Котёнок

Трагический рассказ для детей(8+) и взрослых.

Замечательная придумка – реклама во время фильма! Можно прочесть накопившиеся за день СМС, сходить в туалет или к холодильнику, пощёлкать пультом – вдруг на другом канале есть что-то более соответствующее сиюминутному настроению… Полезна реклама и перед фильмом в кинотеатре – можно не торопиться в зал, а спокойно закончить ужин в кафе или долизать мороженое на ходу…
Мороженое перед сеансом – ритуал, созданный родителями ещё в ту пору, когда перед вечерним сеансом крутили киножурнал «Новости дня» – чёрно-белый, не только в прямом смысле, киносборник советских новостей, прославляющий трудовой подвиг сталеваров и доярок, первых космонавтов и антарктических полярников, в противовес нищете и бесправию капиталистического мира зарубежья…
Вспомнилась вступительная заставка – огромные кремлёвские куранты, под бравурную музыку наезжающие на притихающий полутёмный зал – и вдруг понимаю, что в детских воспоминаниях нет у киножурнала заключительных титров, как и вечерних сеансов, на которые родители брали порой... А следом всплывает из забвения и боль, врезавшаяся когда-то в детское сердечко…
*  *  *  *  *

Тёплый летний вечер.
Ещё не сумерки, но краски и звуки уже потускнели, а запахи стали острее… Птицы притихли, готовясь ко сну, лишь ласточки с пронзительным криком нарезают круги высоко в небе – к славной погоде! А небо, бледно-голубое в зените и белёсое к горизонту, наверное, на западе уже окрашивается нежным румянцем, а на востоке кутается в бархатный фиолет, но из моего маленького мирка, с большими домами и огромными деревьями, этого не видно.
В моём мирке – трава на газонах выше колен, скамейки – почти по пояс, а дощатый стол между ними так высок, что костяшек домино не видно, слышен только их стук. Взрослые «дядьки» в майках, трениках и шлёпках, сгорбившись у стола, смеются без веселья и бранятся без злобы, время от времени вскрикивая «Рыба!», хотя ни удочек, ни вёдер с рыбой рядом нет...
«Тётки» на лавочках, под кустами у подъезда, в босоножках или тапках, в домашних халатах или сарафанах, лузгают семечки и о чём-то судачат полунамёками, так же непонятно почему, смеясь и ссорясь…
А ребятня роется в куче песка, заботливо политого дворником; на низеньких лавочках обменивается или отнимает друг у друга игрушки; делится молодыми ещё кислыми яблоками или пускает по кругу прихваченный из дома бутерброд. Кто-то, визгливо, отстаивает свою очередь возле скрипучих качелей…
И весь этот уютный мирок, вечернего покоя и неосознанного счастья, утопает в запахе прибитой пыли дорожек и аромате пёстрых клумб, жмущихся к пятиэтажкам нашего обширного двора.

Оказалось, что у качелей стайка ребятни разных возрастов спорит, до визга, над большой коробкой! В коробке – пять котят… Сразу несколько рук хватают их, грозя разорвать на части, и, вдруг испугавшись жалобного писка, отпускают… Котята шлёпаются на картонное дно, чуть прикрытое какой-то грязной ветошью, жалобно мяукают, беспомощно тыкаются розовыми носиками друг в друга и стенки коробки. Кто принёс слепых котят к качелям – не известно, да это и не важно. Идёт распределение живых игрушек между детьми! Желающих взять себе пушистый комочек больше, чем котят, потому и спор и визг:
– У тебя уже есть кошка! –  белобрысый мальчишка старается оттеснить соперницу, выше себя на голову.
– А у тебя черепаха сдохла!!! – визгливо парирует высокая черноглазая девочка.
– Я возьму двух, чёрного и пёстрого, себе и бабушке, – толстощёкий мальчик в матроске пытается выхватить котят, но его настырно отталкивает конопатая девчонка, с рукой в грязном гипсе:
– Чёрного не отдам! Он для ведьмы…
– Ты что ведьма? – «матросик» со смехом толкает девчонку, и та, неуклюже взмахнув здоровой рукой, падает почти на коробку…
– Отдайте моего рыжего и можете хоть поубивать друг друга, – это моя соседка Оля решительно схватила котёнка и побежала к подъезду! И я бегу за нею, сама не зная почему…
– Оль, дай подержать…
– Возьми себе и держи сколько хочешь, – Оля, не оглядываясь, топает по ступеням впереди меня.
– Мне не разрешат...
– Так и мне не разрешат! А я поною и разрешат, – подруга хитро рассмеялась.
– А какого выбрать?
– Какого хочешь, – Оля ключом, висящим, как у всех нас, на шее, открыла дверь и прямо с порога заревела! Я от неожиданности вздрогнула, и уже через закрытую перед моим носом дверь услышала голос Лёлькиной мамы:
– Заинька, что случилось? Ой, какая прелесть!..
Ага, вот как надо! И довольная полученным уроком я спешу к качелям.

