Причина и следствие

«Не в том суть жизни, что в ней есть, но в вере в то, что в ней должно быть»

И.А. Бродский.

Часть I


Виктору недавно исполнилось пятьдесят шесть лет. К тому времени он был в разводе и имел четверо детей, с которыми не общался. Трое из них жили в других городах и едва ли находили в себе силы и желание, чтобы встретиться взглядом с отцом. С женой они развелись довольно-таки давно, Виктору тогда, кажется, было немного за тридцать. В то время он работал электриком на главном заводе города, затем его уволили за пьянство, но недолго ему удалось продержаться плавильщиком на небольшом предприятии, где не особо следили за состоянием сотрудников. Вскоре Виктора выгнала из квартиры жена и десяток лет он жил то там, то тут, переезжая в небольшие поселки и деревни. В последние годы Виктор переехал в общежитие к своему знакомому, где они вместе пили и почти не выходили из дома. Его приятель получал пособие по инвалидности - Виктор никогда не спрашивал, из-за какой болезни именно - на которое они и пили. Пили много, разводили спирт. Просыпаясь с похмельем, Виктор прочищал желудок, осушал открытое теплое пиво и вновь разводил спирт, закурив сигарету. Курил он с раннего детства, не меньше пачки крепких сигарет в день. Жизнь Виктора прошла однообразно, бесцельно, в пьяном угаре, пыли, табачном дыму. Без страсти жил Виктор, он не в силах припомнить ни одно свое увлечение, которое бы трогало его сердце. Кругозора, если так возможно выразиться, у Виктора и вовсе не существовало. Жил он бездумно, уничижая себя по-мелочам. Из-за пьянства и черствости Виктор утратил всякую способность радоваться и приносить радость. В последние месяцы организм Виктора перестал воспринимать не только алкоголь, но и еду. Виктор, который из-за неподвижного и бедного образа жизни и так весил не более пятидесяти килограммов, за несколько месяцев похудел минимум на пятнадцать.  Волосы, которые прежде были черные и блестящие, как воронье крыло, поредели, торчали клочьями, с проседью. Кожа стала сухая и её крупные частицы заполонили всю голову, как хлопья. Лицо осунулось, смуглая кожа натянулась на скулы и кости вокруг глаз. Чернели брови, как две пиявки, присосавшиеся к скелету обглоданной рыбы. Глаза у Виктора до сих пор были красивые, тоже чёрные. Все кости на теле проглядывались, они обтянулись сухой, прозрачной, морщинистой кожей, покрытой гематомами. Спина скрючилась, образовывая горб из двух сжавшихся лопаток. У Виктора появилась жуткая отдышка, даже чтобы спуститься с первого этажа, ему требовалось огромное количество сил. Виктор мгновенно становился пурпурным, раздувал щёки и задыхался. В такие моменты он особенно сильно чувствовал боли в груди. Виктор решил, что простудился, намазал йодом себе сетку на груди, постоял под горячим душем и выпил стакан водки. Вскоре он начал чувствовать, как немеют его ноги. Виктор ни один раз падал с лестницы, теряя сознание.  После очередного обморока, Виктор очнулся на лестничной клетке, молодая соседка брезгливо обошла его и открыла дверь подъезда.  Виктор с трудом поднялся на ноги, придерживаясь за стены, вышел на улицу и присел на скамейке. Денек выдался тогда славный. Было свежо, бархатное солнце освещало зеленые улицы и играющих на детской площадке детей. Виктору внезапно стало совсем плохо, он почувствовал тошноту, мурашки в голове, гул в ушах и дикое сердцебиение. На несколько долгих минут всё, что осталось в мире Виктора – это бешеный молоток его сердцебиения, будто шаман вызывал духов. Сознание Виктора померкло, он стал задыхаться. Виктор почувствовал, как кто-то коснулся его плеча, отдалённые голоса, но из-за расторможенности, которая последнее время охватывала его всё больше и больше, не смог ничего сообразить. Затем, Виктор услышал, как приехала бригада скорой медицинской помощи. Он пытался что-то сказать, но речь получалась совершенно невнятная, слова и слоги в них путались, язык онемел, челюсть не разжималась. Виктор просто мычал и похрипывал. Он пыталась отдёрнуть голову, махать руками, пока врачи осматривали его. Виктор вновь потерял