исаак, евгений и сима

 Исаак, Евгений и Сима.
     Отца звали Исаак. Исаак Абрамович, если с отчеством. Не самое удачное сочетание, учитывая традиции страны, в которой Исаак жил.
     В конце позапрошлого начале прошлого веков в Большом городе жил полный тезка Исаака Абрамовича- его дедушка, высокий, худощавый человек с орлиным носом и пронизывающим быстрым взглядом. У него был магазин товаров для охоты и рыбной ловли. Дела шли неплохо, как вдруг... в 1905 году революционеры построили баррикады, а вооружились тем, что вынесли из магазина Исаака – дедушки (по несчастью магазин находился рядом с "новостройкой" борцов за "лучшее будущее").
      Семья Исаака переехала в Большой город, где и родился в 1918 году Исаак-внук. Шла красно-белая резня под названием "гражданская война". Вокруг роились, как мухи, бесчисленные банды. Объединяли этот сброд две вещи: склонность к грабежам и азартное пристрастие к молодецкой забаве под названием "еврейский погром", в связи с чем семья перебралась в Баку. Жизнь в Баку Исаак-внук всегда вспоминал с особым удовольствием. Доброжелательная атмосфера многонационального города, зеленые улицы, нэповское изобилие, незлое солнце-это было детство Исаака-младшего. Дальше, к сожалению, всё было не так радостно.
        По какой причине семья вернулась в Большой город-спросить уже не у кого.
        Исаак-младший учился в университете. Однажды на комсомольском собрании сказал, что в свете неизбежной войны с Германией хорошо бы усовершенствовать вооружение. Особенно танки.
         Шел 1937 год. Приехали за ним не сразу. Дня через три. Следователь сказал так: "Если ты подпишешь эти бумаги, то получишь свои десять лет и поедешь на свежий воздух в лагерь. Будешь упорствовать, тогда дело передадут другому следователю. Видел, каких приносят после допросов? Хочешь стать инвалидом? Ставь автограф, а то всю семью за собой потащишь". И Исаак подписал. Через десять лет освободился с пятилетним поражением в правах, что подразумевало, в том числе, запрет проживать в больших городах. Помотавшись года полтора, опять загремел в лагерь. Нарушение паспортного режима, ещё какой-то бред. Всего на пять лет потянуло. Отбыл четыре. То ли по здоровью сактировали, то ли ещё по какой причине освободили-неизвестно. А здоровье действительно было не ахти. После второго ареста "блюстители законности" били сапогами по голове. пытаясь выбить 58-ю статью. Результат-отслоение сетчатки и слепота в конце жизни. Два отмороженных пальца и простреленная нога-это были уже "подарки с Колымы". Вернувшись в Большой город, Исаак неожиданно для себя женился на 32-х летней школьной учительнице, засидевшейся в девках, по имени Сима. Исаак был в то время "завидным женихом". Невысокого роста, плохо одетый, с двумя судимостями, без работы и жилья. Но были и плюсы. Начитанный (когда успел?), с тонким чувством юмора, замечательный рассказчик. Из колымских приобретений-умение виртуозно пользоваться ненормативной лексикой.
        Разошлись они ещё до рождения сына. Лет через восемь сделали попытку сойтись. Вечером Исаак пришел, а утром, облитый горячим чаем бывшей супругой, исчез из её жизни навсегда. Бегом. После этого события в лексиконе Симы появилось выражение: "Вылитый Исаак", что означало крайнюю степень презрения. Ещё Исаак, когда улыбался, был похож на одного известного артиста. Комментировала это Сима так: "Такой хороший артист, а как улыбнется..."-дальше шла изощренная нецензурщина (филолог,однако).
        Тем временем сын Исаака их огненно-рыжего кудрявого красавца-малыша, очень быстро превратился в низкорослого, обсыпанного веснушками, сексуально озабоченного подростка допризывного возраста. Чадо курило, ругалось матом, слушало вражеские голоса, антисоветчика Галича, увлекалось чуждой западной рок-музыкой, читало запоем с пяти лет, а подросши, пило портвейн с такими же "отщепенцами". Звали сына Женя. Он редко виделся с отцом. Память сохранила лишь несколько эпизодов. А некоторые происшествия впечатались в память навсегда.
