За сбычу мечт!

Друг поднял тост за сбычу мечт. Все засмеялись, а меня вдруг грусть одолела. Мечт у меня было много, все до одной были сбыточными, но я ни разу не довёл начатое дело до конца. Всегда была прекрасная возможность выбрать свой крест и переть его на голгофу, на самый верх. И упёр бы, но почему-то всегда хотелось, чтоб подъём был не таким крутым, чтоб вдогонку не плевались, чтоб овцы были целы и волки были сыты. Вот и в тот раз так было.

Мечтал создать свою школу, такую как в Павлыше у Сухомлинского. Все учатся с желанием, своя школьная звероферма, своё школьное поле, мастерская с народными промыслами, свой счёт в сберкассе, на нём куча заработанных школой денег, которые мы во время каникул тратим на походы и экскурсии.

Чтоб никто не упрекал меня в том, что припёрся на готовенькое, решил выбрать новостройку. Сдать новую школу в эксплуатацию – это ад кромешный для строителей и нервотрёпка для директора школы. Строители норовят сдать объект с недоделками, задача директора школы сделать всё возможное, чтоб такое не случилось.

Положительное, просто восхитительное в данной ситуации то, что новые школы укомплектовываются новой мебелью и учебными наглядными пособиями полностью, по всему перечню, который министерство просвещения РСФСР ежегодно утверждает и рассылает по всем школам. Каждая школа делает заказ магазину наглядных пособий, но как говорят дети, губу то шибко не раскатывай. Заказывать можно лишь в рамках бюджета, а он очень ограничен. Школе всего не хватает: склянки для химкабинета, амперметры, вольтметры, динамометры, для физкабинета, физрук просит новые лыжи и мячи, секундомер сломался...  Новостроек эти проблемы не касаются. Они получают весь комплект до последней ниточки.

Возможность выбрать такую новостройку была. В Горно-Алтайском областном отделе народного образования меня помнили и рады были тому, что я решил вернуться в горы. Передо мной развернули карту области, на ней были отмечены населённые пункты с вакансиями. В Чемале нужен был учитель физики. Курортное место, рядом Катунь, горы, хвойный лес, живи не хочу, но мне нужна была новостройка. Такая была на центральной усадьбе Шебалинского оленесовхоза, самого крупного в области: двенадцать сёл, девять ферм.

Поехали мы с Марией смотреть своё новое место работы и новое место жительства. Село расположено в четырёх километрах от райцентра на северном склоне высокой горы. Нашего Бабыргана, пожалуй, повыше будет. В школьном дворе два деревянных здания, пришкольный участок, прямо за ним  четырёхметровой высоты забор парка. Парком называют в селе огороженные выпаса для оленей и маралов. По школьному двору бродит марал. Год назад, когда он был ещё маленьким, его прикормили школьники. С тех пор он при первой же возможности удирает в село. Наловчился распознавать среди деревенских будничных звуков шум приближающегося белоруса. Спрячется за бытовку и ждёт когда тракторист откроет ворота. Полудикие маралы в это время все разбегаются подальше, а этот сиганёт через проход и бродит потом беспризорно по улицам, выклянчивая что-нибудь вкусненькое.

Интернат находится в центре села, недалеко от школьного двора. В трёх сёлах была лишь начальная школа, а в Куяхтанаре не было школы вообще. Это село расположено за горой в тайге. Десять домов огорожены одним забором, огородов нет, сельские коровы и телята пасутся в парке вместе с оленями. Кроме таёжного разнотравья им перепадает также и совхозный комбикорм, которым оленей изредка подкармливают.

Директор школы, женщина в возрасте, встретила нас радушно, показала всё, от чего мечтала отвязаться и навсегда выйти из директорского кабинета. Здоровья нет, спокойно бы доработать до пенсии учителем георгафии.