Но между клумбой с душно пахнущими белоснежными звёздами душистого табака и облезлыми железными качелями… никого нет... Нет даже коробки. Лишь на качелях поскрипывает какой-то карапуз. Опоздала!
Мне стало так жаль, что в носу защипало, а мир перед глазами поплыл какими-то пёстрыми пятнами... Это было столь интересно, что почти на ощупь я поймала цепь и стала раскачивать малыша всё сильнее и сильнее, стараясь не потерять этого радужно-расплывчатого видения окружающего пейзажа. И ребёнок запищал… Или замяукал! Я торопливо протёрла кулаками глаза и уставилась на него, а карапуз мне:
– Качай! Ещё…
Но мне – не до него… Мяуканье… из зарослей цветов! Ещё раз протерев глаза уже подолом платья, я осторожно раздвигаю огромные листья душистого табака и на земле вижу… серого котёнка!!! На его спинке чуть проступают бледные полоски, одна лапка и кончик торчащего вверх, словно морковка, хвостика – белые... Моё сердце стукнуло несколько раз в горле и остановилось! А я опустилась на колени, прямо на влажную после полива землю, осторожно подхватила котёночка под толстенький животик, и серенькое чудо замолчало, доверчиво торкаясь в меня своей слеповатой мордочкой…
Бережно прижав к груди хрупкие косточки, обтянутые коротеньким шелковистым мехом, я заторопилась к подъезду, лихорадочно соображая, что сказать маме и как выдавить слезу… Ведь только что готова была разреветься, а вот теперь – ни слезинки. Напротив – словно крылья за спиной несут меня навстречу со счастьем!..
*  *  *  *  *

– Нет, нет и нет! – мама даже не смотрит в нашу сторону, – Он загадит нам ковры.
– Ма-а-а-а-а… – ничего не видя из-за слёз, спотыкаясь и оступаясь на неровностях асфальта, но крепко прижав к груди своё сокровище, я преследую родителей. Они торопятся в кино.
– Отнеси туда, где взяла, – папа, как всегда, сердится откуда-то сверху.
– Па-а-а-а-а… – споткнувшись, падаю на колени и локти, всё так же крепко прижимая к себе котёнка, и понимаю, что, не выпустив его, подняться не смогу… А торопливые шаги родителей удаляются, но… папа вернулся, поднял меня на ноги и ладонью отряхнул подол платья:
– Пошли с нами в кино!
– Какое кино? Что ты выдумываешь! – мама сердита уже и на папу.
– Ну не можем же мы её бросить на дороге!
– Ты посмотри: вся перемазалась, и платье и лицо…
– Так ещё и коленку и локти разбила, – голос папы озадачен.
– Ну так надо идти домой, – теперь голос у мамы дрогнул, – В кои-то веки выбрались… И билеты пропадут!
– Ну что? Хочешь в кино? Там ещё мороженое есть. Только не реви!
Я чувствую какой-то подвох, но в кино, да ещё на взрослый сеанс, так захотелось, что слёзы вдруг просохли сами собой. О котёнке никто не заговаривает, наверное, родители смирились с его присутствием, значит он уже – мой!
– А какое кино? – я всхлипнула и котёнком, как пушистым платком, утёрла нос.
– Какая тебе разница, – мама раздражена, и уже папе, – Что ты ещё придумал?
– Раны замоем в кинотеатре, – папа хитро улыбнулся…
А я, вновь, счастлива!

Кинотеатр – через улицу от нашего двора. Высокое бледно-жёлтое здание с шестью белыми толстыми колоннами, по бокам которых, на глухих стенах, висят картины с огромными уродливыми портретами и названиями фильмов наискосок. Под этими портретами бетонные вазы с чахлыми цветами. Возле одной из них папа остановился:
– Оставь котёнка здесь...
Но я лишь прижала серый комочек к себе, да так сильно, что он пискнул.
– В кино с ним не пустят, да и мороженое есть нужны руки.
– А какое кино? – вопрос задала только чтобы выиграть время, успеть обдумать, как поступить правильно.
– Ну, вы договаривайтесь и догоняйте, – и мама зашелестела шёлком платья прочь от нас.
– «Фанфан-Тюльпан», – папа показал на огромный портрет дядьки с пушистым пером на шляпе и с длинной тонкой, как иголка, саблей в руках. Никаких тюльпанов нарисовано не было, и стало любопытно: почему? И мороженого захотелось… Раз котёнка я нашла в цветах, то он может подождать ещё немного, опять в цветах.
– Котёнка можно здесь оставить? – я неуверенно посмотрела на своего умного, способного найти выход из любого положения, папу.
– Ну конечно, его никто не возьмёт, а мы быстро!
– Разве кино быстро? – я всё ещё колебалась между двух «хочу»: между «котёнок» и «кино»… А мимо разряженные весёлые люди торопились к пузатым белым колоннам.
– Кино и мороженое… – папа, словно подслушал мои мысли, и его слова стали решающими: «котёнок» или «кино и мороженое»… Одно желание против двух!
Я сама! Сама аккуратно положила котёнка в огромную вазу с низкорослыми летними георгинами, погладила пальчиком по голове между ушками, даже хотела поцеловать, но не решилась в присутствии папы, а он крепко взял меня за запястье и почти потащил по ступеням между колонн, к дверям, проглатывающим пёструю толпу.