         Было ему лет пять и пошли они с папой в кино на какую-то муть из жизни "героических чекистов". Ребенок запутался в сюжете и спросил отца: "Это наси или фасисты?" Исаак ответил, скорее всего, автоматически:" Это наши фашисты". Тут же осознал, что сказал, схватил дите в охапку и - ходу! А у ребенка в голове хаос. Так же не бывает! Или-или! Вопрос "наси или фасисты" оставался без ответа. Пока.
         Ещё вспоминалось вот что-в девятом классе он с двумя одноклассниками в чем-то провинился. Вера Андреевна, классный руководитель, подняла всех троих и обращаясь к Евгению, которого люто ненавидела, процедила: "Таких, как ты и твои друзья Блюгерман и Вайсфельд, не возьмут в космонавты!" Класс захохотал. Вера Андреевна покраснела, а Вайсфельд задумчиво-грустно произнес: "И я даже знаю почему".  Училка-к директору. Мол, сионисты в классе "В" окопались. При чем тут сионизм, знала, наверное, только она. В общем родителей-в школу. Не за сионизм, конечно (не весь же подсостав состоял из клинических идиотов), а за проступок, с которого всё началось. И тут Женьке повезло. Вера Андреевна заболела. Вместо неё с родителями должен был беседовать Матвей Юрьевич, учитель географии (Его любили все. Во- первых, ниже тройки у него не было. Во-вторых, его уроки были интереснейшими. География была чуть в стороне. Стоило его разговорить на любую тему и урок превращался в театр одного актера. Казалось, он знал всё. Если звенел звонок, а он недорассказал, то все оставались на местах.) И вот, Матвей Юрьевич и Женя сидят после уроков в пустом классе ждут отца. Заходит Исаак. Они узнают друг друга. Оказывается, вместе сидели на Колыме и в Якутии. Объятия, расспросы. Потом-пойдем выпьем. Про Женю забыли. Когда он подал голос, Исаак спросил учителя: "Что он натворил?" Географ махнул рукой-Всё нормально, хороший пацан. Иди, Женя, домой. -Повезло!
          Два года, проведенных в удмуртском стройбате, не прошли даром для Евгения. Это была "вишенка на торте". Мозаика сложилась окончательно. Надо было "подтягиваться в ОВИР.В военном билете Евгения на странице “военная специальность” было написано: ”специалист строительных частей. Землекоп- бетонщик”. Продолжать эту “завидную карьеру” где-нибудь в Бостоне или Тель-Авиве желания у Евгения не было. Первая попытка “съехать” закончилась отказом с формулировкой -«ввиду отсутствия прямого родства». Охоту к перемене мест подогревало еще одно обстоятельство. Там, где жил Женя, слово “еврей” звучало как обвинительное заключение. Брат матери Евгения Зиновий был художником. Когда Евгений демобилизовался, он оформлял детский спектакль в кукольном театре. Часть труппы ехала на гастроли в Венгрию. Дядя передал через сестру (Евгений с дядей не общался), что театру требуется машинист сцены. Их там трое. Нужен четвертый. Двое поедут в Венгрию, а двое будут ездить с остатками труппы по пионерлагерям. Евгения в Венгрию, конечно же, не взяли.      Увидев расстроенного парня, зам. директора, человек лет пятидесяти с грустными черными глазами, абсолютно лысый, одевавшийся в качественные шмотки из “березки” завел юношу в свой кабинет и спросил: «Ты что, действительно рассчитывал поехать?» Евгений: «Дядя сказал я молодой, не пью (что было неправдой), только что отслужил- возьмут». Зам. директора: «Твой дядя идеалист. Его выпускают в Болгарию, Польшу и ГДР потому, что он член партии, фронтовик и состоит в Союзе художников, а ты просто еврей. И я не еду по той же причине». Потом были еще похожие истории. Мелочи вроде, а раздражало. А в Венгрии Евгений все-же побывал. Через 17 лет транзитом в Израиль.
В середине 60-ых Исааку, как реабилитированному, дали квартиру. Собственно, это была не квартира, а комната в коммуналке. До этого он много лет жил на 16 метрах со старухой-матерью. По 5-6 месяцев в году ошивался в командировках. Дома было неуютно.
