Освободитель часть 3 глава 4

Собор
Полковник Дворжецкий и капитан Кох вышли из дома петербургского градоначальника и двинулись по Невскому проспекту. Полицмейстер пребывал в задумчивости, прокручивая в голове подробности закончившегося допроса Софьи Перовской. Шедший рядом Карл прервал молчание:
- Почему вы позволяете так обращаться с собой?
Андриан Иванович от неожиданности сбился с шага, непонимающе посмотрел на соратника и попросил объяснения его слов:
- О чём вы говорите?
- Генерал Комаров не желал допускать вас даже до допроса Перовской, - ответил он, - хотя толком не знает деталей расследования покушения на Государя.
- Он такой же следователь по этому делу, - улыбнулся Дворжецкий, - как и я!
- Его беспомощность в разговоре с террористкой доказала обратное! Зато вы заставили её говорить всего за пять минут…
- Я просто знал, на какие болевые точки Перовской нужно нажимать!
- Это и показало ваш профессионализм… - воскликнул капитан. - Неужели вам не обидно, что какие-то некомпетентные люди присваивают себе вашу славу по поимке преступников?
Какое-то время они шли молча. Сбоку выросла махина Казанского собора. Следователь предложил зайти внутрь и пояснил:
- Собор заложен императором Александром Павловичем в 1801 году. Он построен в виде креста, внутренность его великолепна.
- Я протестант… - напомнил Кох.
- Бог для всех один! - заверил он и зашёл в высоченные двери, расположенные не в великолепной колоннаде, выходящую на главный проспект столицы, а сбоку.
Внутри собора хранились ключи от различных крепостей, взятых русскими, тут находилась большая коллекция знамён, между которыми имелся штандарт украшенный французскими императорскими орлами.
- Почему вход в собор сбоку? - шёпотом спросил Карл.
- Вход и алтарь православных храмов, - уточнил полицмейстер, - должен находится на линии восток-запад. Невский направлен также… Поэтому архитектор придумал колоннаду, которая замаскировала боковой вход.
Церковная служба ещё шла, присутствовало около пятидесяти человек, различных классов, которые приблизились к алтарю и попеременно становились на колени, крестились и дотрагивались лбами до земли, тогда как причетники читали службу монотонным голосом.
- Вот висит образ Казанской божьей матери! - указал кивком головы Андриан Иванович на небольшую икону. - Самый почитаемый в России.
 
Любовь 
Заметно подросший Игнатий Гриневицкий хорошо учился в сельском уездном училище и затем поступил в Белостокскую реальную гимназию. Средств у семьи не хватало, и он давал уроки, чтобы содержать себя.
- Несмотря на занятость, - гордился отец Иохим, - он лучший ученик!
Среднего роста, шатен, с небольшой растительностью на лице, чуть заметно картавивший букву «л». Окончив её в 1875 году, Игнатий стал студентом механического отделения Петербургского технологического института. Он поселился в доходном доме госпожи Петуховой.
- Ты знаешь, откуда у неё деньжищи? - спросил сосед Иван Печкин. - У неё недалеко от столицы имение с большим количеством душ. До Манифеста оттуда доставлялись самые красивые девочки. В пятнадцать лет она их продавала: наиболее ловкие попадали горничными к придворным дамам, наиболее красивые к светским развратникам в качестве любовниц.
- Это же бесчеловечно! - воскликнул Гриневицкий.
- Так как она брала до пятисот рублей за штуку, - хихикнул Ваня, - то это давало ей определённый ежегодный доход. Вот она и построила этот доходный дом, который сдаёт студентам!
- Не может этого быть! - возмутился Игнатий. - Чтобы продавали людей!
- Мой помещик раньше тоже отпускал девок на оброк в город, - вспомнил бывший крепостной Печкин, - зная, что они будут там заниматься проституцией, и даже специально направляя их силой в дома терпимости.
Поздней осенью Гриневицкий отправился вместе с другом в Александрийский театр. Их товарищи со старших курсов участвовали в постановке и дали им контрамарки на галёрку.
- Посмотрим сегодня на Васю, - заранее радовался Игнатий. - Вот только пьеса слишком серьёзная.
- Зато бесплатно спектакль посмотрим… - веско заметил Иван.
Они на входе в театр сдали гардеробщику студенческие шинели. В России охрана церквей, дворцов, многих общественных учреждений и частных домов издавна вверялась военным инвалидам.
- Эти несчастные, - подумал Гриневицкий, - на старости лет покидая казармы, выходят из армии лишёнными всех средств к существованию.
На посту сторожа или швейцара сохраняли солдатские мундиры, порыжевшие шинели из грубой шерсти. Привидения в форме, встречающие посетителей при входе в любое учреждение или частный дом, лишний раз напоминали о железной дисциплине, которая над всеми властвовала.