сознание. Проснулся он уже в больнице, на соседней кушетке лежал какой-то тучный старик, кажется, у него не было левой ноги, и он постоянно громко пускал газы. Спустя несколько дней, Виктор стал окончательно нервный и грубый. Но говорить он уже ничего не мог. Только сопел или стонал. Его повсюду возили на кресле, делали какие-то неприятные и постыдные процедуры, которые Виктор не понимал. Санитары пересаживали его с кресла на кушетку и обратно, с кресла на койку, как тряпичную куклу. Разговаривали они с ним, как с полоумным ребенком. Виктор почти всё время лежал, спал. Вскоре он уже с трудом поворачивался на бок, при этом закашливаясь и задыхаясь. Он перестал чувствовать, что мочится или облегчается. Только спёртый запах взмокших испражнений ударял ему в нос, когда меняли подгузники.  Он видел, как по трубке, когда дренировали его легкое, выходит желтоватая жидкость, кровь и гной. Слышал такие слова, как эмпиема, туберкулез, тяжелое течение, обострение. У Виктора жутко болели все кости, особенно ребра. Но он знал, что крайне часто ломал их за свою жизнь и за последнее время, падая или скандаля после выпитого спирта. Пожалуй, у Виктора не осталось ребра, которое он не ломал. Виктор перестал проявлять интерес к чему-либо, что происходит извне. Он стал редко открывать веки, прислушивался только к своим мыслям, быстро при этом засыпая. Всякие контакты с людьми стали ему в тягость и потеряли любой смысл. Его одевали и раздевали, мысли, меняли подгузники, подтирали, перекладывали на койку, укладывали его руки и ноги, давали воды, таблетки, которыми он давился, пихали ему в пищевод жидкую безвкусную пищу, отдавая ему команды грубо и раздражительно. Виктор чувствовал, что погрязает в сточной канаве, в сжатом, темном, смрадном, жидком пространстве. Виктор забыл себя и свою жизнь. Он хотел это забыть. Виктор превратился в создание без жира, без души, без разума. Время перестало существовать, но одновременно всякое мгновение тянулось невыносимо и болезненно бесконечно, будто порез лезвием повторяли вновь и вновь на одном и том же шраме. Иногда сознание Виктора немного просветлялось, он вспоминал, что он человек, что он жив, что он мужчина, инстинкты сумбурно трепетали в нём. Его костлявые пальцы с длинными синими ногтями тянулись к половому члену, делали несколько странных движений, но нащупывали только бесформенный кокон, из которого вылезала мёртвая гусеница.  Виктор, если и испытывал какие-либо эмоции или чувства, то только тупое, гладкое, бессознательное желание исчезнуть. Ненависть и стыд гулким эхом дребезжали в его горле. Несколько раз Виктор с трудом, как мешок с костями, переворачивался на бок, затем, упершись непослушными руками в матрац, на живот. Ноги его не слушались, и поэтому его тело и конечности неестественно перекручивались, будто его изуродовала какая-то неведомая сила.  Виктор утыкался лицом в подушку, пролежни начинали жутко ныть. Виктор пытался задохнуться, но у него начинался приступ кашля, на который сбегался медицинский персонал. Виктор совершенно отказывался от еды, не понимая, для чего эти существа питают погибший организм. Виктор не желал более поддерживать в себе хоть что-то живое, настоящее, человеческое. Он даже спокойно смирился с тем, что больше не ощутит огня в горле, после выпитого спирта. Наступила полнейшая апатия. Виктор просто хотел умереть. Захлебнуться этими помоями в яме, которую собственноручно рыл для себя всё своё существование.

Виктор умер в возрасте восьмидесяти четырех лет на больничной койке. В шестьдесят лет его состояние немного улучшилось. Ему предоставили комнату в общежитии, где Виктора навещал каждый день социальный работник, следя за его самочувствием и благополучием. Виктор сидел на диване, рассматривал пыль и мусор на ковре, иногда курил сигарету-другую, ползал до туалета, не в силах даже подтереться, пытался мастурбировать и ел гречу с тушенкой. В последние несколько лет жизни Виктора перевозили из отделения в отделение, пока его невесомая, сгнившая туша не оказалась на металлическом столе в морге. Виктор прожил восемьдесят четыре года.
