приходит зауряд-офицер или фельдфебель-лейтенант или кто он там – у него чертовски много галунов. Он сказал нам, что его превосходительство благодарит за наше храброе поведение. Вся немецкая армия от швейцарской границы до Северного моря стоит локтём к локтю. Мы сейчас не будем ни наступать, ни отступать, лишь предотвращать прорывы противника. Шло к тому, чтобы продержаться, пока идёт пополнение, а потом нас сменят. «Могу ли я доложить его превосходительству, что этот окоп держится?». «Когда же нас сменят?». «Его превосходительство надеется, что скоро прибудет транспорт. Может быть, в ближайшие дни. Так я могу доложить, что этот окоп будет удержан?». «Так точно!». «Ещё вчера говорили, что нас сменят. Один даже заявил, что дорога до Рулера вся забита свежими войсками». «Сортирная болтовня!», говорит один. К сожалению, он прав. Однако сегодня ничего не произошло кроме снова и снова начинающейся канонады. Радуешься, что наступает вечер и все целы. Затем идём с котелками во всё более разрушенную деревню и хватаем всё съедобное: суп, хлеб, сало, железные пайки. Повозки с продовольствием, кажется, хорошо нагрузились в Тюрингии. Одна рота без своего багажа попала под огонь. На выходе из деревни просто положила рюкзаки на обочину. Они лежат там тремя кучами. Где товарищи, которым они принадлежат? Убиты, ранены, захвачены? Рюкзаки в любом случае бесхозные. Утром и вечером подносчики пищи ковыряются в них, а мы берём оттуда, что можем в данный момент использовать. Ночь снова очень беспокойная. Постоянно ружейный огонь. Только вражеская артиллерия не стреляет ночью.
26-й РК: «27.10.14., вторник. Ночью 51-я РД отбила несколько атак. Утром англичане атаковали на участке 52-й РД северней Керселерхука и отбросили части 73-го и 74-го полков ландвера. Введением в бой 2-го б-на 239-го полка брешь была закрыта и вновь занята прежняя позиция».
26-й РК: «28.10.14., среда. Ночные атаки против участков 51-й и 52-й РД были отражены. От захваченных пленных было установлено, что противник получил пополнение. На нашей стороне из-за продолжительных боёв и введения резервов в очаги боя произошло очень сильное смешение частей. Из-за начального отсутствия продвижения соседей (53-й и 46-й РД) участок корпуса стал слишком широким. Все наличные силы поэтому были задействованы на переднем краю. Из-за нехватки резервов смена находящихся на передовой частей невозможна. К вечеру последовала ещё одна вражеская атака юго-западнее Пасхендала. Снова 2-й б-н 239-го полка должен был поддерживать готовые дрогнуть части 73-го и 74-го полков ландвера. Порядок войск с правого фланга был таков: 51-й РД генерала фон Вахтера вместо генерал-лейтенанта Венкер фон Даннешвайль. 234-й и 23-й егерский, генерал фон Вехмар, от Мангелера через Кукюйт до ж/д линии Стаден - Лангемарк. 235, 236, 233-й полки, полковник фон Буссе, от ж/д линии Стаден - Лангемарк, западней Пасхендала, до Хениксбека (Лекерботербек). 52-я РД генерал-лейтенанта Вальдорфа. 237, 238, I баон 239, 24-й егерский – генерал фон Рандов, от Хениксбека до Валлемолена. 73-й ландвера, II баон 239-го, 74-й ландвера - генерал фон Лепель, полковник граф фон Грёбен, от Валлемолена до Равбека (Стромбек) южнее дороги Мёссельмаркт – Фортуэн. 4-й запасной резервный, III баон 239-го, 3-й запасной резервный – генерал фон Фридерих, от Равбека (Стромбек) до дороги Зоннебеке – Морследе восточней Бродсейнде. Корпусной резерв в Вестрозбеке: 240-й резервный и 1-я батарея 52-го резервного полка полевой артиллерии, два морских батальона.
Дрейссе: «28-е октября. Прекрасно поспал. В комнате. На соломе, ранец под головой. Я хотел бы проспать так всю жизнь, вместо того чтобы в окопе, в яме или какой-нибудь уличной канаве. На фронте ночь, кажется, тоже стала спокойней. Но всё равно сегодня утром приходит несколько раненых. И один из наших. Альберт Уфер. Ротный остряк. Ландверманн. Что за весёлое время мы с ним прожили в Зайне! Как мы над ним смеялись! Но сейчас он совсем без юмора. «Не время для шуток!», говорит он. Мы все напряженно ждём, что принесут следующие дни. Решение должно прийти. Мы не можем вечно здесь лежать! 1700 убитыми и ранеными потерял полк во второй день битвы. Даже кое-что радостное рассказывает: два мушкетёра должны были обнаружить английский кабель, который под землёй был подсоединен к нашему (генерального командования). Таким образом объясняется, что как только одна батарея выехала на позицию по приказу оттуда, орудия мгновенно были взяты под обстрел. А сегодня их артиллерия почти совсем смолкла. Или здесь тоже слухи? Противник располагает силами свыше 300 000 человек. Сегодня «жареная свинина» забила корову. Мясо вёдрами идёт в котёл полевой кухни. Будет чего зачерпнуть. А я наконец написал письмо домой. Они ведь не знают, жив ли я. Во мне горело, когда я писал. Ужасное и леденящее кровь прошедших дней при этом встают с новой силой. И ещё я должен написать на родину, что мы не продвигаемся. Сегодня ночью сапёры снесут колокольню. Она помогает вражеской артиллерии брать направление на цель. Уже прилетали отдельные гранаты. К счастью, слишком далеко. Поэтому церковь очищают. Ну и ну, санитары боятся! Когда они слышат свист гранты, ставят носилки и убегают. «Теперь не срите в штаны, а то ещё больше бегать придётся!». Вот рохли! Оставили, окаянные, носилки с тяжелораненым и смылись! Мы успокаиваем их со знанием дела: «То, что вы слышите свист, ещё не плохо. А о прочих вы всё равно не слышали». В одном доме возле церкви лежит унтер-офицер из моей роты. Он парализован. Наш дежурный по кухне унтер готовит ему пищу. Его нужно откормить. «Если бы я только был у своей жены!», говорит он мне, когда я его навещаю. Вечером я уезжаю с полевой кухней. Враг пытается сильно обстреливать дорогу из пушек. Но бьёт слишком далеко влево. Там, где рвутся его шрапнели, ничего нет».
