Непростительная вежливость. Фельетон

Переполненный автобус монотонно гудел.  Конец рабочей недели, пятница. Нещадно палило вечернее солнце через закрытые наглухо еще с зимы форточки. Уставшие за неделю рабочие угрюмо обтирали лица хлопчатобумажными платками, больше похожими на кухонные полотенца. Кондуктор уныло уставилась в одну точку на пыльном окне, подсчитывая в уме, сколько рейсов ей еще осталось кататься в этой духоте. Две озабоченные мамаши вполголоса обсуждали новую воспитательницу в детском саду, припомнив ее белокурую волнистую шевелюру и глупые голубые глаза, обрамленные густыми ресницами. "А мой-то, представляешь, какой заботливый стал! Отдохни, говорит, посмотри любимый сериальчик, выпей бокал вина, я сам сбегаю за Никиткой. Неужели чувство отцовства проснулось!" Ее соседка недоуменно посмотрела на воодушевившуюся подругу, но с вопросами попридержалась. Как известно, доносчику первый кнут.

Немолодой слесарь четвертого разряда, вцепившись в поручни скользкими от пота руками, отчаянно пытался держать открытыми глаза и не свалиться на сидящую рядом бабульку. Дело в том, что пропустив свой автобус, он одновременно пропустил пару бутылок крепкого портера с напарником. От июльского зноя, душевной беседы с товарищем и последней на этой неделе смены его развезло окончательно и бесповоротно. Но это угнетенное состояние никак не отражалось на величественно восседавшей на своем кресле кондукторше. "Билет приобретаем! - провозгласила она на весь автобус, глядя на качающееся в такт движения автобуса и источающее знакомое амбре, существо. Медленно, но верно, размытый взгляд страдальца переплыл с окна на гневную хозяйку душного ковчега: "Амм…". "Что ты мычишь! Проезд оплачивай!". Автобус замолчал. "До дому не успевают добраться, а уже того! Готовые!" - кондуктор воинственно подбоченилась, не вставая с кресла. "Ну! - подгоняла она едва добравшегося не слушающейся рукой до кармана слесаря. "Угм… - достал он скомканную сторублевку и уронил ее на пол. "Хаа, - выдохнул слесарь и, отцепившись от поручня, ухватился одной рукой за ручку сидения бабульки, сложившись пополам, другой рукой тщетно пытался поймать убегающую сторублевку. Автобус внимательно следил за его упорным  сопротивлением силе притяжения к полу. 

Откуда-то из глубины водительской кабины донеслось глухое: "Следующая остановка..." - дальше слов уже было не разобрать. То ли водитель устал от изнуряющей духоты, то ли вовсе передумал оповещать безразличных пассажиров о всем известных остановках. Чихнув и дернувшись, автобус притормозил на очередной остановке. В него вошел единственный пассажир: мальчик, лет двенадцати, в очках, с короткой стрижкой, в белой рубашке и наглаженных брюках. Увидевшие его пассажиры ненадолго остановили на нем взгляд и вернулись к вихляющему всеми частями тела слесарю.

Кондуктор медленно повернулась к новенькому, справедливо ожидая оплаты проезда. "Здравствуйте" - произнес мальчуган. В глазах кондуктора медленно проплыло недоумение, и она буркнула в ответ что-то невразумительное. "Будьте добры, один билет, пожалуйста", - произнес мальчик и протянул несколько монет онемевшей женщине. Не глядя на деньги, она бросила их в висевшую на ее плече кожаную калиту, оторвала билетик и вставила его в руку мальчишке с выдохом: "На!". "Благодарю Вас!" - ответил он и убрал билетик в карман наглаженных брюк. "Ты смотри, какой вежливый! - кондуктор пришла в себя и мигом восстановила дружбу со своим языком. "Натворил что-нибудь, наверно, - она забыла на время о пьяном безбилетнике и вперилась хищным взглядом в мальчика, - оттого и лебезишь, а?". Мальчик ничего не ответил. "Во, молчит, точно, натворил. Ну, как домой придешь, матери в глаза смотреть станешь? Так же будешь перед ней: здрасьте, пожалуйста… А? Вот она, молодежь, сначала тебе "спасибо, пожалуйста", а потом шасть в подворотню, и наклюкаются, как этот вот. Ты проезд собираешься оплачивать или нет?" - вспомнила она про уже безнадежно сидящего на полу горемыку. Тот последним усилием оторвал руку от пола с зажатой в кулаке пойманной сторублевкой и с победным кличем: "О!" протянул ее кондуктору. "Наконец-то! Того и гляди, выскочил бы на остановке, и привет". Слесарь поднял на нее осоловелые глаза: "Гы!" - и изобразил что-то на подобие улыбки. Кто-то в автобусе хихикнул, видимо, представив, как этот бедолага со всей своей скоростью выпрыгивает на остановке. "Ну, как учишься-то?" - повернулась кондуктор опять к мальчику. "Хорошо", - ответил он. "Вот, хорошо учится, в институт пойдет, потом депутатом в правительство пристроится. Все они там такие же вежливые. И будет нас так же обдирать, как липку. Уж лучше бы пил, наверно, как этот, горя бы от вас меньше было". Кондуктор хмыкнула напоследок и с оскорбленным видом отвернулась к своей точке на окне. Автобус продолжал молчать, задумавшись, как действительно было бы лучше. Слесарь прислонился к бабулькиной ноге и умиротворенно заснул, храпя во всю пролетарскую мощь. Выходя на своей остановке, мальчик смущенно обратился к кондуктору: "Извините. Всего доброго!" - и поспешно ретировался из автобуса.