Часть II


Марии было сорок три года, когда ей диагностировали рак молочной железы третьей стадии. Мария родилась в благополучной семье, которая из пригорода переехала в столицу, дабы дать дочери должное образование. Мария окончила консерваторию, с шестнадцати лет играла в одном из лучших театров страны, в оркестре на виолончели. К тридцати годам Мария закончила магистратуру по филологии, религиоведению и продолжала учиться на дирижера. Родители Марии сами были частью мира искусства – отец балетмейстер, мать в прошлом знаменитая танцовщица. Теперь мать была главным хореографом современного театра танца, где отец Марии был директором. С раннего детства родители Марии воспитали в ней стойкость, приверженность искусству, целеустремленность, трудолюбие и честолюбие.  Мария еще со школы, помимо уроков на виолончели и фортепиано, занималась плаванием, каждое утро совершала пробежку по пять или десять километров, питалась исключительно здоровой пищей. Она посещала курсы иностранных языков, а с возрастом уже по своим предпочтениям приобрела множество других увлечений, таких как - мастер-классы у шеф-поваров, уроки искусства пантомимы, йога и многое другое. Мария была миниатюрная женщина, с короткой стрижкой, модно уложенными янтарными волосами, исключительно носила классические костюмы, туфли на шнуровке и дизайнерские очки. К сорока годам Мария играла в оркестре, была вторым дирижером и преподавала в консерватории, иногда читала лекции по религиоведению в том или ином колледже. Она жила в шикарной студии, в центре города, недавно поменяла класс автомобиля и собиралась взять отпуск на несколько месяцев. Мария уже три года работала почти без выходных и решила сделать себе подарок, поездку в Черногорию. У неё был мужчина, с которым они встречались уже шесть лет, но вместе не жили. Он был школьным учителем, зарабатывал немного и до сих пор жил в пригороде с матерью, которую пятнадцать лет назад парализовало после инсульта. Он был немногим младше Марии, хорош собой, но слишком уж приземлён, она не чувствовала в нём амбиций и огня. У Марии не было детей. В юности однажды она забеременела от парня, в которого влюбилась в колледже, но тот лишь предложил ей деньги на аборт. Она отказалась, заработала нужную сумму сама, подрабатывая в ночном придорожном кафе, и в сроке девяти недель сделала аборт. Родителям, естественно, Мария ничего не рассказала. После того случая Мария категорически не желала заводить ребенка. Она считала, что ей это абсолютно не нужно, что её жизнь и так слишком насыщенная, в ней уже нет места младенцу. Мария уже несколько десятилетий пила противозачаточные таблетки. В следствии, врачи сказали, что именно аборт, гормональные препараты и непостоянные половые партнеры могли повлиять на образование опухоли. Позже, Мария узнала, что бабушка её матери умерла от рака молочной железы. Грудь у Марии всегда была крошечная, поэтому у неё не было привычки проверять железы, ощупывать, как это советуют доктора. Но однажды, читая лекцию в колледже, Мария опустила глаза вниз и заметила на белой шёлковой рубашке кровянистые выделения. Извинившись, она вышла в туалет, расстегнула пуговицы, прикоснулась к соску. Какая-то жидкость потекла по груди. Мария растерла на пальцах, понюхала. Это был гной и кровь. Тогда она стала щупать грудь и где-то внизу, внутри ощутила шарик, похожий на неровный камень, который почти не двигался. Мария стала проходить обследования в одной из лучших клиник города. К сожалению, Марии слишком поздно диагностировали рак, при чём это была одна из самых агрессивных опухолей, карцинома, которая ко всему прочему была совершенно не восприимчива к женским гормонам, что позволяло развиваться ей с бешеной скоростью. Ко времени обследования, опухоль уже дала метастазы в лимфоузлы. Мария рассказала обо всём родителям, которые приняли всё стойко и были настроены решительно. Мать Марии полетела вместе с ней в другую страну для лечения. В той клинике, что находилась далеко от города, в горах, возле озера, Марии сделали резекцию, частично удалив молочную железу и некоторые сильно поврежденные лимфоузлы. Мария прошла там два курса химиотерапии. Она лежала возле бассейна, рядом стояла капельница и сидела мать со специальным вакуумным пакетом для рвоты.  