26-й РК: «Четверг, 29.10.14. Ночью лишь мелкие вылазки патрулей. Днём необычная тишина».
26-й РК: «Пятница, 30.10.14. 4-я армия приказала возобновить атаки по всему фронту. 23-й РК атаковал обеими дивизиями (45-й и 46-й) Биксхоте и Вайдендрефт, однако не смог удержать захваченную линию. 51-я РД присоединилась к атаке, захватив лишь немного земли. 52-я левым флангом (2-й запасной резервный и 2-й б-н 239-го полка) поддерживала атаку 53-й РД на Бродсейнде и продвинулась едва на 200 метров. В ночь с 29-го на 30-е бельгийцы взорвали шлюзы у Ньивпорта. К утру 30-го в районе 3-го резервного корпуса затопление стало ощутимым, так что вечером пришлось отойти за Изер».
26-й РК: «Суббота, 31.10.14. Ночные атаки французов против позиций 234-го и 23-го егерского у Мангелера и Кукюйта были отражены. Так же у 52-й РД западней Пасхендала. 238-й при этом взял в плен 30 французов. 1-й б-н 239-го сменил 1-й б-н 238-го западней Валлемолена. Левый фланг 52-й див. (3-й зап. рез.) потерял некоторые окопы северо-восточней Бродсейнде. Попытки взять их с помощью 3-го б-на 239-го провалились».
31.10.14. Унтер-офицер Э., 3-й б-н 233-го полка, пишет в своем дневнике: «В маленьком французском окопе мы с наступлением темноты окапываемся, совершенно без руководства, всё ещё награждаемые вражескими пулями. Мы все были изрядно усталые. Двоих тяжело раненых товарищей, лежащих рядом за окопом, мы затащили туда и перевязали. На этой отчаянной позиции мы провели ночь с 30-го на 31-е октября, предполагая, что получим подкрепления. Но их не было и на следующий день остались на нашей затруднительной позиции. Снабжения мы не получали с ночи четверга. Несколько сухарей – вот и всё наше питание. Враг, заметив наше отчаянное положение, жутко обстреливал гранатами и из пулемётов. Ни один из нас не думал покинуть эту позицию живым. Потом мы наконец получили связь выкриками с товарищами из нашего полка, залегшими в подворье в 400 метрах правее. Но так как мы были под огнём неприятеля, свободно перебежать туда было невозможно, и мы, работая посменно, лёжа в одиночку на животе, должны были прокапывать туда ход нашими лопатами».
31.10.14. Дрейссе: «31-е октября. Я снова лежу в передовом окопе. Дни отдыха при кухне были внезапно прерваны. Появился фельдфебель-лейтенант с усами кадрового вояки с двенадцатилетним стажем, наорал на дежурного по кухне и приказал ему отправляться на передок. Он берёт кухню на себя. Основание: унтер-офицер не ездит каждое утро и каждый вечер с кухней к передовой. При этом готовят для раненых. Иначе они бы ничего не получили. Меня тоже выгнали. Против этой усатой морды с галунами и погонами мы бессильны. В больные ноги и медицинское обеспечение он просто не верил. При этом парень явно не бывал на фронте. «Кто он вообще такой?», спросил я кухонных жеребчиков. «Фельдфебель-продснабженец».
