Протест

   «Я хочу Вам кое-что сказать». Краткое сообщение в фейсбуке. В ответ – ещё более краткое, но молниеносное: «Давай». Пауза. Она онлайн, но молчит. За это время он успел пролистать ленту новостей до позавчерашнего дня. Сам не заметил, как вспотели ладони. Когда обратил на это внимание, списал на жару. Вдруг резко захотелось курить. Вообще-то, он не курильщик, но мог иногда затянуться ради поддержания компании. Утратил интерес к новостям. Почти против воли открыл чат с ней. Она набирает сообщение. Во рту пересохло. Ждал, напряжённо вглядываясь в монитор. Она всё пишет. Снял очки, потёр глаза. Прислушался. Жена спит, равномерно посапывая. Открыл новостной сайт, полистал без интереса. Открыл погодный сайт, посмотрел, но ничего не запомнил. Взгляд всё время возвращался к вкладке фейсбука. О! Наконец-то сообщение. Открыл. «Я влюбилась». Вздохнул глубоко, задержал дыхание. Улыбнулся. На душе стало тепло. Зажмурился от удовольствия. Почувствовал себя счастливым. Пальцы зависли над клавиатурой, собираясь печатать ответ. Тут вдруг проснулся внутренний голос: «Стоп!!! Кто сказал, что она влюбилась именно в тебя?! Почему ты так решил?!» Он сник, пальцы сжались в кулаки. «Нууу… А если она влюбилась в кого-то другого, то зачем бы она мне об этом писала?» Внутренний голос не нашёлся, что ответить. И всё же он сбил его с толку, захотелось сказать что-то шутливо-ироничное, защитить своё самолюбие. На всякий случай. Пальцы вздрогнули, он не знал, что написать. Любой ответ казался глупым. Хотелось послать самолюбие куда подальше и стать счастливым 56-летним мужиком, влюблённым в женщину, моложе его на 20 лет. Запустил пальцы в ёжик седых волос. Прищурился. Улыбка не сходила с лица. Встал, пошёл на кухню. Плеснул себе коньяку. Выпил. А… Почему бы… И нет… Быстро вернулся к ноутбуку. «Я тоже». Enter. Ну вот и всё. Снял очки, откинулся в кресле. Голова слегка кружилась, он улыбался. 



   Для неё это было странное ощущение. Она ещё никогда ни к кому ничего подобного не чувствовала. Она – обычный врач реанимации. Он – начмед. Он серьёзен, солиден и седовлас. Высокий властный мужчина, которого побаивалась вся больница. Ибо он кричал. Нет, не так. Он любил орать на провинившегося. Вживую, или по телефону, или за глаза. Орать так, что слОва невозможно было вставить. А если получалось, то это распаляло его ещё больше и он орал ещё громче, краснея лицом. Поэтому с ним никто никогда не спорил. Обычно провинившиеся молча кивали, соглашались и вскоре покидали кабинет. А он через пару дней забывал свой разнос и здоровался, как будто ничего не случилось.
За восемь лет её работы он не наорал на неё ни разу. Она сама не знала – то ли так хорошо работала, то ли он её просто не замечал, то ли… В последнее время он стал часто появляться в реанимации. То приходил на обход, то приводил студентов-курсантов, то просто заходил спросить, как дела. Чаще был суров и сух, с поджатыми губами и холодными голубыми глазами за блестящими стёклами очков. Но иногда… Особенно в выходные… Он проезжал мимо, или приезжал по своим делам, и обязательно заходил в реанимацию. Если дежурила она, он улыбался. Улыбался искренней светлой улыбкой, улыбался всеми морщинками своего 56-летнего лица. И шутил. Смотрел на неё и шутил с ней. Она таяла. Смотрела на него и умирала от нежности. Улыбалась ему. Но, как ни странно, видела при этом не его, высокого серьёзного мужчину с величественной осанкой, а маленького мальчика. Мальчугана лет семи, любознательного, сообразительного и непосредственного. И от этого таяла ещё больше. Ей казалось, что он тоже что-то чувствует.
Суббота. Он заехал узнать, как дела. Все вопросы решены.
 - Ну, раз я вам больше не нужен…
Она, с внутренней дрожью и мягкой улыбкой:
 - Вы нам всегда нужны…
Он опустил глаза, смутился, заулыбался и собрался уходить. Она долго смотрела ему вслед и улыбалась про себя.



