Полюбите пианиста

Имена изменены, образы собирательные

Получаю фейсбук-сообщение: френд Такой-то Вам подмигнул. Словесно. Хотите ли  подмигнуть ему в ответ? - спрашивает Фейсбук.
Бред какой-то.
Как бы это отключить насовсем? Где кнопка?
Тем более что якобы «подмигнул» мне человек, который не мог этого сделать. Его просто больше не было на свете. Это был Пашка Кириллов.

Пашка был близорук, но не всегда носил очки, поэтому выглядел чуть глуповато, а также простовато благодаря деревенскому происхождению.
Пашка поступил в Томское музыкальное училище, будучи самоучкой. Однако его приняли на фортепианный факультет за бесспорный талант.
Стройный, худощавый, длинноволосый, он смотрелся модно, хоть и беспородно. Наличие джинсов в начале восьмидесятых было показателем того, что ты умеешь держаться на плаву.
Но главное, чем он поразил своих новых однокурсников, так это тем, что умел играть «без нот». Чувак все подряд подбирал на раз и импровизировал в любом стиле. Освоил даже джаз, который тогда был труднодоступен. Доставал диски, ноты, без конца что-то слушал, снимал, записывал, неутомимо искал новые темы для импровизации. Чтобы заработать, Пашка лабал в ресторанах в составе групп и, конечно, по праздникам играл на танцах  в музучилище. Почему-то на гитаре. Ему было все равно на чем играть.
Своим увлечением импровизацией он заразил своих однокурсников. Парни постоянно играли что-то с Пашкой в четыре руки, и вокруг них вились девчонки, словно бабочки. Пашка был популярен, но не заносчив. Ему было некогда заниматься ерундой: увлечение музыкой не оставляло места ничему другому.

Ежедневно из своей деревни по морозу он преодолевал приличное расстояние, чтобы приехать на занятия.
А вот училища он не закончил. Без нот-то чувак лабал классно, а по нотам с трудом. К тому же разучивать традиционную программу фортепианного курса ему было неинтересно. С его плохим зрением армия нему не грозила, поэтому Пашка без лишних терзаний забрал документы и отправился в Екатеринбург, где легко поступил на эстрадное отделение в  музыкальное училище.

Мы встретились на родине, в Томске, через много лет. Я к тому времени стала женой Шурика, его однокурсника, одного из тех, с кем Пашка музицировал в четыре руки, и мы оба успели закончить консерваторию. А Пашка с молодой женой вернулся в свою деревню после училища.
…Шел музыкальный фестиваль, на котором тусовались самые популярные музыканты и группы нашего города. В толпе мы неожиданно столкнулись с Пашкой. После шумного радостного узнавания и крепких объятий мы обнаружили, что, во-первых, Пашка не слишком трезв. Во-вторых, расстроен. Как оказалось, только что должна была выступать его супруга-певица, но буквально из-под носа исчезла кассета с фонограммой-минусовкой, которую диджей должен был включить.
- Завистники стащили, - жаловался пьяный безутешный Пашка.
Пригласив нас на свой день рождения, который вот уже через неделю, он побежал искать жену.