Я должен был доложить в полковом медпункте. Это по пути в Пулкапелле. Ну, это я тоже сделал. Усач как раз ехал на своём боевом коне. С криками доложил штабс-врачу, что поймал меня на кухне. Господин штабс-врач сидел за столом порядочной ширины с белой скатертью. Перед ним стояла тарелка с маслом. Я был подозрительно осмотрен. Врач, который пару дней назад говорил мне «замечательно», наорал на меня. «Покажите ноги». Увидев мои ходули, он вспомнил. «Он уже хорошо зажило. Коллега, туда нужно мази». Я получил новую перевязку. «А теперь у тебя есть время до сегодняшнего вечера, мой мальчик», сказал господин штабс-врач, «ты еще можешь уютно устроиться при марше на фронт. Немного дороги твоим ногам не повредит. А когда ты окажешься в окопе, тебе не нужно будет бегать». «Господин штабс-врач, я не отсиживался в тылу, как фельдфебель сказал». «Ну да, но сейчас впереди нужен каждый. А теперь ступай и через пару дней приходи сюда. С Богом, мальчик мой, и отвагой в сердце». Командира нашего капральства я тоже встретил в медпункте. Мы не видели его с Пасхендала. С того времени он возит раненых. Повозки и лошадей для этого он реквизировал. Он, кажется, стал незаменим на медпункте. В Пулкапелле было движение. Окопы надо покидать осторожно, нижние чины собирались поротно, а затем снова организованно шли в окоп. До сих пор все были вперемежку. Вообще не знали, что ещё там было. Тут мы видим несколько штаб-офицеров, которые для этого добрались до Пулкапелля. Даже наш полковой адъютант был тут. В безупречной униформе. Чтобы не запачкать сапоги, он шёл по улице на цыпочках. Это было хуже, чем мощное попадание. Наш батальонный адъютант ещё жив. Он снова идёт с нами вперёд. Ходы сообщений ныне проведены почти до самого Пулкапеля. По ним мы можем идти на позицию и возвращаться с неё незаметно для противника. И наконец снова с ротными товарищами. Вчера вечером я шёл с подносчиками пищи. У меня ужасный ожог. В одном доме я шарил руками по кухне и насосу. Подставил котелок, накачал, глотнул – тьфу чёрт! Полный рот жижи или что это было. Ночью начался дождь. Я собрал дождевую воду в плащ-палатку и выпил. Брезент грязный, поэтому вода отдавала глиной. Вот я и вылил её ? в тыл и глотал совсем быстро. Однако она отвратительна».
31.10.14. 23-й егерский б-н: «Атака /30.10/ стоила роте 8 убитых и 29 раненых, без малейшего успеха; поскольку дорожную канаву можно достичь бы ночью без особых потерь и отрыть».
1-3.11.14. 4-я армия: «С 1-го по 3-е ноября на фронте 4-й армии имели место лишь артиллерийские перестрелки и масштабные перегруппировки под прикрытием передовых частей для новых атак, чьей целью было оттянуть противника с фронта перед армейской группой Фабека. Командованию 22-го РК поручили прикрытие района от побережья до Диксмёйде, для чего ему были переданы 38-я бригада ландвера, 4-я запасная дивизия и части 43-й РД».
1.11.14. 4-я армия: «III РК, едва придя в себя после ужасной борьбы с врагом и морем между Рамскапелле и Первизом, сместился за несколько дневных переходов за фронтом 22-го и 23-го резервных корпусов и занял место в соответствии с приказами командования армии за 23-м и 26-м РК, чьё положение всё ещё считалось очень угрожаемым. Хотя в последние дни октября там уже были задействованы все наличные резервы армии и хотя яростная атака Фабека принесла некоторое облегчение, противник не прекращал свои постоянные попытки потеснить немецкие линии»
4-я армия: «1-го ноября освободилась и 44-я РД на правом фланге 22-го рез корпуса северней Диксмёйде. Командование подчинило её 3-му резервному корпусу, который в свою очередь должен оставить 4-ю запасную дивизию для охраны берегового района».
26РК: «Воскресенье, 1.11.14. Запланированная совместная атака 52-й и 53-й РД а Бродсэйнде не была выполнена, т.к. отстающий примерно на 1 км правый фланг 53-й РД не продвинулся. 240-й резервный был передан в распоряжение 52-й РД в качестве резерва и поэтому 235-й отведён в Вестрозбеке в качестве корпусного резерва. В эти дни прибыло первое пополнение с родины. Но его не хватило, чтобы пополнить сильно поредевшие полки. В период с 21.10 по 01.11 они в среднем потеряли до 70 % своей боевой численности».
1.11.14. Дрейссе: «1-е ноября. Погода снова стала лучше. Но холодней. Окоп в известной степени крепок. Лучше чем те, в которых мы до сих пор лежали. Перед нами луга с деревьями, а потом те же изгороди. За ними лежит враг. Нужно адски остерегаться. Даже при наблюдении через амбразуру. Пуля то и дело щёлкает по укрытию. Затем брызжет грязь. Или бывает рикошет, жужжа улетающий дальше. Навершия наших шлемов мы сняли. Артиллерия оставила нас в покое, бьёт дальше в тыл. Сегодня очередное воскресенье. Я думаю о доме. Это была бы большая радость, если снова туда попадёшь. Командир полка письменным приказом выразил благодарность за наше храброе поведение. Он надеется, что в ближайшие дни прибудет пополнение. Тогда нас сменят. До этого мы должны держаться с той же храбростью. Наше настроение ныне более уверенное. Снова со своими ротными товарищами. Лейтенант Шанцле, адъютант батальона, идёт к нам. «Добрый день, господин лейтенант!». «Добрый день, товарищи! Вы из какой роты?». «Из девятой». «Из девятой? Это моя любимая. Вы много отдувались за всех. Ваш великолепный обер-лейтенант всегда был с вами впереди». «Мы думаем, из нас мало кто остался». «Когда же нас сменят, господин лейтенант?». «Мы пока этого не знаем. Я буду просить командира передать мне командование девятой ротой. Такой ротой я бы охотно руководил. Уже в память о вашем обер-лейтенанте. Как такой прекрасный человек погиб! Как теперь у вас?». «У всех нас понос». «У меня тоже. Когда нас сменят, сможем прилично питаться. И всё снова будет в порядке». «Мы далеко в тыл пойдём, господин лейтенант?». «И надолго?». «Всего этого мы не знаем». «В это место придут кадровые полки?». «Без понятия. К слову, они не смогли бы тут сделать больше, чем вы». «А что за войска против нас, господин лейтенант?». «Англичане и французы». «Да, англичане стойкие». «У нас наступательный дух больше. Подумайте-ка, кто мог бы атаковать как вы. При том, что они все старые солдаты, а вы едва обучены». «Вы слышали, господин лейтенант, как они намедни кричали «юра!», пытаясь атаковать?». «Это мы их научили». «То были французы. Мы видели красные штаны». А к вечеру мы услышали, что ночью нас действительно сменят. Что ещё теперь может с нами случиться? Лейтенант Шанцле принимает роту. У нас снова есть командир, который знает нас и то, что мы перенесли.