В новой квартире в соседи Исааку досталась семья Бурдыкиных. Пили все трое. Каждый день.
      Выйдя на пенсию, Исаак почти сразу разменял свою комнату на однокомнатную квартиру в живописном поселке на берегу реки. Сын стал чаще приезжать к нему, оставался на несколько дней. Они гуляли по лесу и говорили, говорили, говорили, наверстывая многолетнее отчуждение. У Исаака была фанатичная привязанность к Утесову и фильму “Веселые ребята”. Фильм напоминал о счастливых временах в городе Баку, где он бегал на “Веселых ребят” еще и еще раз.
Дома у Исаака на стене висел портрет Утесова в цилиндре. А на противоположной стене фото Сталина. В гробу.
     Умер Исаак, прожив, несмотря ни на что, долгую жизнь, так и не увидев внука. Фотографии, которые получал по почте из Израиля, рассмотреть уже не мог и просил свою вторую жену описать как внук выглядит. Умирал тяжело, от рака легкого. А “Веселых ребят” можно теперь посмотреть в интернете, нажав всего на несколько клавиш. Не дожил. Жаль.
 
     Сима закончила школу с золотой медалью. Девочка была влюблена в русскую литературу, участвовала в каких-то олимпиадах. И даже один раз была в Артеке. После возвращения в Большой город, ее направили преподавать в школу на далекой окраине. На дорогу уходило часа три в оба конца. Подруги- сплошь учителя. Одна из них и познакомила Симу со своим родственником Исааком, “врагом народа”, недавно освободившимся из тюрьмы. И Сима, несмотря на естественные опасения, дала согласие. Потом было замужество, развод и рождение сына. После развода Сима приобрела статус “мать – одиночка”. На горизонте опять появились подруги. Одна из них, Аня- низкорослая огненно-рыжая еврейка с непропорциональной фигурой. Это трудно было объяснить, но при всех этих “достоинствах” редкий мужчина не оборачивался ей вслед. У Ани был сын Марик на год старше Жени. Дети дружили. Потом жизнь их развела. Марик женился, закончил институт и с маленьким ребенком, женой и родителями еще в 70-ых отбыл в Израиль. Через шесть лет перебрался в Австралию. Уже без Гришы- отца Марика. Он умер в Израиле.
Гриша был двухметровый гигант, сильно пивший и лицом похожий на французского актера Фернанделя. Мастером был на все руки. Аня несколько раз пыталась с Гришей развестись, да так и не развелась. Потом Аня заболела, стала плохо ходить. А Гриша бросил пить еще в Союзе и ухаживал за ней как за ребенком.
Однажды, после очередной ссоры, Гриша ушел из дому месяца на три. Аня через короткое время привела друга- Фиму, преподававшего физкультуру в школе, где учительствовали Аня и Сима. Фима был коренастый, немногословный мужчина лет сорока с развитой мускулатурой. Как-то во время очередного визита Симы и Жени заявился Гриша. С чемоданом. А тут Фима. Начали с крика. Потом вышли на лестницу и стали друг друга бить. Удары были такими, после которых обычный человек умирает, не приходя в сознание. Продолжалась эта бойня минут десять и закончилась ничьей. “ Поле битвы” было залито кровью. Потом они пошли умываться. Вместе. Потом долго о чем-то тихо говорили на кухне. Потом ушли. Опять же вместе. Поздно вечером появился Гриша. Сильно пьяный и без Фимы. А через два дня “физкультурник” пришел за вещами. Развод опять не состоялся.
          Еще одной подругой Симы была ее коллега Нина Евгеньевна. Она была старше Симы лет на 25 и уже давно на пенсии, подрабатывая частными уроками. Нина Евгеньевна была из аристократической семьи. Несмотря на возраст, сохранила прямую осанку, ходила с высоко поднятой головой и говорила четким русским языком с правильными ударениями. У нее был сын Шурик, склонный к полноте лысеющий увалень лет за 30. Шурик получал пенсию по инвалидности.
