Бабники

           Выехали было молотить. Но с утра прошёл дождичек – мелкий, как сквозь ситечко, валки намокли, – надо было ждать. Мужики согнали комбайны в кучу и стали ждать. По-разному. Кто курил, кто вокруг комбайна вертелся, а Юрка Новоселов улёгся на солнышке и захрапел.
– Опять,   красавец, ночью  прошлялся  по  девкам, – упрекающе сказал бригадир.– Смотри, твой кобеляж добром  не кончится.  А ну,  вставай, комбайн  отрегулируй!
          Юрка продрал глаза, огляделся:  бригадир уходил по полю.
– Вот привязался, –  недовольно  буркнул  он  и  повернулся на другой бок.– Уж и погулять нельзя. Что я – монах? Ха!
– А ты и впрямь кончай прохлаждаться, иди, регулировку   проверь,– сказал   Трофим   Зайцев,  у  которого Юрка  был  подручным.– А  насчет  твоего  кобеляжу  он дело говорит. Язви их, пригонят этих заводских девчат, а они не на току лопатами махают, а...
– Э-э, сам-то ты, дядь Трофим,– сказал Митька Хохлов,– будто не женихался  в молодости?  Батя  вон  рассказывал, что тебе не раз парни и губы били, и нос квасили, и чуб драли за то, что по девкам любил шастать.
– Было   дело   под   Полтавой! – неожиданно   весело ощерился Трофим.– Только отучили меня от этой паскудины.
– Кто, деревенские? – спросил кто-то.
– Да не, не наши. Наши-то до такого не допрут.
– А   ну,   выдай,   Трофим,   историю! – поощрили   его мужики.
– Да   дело,   собственно, простое,– начал Трофим.– Вон Митька правду сказывал: любил я по молодости поприжать какую представительницу хорошего пола. Бывало, в командировку поедешь, сначала в столовку – там обычно к нашему брату командировочному жалостливые. Нет – так другие торговые точки обойдешь. Но, в общем, поварихи насчет жалости – лучший был вариант. Ну, а уж потом живёшь – кум королю!
         Вот однажды поехал я в Васильево за запчастями. Пока то да сё, надо, думаю, о ночёвке позаботиться. Столовая была на обед закрыта, пошел в «Берёзку». Кафе – не кафе, так – забегаловка. Обслуживает меня граждан¬ка лет тридцати пяти. Самый сок. Такие, будто спелая ягодка,– и самой охота быть съеденной. Намекаю, мол, одинокий приезжий, в кино не знаю, с кем сходить. Она хохочет: я чем не пара? Ну, я ей предложил по сто пятьдесят, отказалась – на работе. Я ей тогда: а после работы? А что, говорит, после работы можно.
            Лады, говорю, понял ваш тонкий намек. Адресок ваш позвольте полюбопытствовать? Да адресок, мол, простой – по этой улице два квартала, потом направо в переулок и по левую руку белый домик с зелёной крышей.
Сделал я свои дела, запчастей, правда, не достал, завтра велели прийти, собрался в гости. Зашёл в магазин, взял полбанки белой, чин-чинарём, конфет прихватил в шоколаде для форсу, правда, не знаю, какую они уважают начинку, пошёл искать белый домик с зелёной крышей.
          Отмерил два квартала от «Берёзки», направо в переулок, а там – все домики белые и с зелёными крышами. Вот те раз! Верчусь туда-обратно, не могу сообразить. Пришлось к старушкам на лавочке подъехать. «Иде, – говорю, – тутака Лида из кафе живет?» А они: «Зачем, мол?» «Да вот,– говорю,– привет от её снохи привез». «Вон,– говорят,– её домик, иди, передавай привет». А сами так ехидно смеются. Ладно, думаю, мне с вами детей не крестить.
Постучал в дверь – молчат, захожу на веранду, снова стучу. Опять не отвечают. Захожу в дом, а она у плитки вертится, закусь, видно, готовит. Э-э, думаю, да ты бабёнка битая, видать!
         – Здорово, хозяйка,– говорю.
         – Здорово, коли не шутишь!
         – А что и не пошутить?
         – Шутки–шутками, но могут быть и дети.
         Вот, язви её,– в лобовую атаку идет!
         Я бутылочку на стол,  она яишню тащит.  Наливаю, а она три стопки ставит:  «Вдруг кто придёт».– «Ждешь кого?» – «Нет, никого». Чудно.
Только я это две стопки наполнил, меня по плечу сзади хлопают. Оборачиваюсь – мордоворот стоит, тесачком поигрывает.
        – Что, Лидок, у нас гости?– спрашивает.
        Та, чертовка, даже не смутилась:
        – Гости.
        – Ну, тогда выпьем. Принеси-ка бутылочку.
        Она приносит бутылку какого-то жёлтого, он наливает стопку:
        – Пей, гость!
        Я понюхал – растительное масло. А он тесаком огурец наколол и мне подает:
        – Вот тебе и закусь. Давай, пей, не робей!  Давай, Лидок, и мы выпьем за компанию!
         Они мою водку хлещут, а меня подсолнечным маслом потчуют.
         Выпили всё, он ей и говорит:
         – Принеси-ка палку.
         А потом мне:
         – Ну-ка, ручки подними!
         Куда деваться? – поднял. Он у меня из бумажника зелёненькие, синенькие и красненькие вынул, документы обратно засунул. Потом мне сквозь рукава палку про-сунул и завязал в запястьях. Стал я на Исуса Христа походить – будто распяли меня. Этот мордоворот меня за ворота выводит да как даст пинкаря! Тут из меня и полилось...
         Рассказ Трофима оборвал такой зверский хохот комбайнеров, что даже эхо в колках зазвенело. Прибежал бригадир:
        – Всё бы ржали, жеребцы стоялые! Хлеб давно подсох, а они прохлаждаются! А ну, давай работать!..
         Мужики всё с тем же хохотом побежали к комбайнам. Уже поднимаясь по лесенке, Трофим спросил Юрку:
        – А девки-то хоть ничего?
        – Во!– сказал Юрка и поднял вверх промасленный большой палец.
1979 г.