Перед наступлением темноты они снова открыли пальбу. Сразу за нами стоит усадьба. Ещё целая. Пулемётная упряжка до сей поры стояла там. По счастью, сейчас её отвели назад. Курицы носятся, кудахча и крича вперемежку, когда гранаты взрываются на дворе и в хлеву. Ущерб для прекрасных «кандидатов на сковородку». Но мы, конечно, не в состоянии туда идти.
Было очень поздно, когда пришла смена. Это молодые войска, добровольцы как мы. «Снять навершия!», таков первый приказ, который они получают. Вы наверняка всё здесь иначе себе представляли, думаем мы. Да, мы чувствуем себя очень старыми и опытными. А потом мы ощупываем руками и выжимаем себя из окопа. Бум - крам – бум! Рядом со мной огненный дождь. Проклятье! Враг заметил нас? Ведь его артиллерия не стреляет по ночам. Бум – крам! «Здесь занять боковую канаву! Усиленно наблюдать вперёд!». Наша артиллерия отвечает. Из-за изгороди. Я вижу гранаты - светящиеся пунктирные линии свистят в ту сторону. Но скоро снова тихо. И я озираюсь по сторонам. Что лежит там слева? Да это же труп! Целый окоп набит мертвецами! Наконец мы вылезаем. Большая часть роты уже ушла. Не получив в придачу огневой налёт. Через мёртвый Пулкапелле в направлении Вестрозбеке. Меня одолевает усталость. Я сажусь на улице на стул, толкаю ружье вперёд под шлем, чтобы голова поддержку и засыпаю. У полкового перевязочного пункта мы слышим, что рота собирается в Вестрозбеке. Так что пока ещё раз поспать. Я мог бы в амбаре, как мне сказали. Растягиваюсь в каком-то углу».
26-й РК: «Понедельник, 2.11.14. Атака 52-й РД на Бродсейнде провалилась, потому что 53-я РД не двигалась вперёд. Так как 4-я армия должна сознавать, что обессиленные предыдущими кровопролитными боями полки корпуса не могли захватить хорошо укрепленный Лангемарк, они надеялись достичь этой цели введением в бой 3-го резервного корпуса. Он должен был 3.11 в 4 часа утра сменить 51-ю РД на её правом фланговом участке от Мангелера до пункта юго-западней Пулкапеле и 3.11 в 7 часов утра атаковать».
26-й РК: «Вторник, 3.11.14. Смена 51-й дивизии 5-й и 6-й резервными дивизиями произведена без происшествий. 233, 234-е резервные и 23-й егерский генерала фон Вехмара отошли в корпусной резерв в Вестрозбеке. 236-й рез пех полк остался на своих позициях южнее линии Сприт – Сен-Жюльен. 235-й отведён в резерв дивизии к Вестрозбеке. В 7 часов утра должна была начаться атака 4-й армии силами 4-х с половиной корпусов. С правого фланга: 23-й рез корпус (45-я и 46-я РД), 22-й рез корпус (44-я РД), 3-й рез корпус (5-я и 6-я РД), 26-й рез корпус (51-я и 52-я усиленная РД), 27-й рез корпус (53-я и 54-й РД). 235-й полк, выдвинутый ранним утром из Вестрозбека к Пулкапеллю и занявший передовую линию между 236-и и правым флангом 52-й РД (237-й РПП), уже в 5 утра попал под сильный огонь, якобы открытый войсками 52-й РД. Это распространилось по всему фронту. Ожидаемая внезапность удара для противника была исключена. 44-я РД, которая должна была наступать от юго-западной опушки леса Хаутхалст на участке 45-й РД, заблудилась и частично двигалась за 5-й РД. Поэтому она лишь около полудня перешла в наступление и к вечеру пробилась до Биксхоте. 5-й РД, которая должна была атаковать Лангемарк с севера, с первой попытки захватила несколько вражеских окопов и ждала удара 44-й РД. После полудня она пробилась под сильным огнём до главной позиции противника северней Лангемарка. 6-я РД из района западней Пулкапелле вышла к Лангемарку лишь около полудня, понеся чрезвычайно большие потери без особого успеха в захвате земли. 51-я добилась некоторого прогресса в направлении Керселера. У 52-й РД правый фланг (239-й) продвинулся на 400 метров до Валлемолена и взял в плен 40 французов. Командир участка генерал фон Лепель был смертельно ранен. Левый фланг не продвинулся, т.к. 53-я РД всё ещё сильно отставала. Единственный, кто подвинулся (2-й б-н 239-го полка) понёс большие потери».