   Потом он ушёл в отпуск. На две недели. Несколько смен она ходила грустная и отрешённая. Старалась думать о том, что две недели быстро пролетят. И всё равно скучала по его светлой мальчишеской улыбке. В какой-то день дежурство оказалось тяжёлым, она долго после него отсыпалась, но неприятный осадок всё равно оставался. Рука сама потянулась к бутылке с вином, она выпила бокал, потом другой… Опьянение и желанное расслабление всё никак не приходили, она пила бокал за бокалом… Когда нужное состояние наконец было достигнуто, она и написала то самое сообщение. «Я влюбилась». Дура! Боже, какая дура! Зачем?! Зачем надо было это писать?! Утром она металась по квартире и ругала себя последними словами. Слава богу, у него ещё отпуск продолжается, он забудет… Он обязательно забудет… Она не позволяла себе думать о его ответе. «Я тоже»… Нет, нет… Он что-то перепутал. И ведь он больше ничего после этого не написал! Если бы он действительно был влюблён, разве можно было бы после таких признаний молчать? Нет, это всё ошибка, просто ошибка… Забыть, скорее забыть…



   Когда он вышел из отпуска, она несколько смен его не видела. Случайность, - думала она. Прошло ещё несколько смен. Прошло ещё три недели. Он не заходил в реанимацию и не звонил. Вернее, он появлялся, но в те дни, когда её там не было. «Я всё испортила… Как можно быть такой идиоткой…» И вот настало то утро, когда пришла её очередь пойти и сдать ему смену. Внутри у неё всё дрожало, ноги подгибались, во рту пересохло. Кое-как рассказала о пациентах, выдохнула… Он впервые за время доклада поднял на неё холодные голубые глаза, какое-то мгновение рассматривал… Она не поняла его взгляд. Пробормотала «До свидания», выскочила за дверь и быстрым шагом вернулась в отделение. В то утро она поняла, что её очередная история безответной любви бесславно закончилась.



   А потом к ним в больницу пришли журналисты-активисты. Искать коррупцию и бороться с ней. Представители жёлтого-прежёлтого местного сайта. Казалось, они никогда не слышали о журналистской этике и даже не подозревали, что таковая может существовать в природе. Зато они твёрдо знали, что все поголовно врачи – сволочи, хапуги и коррупционеры. Журналисты решительно открыли больничную дверь ногой и твёрдо заявили: «Мы – народ! Вы – наши слуги! Так написано в конституции! Поэтому обслуживайте нас молча и не мешайте бороться с коррупцией!» В первый день крепкие врачи приёмного отделения вытолкали их взашей. На второй день они пришли снова. И на третий… В интернете начал разгораться скандал. Журналисты-активисты писали краткие безграмотные истеричные заметки и щедро сдабривали их видеороликами. Местные сайты с удовольствием копировали эту бесценную информацию. Пользователи сети смаковали сюжеты и с удовольствием комментировали. «Ату их, ату! Это же оборотни в белых халатах!», «Они убили моего дедушку…», «Они убили мою бабушку…», «Они требовали взятку с моей мамы…» Она ежедневно изучала эти потоки информации и всё больше мрачнела. Да, отечественная медицина не идеальна. Да, многие коллеги действительно требуют деньги с пациентов. Да, плановые операции и обследования везде платные, хотя по конституции всё бесплатно. Но ведь она же никогда ничего не требовала… Реанимация полностью обеспечена медикаментами… Если благодарили, совали купюру в карман, - брала. С брезгливостью и тошнотой, но брала. А сейчас – оправдываться?! Что она - не такая? Да перед кем же оправдываться?..



   Начмед теперь заглядывал в реанимацию редко. А когда появлялся, то был с ней холоден и сух, как и с другими. Никаких улыбок, никаких тёплых взглядов. Оно и понятно – наглые журналисты никому не добавляли настроения. Уходить из больницы они, похоже, в ближайшее время не собирались… Она стала всё чаще выпивать после дежурств. Не давала покоя мысль, что все вокруг, все потенциальные пациенты и родственники пациентов априори считают её хапугой и вымогательницей. В интернете уже шли настоящие войны. Оборону держали только сами врачи, поддержки от народа не было. Народ с удовольствием рассказывал личные истории, истории знакомых, истории знакомых знакомых, и в этих историях медработники представали в самом неприглядном свете. В очередной вечер она затуманила мозг коньяком и сидела перед монитором ноутбука, глядя в него мутным мрачным взглядом. На следующий день предстояло очередное дежурство, очередной отрезок времени, заполненный никому не нужной, неблагодарной, всеми презираемой работой. От пьяной жалости к себе хотелось плакать, в горле образовался тугой горький комок. Решение пришло само собой. «Надо бы поаккуратнее… А, впрочем, какая разница… Да, записка… Записка – обязательно…» Вытащила из ящика лист белой бумаги, взяла ручку, села за стол. «В моей смерти прошу винить журналистов, проводящих своё расследование в нашей больнице, всех им сочувствующих, а также всех тех, для кого работа врача…» Несмотря на опьянение, строчки ложились ровно, мысль шла связно. Дописала, положила на видном месте. Пошла на кухню, выбрала самый острый нож. Стала перед зеркалом. «Нужно резать сразу сонные… Ковырять вены на руках – глупо и по-детски… Начну с левой, если успею, то и правую чикну…» Вытерла о халат вспотевшие ладони, облизала внезапно пересохшие губы. Страшно. «Вот и… Всё?..» Обхватила покрепче рукоятку ножа. Медленно приставила к шее. Резко нажала, успела увидеть фонтанчик алой крови… Темнота.