- Петербург - это военный лагерь, превращённый в город! - размышлял Игнатий, снимая верхнюю одежду.
Ветеран взял их шинели, унёс подальше и вернулся с двумя номерками.
- У них не просто массовка, - тараторил в это время Печкин, - а хоть, и без слов, но довольно интересные роли.
Студентов часто привлекали для массовки в масштабные постановки различных театров города. Давали спектакль на историческую тему. Он начинался с того, что четверо солдат, увешанные мечами и кинжалами, в полутьме, выбегали на сцену, прыгали на четыре каната и тянули их вниз.
- Таким образом, поднимались два щита, - пояснил он другу, - которые изображали городские ворота и закрепляли за специальные крюки.
Щиты были тяжёлыми, и прыгать на канаты надо было изо всех сил. Затем тянуть их вниз всем телом. Вася, который до сих пор делал всё как надо, разогнался, как следует, прыгнул, но промахнулся мимо каната.
- И улетел в первый ряд партера, - опешил Гриневицкий.
Его партнёр, изнемогая от непосильного напряжения, ещё не понимая, что произошло, тянул канат в одиночку. Женщина, на которую приземлился Вася, заверещала таким голосом, что зрители в зале стали вскакивать с мест:
- Спасите!.. Караул! 
Васин партнёр, проиграв схватку со щитом, упал на сцену, и никем не поддерживаемый щит, грохнулся в исходное положение.
- Что случилось? - артисты, ожидающие выхода, высыпают на сцену.
Смущённый Василий попытался вскарабкаться обратно, но снова свалился вниз. Пару секунд после падения щита и криков ушибленной зрительницы, стояла какая-то нереальная тишина. Потом все, зрители в зале, и артисты на сцене, монтировщики, помощники режиссера, все начали ржать.
- Я думаю, - сказал Игнатий, - такого хохота стены театра не слышали.
В весёлом настроении студенты вышли после окончания спектакля. В гардеробе Печкин номерок подал первым. Инвалид, прихрамывая, сбегал за его шинелью. Гриневицкий дал свой. Ветеран начал на них громко ругаться:
- Никакого уважения к старости, заставили пожилого человека бегать!
- Зачем кричать? - Игнатий серьёзно заметил: - Работу любить надо.
Девушка, стоящая за ними в очереди, взглянула на него с интересом и от природы не самый смелый молодой человек внезапно для себя предложил:
- Разрешите за Вами поухаживать!?
Он взял у ворчащего ветерана её пальто и помог одеться. Из театра они вышли вместе, и поляк проводил её до дома, где она гостила. Звали её Софья Миллер, ей было двадцать лет. Очень молоденькая девушка, скорее девочка, выделявшаяся между другими особой простотой костюма.
- Серое скромное, гимназическое форменное платье, с белым небольшим воротничком, сидит на ней как-то неуклюже… - тайком рассматривал  Гриневицкий. - Видно полное отсутствие заботы о своей внешности.
Первое, что бросалось ему в глаза, это необыкновенно большой высокий и широкий лоб, который так премировал в маленьком кругленьком личике, что всё остальное, как-то стушевывалось.
- Красавица! - всматриваясь в неё, он увидел под большим лбом серо-голубые глаза с, несколько опущенными к вискам веками, смотревшие немного исподлобья с недоверчивым выражением.
В глазах девушки читалась упорная непреклонность. Маленький детский рот во время молчания, был крепко сжат, как бы из боязни сказать что-нибудь лишнее. Лицо было глубоко вдумчиво и серьёзно.
- От всей фигуры веет аскетизмом, - думал Игнатий.
Софья уехала в Москву на поезде, он завязал с ней переписку.
- Плохо, что она живёт не в столице… - искренне сожалел он. - Милая, честная, добросовестная девушка!
В письмах застенчивый молодой человек был решителен, смел и откровенен. Миллер охотно отвечала, всерьёз полагая, что вызвала искренние чувства у нового знакомого.
- Он кажется мне довольно основательным молодым человеком, - призналась она подруге, - должно быть хорошая партия для меня!   
С каждым письмом он открывал для себя новую Софью. Практичную, трезвую и уверенную в себе. Эти качества привлекали робкого и мнительного юношу, и за короткое время его новая подруга стала ему так близка, что через полгода переписки он решил с ней снова встретиться.
- Встречай меня на Пасху! - написал заранее Гриневицкий.
Молодые люди гуляли по Красной площади, он проповедовал:
- Иван Грозный идеал тирана, Кремль - идеал дворца для тирана.  Кремль - это дом, где живёт царь! 