26-й РК: «В дни с 4-го по 9-е ноября вновь и вновь предпринимаемые атаки оставались безуспешными. Армия ещё не оставила надежды взять Лангемарк.
5.11.14. 26-й резервный корпус: «5-го ноября 237-й был заменён 234-м и отведён в Вестрозбеке (боевой состав: 13 офицеров, 900 нижних чинов)».
26-й РК: «Вторник, 10.11.14. Введением в бой 9-й РД в ночь с 9-го на 10-е ноября между 6-й и 51-й РД с севера, а также примыкающих участков снова должны была проведена атака. 44-я РД захватила первый окоп вражеской позиции южнее Биксхоте и подвинулась до шлюза Хет Сас. 5-я РД взяла кабинет Кортекер. 6-я РД не вышла к Лангемарку. 9-я РД ещё на выходе из окопов была разгромлена и потеряв 59 офицеров и 2000 нижних чинов, вечером была отведена в тыл. Так надежда армии не сбылась. В 51-й РД 3-й б-н 234-го полка понёс в атаке большие потери и вечером был сменен 1-м б-ном».
26-й резервный корпус: «В период с 11-го по 16-е ноября имели место лишь мелкие стычки. Дождь и позёмка размачивали почву и наполняли окопы водой».
26-й резервный корпус: «15-го ноября командующий армией сообщил: потери и возрастающее число заболеваний (дизентерия и тиф) в последние дни так сократила количество штыков в армии, что дальнейшее наступление возможно лишь после прибытия новых войск. В среднем дивизии располагали чуть больше 2000 штыков».
26-й РК: «Четверг, 17.11.14. Что не удалось резервным войскам, теперь должна совершить одна кадровая дивизия. В ночь с 16-го на 17-е ноября 16-я пехотная дивизия и 66-я пехотная бригада сменили 5-ю РД северней Лангемарка, 51-ю РД, 6-ю РД с 23-м егерским и 234-м резервным северо-восточней Лангемарка. 17-го утром 16-я ПД атаковала Лангемарк с севера. Но дала осечку. Верховное командование теперь отказалось от наступлений на Западе».
18.11.14. 26-й РК: «Потери 4-я армии в период с 10-го по 18-е ноября составляют 10000 убитыми и ранеными, 3000 пропавшими без вести».
28.11.14. 26-й РК: «28-го ноября 4-я армия приказала провести перегруппировку, которую следует закончить до 7.12. 16-ю ПД северней Лангемарка сменила 52-я РД, 52-я РД [sic!] 53-й. 51-я РД оставалась на своих позициях восточней и юго-восточней Лангемарка».
01.12.1914 - 21.04.1915
51-я резервная дивизия: позиционные бои на Изере
01.-10.12.1914
Военный доброволец егерь Антон Альборн, 4-я рота 23-го резервного егерского батальона, вспоминает: «Было начало декабря 1914 года, когда 23-й резервный егерский батальон лежал в усадьбах у Пулкапелле и ночью двумя ротами сменял на участке перед газгольдером Лангемарка. Нахождение в примитивных и сырых окопах было здесь очень неприятным. Я вспоминаю, что по участку 1-й роты протекал ручей и поэтому его нельзя было удерживать. Это место нужно было постоянно охранять патрулями. Дежурство в окопах проходило сравнительно монотонно. Лишь изредка днём удавалось огнём из винтовок нанести противнику потери, т.к. у него наблюдалось мало движения. Но удивляло, что дальше в тылу было регулярно сообщение с большим зданием. По нашему донесению в окоп прибыл офицер-наблюдатель 30,5-см мортиры и после того как полевая артиллерия произвела пробный выстрел, первый выстрел австрийцев угодил в западную сторону здания. Выглядело, будто всё здание перевернулось вверх тормашками. Выбегающих из него французов полевая артиллерия обстреливала шрапнелями.
Здание занимала как минимум рота. Разнообразие приносили поиски строительных материалов в стоящих непосредственно за окопами усадьбах. К сожалению, нас иногда замечали французы и, как однажды случилось с товарищем Франценом, педантично брали под артобстрел. Францман, поди, удивлялся, полагая среди нас бродяг. Мы очень радовались паре захваченных досок, возвращаясь в окоп, когда посреди луга за Водным замком нас беглым огнём обстреляла батарея 75-миллиметровок. Сперва мы худо-бедно укрылись за парой старых деревьев, но в ушах у нас свистели гостинцы, так что я теперь удивляюсь, как мы оба ничего не схлопотали. Поэтому мы использовали первый перерыв в огне, который сделал францман для того, чтобы укрыться за спасительными стенами развалин старого замка. К сожалению, францман видел, как мы скачем, и скоро шалости продолжились. Я не мог достичь стены, поэтому решительно прыгнул в канаву, плотно прижимаясь к нижнему склону. В декабре это было сомнительное удовольствие, но я правильно счёл, как в следующий миг доказали те дождём бьющие в воду шрапнели. По канаве я добрался до позиции и нашёл всех товарищей наизготовку к стрельбе у бойниц. Но в окопе они почувствовали, что дикая стрельба артиллерии должна предварять атаку. Когда я разъяснил им, в чём дело и мы, без вины виноватые, доложили ротному командиру, обер-лейтенанту Рихарду, мы долго смеялись. Я ужасающе мёрз в мокрой одежде, так что обер-лейтенант проявил понимание и отправил меня назад на квартиру в Егерском дворе. Здесь, после пары грогов и у огня штаб-квартиры я быстро пришёл в себя и счёл происшествие приятным. Францман ради нас израсходовал кучу боеприпасов, и, что самое лучшее, совершенно бесполезно».