В детстве переболел менингитом и стал пациентом психиатров. Они всегда ходили вместе, Нина и Шурик. Оба любили кино и смотрели в день по 2-3 фильма. Шурик был безобиднейшее существо, всегда искренне радовавшееся приходу гостей. Муж Нины Евгеньевны погиб на фронте. Еще у нее был брат Рома. Рома жил в Риге и был адвокатом. Он заботился о сестре и племяннике, помогая им материально и раз в году приезжая, заваливал подарками.
Жили Нина Евгеньевна и Шурик в густонаселенной коммуналке. О дворянском происхождении Нины напоминали антикварные вещи, чудом уцелевшие во время войны. Фарфоровые сервизы, женские украшения, роскошный ковер, безделушки из позапрошлого века и даже мебель.
Позже, уже в 80-е годы, Нина заболела. И было ясно что ее смерть – вопрос ближайшего времени. Шурик был уже пожилым мужчиной. Что с ним будет, когда Нина уйдет? Рома давно умер. Родственников больше не было.
И тут появился Алик- толстый еврей лет 45-ти с бегающим, неуловимым взглядом.
  Он всегда что-то продавал. Джинсы, сапоги, билеты на концерты, фирменные сигареты и еще много чего.
Алик работал в старом цирке большого города на административной должности. Когда в городе построили новый цирк- унылое современное здание, то старый цирк стал репетиционной ареной, куда съезжались цирковые звезды репетировать новые программы. Однажды в кабинет к Алику зашел известный дрессировщик и спросил: "Aлик, вы когда-нибудь видели вблизи глаза голодного тигра? нет? В следующий раз посмотрим вместе. Я вас, так и быть, возьму с собой в вольер”. Сказано это было при свидетелях, так что Алик “ вошел в историю”. Возможно после этого разговора “ бедному “ Алику пришлось покупать мясо на рынке.
Каким-то образом Алик узнал об антиквариате Нины. Пообещал позаботиться о Шурике после ее смерти. А она ему за это завещает все имущество. Старуха согласилась. Вскоре она умерла, Алик быстро все распродал. А Шурика пристроил в “богадельню” для душевно больных. Конечно же, бесплатную.
          Мужчин в ее жизни после замужества почти не было. Относительно долго продолжалась ее связь с актером, которого ей “сбросила” Нина Евгеньевна. Звали его Леня. Он поступал на актерский факультет театрального института и ему нужен был репетитор перед экзаменами. Поступил. Они продолжали встречаться. Потом Леня уехал в другой город. Всего в часе езды поездом. Регулярно приглашал Симу на свои премьеры.
В лагере, где преподавала Сима, ей понравился заключенный. Он принимал активное участие в литературном кружке, который организовала Сима. Фамилия его была Басов. Он пел. Приязнь началась с песни “ Бухенвальдский набат”, исполненной им в концерте лагерной самодеятельности.
Лагерь был не пионерский, а строгорежимный. Находились в нем люди, совершившие тяжкие преступления. Как правило, неоднократно судимые.
Однажды один из офицеров зазвал Симу в свой кабинет и, нарушив какие-то инструкции, показал ей дело Басова. Сима была в ужасе. И вскоре уволилась.
          В стране началась агония под названием “перестройка”. И заигрывавшему с Западом руководителю государства ничего не оставалось, как открыть выезд для евреев, немцев и граждан других национальностей, имевших “заграничные” корни.
То, что Евгений тут же засобирался в Израиль, было естественным продолжением биографии. А вот почему его дядя Зиновий Львович, будучи членом всяческих Союзов, выступавший на партсобраниях с осуждением “варварской сионисткой агрессии” намылился туда-же, как-то диссонировало. Хотя “профессиональный патриот” это, похоже, диагноз.
Вот, например. Сослуживцем Евгения был некий Гроссман-писарь при штабе. Однажды почти весь рядовой и сержантский состав согнали в клуб, где он читал лекцию об “израильских захватчиках”. Лекция была иллюстрирована картами Израиля до 1967-го года и после.
Было это в 1973-м году и в Израиле шла очередная война. Гроссман гневно клеймил “сионистскую военщину” и от всего сердца сочувствовал “несчастному палестинскому народу”, страдающему от оккупантов.