Мария каждый вечер приходила в зал клиники на первом этаже, где стоял рояль. Она брала бумагу и сочиняла музыку, разные отрывки, в совершено различных стилях и жанрах. Просто творила, чтобы музыка, лившаяся из рояля, из неё - омывала тёмные пятна, какие Мария чувствовала на своей ауре. Несмотря на постоянную слабость, сонливость, диарею, тошноту, Мария заставляла себя съедать положенное количество пищи, делала каждое утро разминку у озера, вступила в литературный клуб, где проводила чтения своих стихотворений, написанных за время, пребывания в клинике. Смертельно больным и тем, кто, как и Мария, проходили лечение в этом центре, было близко её творчество. Одобрение и понимание Марии очень помогало и стимулировало двигаться дальше, глубже. В творчестве Мария находила смысл просыпаться по утрам. Через пять месяцев Марии назначили гормонотерапию, и она с надеждой ждала ремиссии. Мария вернулась в родной город. Теперь, помимо дизайнерских очков, она носила дизайнерские платки, различных изысканных расцветок, которые умело обматывала вокруг головы.  Очки же были очень кстати, они скрывали залегшие синяки под впавшими глазами. Мария ещё больше похудела, ей пришлось заказывать новые костюмы, прежние болтались на её костлявой фигурке, точно на ребенке, примеряющем мамины платья.  Тот учитель вовсе не испугался болезни Марии. Напротив, он с огромной отдачей, любовью и деликатностью проявлял свою заботу. Когда Мария разделась перед ним первый раз после операции, она выключила свет в своей спальне, и смущалась, что сияние вывесок, просачивающееся сквозь жалюзи на панорамных окнах, может осветить её шрам и изуродованную грудь. Но учитель бережно уложил её на кровать, поднял согнутые в локтях руки к голове и включил лампу. Мария вздрогнула. Учитель наклонился и осторожно, чувственно поцеловал её точно в шрам, затем покрыл поцелуями все груди, спустившись к животу… У Марии выступили слёзы на глазах, хоть она была и очень черствым, сдержанным человеком. Впервые в жизни Мария ощутила простое человеческое счастье – бескорыстную теплоту от другого человека. И простое женское счастье – осознание, что мужчина любит не твою физическую оболочку, а именно тебя. Мария решила, что слишком многого ждала от учителя, что была с ним резка и холодна, смотрела на то, что окружает его, а не на него самого. В ту ночь Мария предложила учителю переехать к ней и подыскать для его матери хорошее место, где о ней позаботятся и где они смогут навещать её каждый день. Вскоре они расписались и скромно отпраздновали свадьбу с самыми близкими людьми. Через месяц Мария вернулась к работе. Она вновь почувствовала прилив сил, огня, страсти, вдохновения. Только на этот раз с особой силой, которую ей придали пережитые испытания и любовь к мужчине. Спустя год Мария решила прекратить гормонотерапию, ведь прошло уже достаточно времени и все обследования указывали на положительную динамику, на то, что Мария победила болезнь. Мария хотела детей. Они с учителем много говорили об этом, от этих разговором Марии становилось столь уютно и полноценно на душе. Вскоре Марию пригласили в турне по Европе вместе с оркестром в качестве первого дирижера. В этом турне Мария узнала, что беременна. В самолёте на пути домой Марии вдруг стало плохо, она потеряла сознание. И перед тем, как Мария успела сообщить своему супругу о беременности, врачи сообщили Марии о том, что болезнь вернулась и прогрессирует. Мария была вынуждена сделать аборт, срок был ещё совсем маленький, и она ничего не рассказала мужу. Ни о болезни, ни о ребенке. Врачи сказали Марии, что она поступила крайне безрассудно, решив забеременеть. Во время беременности гормоны переполняют организм до краёв, и в этой чаше рак растёт, точно в кипятке. Марии диагностировали четвёртую, последнюю стадию. Опухоль уже была в процессе распада и разноса по всему организму. Вот откуда этот странный запах, который Мария последнее время чувствовала перед сном – запах разложения. Опухоль дала множественные метастазы в легкие, печень, костные ткани. Даже на такой стадии, конечно, возможно пытаться, но обычно лечение приводит лишь к временной задержке неизбежного финала, опуская глаза, подытожил свою речь доктор. Мария с трудом сдерживала рыдания, горло сводило, всё тело накрывали волны мелкой дрожи. Мария выговорила не своим голосом: «Я так хочу жить, вы не представляете!». Спустя полгода Мария уже не вставала с койки. Она переехала к родителям, которые наняли медицинскую сестру, чтобы ухаживать за ней. Муж Марии