Дрейссе: «1-е декабря. Когда сегодня с протяжным звуком прилетела первая граната, я сидел в тихом углу. Остальные уже в погребе. Со штанами в руке я помчался к двери подвала. Ещё на ступенях, тут грохнуло, клацнуло и громыхнуло. Весь погреб ходит ходуном. У нас перехватило дыхание. Штука ударила в дом. Нашу прекрасную квартиру, наверное, разнесло в щепки. Позже мы разглядываем ущерб. Маленький сарай за домом совсем исчез. И очень близко от свода погреба глубокое попадание. Круглое. Полметра левее и нас бы накрыло. Хорошо, что у погреба прочные своды. В противном случае вышло бы криво. Половина стола, который стоял за домом, теперь возвышается на крыше. А там, где я сидел незадолго до того, лежит огромный фрагмент стены сарая. Это уже второй раз, когда злой враг так подло мешает мне при столь тихом занятии. Первый был в ходе сообщения. В поддержке. Ну, в окопе я не мог присесть. Поэтому перепрыгнул через эскарп. Это снова рассердило француза. Первая шрапнель взорвалась ещё далеко. Товарищи кричали: «Эта тебе!». Вторая пошла в подозрительно верном направлении и уже гораздо ближе. Шрапнельные пули шлёпали вокруг меня, когда я посреди своего развлечения запрыгнул назад в окоп с белыми отворотами. Надо мной, конечно, ещё смеялись. Надо полагать, стреляет из орудия навесного огня по Вестрозбеку, поскольку попадание рядом с нашим домом, а чердак уцелел. Так как дом расположен к фронту, граната должна была круто упасть сверху».
05.12.14. 51-я РД. «Двумя днями позже 53-я РД перебросила большую часть налево. Она расположилась без помех со стороны противника на новом участке. Её правый фланг, бригада фон Шмидена, достигла только дороги Ипр – Рулер, по ту сторону примыкал 78-й полк пехоты ландвера, ещё подчинённый этой бригаде, а дальше 51-я РД восточней Валенмоллена».
06-07.12.14. 26-й РК. «В ночь с на 6-го на 7-е декабря 16-я пехотная дивизия была сменена усиленной 52- РД, 37-я бригада ландвера была отведена в резерв армии. Участок Кортекер приняла 2-я запасная бригада (3-й или 4-й запасной полк), участок Вайдендрефт – 239-й рез. пех. полк и 24-й рез. егерский б-н или 237-й РПП, участок северней Лангемарка и до железнодорожной линии Стаден – Лангемарк – 240-й или 238-й РПП. Примыкая к 51-й РД 23-й и 234-й или 233-й РПП от железнодорожной линии Стаден – Лангемарк до пункта северней дороги из Пулкапелле в Лангемарк. РПП 235 или 236 южнее примыкая к Валлемолену».
07.12.1914 - 22.04.1915
26-й РК. «На этих позициях, окружающих Лангемарк, зелёный корпус оставался зиму 1914-15 года, готовый к броску, пока 22.04.1915 ему не удалось взять штурмом бастион Лангемарк, за который шли тяжёлые бои. Бои в октябре и ноябре были сверхчеловеческим испытанием самоотверженности молодых добровольцев, требуя их телесных и духовных качеств, теперь была борьба со стихией, где друг и враг были в равной мере отягощены и большие боевые действия исключались. Стрелковые окопы и ходы сообщений наполнились водой и грязью, края окопов расползлись, простые ручейки разлились в широкие реки. Но из молодых добровольцев получились опытные, твёрдые воины. Неутомимо оборудовали они свои позиции. Устало тащили они потребные для этого материалы по размытым дорогам, через узенькие мостики вперёд».
11.12.1914:
51-я РД: французская попытка прорыва у Валлемолена.
1915
01.12.1914 - 21.04.1915
51-я РД: позиционные бои на Изере
22.04.-25.05.1915
51-я РД: бои под Ипром
22.-23.04.1915
51-я РД: большой прорыв через Пилкем – Лангемарк к высотам северней Ипра (первая немецкая газовая атака)
22.04.1915
4-я армия: «22-го апреля в 6 часов вечера немецкие войска на линии Стенстрат – Пулкапелле перешли в наступление против вражеской позиции северней и северо-восточней Ипра. Населённые пункты Стенстрат, Хет Сас, Пилкем и Лангемарк были взяты штурмом. К наступлению ночи была захвачена территория шириной девять и глубиной три километра и взята с боем переправа на западный берег канала Стенстрат и Хет Сас. Добыча состоит из более чем 2400 французов, англичан и бельгийцев, 35 орудий с боеприпасами, много пулемётов и обильный материал».