Через много лет, проходя по улице Алленби в Тель-Авиве, Евгений увидел знакомое лицо. Подошел.
- Ты меня помнишь?
-Нет. А что?
- А 895 ВСО в городе Глазове не забыл?
- Еще бы! А ты кто?
- Я твою лекцию об Израиле хорошо помню.
- Тогда было другое время.
Евгений повернулся и ушел не попрощавшись. Почему-то стало скучно.
         Вылетали из Шереметьево-2 рейсом венгерской авиакомпании ”Малев”. Прямых рейсов тогда еще не было. На таможне чуть было не случилась крупная неприятность. Мягко говоря. В СССР объявили об изъятии из оборота 50 и 100 рублевых купюр. В течении трех дней сберкассы их обменивали на менее крупные. Евгений и не думал идти в сберкассу. Каким образом он обменял деньги нужно рассказывать отдельно и шепотом. Потом в Москве обменял рубли на доллары по невероятно высокому курсу через двух посредников (шел 1991-ый год и статью УК за валютные операции никто не отменял). Мужчина, у которого были списки очереди на таможенный контроль, подошел к Евгению и спросил: «Это все Ваши вещи? У меня перевес. Возьмите мой рюкзак и я вас подвину в первую десятку. Я вижу Вы с мамой. Ей будет легче, если вы пройдете быстрее».  Евгений согласился, предварительно взвесив рюкзак со своим багажом. Перевеса не было, но когда проходили контроль- “зашкалило”. Надо было платить. У них было 480 задекларированных немецких марок и 4500 “левых” долларов. Марки таможня не приняла (не было курса). И тут Сима произносит:” Женя, у тебя же есть доллары, заплати.” Таможенник внимательно посмотрел Евгению в глаза, укоризненно покачал головой и сказал каким-то металлическим голосом: « Проходите». Евгению захотелось его обнять.
В Будапеште Сима наотрез отказалась лететь в Тель-Авив: «Я возвращаюсь домой» (Kуда? Квартиру сдали, паспорта разрезали ножницами в ОВИРе. Гражданства нет).
Но никакие аргументы не действовали. На шум пришли полицейские. Ни Сима, ни Евгений не говорили ни по-венгерски, ни по-английски. Через несколько минут появился сотрудник аэропорта, говорящий по-русски.
- Куда летите?
- В Израиль.
- Что случилось?
- Не хочу.
- Почему?
- Хочу домой.
- Куда, домой?
- В Союз.
Мадьяр наклонился к Симе и как заорет ей в ухо: “Ты что е...тая!?  Быстро в самолет!”
У Симы был нервный срыв. Евгений силой затащил ее в самолет, где она продолжала бушевать.
в Тель-Авиве  весь рейс погрузили в автобусы и с максимальной скоростью повезли в гостиницу. Шла война в Персидском Заливе и Ирак обстреливал Израиль ракетами каждый вечер.Сима и Евгений пошли к себе в номер и сразу легли спать. Оба устали от приключений прошедшего дня. Через некоторое время завыла сирена, где-то поблизости раздался мощный взрыв. Сима, проснувшись, сказала: «Мерзавец, куда ты меня вытащил? От одной войны сбежала, так ты мне другую устроил?! " Утром многие пассажиры, летевшие тем же рейсом, спрашивали: «Ну, как твоя мама, успокоилась?»
Сима вскоре действительно успокоилась и прожила в Израиле 7 лет. Лежит теперь на кладбище одного из южных городов.  Пусть земля ей будет пухом.
        Евгению много лет снятся похожие сны. Места и обстоятельства разные, а сюжет один. Он опаздывает. Ему очень нужно успеть. Только что был в Израиле, приблизительно представлял где находится и как ему добраться куда срочно надо. Но вот он заворачивает за угол (зачем?!) и оказывается в большом городе. Евгений точно знает что это большой город, но место совершенно незнакомое. И как отсюда выбираться- неясно. Спрашивает. Ему подсказывают. Он садится в транспорт и быстро понимает что едет не туда. Пересадки, опять расспросы, возврат туда, откуда только что выехал. И все это происходит в двух местах одновременно. Он просыпается, так и не узнав, опоздал или все-же успел. Мучительное сновидение.