На новостройке красовался плакат, который под давлением райкома партии заказало ПМК 571: „ Сдадим школу к Первому сентября!“ Это был, конечно, блеф. Не похоже было, что  получится. Ну да ладно, даже лучше. Придём не на готовенькое. На не готовое. Дело поправимое. Перейдём в новое здание во второй четверти. Или через год. Какая разница. Удивило не это. Школу построили в болоте рядом с кочегаркой на склоне, внизу под улицей. Когда идёшь мимо школы, то ощущаешь ту низость, в которую запихали народное образование. Экономика должна быть экономной. Это понятно, теплосеть получилась с минимальными затратами. Правда, затея эта вышла боком. В спортзале пробил родник. Пришлось отложить все работы, и замуровывать источник чистой горной воды.

Этот случай показался мне символичным. К семидесятым годам всё общество скатилось в   болото. Родники духовности замуровали, материальная сфера вышла на первый план. Раньше церкви строили на возвышении. Человек должен был приближаться к этой высоте с трепетным чувством почтения. Купола снесли, соорудили перекрытия и крыши попроще, вместо икон водрузили портреты вождей и назвали это домом культуры. Новое поколение  вырастили в почтении к дому новой культуры и к школе, которую в первое время тоже строили на возвышении. Так было в Шебалино, в Черге, в Онгудае и в русских сёлах Уймонской долины. За окнами школы был мир детства, он был вокруг неё, но сама школа была выше. И в душе выше и реально наяву.

С тоской я смотрел на окраину села. Там начиналась Шебалинская горка. С этой горки всё село, все подъезды к нему и даже сам райцентр видны как на ладони. На пасху ребятня собиралась на ней и резвилась под весенним солнцем меж высоких раскидистых лиственниц. Вот где было место новой школы! Не надо озеленять школьный двор, не надо ждать сто лет пока в этом дворе появятся столетние лиственницы...  Новая школа будет стоять в яме. Жаль, конечно, но других более подходящих вакансий в области не было. К тому же Синцов Алексей Васильевич, директор совхоза, мне понравился. И я ему тоже. Эх! Была не была, принимаю школу.

С первых же дней встал вопрос что делать с учителями. Кое-кого надо бы выпереть из школы. Я был принципиально против таких экзекуций, но опять же терпеть рядом с собой врагов педагогики было муторно.

Первый конфликт возник с Пикаловым, заведующим интернатом. Этот „мущина“ очень хорошо устроился. Приходил на смену с газетой , усаживался в спальне меж детских кроватей и до отбоя, пока не придёт нянечка, повышал свой политический и духовный кругозор. Он со спокойной совестью шёл домой, отсыпался и утром шёл на работу. Работа простая, посмотреть как дети встают и собираются в школу. Делать это можно было не каждый день, потому что в интернате работала ещё воспитательница. Нужды детей, их здоровье, их тоска по дому, по своей семье, их детские конфликты Пикалова не интересовали.

Среди детей были таланты. Один интернатский пацан умел играть на баяне. Серёга Казачаков держал баян „вверх ногами“. Левша. Правая рука на басах, левая на клавишах. Сыграл славянку. Нигде не встречал такого. Ни до, ни после. Спросил у парня согласен ли он учиться в музыкальной школе. Ездить в райцентр придётся на попутках или на велике. Сергей согласился. Вопрос с оплатой за обучение надо было решать с родителями. Родителей у Левши не было. Парень с первого класса жил в интернате, а по выходным и во время каникул ночевал в Куяхтанаре у приёмных родителей.

В ту неделю старшие классы не учились. Райком приказал школам оказать помощь совхозам на сеноуборке. Левшу я освободил от работы и попросил остаться в интернате. До обеда хочу съездить к его родителям в Куяхтанар, а после обеда поедем вместе в райцентр, в  музыкальную.

Взял у оленеводов коня и поехал В Куяхтанар поехал верхом на коне. Коня выпросил у оленеводов. Можно бы было отправить самого Дробышева, но он бы весь изнылся. Решил для начала воздействовать не приказом, а личным примером. Личный пример прежде всего,  потом руководство и лишь потом контроль. Поехал не по полевой дороге, а напрямую через тайгу. Сказочный лес расступился и передо мной тот самый знаменитый Куяхтанарский двор. Прясла из жердей, большие ворота, рядом калитка. Всё в этой деревушке было не так как у людей. Десять домов, среди них два нежилых. Это клуб и магазин. Кроме завклуба и продавца была в Куяхтанаре ещё одна дармоедская профессия – электрик. Этот профессионал вечерами заводил на „электростанции“ движок, а утрами отключал его. Зарплата всем трём шла такая же как и тем, кто в поте лица своего добывал себе хлеб свой насущный. Зашёл в деревню, нашёл дом, в котором жили родители Сергея. Договорился с ними, еду довольный обратно и мысленно представляю как буду, объяснять Пикалову тонкости нашей педагогической профессии.