развелся с ней, когда узнал всю правду, и уже жил у своей матери вместе со своей бывшей ученицей, что носила от него ребенка. Мария разошлась с ним без истерик и ссор, поделила всё имущество, что было у неё, пополам. Мария чувствовала постоянную усталость, буквально впадала в спячку на несколько суток. Но в часы бодрствования она продолжала писать произведения для оркестра, читала книги, смотрела различные научные программы. Мария обменивалась электронными письмами с множеством старых и новых знакомых, которых она завела на специальном сайте, где могут общаться миллионы людей из разных стран, разных национальностей, совершенно разного возраста и религии на тему рака и того, как его победить, на тему того, как прекрасна и полноценна жизнь в любом испытании, какое бы нам ни послал Господь. Она смотрела фотографии различных блюд, которые хотела бы когда-нибудь приготовить и попробовать сама, различных мест, где хотела бы побывать. Она смотрела туры в Черногорию. Прошло ещё полгода. Бывший муж единожды навестил Марию со своей новой юной женой и младенцем-сыном. Он что-то говорил, рассказывал о своей жизни, о работе, новоиспеченная супруга смущенно стояла у окна, делая вид, что рассматривает картины или полки с книгами. Мария не отрывала взгляда от младенца, которого держал её бывший муж. Он был очень похож на него. Малыш не спал, смотрел на Марию, открывал влажный ротик и иногда улыбался или хмурился. Мария представила, как учила бы своего сына игре на фортепиано и приверженности немецкой философии. Она улыбнулась. За этот год Мария очень постарела и потеряла в весе. Но, несмотря на это, каждое утро Мария просила сиделку принести ей зеркало, помаду, румяна и один из своих дизайнерских платков. Через несколько дней после визита бывшего мужа, у Марии совсем пропал аппетит. В одно утро она съела столовую ложку овсянки, которая тут вышла обратно, на ковёр. Марию и прежде часто рвало, но после рыбы или овощей. На следующий день Мария сделала пару глотков воды, и в течение двух часов её тошнило, пока в глазах не потемнело, и она не потеряла сознание. С каждым месяцем всё больше и больше мучили Марию жуткие рези и боли в костях, от которых сначала она кричала по ночам, а затем врач назначил ей очень сильнодействующие обезболивающие. От них она чувствовала себя ещё более сонливой, путались мысли, она многое не могла вспомнить, порой даже где находится та или иная нота. Её это пугало. Но вытерпеть такую боль Мария была не в силах, как бы ни силилась.  В последние два дня Мария постоянно мерзла. Она касалась ладонью живота, на котором лежала грелка, и испуганно отдергивала руку. Её пальцы были просто ледяные, ног она и вовсе не чувствовала, будто простояла босиком на снегу несколько часов. Много раз Мария будто просыпалась от глубокого забытья и была совершенно дезориентирована. Несколько минут она совершенно не могла взять в толк, где находится, что происходит, какое сейчас время года и даже – год. Мария не могла вспомнить своё имя, не говоря уже об именах родителей. Она не всегда сразу понимала, есть ли у неё ребенок и, если да, то сколько ему лет, где он, кто он. Почему он не с ней рядом, когда ей так страшно и больно. Сознание прояснялось на считанные минуты, и Мария плакала. Беззвучно, бесслезно. Её мучили странные метаморфозы, галлюцинации перемешанных в каком-то адском котле всех дурных, причиняющих страдания воспоминаний. Когда Мария приходила в сознание, будто всплывая из бездонного, покрытого туманами и ледниками озера, она понимала, что кричит несвязные слова сорвавшимся голосом, а её руки и ноги привязаны к койке. Она не могла сфокусировать взгляд, но чувствовала, что кто-то стоит рядом. Мария знала, что её мозг умирает, разлагается, как и всё её тело. Но до сих пор верила, молилась и ждала, что болезнь отступит, что произойдёт чудо. Она верила в это, как ребёнок верит в то, что он проснётся в сочельник и найдёт подарки под ёлкой.  Даже в бессознательном состоянии, Марию не покидало смутное ощущение воодушевленного ожидания и радостного трепета, оно тонкой линией следовало за сознанием Марии во все миры. Мария плакала и улыбалась, не в силах разогнать тьму от распахнутых глаз. Кто-то взял её за руку и крепко сжал. «Мама! Я так хочу жить, ты не представляешь!»  - необычайно твёрдым и ровным голосом воскликнула Мария. И её сердце остановилось. Мария прожила сорок семь лет.