Бабушкин лексикон

                Сколько словарей составили профессиональные филологи и просто любители словесности! Одни слова, выражения, поговорки стали всеобщими, употребление других присуще лишь какой-то определённой местности.                Вот, что привезла бабушка из своего Берёзова.
                "Вырядилась - чисто поповский строшень" (строшень – очевидно, огородное  пугало) – говорилось внучке, которая, по бабушкиному мнению, оделась странно, неопрятно, непривычно и потому не одобрялась.
                "Шпын-голова поехала по дрова, гладенька головушка к обеденке пошла" – увещевание всё той же внучке, капризничающей, когда ей волосы расчёсывают и косы заплетают.

                Предполагалось, что нарядное платье надо бы поберечь для торжественных случаев. Если внучки, не удержавшись, надевали его в будни, бабушка осуждающе поджимала губы, говоря: "В пир и в мир и в добры люди".
               
                Куда-то спешащая, торопливо одевающаяся внучка слышала ироническое хмыканье: "Бедному собраться - только подпоясаться".               

                Небрежно сделанная работа оценивалась коротко: "Всё по конец рук".
               
                Если встретившийся знакомый или незнакомый говорил:"Какая у вас хорошая девочка!", бабушка иронически усмехалась: "Хороша, пока спит да дома нету".
                Капризы за столом вроде "я это не люблю" не принимались во внимание: "Сыта, кума, коли гущу не ешь".
                Для закипающего чайника была такая присказка: "Закипело мило дело – приходи, кума, смотреть", а к чаепитию: "Чайку попьём – всё горе забудем".
                Приготовление теста для пирогов сопровождалось словами: Замесила на дрожжах – не удержишь на вожжах, а замесишь на опаре, не удержишь и на паре.
                Сегодня спокойно довольствуюсь тем, что имею, возможно, потому что помню бабушкино предостережение: "Что имеем, не храним – потерявши, плачем" или "От добра добра не ищут".
                Ободряющее «глаза боятся, а руки делают» звучало так убедительно, что и теперь точно знаю: что мог сделать один человек, одолеет и другой. Получится лучше или хуже, но непременно получится.
                Известная поговорка «Как на охоту ехать, так собак кормить» в бабушкином переложении звучала: "Как в город ехать, так бороду брить".
                Некоторые выражения возвращали к временам, совсем уж отдалённым. "Не вовремя гость – хуже татарина". А о тупом ноже: "татарину шею не перережешь". Должно быть, переселившиеся в Сибирь хранили в генетической и лексической памяти следы татаро-монгольского нашествия.
                О совершенно бессовестном человеке: "Плюй в глаза – всё говорит: божья роса". А о человеке, способном вспылить без причины, говорилось: «здряшной» (очевидно, от искажённого «зря», напрасно).
                О безнадёжно неумелом человеке: "Куда ни пойдёт – всё клин да палка."  "У этого всё комом да ломом."
                Принёс заказанное недостаточно быстро: "Тебя только за смертью посылать." Не выполнил поручение: "На тебя где сядешь, там и слезешь."

                Шутливое приглашение за столом: "Кушай, кушай, я ведь не считаю, что ты пяту шанежку ешь".
                Когда болело сердце, покалывая в спине, бабушка говорила: "Между крыльцами колет", никогда – «между лопатками».
                Отдельный разговор о развлечениях для внуков. Стихи и сказки само собой, но требовалось и соучастие ребёнка. Например, в таком диалоге:

- Кисонька-мурысонька, где была?
- У бабушки.
- Что пила-ела?
- Сыр да маслице.
- Оставила ли мне?
- Оставила.
- А где лежит?
- В сенях на полочке.
- А где полочка?
- Огнём сгорела.
- А где огонь?
- Водой залили.
- А где вода?
- Быки выпили.
- А где быки?..
                И так  далее. Разговор можно было продолжать до бесконечности. В результате развивались внимание, воображение, логика, причинно-следственные связи. 
                Потом брался листок бумаги, и в такт стишку писались палочки.

Секу, секу сечкой,
Высеку дощечку.
Сек-пересек,
Все пятнадцать насек.
                Считали. Правда, пятнадцать. Пустяк. Но действие рождало удивление. А удивление – это эмоция. А эмоции развивают и ум, и чувства.
                Не думаю, что бабушке был известен термин «акростих». Просто в молодости они с братьями и сёстрами сочиняли забавные стишки вроде:

Милая моя брюнетка,
Ангел, душечка моя,
Шоколадная конфетка,
Ах, как я люблю тебя!
                А у внуков опять улыбки, удивление, желание сочинить нечто подобное.
                Вообще в повседневных мелочах незаметно, используя деятельность, выверенную веками, бабушка исподволь развивала внуков.                Это теперь мы все, такие «продвинутые» психологи, без запинки можем сказать, что развитие мелкой моторики способствует развитию мышления. А бабушка просто говорила: « Вдень мне нитку в иголку, я плохо вижу», «Разбери пуговицы» (по цвету, по размеру, подходящие к данному платью или блузке), «Скоро Новый год, давай делать игрушки на ёлку». Инициатива и творчество всячески приветствовались и поощрялись. Салфетки с вышитыми неловкими детскими руками цветочками не убирались куда подальше, а стелились на полочки этажерки. Самостоятельно сшитое платье для куклы  награждалось высшими эпитетами.
                Можно купить ребёнку пластмассовую дудочку или более дорогую музыкальную игрушку. Нажал на кнопку – тут тебе и «Джингл бэлл», и «Ах, мой милый Августин». А можно так: берёзовое полешко, два гвоздика в нём и леска вместо струны. Удивление малыша, извлекающего из этого «инструмента» звуки, сопровождаемое бабушкиным: «Кто ж это у нас так хорошо играет?». В первом случае вырастает потребитель. Во втором – человек, если не творческий, то по крайней мере умеющий ценить способность созидать, а не разрушать.
                Такие вот бабушки рождались в  XIX веке.