Мы с Шуриком отправились в Пашкину деревню, в которой прежде нам бывать не приходилось. Он жил по-городскому, в одной из двух пятиэтажек-хрущовок, которые торчали посреди бесконечных огородов частного сектора.
Мама у Пашки, - с гребешком, воткнутым в серые жидкие волосы, с такими же добрыми глазами, как у сына, - держала на руках восьмимесячную внучку, Пашкино произведение.
А потом в столовую вышла Лена, - величественно, как на подиум.
Честно говоря, мы не готовы были представить рядом с Пашкой, в этом колхозе, настоящую диву. Она была не просто белокожей кареглазой красавицей, - в ней угадывалось происхождение, порода.
Как оказалось, она из Омска, а этот сибирский город все же чуть менее провинциален, чем наш Томск. Музыкальное училище, которое она закончила как пианистка, славилось более высоким уровнем подготовки и куда более крутыми амбициями. Оттуда все рвались поступать только в Москву и Ленинград.
Однако помимо качественной подготовки в те времена в Ленинградской консерватории требовалась мохнатая лапа, и немудрено, что без протекции Лена провалилась. Вот тогда девушка с характером совершила решительный и небанальный поступок, изрядно удивив свое снобистское высоколобое окружение: она отправилась в Екатеринбург и подала документы на эстрадно-вокальное отделение, куда ее охотно приняли.
Об этом она поведала нам, усевшись у зеркала, как на сцене, напротив всей нашей честной компании, непринужденно закинув стройные оголенные ножки одна на другую.
Несмотря на то, что она еще не успела набрать достаточную сценическую форму после рождения ребенка, выглядела она великолепно и даже стильно для домашнего формата приема. Во всем, что ее касалось, чувствовался тонкий вкус и продуманность. Темные прямые волосы одной длины волной спадали на левую сторону, лицо без макияжа было ухоженным, короткое платье скромно-элегантным. Наш валенок Пашка, влюблено, по-собачьи преданно глядевший на нее, казался тут лишним.
Это было голодное перестроечное время, всем было не до жиру. Но стол в Пашкином доме благодаря кулинарным способностям Лены смотрелся по-ресторанному изысканным. Самые обычные блюда она приготовила оригинально, по-своему. Помню, что очень удивилась, обнаружив в необыкновенно вкусном борще пластик лимона.
- А я все блюда готовлю с лимоном, - заявила она. – А как еще?
А какой она оказалась рассказчицей! Мы слушали ее, открыв рты. С тех пор, как Пашка покинул Томск, мы же ничего о нем не слыхали, и нам было до жути интересно, как у него все было. Сам он почти ничего не говорил, только поддакивал.
За него охотно говорила Лена. Она в лицах изобразила все, что произошло с Пашкой, - как он поступал, как первое время ночевал на вокзале.
- А как вы познакомились? – поинтересовалась я.
Мы тут же в подробностях выслушали от Лены историю их с Пашкой знакомства, в которой косвенно участвовала девушка, хорошо нам известная, – Таня Смурова с дирижерско-хорового отделения.
Оказывается, тайно влюбленная в Пашку, она последовала за ним, прямо как декабристка, - с третьего курса перевелась в екатеринбургское музучилище. По иронии судьбы она оказалась соседкой Лены по комнате в общежитии.
- Она прожужжала мне все уши про некоего Пашку, про то, как она его любит, и какой он классный и талантливый. Я была уверена, что у них роман, и даже спросила: когда же вы поженитесь?
- Я ничего не знал об этом, - со смехом вставил Пашка.
- Как-то раз ко мне в коридоре, - продолжала Лена. - Подрулил парень - вот он! - и спросил: а не попить ли нам пивка? - Отнюдь! - ответила я. Откуда мне было знать, что это и есть тот самый Танькин предмет воздыханий?
Я про себя отметила ее прекрасный вербальный интеллект. Наверное, кучу книг прочитала, в отличие от Пашки, который двух слов не свяжет.
А еще мне стало жаль бедную некрасивую Таньку, над которой Лена потешалась безо всякого сочувствия.
После окончания училища пара молодых музыкантов попыталась закрепиться в Екатеринбурге. Это оказалось непросто: в лихие девяностые криминал в городе достиг уровня Чикаго. Сколько раз Пашку избивали по дороге домой с разных халтур по ресторанам!
- Меня достало отстирывать одежду от крови, - с улыбкой сказала Лена, а у нас мороз по коже.
Гастроли по Кавказскому побережью тоже плохо кончились. В первом отделении выступал цыганский хор. Похоже, завистливые цыганки сглазили звездную Лену, которую публика принимала теплее, чем их: она внезапно заболела, да так, что пришлось прервать гастроли. В общем, молодая музыкальная семья не придумала ничего лучше, чем возвратиться на родину с новорожденным ребенком.
Оба они были слишком хороши для сибирского провинциального городка. Уж здесь-то успех им был гарантирован, тем более что при таком мощном студенчестве и высоком интеллектуальном уровне публика была подготовлена к качественной эстраде, джазу и року. Ребенок подрастал, тут бы и заняться делом.

…То, что произошло позже, до сих пор не укладывается в моей голове.
У Лены случился инсульт, и ее разбил паралич. В одно мгновение красивая цветущая женщина с блестящими перспективами необратимо превратилась в овощ. Родители забрали ее в Омск, а Пашка стал отцом-одиночкой.
...Сказать, что он пил, - это ничего не сказать. Он, как говорится, не просыхал. Как он ухитрялся при этом играть сразу в нескольких кабаках, зарабатывая деньги на воспитание ребенка?  А вот как: не переставая пьянствовать, Паша приспособился перед выходом на работу вызывать бригаду скорой помощи, и врачи за деньги делали ему переливание крови.
Музыку он полюбил еще больше. Теперь она стала его единственной страстью. Пашка  начал писать свои песни, даже выпустил несколько собственных дисков.
В этой музыкально-кабацкой атмосфере росла дочка, красотой в мать и талантом в отца. Стоит ли говорить, что она стала крутой певицей, которую даже раскручивать не надо: фамилия отца открывала в нашем городе ей дорогу на сцену. Однако Пашка мечтал о большем для свой звездной дочери.
Он отправил ее в Москву, пробил участие в передаче «Голос», организовал ей съемки клипа. Девушка в Сибирь не вернулась.
А Пашка вдруг скоропостижно умер. Кажется, сердце не выдержало очередного переливания крови.

...Как хорошо, что с Фейсбука убрали эту странную полуприличную опцию «подмигнуть». Тем более что Фейсбук блефует, посылая «подмигивания» в качестве «оживляжа» активности.
Не мог никак Пашка мне подмигнуть.
Но разве плохо, что я лишний раз вспомнила о нем, разглядывая его портрет в сомбреро на аватаре?
Вы не замечали, что после смерти люди с фотографий смотрят иначе, чем при жизни? В их взгляде появляется что-то такое, чего не было раньше.
Вот и Пашкин взгляд мне больше не кажется глуповатым, напротив, добрым до наивности. Он, собственно, таким и был на протяжении почти пятидесяти лет, на собственной шкуре познав лихие девяностые без прикрас и все-таки не сломавшись. Вопреки всем превратностям судьбы он пронес «святую к музыке любовь», которая теперь нашла продолжение в его чудесной звездной дочке.