22.04.1915
4-я армия. Историческое изложение с точки зрения британцев: «До апреля 1915 года изнурённые войска, которые удерживали дорогостоящий выступ линии фронта вокруг Ипра всю первую холодную и сырую зиму, были усилены с радостью принятым сильным контингентом канадцев и якобы упрямо сражающимся полком индийской армии. Французский сектор был усилен войсками из их колоний, Алжира и Марокко, и постепенно, капля за каплей прибывали из-за Ла-Манша батальоны китченеровских добровольцев. Оружия и боеприпасов было в обрез и орудия могли выстрелить за день лишь строго определенное количество снарядов, но выступ требовал того, чего им сильнее всего не доставало – людей. И людские ресурсы, на этой стадии войны, были для военных командующих, обученных в кавалерийских схватках, были самым важным. Вникая в детали задания - мгновенно получить что-то похожее на полевую армию, командиров вряд ли можно обвинить в том, что не распознали, что эта война будет вестись по другим правилам, в других обстоятельствах, с невиданной доселе тяжестью. Провозвестник всех этих будущих ужасов пришёл ближе к вечеру отличного весеннего дня. И он подоспел к Ипру. Утром первые тяжёлые снаряды стали рваться в городе, загнав толпу на Субботней площади под защиту погреба, а к полудню орудия стали обстреливать близлежащие населённые пункты и ведущие из них в Ипр дороги. Гражданские сделали что могли, игнорировать войну, но когда артиллерийский огонь под вечер стих, население было в смятении, и скоро вереница повозок беженцев пришла в движение. С теми же пожитками, как всегда, наваленными на тачки и ручные тележки, которые могли спасти, они хлынули из города на запад, киша на дорогах, ведущих к Эльфердингу, Попперингу и Дикебусху. Они шли мимо подворий и лугов, где зелёная трава мирного времени давно исчезла под куполами палаток полков и полевых кухонь, где паровые котлы с тушёными блюдами кипели и клокотали, в бидоны разливается и транспортируется войскам в передовой боевой зоне за каналом. Несколько запряжённых лошадьми передков громыхают на дороге, гружёные бидонами с пайками. На них восседали, ища отдыха, пока могли, парни из отрядов носильщиков, которые на своих широких спинах с горем пополам притащить к линии фронта последний глоток. Это, если они когда-нибудь туда прибывали, несмотря на военную полицию, которая в лучшем случае устанавливала контроль над хаосом; лошади подверглись тяжелым испытаниям, чтобы протащить повозки через стремительный поток бегущих, которые меньше боялись отчаянно ругающихся ездовых, чем опасности от больших пушек позади. В пять часов орудия начали снова. Стены в гибнущем городе крошились и трещали, словно чтобы лишить мужества последних бредущих своим путём. На крайнем северном углу выступа фронта, далеко слева, грохот лёгкой полевой артиллерии. Но на него, слышимый сквозь рёв тяжёлых снарядов, превращающих Ипр в пыль и щебень, не обращали внимания. Всем известно, что алжирские войска заняли французские линии по левую руку от канадцев, и без сомнения они заняты тем, что вели огонь по вражеским объектам как очередное учение для определения точности их орудий. Это было известно как «пристрелка», подготовка, которая так нужна для боеспособности канониров, как прискорбно для врага было, конечно, провоцированного ответить огнём. В действительности положение было иным. Настолько иным, что ни они солдат на земле когда-либо не переживал ничего подобного. Оно пришло с дуновением лёгкого вечернего ветра, когда с севера внезапно возникло густое серо-жёлтое облако, поднимавшееся от вражеских позиций и легко сносимое через алжирцев, окутывая испуганных парней удушающим, сжимающим горло туманом. За ним шла немецкая пехота, готовая к стрельбе и с примкнутыми штыками, слезящиеся глазами с ужасом смотрели, как они вырисовывались из идущей следом дымки, в шлемах и прикрытые масками вроде рукомойника. Когда они выдвинулись вперёд, алжирцы дрогнули, бежали, шатаясь или ползя прочь от них и от смертоносного газа, но убежище, которое они искали, лежало на подветренной стороне. Газ преследовал их по пятам. Хаос за линиями стал неконтролируемым. На дороге в Поперинг творился дурдом, когда на них внезапно появилась группы полусумасшедших лошадей и всадников с дороги, ведущей к каналу Изер с толпами пехоты, бегущей назад по полям. Спешно затребованные кареты скорой помощи присоединились к транспортному хаосу и деморализованные отряды, среди них некоторые ранены, лежали слепые и задыхающиеся на обочине. К восьми часам ситуация была слишком ясна. Пятьдесят орудий было брошено и в линии фронта зияла незащищенная брешь, много миль длиной. Но были канадцы, спасшие положение. Они находились в самом безнадёжном положении из всех, поскольку разгром французов означал, что у них на четыре мили с левой стороны вообще ничего нет. Так как немцы не могли использовать свою пехоту в темноте, они сменили тактику на мощный обстрел. Бомбардировка продолжалась всю ночь, но несмотря на это канадцы как-то умудрились развернуться влево и закрыть брешь, им как-то удалось предпринять контратаку, эвакуировать пострадавших, добыть резервы и прискорбно малым числом разместились