Городок Семёнов 1985 Часть 1

               
     Хотелось бы мне побывать в нынешнем, современном городке с таким человеческим именем (или фамилией?) – Семёнов! Говорят, за последние годы он  изменился: отреставрированный, стал очень красивым. Его называют сейчас Столицей Золотой Хохломы, Столицей ложкарей. Есть богатый историко-художественный музей,  Музейно-туристский центр, много туристов, ежегодно с размахом проводится фестиваль "Золотая Хохлома", весёлый ложкарный базар...
  Об этом мне с восхищением рассказала знакомая, показала фотографии.
  А я нашла в своём архиве записи, каким был Семёнов 33 года назад.  Иногда стоит сравнить…

            Итак, перед вами "ЗАПИСКИ СТУДЕНТКИ-ПРАКТИКАНТКИ" (1985 г.)

    На фотографии юные практикантки Света, Ира, Шура

    До зимы ещё далеко,
До морозов ещё не скоро.
Осторожно крадётся кот,
Озираясь на каждый шорох.

По-осеннему город пуст,
Воздух мягче и тише фетра.
Только дрогнет рябины куст,
Отклоняясь от ласки ветра.

Иногда пронесётся свист
Прилетевшей гостить синицы,
Да неслышно кружится лист,
Словно пёрышко дивной птицы.

Где-то крыльев прощальный взмах,
Васильковая в небе просинь.
И на солнечных облаках
Уплывает куда-то осень.

       Эти стихи я написала в Семёнове  во время студенческой практики в 1985 году. Мы приехали туда с подружкой. Шура, невысокая, большеглазая, спокойная, училась вместе со мной в Абрамцево.

    В наших дипломах позже гордо будет значиться: художник-мастер. Специализация у нас – роспись и резьба по дереву. Это значит, что мы должны полностью понимать технологию производства и уметь в традициях промысла создать что-то новое.

   Тема моего диплома – различные виды шкатулок, и объединяли их – фигуры нарядных лошадок на крышечках и крышках. Чтобы закончить дипломные работы, нас  командировали в городок Семёнов.
 
     Городок мне, в общем, понравился. Я любила бродить по полупустым улицам, шуршать беззаботно листвой, заглядывать в окошки. Никому не было до меня дела.
 
  Изредка проносилась лихая старушка на велосипеде, таком старом и скрипящем, что казалось, он развалится на первой же кочке. Дома, в основном, деревянные, с почерневшими брёвнами, построенные давно и на века. Они скрывали свои дворы за глухими заборами, без щелей и дырок, с одной лишь прорезью – для почты.
 
  Но зато наличники окон резные, узорчатые и разные-разные. На всех, без исключения, окнах кружевные шторки и цветочки в ведёрках на подоконниках да между двойными рамами – солоночки с солью, чтобы стёкла не морозились зимой.

    Удивительны берёзы, старые, даже древние – высокие статные, на закате оранжевые, звенящие густой осенней медью. Идёшь по узкой улочке - всюду пахнет дровами. У одних домов – берёзовыми, летней свежестью, у других – терпкой и смолистой сосной, у третьих просто и знакомо - липовыми чурбачками.
 
  Нам,практикантам Абрамцевского художественного училища, руководство подарило неограниченную свободу. Поставили нам столики в экспериментальной лаборатории местной фабрики – и, пожалуйста, делайте свои дипломы, изучайте ассортимент фабрики, внедряйте свои изделия.  Приходили мы на фабрику к 9 часам утра, а город  рабочий, все к 8 уходят.

     Вот почему шли мы утром по пустым улицам, беспечно болтали, и была вокруг замечательная осень, золотая, звенящая. И ветер в лицо такой свежий, обжигающий лёгким первым дыханием  зимы, что настроение с утра было прекрасное.

   Лаборатория небольшая. Рядом с нашим кабинетиком художников – несколько резчиков, затем – дедушка-берестянщик, столярная мастерская, мастерская росписи и кабинет главного художника.

    В специальной комнате готовые работы покрывали лаком, и его сладко-ядовитый запах стал нам постепенно привычен.
 
    Главный художник, с седеющей пышной и красивой бородой, напоминал мне, вернее ассоциировался с древним русским мужиком, мастером на все руки. Глаза его из-под очков смотрели проницательно и хитро, речь проста. Но в деле своём он разбирался хорошо и немало помог нам.

    Художников мы видели мало. Как-то пришла одна женщина, что-то раскрашивала, чертила. Потом пришёл Коля.  Сказать о нём надо особо. Я назвала бы его  не Коля, а Колище. Он зашёл в кабинет огромный, русобородый, в чёрной шляпе, белом шарфе. Снял плащ. Шляпу небрежно бросил на подоконник. Голосом низким и неторопливым поздоровался со всеми и развалился на стуле,  словно в кресле, по-домашнему потирая руки.
 
  От всего его облика волнами расходилась по комнате уверенность, благополучие.  Он взял в руки карандаш, склонился над листом и весь олицетворял собой творческую мысль. Тут приоткрылась дверь, и плотник Валера, тоже с бородой, но в два раза меньше ростом, тихо свистнул:

- Что ли  пойдём курить?
 
    Местные, семёновские, работали на совесть, все патриоты своего предприятия, к горьковским относились несерьёзно, беззлобно шутили  над Колей и Валерой. На обеде мужики у резчиков «стучали» в домино. После обеда Коля, найдя в нас терпеливых слушателей,  рассказывал о своём архитектурном институте, о студенческих недавних годах, убедительным  баритоном: казалось, он словно былину рассказывает. Речь и голос не вязались с его современной внешней оболочкой.

              Продолжение  на    http://www.proza.ru/2018/08/09/702