В душном пыльном фойе мы не сразу отыскали маму.
С кем-нибудь из взрослых, большой или не очень компанией, ребятня нашего двора приходила сюда на детские фильмы. В утреннем кинотеатре было пустынно и прохладно, очереди за мороженным почти не было – не всем детям давали на него деньги. А сейчас…
Запах духов и пива смешался с вонью потных тел, табачного дыма и туалетов. Пол был замусорен фантиками от конфет и окурками, казалось, что говорят и над чем-то смеются все сразу, а из репродукторов грохотала музыка и певица низким голосом  то ли пела, то ли сопела…Слов было не разобрать. И я подумала: хорошо, что не принесла сюда котёнка! Ему спокойнее меня дождаться, в наползающих сумерках, под листьями нежно пахнущих цветов. А вот и мама! С мороженым в вафельных стаканчиках!!! Но сначала мы пошли в туалет отмывать лицо и руки. 
Оказывается женщины, красивые и нарядные, тоже курят! Я рассматривала их во все глаза и не сразу увидела себя в мутном, забрызганном мылом зеркале. А увидев, поняла, почему мама не хотела брать меня с собою, я бы тоже себя не взяла! Лучше бы пошла с котёнком домой: напоила его молоком (а молоко у нас есть?) или накормила сметаной (сметана-то для салата есть всегда!) и легла с ним спать. Вдруг так захотелось спать… 

Я почти не пищала, пока мама холодной водой отмывала ободранные об асфальт колено и локти, потёки слёз на щеках. Потом вытерла всё это в обратном порядке своим надушенным платочком, чуть поколебалась и не стала класть его обратно в маленькую бархатную сумочку, а бросила в урну. Мне стало жаль вышитого мною платочка, но поняла, что иначе отсыреет и испортится сумочка, а платочек вышит неумело… На следующее восьмое марта вышью лучше!
Колено и локти саднили, но сладкое пахнущее ванилью мороженое позволило забыть об этом. Надо было торопиться, уже прозвенел третий звонок, и фойе почти опустело.
В уже тёмном зале огромный циферблат выплыл из глубины экрана и словно решил прыгнуть на беспокойно переговаривающуюся и рассаживающуюся толпу, а музыка грохотала так громко, что я ладонями закрыла уши и вновь подумала...
Папа взял меня на руки и понёс между рядами сидений. Люди недовольно сторонились, что-то бубнили, но он настойчиво шёл вперёд и вперёд, прижимая меня к груди, как совсем недавно я прижимала котёнка. А мама позади нас извинялась перед теми, кому папа наступал, в темноте и тесноте, на ноги. Чёрно-белые кадры мелькали на экране во всю стену, диктор что-то громко и весело тороторил, но я не могла и не хотела понять что. Мы добрались до своих мест, папа усадил меня на колени, и, прислонив к его груди голову, я… уснула.

Очнулась от свежести ночи…
– Просыпайся-просыпайся, – мама небольно ущипнула меня за щеку.
– Да я понесу её…
– И не думай! Опять сорвёшь спину…
Кругом весёлые люди оживлённо обсуждали фильм, который прошёл для меня неувиденным, но сонное оцепенение не позволяло расстроиться по этому поводу. Я стояла, слегка покачиваясь на занемевших ногах, держась за мамину и папину руки. Чуть потянулась и сделала шаг в сторону дома. Скорее бы в постель! И колено разболелось…
До проезжей части – лишь несколько шагов, и каждый из них становился всё увереннее! Так поздно я ещё никогда не была на этой улице с красивыми фонарями, клумбами и вазами с цветами, разряженной толпой взрослых, среди которых я, наверное, была единственным ребёнком. Гордость переполнила мою сонную голову, и я даже подпрыгнула на ходу, опершись на ладони родителей...
– Не смотри! Не дай ей смотреть! – вдруг вскрикнула мама!
– Куда? – папа не понял так же, как и я. Наверное, как и я, завертел головой…
– Закрой глаза!.. – и мама попыталась ладонью закрыть мне лицо, а я, конечно же, мотнула головой и увидела! Сразу же…
В ярком пятне фонарного света на проезжей части… Раздавленное тельце!.. Серого котёнка!!!
*  *  *  *  *

Хорошо, что в кинотеатрах перед сеансами крутят рекламу, а не «Новости дня»… Вид курантов, под бравурную музыку наползающих на затихающий зал, всегда заставлял сжиматься моё сердце болью от неизбывного чувства вины.