вдоль бреши, в попытке организовать новую линию. У них было мало шансов на успех. Немцы спешно подтянули не менее сорока двух свежих батальонов и против них усилия двенадцати канадских и шести слабых британских батальонов, понесших большие потери из-за тяжёлого обстрела, были напрасны. Благоразумней было бы отвести войска с выступа фронта, оставить Ипр и оборудовать сильную позицию за каналом; тактическая возможность, которую на самом деле раньше уже принимали во внимание. Но чувства витали высоко, по меньшей мере в Британии, где реяли флаги и били барабаны, а газеты в каждом номере трубили о славе. Общественное мнение не было, как королева Виктория во время Крымской войны, заинтересовано в возможности поражения. Общественное мнение, как всегда, не пыталось удержать выступ линии фронта. Общественное мнение не занимало линию окопов, бомбардируемую шестикратно превосходящими немецкими орудиями, когда имелись орудия для ответного удара. Общественному мнению не приходилось за недостатком противогазов мочиться на свои носки и прижимать их к носу, когда на них неумолимо катились облака опасного газа. Об ужасающих потерях читали с ужасом, но в духе времени они служили исключительно для усиления решимости нации в скорби. Поскольку это были потери не регулярной армии профессиональных субъектов риска, которая в любом случае едва ли существовала. Это были добровольцы, «наши парни», увенчанные лучами воодушевления, были вырваны, сделать то немногое, и «нашим парням» не должны были говорить, что они старались зря. Если они погибли, защищая Ипр, он не мог быть сдан. По чуть иным причинам французский командующий, генерал Фош, был того же мнения, которое он однозначными словами довёл до ошарашенного командира британских вооруженных сил, сэра Джона Френча. Немцы должны быть на выступе слишком загружены, так что не слишком много давления на линии южнее будет оказываться. Командиры армий на местах видели вещи по-разному. Генерал сэр Хорас Смит-Дориен, глава 2-й армии, поддерживал отступление и уменьшение выступа фронта под Ипром и его соседних районах. Френч это отверг, и принимая такое во внимание, моментально отстранил его от командования, назначив на его место генерала сэра Герберта Пламера. Первое мероприятие Пламера в роли командующего было приказать малозначительное, едва ли стратегическое отступление. При этом у Френча не было иной альтернативы, кроме как одобрить, и в конце мая 1915, через пять недель после первой газовой атаки, отступление состоялось. За эти пять недель было убито, ранено или пропало без вести 60000 человек. Свирепый, ужасный выступ фронта устоялся. Когда-нибудь люди назовут его бессмертным».
23.04.1915 – штурм Керселера (51-я РД)
24.04.1915 – штурм Сен-Жюльена и фермы де Род-Карьер
02.-03.05.1915 – штурм фермы фан Хёлен
03.-04.05.1915 – штурм Фортуэна
08.05.1915 – штурм высот восточней Вильтье
13.-24.05.1915 – бои за высоты северо-восточней Ипра
26.05.1915 - 16.09.1916 – позиционные бои на Изере
1916
26.05.1915 - 16.09.1916: позиционные бои на Изере
17.-30.09.1916: битва на Сомме
4.10.-31.12.1916: позиционные бои в Шампани
1917
01.01.-21.02.1917: Позиционные бои в Шампани
15.02.-01.04.1917: Бои за высоты южнее Рипона
15.02.1917: Взятие высоты 185 южнее Рипона
05.03.-15.05.1917: Позиционные бои в Шампани
16.-27.05.1917: Двойная битва Эна-Шампань
28.05.-10.06.1917: Позиционные бои под Реймсом
14.06.-14.08.1917: Позиционные бои в Шампани
25.08.-09.10.1917: Оборонительная битва под Верденом
10.-19.10.1917: Позиционные бои под Верденом
20.10.1917 - 20.03.1918: Позиционные бои в Шампани
1918
20.10.1917 - 20.03.1918
Позиционные бои в Шампани
13.02.-01.03.1918
Бои между Таюром и Бют дю Мениль
20.-28.03.1918
51-я РД в резерве верховного командования
29.03.-06.04.1918
Великая битва во Франции
07.04.-07.05.1918
Бои на Авре, у Мондидье и Нуайона
27.05.-13.06.1918
51-я РД в резерве верховного командования. Битва под Реймсом и Суассоном
27.05.1918
Штурм высот Шмен-де-Дам
28.05.-01.06.1918
Бой с преследованием между Уазой и Эной и через Вель до Марны
30.05.-13.06.1918
Наступательные бои западней и юго-западней Суассона
14.06.-04.07.1918
Позиционные бои между Уазой, Эной и Марной
05.-14.07.1918
Позиционные бои между Эной и Марной
15.-17.07.1918
Наступление на Марне и в Шампани
18.-25.07.1918
Оборонительные бои между Суассоном и Реймсом
26.07.-03.08.1918
Подвижная оборона между Марной и Велем
03.-28.08.1918
51-я РД в резерве 7-й армии
29.08.-25.09.1918
Позиционные бои под Реймсом
26.09.-06.10.1918
Оборонительные бои в Шампани и на Маасе
07.-09.10.1918
Позиционные бои северней Элетта
10.-16.10.1918
Бои перед линией Херманна
17.-20.10.1918
Бои на позиции Хундинг
21.10.-04.11.1918
Позиционные бои на Эне
25.10.-01.11.1918
Оборонительные бои на позиции Хундинг
05.-11.11.1918
Арьергардные бои перед позицией Антверпен-Маас
11.11.1918:
Перемирие на Западном фронте. В полдень вступает в силу прекращение огня
12.11.1918
Начало очищения оккупированных областей. Марш-отход на родину.
51-я резервная дивизия
© Copyright: Алексей Шультес, 2018
Свидетельство о публикации №218080901297
Свидетельство о публикации №218080901297
Рецензии