Круглоголовый, кудрявый, с высоким лбом мыслителя, Игнатий был добродушен, сдержан, не склонен к конфликтам
- В Москве уживаются рядом два города! - разглагольствовал юноша. - Город палачей и город жертв последних. История России показывает, как эти два города возникли один из другого и как могли существовать подле друга.
Софья больше молчала. Гриневицкий предложил возлюбленной выйти за него замуж, хотя и не надеялся на положительный ответ. Та, вопреки сомнениям, согласилась, что для молодого человека оказалось довольно неожиданным. Он был невысокого роста, тонко сложен, но худоба его происходила не от болезни. Умственная деятельность истощила его силы.
- Во всём его существе, в осанке, в разговоре сказывались врождённое благородство и искренность! - делилась с подругой Миллер, когда он уехал.
Но Игнатий вернулся в столицу подавленным, он, со страхом думая о женитьбе и вдруг слишком отчётливо ощутил возможность расстаться с привычным образом жизни и, осознав, что сделал предложение, лишь поддавшись эмоциям, решил отступить назад:
- Я пока не готов к серьёзным отношениям!
Чтобы подготовить её разрыву он каждый день слал в Москву письма, где сообщал Софье о своих самых плохих качествах:
- Ты приобретёшь слабого, больного, крайне необщительного, молчаливого, грустного, упрямого, словом, почти безнадёжного человека, единственное достоинство которого состоит в том, что он тебя любит!
Однако московская знакомая не обращала на это никакого внимания.
- Моего захудалого здоровья едва хватает для одного, его вряд ли хватит для семейной жизни и для отцовства, - написал он. - Нам надо расстаться!
Однако через неделю Гриневицкий отправил девушке пылкое письмо, в котором снова предлагал ей руку и сердце.
- Я не могу жить вместе с ней и не могу без неё, - пожаловался он Ивану.
В Петербург ехала подруга Софьи, она попросила встретиться с ним. Они провели несколько прекрасных дней вместе, Игнатий тайно посылал ей письма. Нередко они обсуждали Софью.
- Всё же я не могу без Софии! - решился молодой человек. 
Гриневицкий и Миллер обручились. Помолвка влюблённых состоялась в Москве, но жених метался в сомнениях. Приехав домой, признался Печкину:
- Вернулся из Москвы, будто закованный в цепи, как преступник…
Чем быстрее подходил день свадьбы, тем сильнее страдал жених, опять ожидая подходящей минуты, чтобы отказаться от брака.
- Я не создан для семьи, - мучился он, - ведь она измена революции!
Подруга показала письма, где он нелестно отзывался об избраннице.
- Он называл тебя дурнушкой! - раззадоривала она соперницу. - Говорил, что я красивее…
Софья расторгла помолвку, избавив его от мучительных объяснений.
- Я не хочу больше даже слышать о нём! - заявила она родителям.
Гриневицкий решил стать «народником». За полтора десятилетия царствования Александра II в духовной жизни случилось пробуждение. Наступило  русское Возрождение, рождение величайшей литературы, время науки. Менделеев опубликовал знаменитую таблицу.   
- Чтобы разбудить мужика, нужны агитаторы! - уверял он Печкина.   
Революционная деятельность занимала всё больше времени у него. После возвращения из деревни он работал наборщиком в подпольной типографии, агитировал студентов и рабочих. Распространял нелегальную литературу, собирал деньги на поддержку арестованных, делал фальшивые документы. С невестой Софьей он не общался.
- Я не имею права на любовь, пока моя Родина не свободна! - он был уверен, что со смертью Александра II в России начнётся революция и Польша получит независимость.
В среде революционеров было много поляков. На упрёки земляков о неучастии в движении за свободу несчастной Родины Гриневицкий отвечал:
- Когда вы в лес отправитесь партизанить, я буду тогда с вами. А теперь, когда вы ничего не делаете, я буду работать для дела революции в России.
Денег у него не было, часто он голодал. Однажды перебрав, все ресурсы и источники займов и денежных оборотов, решил, что ему ничего не остаётся, как только, искать чего-нибудь на улице:
- В таком большом городе ежедневно происходят потери, и не может быть, чтобы кто-нибудь чего-нибудь не потерял...
Игнатий пошёл бродить по улицам, упорно, глядя себе под ноги и ища глазами по земле. Он исколесил таким образом много улиц и переулков.
- Все поиски напрасны… - отчаялся он и вдруг увидел небольшой буроватый комочек.
Поднял, развернул. Оказалось, что это две смятые рублевые бумажки. На столе мансарды, где жили студенты появились хлеб и колбаса, чай и сахар.

 
 
продолжение http://www.proza.ru/2018/08/16/261