Уже издалека увидел, что в интернате что-то не так. Во дворе стоит Дробышева, завуч школы, вся бледная и чем-то ошарашенная. Рядом с ней хихикает малышня, которая вернулась с занятий.
-Вот Вы, Фёдор Борисович, Вы... Это Вы во всём виноваты!
-И в чём же я виноват, Елена Николаевна?
-Если бы Казачаков был на покосе, этого бы не случилось!
-Да что стряслось то? Небо на землю упало?
-Издеваетесь? Он зашёл к Рябенькой, а та его затащила в постель. Кровать под окном, шторки не задёрнули, голая задница на виду у всей деревни мелькает. Туда-сюда мелькает, представляете? Туда-сюда! А дети висят на заборе и смотрят.

Рябенькая, одинокая женщина неопределённого возраста, очень страшная на вид. Страшней её в селе нет никого. Чтоб залезть на неё нужно выпить очень много водки или не иметь никакого ума. У второгодника Казачакова его видимо не было. Парень на идиота не похож. Наверное, многое на своём коротком веку перевидел. Ну и дела! Плакала музыкальная школа. Интересно бы знать, кто и когда его так испортил.

-И всё из-за меня?
-Да из-за Вас! Вы ж этого бездельника в интернате оставили, а он и рад стараться.
-А Вы, Елена Николаевна чему рады стараться? Где он сейчас?
-Увидел, что все смотрят, оделся и удрал.
-Куда?
-Куда, куда, откуда я знаю куда!
-Понятно. Соберите всех учителей на педсовет.

Через час все были в директорской. Дробышева доложила ситуацию. Казачаков был у Рябенькой. Она сама всё видела. Ну не всё, а только как его голая задница мелькала в окошке туда-сюда. . Даже шторки не задёрнули. У всех глаза на лоб.

-Жду выступлений. Кто виноват?
-Я уже сказала об этом, Фёдор Борисович!
-Виноват я. Понятно. Второй вопрос: „Что делать?“ Какие будут предложения. Предложений нет. Тоже понятно.  Ну раз так, приказываю Вам, Виктор Николаевич, ехать в Куяхтанар и доложить всё родителям. Если наш музыкант не заявится домой, будем парня искать. Если не найдём, то придётся заявить в милицию
-На чём я поеду в Куяхтанар?
-На коне, на своём мотоцикле, пешком, наконец. Это Ваше дело. Это Ваш ребёнок. Вы его воспитывали семь лет. Кстати все остальные тоже. Не я, а вы все его воспитывали. Он шесть дней в неделю находился под контролем школы и лишь по выходным бывал в Куяхтанаре.
-Не поеду.
-Если не хотите работать, то увольняйтесь. Заявление можете написать хоть сейчас.
-И напишу!
-Пишите.
Тишина. Пикалов достаёт ручку, просит у Дробышевой лист бумаги и пишет заявление. Я достаю из шкафа трудовые книжки, перебираю их, вытаскиваю нужную. Пикалов подаёт мне  заявление. Я его подписываю, потом в гробовой тишине делаю в трудовой книжке запись об увольнении по собственному желанию, ставлю печать и отдаю книжку Пикалову.
-И что мне теперь делать?
-Искать работу. Более подходящую. Я обязан Вам помочь в этом. У нас закрытое заседание, Вы теперь не член нашего коллектива. Прошу выйти. До свидания.

Пикалов вышел, завуч истошно закричала на всю директорскую:
-Вы так нас всех разгоните! Так же нельзя!!
-А как можно? Я его выгонял? Вы же все видели, все слышали, что он уволился по собственному желанию. Если захочет вернуться и работать как следует, я готов принять его обратно в любое время. Педсовет окончен.

Продолжение следует